Зойка

       Три дня море штормило, ноябрь не самое лучшее время на черноморском побережье для отдыхающих. Но для жителей посёлков расположенных вдоль моря, ноябрь и декабрь, время небольшой передышки от курортного сезона. А потом снова подготовка к встрече отдыхающих. Ремонты, осуществление самых нелепых проектов по расширению площади заселения. Добывание материалов, с которыми была напряжёнка. И работа, работа, не покладая рук, до средины мая. Но, сейчас, было солнечное утро ноября, всё вокруг отдыхало от шторма. Придя на остановку, раньше времени, Зина Петровская пыталась себя чем-нибудь развлечь, с интересом разглядывала всё вокруг, будто видела первый раз. После шторма интересно было смотреть на пляж. Волны выносили на берег всякую всячину; брёвна, водоросли, обломки лодок, палатки, точнее то, что от них осталось. До автобуса было ещё двадцать минут. Зинка рассматривала принесённый морем хлам не спеша. И, вдруг, среди досок и брёвен ей показался силуэт человека. Надо подойти поближе, рассмотреть, но сама боялась – «Надо дождаться ещё, кого-нибудь». А ноги сами понесли к находке, непреодолимая сила женского любопытства. Когда оставалось десять шагов, сомнения отпали, это был человек. Остановившись метрах в двух от утопленника, разглядела в нём Олега Кононыхина. Он жил по соседству, точнее, его родители он иногда, навещал их. Сам жил и работал в г. Туапсе в адвокатуре. Зинка вернулась на остановку, заглянула в окошечко, над которым было написано «билетные кассы» и позвала Ольгу. Сегодня работала она. Быстро рассказала ей о случившемся, та заохала и стала, набирать номер участкового. Тот был на месте, ответил, что, сейчас, будет. А Ольга, не переставая охала, что ж это такое, надо же такой молоденький мужчина, что ж это делается?! Прибыл участковый и завертелось колесо, вопросы, ответы, но что они могли ему рассказать. Зина видела то, что видела, а Ольга так и не выходила из кассы, обо всё узнала со слов знакомой. Участковый вызвал труповозку, опера из Туапсе. Вдруг, Зинка вспомнила, что видела его дня четыре назад. Он крутился у дома Зойки Дрогушевой – «Поспрашивай у неё». Тут подошёл автобус Зинка, едва, успев расписаться в протоколе, поднялась в салон и укатила в Михайловское. Участковый остался один на один с кассиршей, ей на радость – себе на горе. Ольга с детства была трындычихой. Через полчаса он уже знал все сплетни села, все подозрения, имеющиеся у неё по поводу отдельных личностей, услышал хвалебную оду в свой адрес. Наконец, не выдержав, унёс готовую треснуть голову, прочь. Уж лучше зябнуть на ветру. Через час прибыл следователь, и колесо расследования закрутилось. Участковому показалось, что следователь взялся за дело уж слишком рьяно. Всё время приговаривал – «Ищите женщину мой друг. Поверьте мне, ищите женщину!»…

Глава первая 

       Этот мальчик, на удивление, делал всё так красиво и ловко, она готова была любоваться им бесконечно. Была бы такая возможность, она не отпускала его от себя ни на шаг. Она влюбилась, всё произошло неожиданно для Зойки. Уже несколько лет она не допускала никого в своё сердце….

       Пять лет назад, попав по распределению поваром в пароходство. На своём первом судне, Зойка безумно влюбилась в красавца старпома. Он был старше лет на десять, седина чуть тронула виски, форма сидела на нём безукоризненно, во всех его движениях чувствовалась уверенность. Чувство вспыхнуло моментально и, казалось, было взаимным, но…

       Рейс закончился, на судне поменялась часть экипажа, старпом ушёл в отпуск, не сказав ни прощай, ни прости, больше их пути никогда не пересекались. Первые дни жгла и терзала обида, сердце ныло. В душе отвергнутой и обманутой «скребли кошки». Жить не хотелось. Спасла работа – её никто не отменял. Потихоньку чувство обиды сошло на «нет». Будничные хлопоты растворили в себе терзания души, а услужливый разум подбросил сентенцию – «ни ты первая, ни ты последняя». Жизнь налаживалась, но Зойка раз и навсегда дала себе слово – «никого не пускать в своё сердце». Нет, конечно, были и те, кто симпатизировал ей и те, кому симпатизировала она. Иногда возникали довольно длительные партнёрские отношения, приносившие взаимную пользу – «было с кем поговорить, и физиология не страдала». Жизнь текла размеренно без всплесков и бурь, но всё-таки текла. Зойка уже привыкла к такой жизни, расслабилась….

