ВОРОЖБА

В котелке ворожеи варево кипит, пузырясь: булькает гортанно и шипит змеей, выпуская обжигающий пар. Ворожея – косматая, нос крюком, глаза – пышущие угольки, то вспыхивают вдохновенным огнем, то покрываются мистически шевелящимся серым пеплом. Иногда она, встрепенувшись, вскидывает на меня пронзительный взгляд, всматриваясь во что-то неведомое даже мне самому, словно я для неё – натурщик, а она — художник эпохи возрождения пишет мой портрет, но только вместо холста у неё – котелок с варевом моей судьбы. Я сижу не шевелясь, словно загипнотизированный: взгляд мой неотрывно прикован к котелку, и в мозгу моем – единственная мысль: то ли она вмерзла в кусок льда (хотя холода я никакого не ощущаю), то ли высечена углубленными буквами в монолитной скале: Неужели это всё я?

Ворожея считывает этот мой вопрос и, кивая скрюченным, как у филина или грифа, носом, долдонит: «Да, да, да, да, это ты…» Моментами её «да, да, да» перерастает в заклинание. И тогда ворожея взмахивает узловатыми, похожими на иссохший валежник, руками, вскидывает сморщенное, как старое яблоко, лицо вверх, упираясь всевидящим взглядом в закопченный деревянный потолок, и, воздав хвалу высшим, курирующим её силам, принимается быстро мешать варево деревянной ложкой, с истершейся от частого применения красной краской…

Мне сразу же становится легко и благостно на душе. Хаотичное нагромождение всевозможных ингредиентов в котелке сглаживается: вид похлебки по крайней мере снаружи, но скорее всего изнутри тоже – становится относительно гармоничным. В былом пугающим кипении и щипении появляются музыкальные нотки, которые усаживаются на нотный стан, как осенние щурки — на телеграфные провода, и теперь уже звучат торжественно и многозначительно, словно органная музыка. Но еще более поразительным оказывается запах: он из отвратного превращается в синтетический, словно тысяча, а может быть и миллион самых лучших на свете запахов слились в один, но не перемешались, а как бы переплелись в дружеских объятиях, образуя друг с другом причудливые бесподобные сочетания, и в то же время оставаясь такими, какими были изначально. Я не удержался и выбрал из них ностальгический запах моего милого детства — цветущей гледичии; у меня закружилась голова и даже отчетливо, как наяву, увиделись жужжащие пчелы, собирающие нектар с дивно пахнущих сережек…

Но мое благостное упоение музыкой и запахами прервал утомившийся голос ворожеи. Резко сдунув со лба упавшую на глаза седую прядь волос, она деловито протянула мне в узловатых руках котелок с варевом и сказала:

— Готово. Считай – картина маслом. Можешь повесить на стену в своем кабинете.