Женские скрижали Бештау

Сентябрьский дождь смыл летнюю спесь, обнажив разноцветные краски деревьев. В раннее воскресное утро из приоткрытого окна храма слышны песнопения. Хочется замереть, прислушиваясь. Надышавшись, хочется поклониться. В кавказской тишине слышится как поет Бог…

К неприметному полустанку у подножия горы Змейка, вдоль придорожных зарослей тростника шли две женщины. По своей привлекательности еще не перезревшие до приторности, а потому хорошо сохранившиеся. Они могли дружить с Александром Македонским и Птолемеем, а могли просто отделиться от водяного общества Пятигорска в конце девятнадцатого века. Тот случай, когда Печорин отбыл в Петербург, княгиня Лиговская уединилась в личных покоях со своим ревматизмом, а новые лица ни на трапезе, ни на променаде замечены не были.

Шли две женщины – эпохи, но каких времен определить было очень сложно.

Вера, белокурая и худощавая, похожая на породистую скандинавскую гусыню, имела за плечами пенсионное удостоверение подполковника полиции, двух взрослых сыновей и не скинутый груз трех не сложившихся браков. Нильс – герой двух последних (крайних) замужеств улетел с новой гусыней в соседний регион на зимовку. Повторность совершенной ошибки укрепляла уверенность Веры в существовании старенького гнома в полосатых штанишках на пути Нильса. Колесо жизни, по ее мнению, обязательно провернется еще раз.

Меня зовут Кира, темноволосая сливочная пышечка, похожая на хинкали. Я имею еще не ветеранский, но уже искрящийся «иконостас» федеральных, региональных и местных наград государства. Ко мне в горницу залетали разнообразные особи пернатых, но к утру 18 числа осеннего месяца самец из семейства орлиных так и не залетел.

Свободные и статные женщины, направляясь к железнодорожной станции по нетуристическому зажиточному поселку, мы соответствуем окружающему горному пейзажу.

— Знаешь, Вера! В культовых общественных пространствах, на фоне фонтана Большого театра, вывесок ГУМ, человек теряется, превращаясь в массовку, исполняя роль «кушать подано».

— (кивая) Потому его фото, обязательно имеют надпись «я там был» и указывается дата посещения.

— Неважно, где, важно, как: в унынии или радости, в надежде или отчаянии, в обиде или прощении. Важно прожить свою главную роль.

— Послушай, Кира. Живет маленький капризный мальчик. Захотел он влезть на стульчик и прочитать стишок, именно стишок. Только не вспоминай сейчас Бродского. Все проще и банальнее. Мальчик хотел, чтобы им все восхищались. Но, сука — влезть не смог, не дорос. Такой духовный импотент получился, занятый исключительно своей персоной. Думаешь, это его главная роль? Нет.

Плачет, растирая сопли по лицу, злится, начинает изобретать способы как бы залезть на стульчик.

Мальчик придумывает подпилить ножки стульчику, чуть — чуть. Подпилил разок, не получается влезть — высоко. Подпилил ещё разок, потом ещё. Стульчик уменьшился под размеры мальчика. Капризуля наконец забрался на стульчик, ножки с него свесил и поболтал ими в свое удовольствие. Подумал, а может на стульчик можно и друга посадить, и подружку? И посадил, а потом и мамочку, и ещё друзей до кучи. Бедный стульчик тужился – тужился и развалился. Капризный мальчик выбросил стульчик и купил другой стульчик: новый, красивый, размером только поменьше, на который влезать легко.

Заходя в вагон пригородной электрички, захотелось ее отвлечь.

— Вера Викторовна! Какой из тебя стульчик, тебя подпилить невозможно?! Давай сядем у окна?

Но волна эмоций была подобна селевым потокам.

— Слушай дальше. Выброшенный стульчик с подпиленными ножками лежал на земле долго и тихо, никому не мешал, и никто на него не обращал внимания. Его потихоньку затягивало в землю и скоро его совсем не стало видно. Однажды весной на этом месте появился росток, нежный зелёный росток. Росток окреп и превратился в молодое деревце. Веточки его стремились ввысь. Теперь на этом месте стоит большой стройный тополь, высокий и красивый. Птицы прилетают к нему. Его омывает дождь и в кроне его шумит вольный ветер. Он молод и силен. Колесо жизни крутится, понимаешь, крутится.

— Смотри QR – код на стекле, послушаем виртуальную экскурсию.

На неприметном полустанке дождитесь пригородной электрички по расписанию. В повседневном размеренном темпе местных жителей проезжайте мимо лирических названий курортных станций: Бештау, Лермонтово, Пятигорск, Скачки, и выходите на такой же промежуточной станции под названием «Ессентуки». Не торопитесь на променад. По-детски заворожённо, наблюдайте как 300 грамм ванильного мягкого мороженного медленно и изящно укладываются в вафельный стаканчик. Съешьте его! Дозу уменьшать нельзя. Запейте всю эту детскую радость двумя стаканами тёплой минеральной воды «Ессентуки №4». И всё, поверьте мне, всё: газ отпущен в прямом и переносном смысле. Гуляйте и улыбайтесь! Отныне Вы — летящая ласточка.

Ваш шагомер отсчитывает десятки тысяч шагов абсолютного рас-сло-бо-на!

Следующая станция – Кисловодск. Настроение соответствует ландшафту: приподнятое, отпускное, игривое.

— Это не город — это прямо горы и пригорки какие-то.

— Вера! Мне нравится, хочется дышать шире, глубже…и целого мира мало.

— Я люблю «дичь». Тебе нравится все это мажорное: Карловы Вары, Пя-ти-горск, Ки-сло-водск… Наслаждайся!

Оценив и поддержав ее циничную ремарку, шутя с наивной интонацией провинциального туриста, я добавила:

— За Шаляпина только обидно, дача на самом виду, а окна немытые…

В моем замечании звучало абсолютное счастливое принятие момента.

— Каждый живет в такт своей мелодии. Кира Владимировна! Важно встретить тех, кто нам подпевает.

В далёком уже 2013 году из всех кабаков и трактиров на Дерибасовской слышалось «О, Боже, какой мужчина».

И даже спустя десятилетия, смотря на фото с памятником Л. Утесову в Одессе, невольно подпеваем Натали.

Будучи совсем юными побережье Абхазии мы буквально проползли на пузе, подпевая «Чёрные глаза вспоминаю, умираю, черные глаза», вкушая, в Цандрипше, самые вкусные чебуреки.

У Кавказа останется своя песня «Громко играй аппаратура…», 2023 год.

Забываются имена, стареют лица и только шум волн, гордая мощь гор и музыка вспоминаются нам отголосками рая.

— Вера Викторовна! Хочется ощущения полета. Пойдемте -ка, к фуникулеру.

И мы отправились по кисловодским терренкурам стоять в очереди в ожидании полета.

— Куплю «новое платье из ситца».

— Думаешь, будет носиться?

В голосе Веры слышался сарказм с нотками дружеской практичности.

— Думаю, стоит купить! Пройдёт 100 лет. Какой-нибудь гуманоид из туманности Андромеды откроет мою страницу в Контакте и скажет: «Интересно девки жили – жизнь любили!».

— А может ты и будешь этим гуманоидом? Будет другая жизнь, но воспоминаний она не отменяет. Посмотришь, вспомнишь, порадуешься. Главное, этой жизнью на этой земле в неё путь расчистить. А то будем между небом и землёй?!

Перспектива моего будущего рассмешила до слез и представилась довольно реалистичной. И, поднимаясь по лестнице к вагончику над пропастью, ответила:

— Ахаха… А то будут мне каждой выкуренной сигаретой матрас поджигать. Лежу на облаке, молюсь, благодарю. А тут — на тебе, Кира Владимировна: ещё что-то вспомнили, зашкворчили папироской или ещё каким грехом. Скажут, например: «Кланяйся низехонько – низехонько до самого рассвета за гордыню свою в молодости!».

А по утру улыбнутся, подумав: «Легко кланяется без тяжести воспоминаний, всех простила!».

— Смотрите, Кира Владимировна! Под нами долина роз, правда розы уже отцвели.

— Зацветут снова. Колесо жизни крутится, главное, чтобы в такт любимой мелодии.

Много лет назад под гармоничную игру тапёра в Верин день рождения в ноябре, в ресторане «За двумя зайцами» на Андреевском спуске в Киеве, один официант нам сказал:

«Я Вас умоляю, приехать в Киев и есть Киевский торт?».

— Что посоветуете?

— Мадам! Только торт «Дамский каприз».

Через годы…Кисловодск, мостик «Дамский каприз».

Вспомнив эту историю, делаем фото на память и продолжаем путь в сторону нарзанной галереи.

— Вот, что я тебе скажу, Кира. Важно формировать реальность под себя: тут подмяла, там приукрасила, чуть-чуть расширила, чтобы тебе было комфортно.

— Ага, и значит…тут пригнулась, там стерпела, чуть-чуть смолчала. Нет, Вера!

Жизнь – это каток. Кто-то держит только баланс и передвигается, держась за бортик. Кто-то, как какашка в проруби, диффузно мотается по всей поверхности: ни направления, ни скорости, ни изящества. А многие не спеша, размеренно по кругу присутствуют на катке. Тоже, кстати, катаются!

А я захожу на круг как все. Еще круг в толпе, еще… набираю скорость в такт любимой музыки, еще круг, еще…Ускорение начинает властвовать над балансом, они – едины. Тело теряет характеристики возраста и массы.

Начинают звучать аккорды припева любимой песни, включается бэк-вокал… отрыв…прыжок…приземление…и вот теперь можно кататься в обычном режиме со всеми по кругу, напевая припев.

— Кира! Стоящие у бортика могут подставить тебе подножку?!

— Вера, права! Такой же «скоростной чел» может меня даже сбить. Я не успею сгруппироваться, «выпустив шасси», и обеспечить себе мягкую посадку. Но, понимаешь, это все равно будет уже не падение, а ощущение полета. Играет музыка в полете, Моя.

Забываются перроны и вокзалы, даже лица, названия транзитных станций и гостиниц, но память удивительным образом сохраняет вкус пройденных дорог: шашлычный, мамалыжный, вареничный, барабулечный, пивной, чебуречный, хинкальный. Мы идем вкусными совместными дорогами: по суетным столичным проспектам и горным тропам, от кабацких гулянок до низких поклонов раскаяния, от гордыни и амбиций до любви и благодарности своей судьбе.

В шестом часу после полудня 18 числа осеннего месяца солнце спряталось за Бештау.

Звучат знакомые аккорды, мы повторяем припев любимой песни под названием «Жизнь», слышится бэк-вокал. В кавказской вечерней тишине нам подпевает…