       Её отозвали из отгулов, предложили подменить повариху на д/э «Балтийское море», которая вышла замуж за боцмана с этого же судна и отправлялась провести с мужем медовый месяц, плавно переходящий в декретный отпуск. Старший повар была безумно рада, что среди лета нашлась подмена, а Зойка, без сожаления, рассталась с отгулами. Всё равно, чтобы избавиться от скуки, приходилось придумывать себе развлечения, которых в курортном городишке, где жили её мать и отец, было мало. Берег моря был усыпан телами отдыхающих, вечером в местном парке было тесно от этих же тел, только уже в вертикальном положении. В небольшом дворике родителей всё было застроено флигельками, дом со всех сторон был облеплен пристроечками, где жили отдыхающие. Утром всё это напоминало муравейник. Все выбирались из своих убежищ, суетились, занимали очередь, чтобы справить утреннюю нужду, толпились у рукомойников. На какое-то время всё затихало. Лишь было слышно, как за закрытыми дверьми вкусно скворчит яичница. У кого-то бодряще гудит чайник. А из какого-нибудь убежища, вдруг, вкусно пахнёт летним салатом; с огурцами, помидорами и, конечно же, с чесноком и пахучими южными травами, заправленного душистым подсолнечным маслом. Через час двери муравейника снова открывались. Выпуская своих жителей на очередное принятие солнечных ванн. Женщины и детвора суетились, спешили к морю. Сильная половина упиралась, протестовала, не желая в очередной раз бесцельно валяться на пляже. Но под напором ласковых увещеваний, шипений, писка детей, сдавалась и безвольно брела на пляж. Где придётся тщетно предпринимать попытки, спрятаться от безжалостного южного солнца. А не найдя убежища, удовлетвориться разглядыванием юных красавиц, красивых женщин. Периодически слыша рычание, что можно, было бы пялиться на других женщин не так откровенно…

       Прибыла она на судно в Калининградский порт. Был июль. Самый тёплый, самый мягкий месяц. Когда балтийские ветра, согретые летним солнцем ласковы и нежны. Когда море спокойно и вальяжно катит свои волны, разглаживая прибрежный песок. Из знойного южного июля она попала в объятия уютного июля Балтики. На судне её встретили радушно. Не будет задержки рейса. В порт назначения прибудут вовремя.

     Экипаж готовился к чествованию молодожёнов, в столовой накрывали столы, развешивали поздравительные плакаты, в воздухе витало предчувствие праздника. Зойка представилась старпому и отправилась принимать дела у Лины – старшего повара и невесты в одном лице. Передача прошла быстро.  Лина содержала камбуз в порядке. Они уединились в её каюту, теперь уже ставшую Зойкиной, подписывать акты. Пока заполняли бумаги, говорили об экипаже, о командирском составе, о рядовом. И вот тут то, безо всякого умысла, Лина сказала, чтобы Зойка обратила внимание на курсанта, который недавно прибыл на судно. Сказала, что у него удивительные глаза и, вообще… Что вообще, она досказать не успела. Пришёл старпом, попросил подписать акты. После чего бывший и новый повар отправились хлопотать на камбуз. Готовить праздничные блюда…

       Столовая команды была огромной. За праздничным столом разместился весь экипаж. Зойка заняла предложенное ей место. Украдкой стала разглядывать новый коллектив, с которым придётся работать не один месяц. Экипаж, как экипаж, мужики, как мужики. Она никого из них не отметила. Успокоилась и стала слушать поздравительные речи, пробовать праздничные блюда, с удовольствием, потягивая сухое вино. В разгар праздника дверь в столовую открылась и впустила огромный букет ромашек, такого огромного Зойка никогда не видела. Букет, удерживаемый чьими-то сильными и заботливыми руками, проследовал к молодожёнам, и успешно перекочевал в руки невесты. Вот тут-то Зойка и увидела его этого мальчика, и согрелась, и зажглась от взгляда его глаз. Не смогла защититься. Что-то не сработало, дало сбой. Эффект неожиданности – она уже расслабилась, почувствовала себя всё такой же не преступной, управляющей своими чувствами. Но сердце её было взято в плен безо всякой осады. Это её мальчик, её  и больше ни чей. Зойка осадила себя, может это сыграло шутку выпитое вино, праздничное настроение? Но, вина Зойка пила мало, а настоящий праздник в душе начался именно сейчас…..

     Стараясь не выдать себя, Зойка, стала наблюдать, пытаясь найти опровержение своему первому впечатлению. Но только всё сильней и сильней влюблялась в ямки на щеках, в открытую и приветливую улыбку, в его голос, в мягкую волну его бровей, делающую ещё выразительней удивительные глаза, лоб, шелковистые, не длинные волосы, аккуратные уши, прижатые к голове. Зойку, отвлёк от её наблюдений 3-й механик, он, что-то увлечённо стал рассказывать ей. Она его не слышала, делала вид, что слушает, периодически поворачивала голову в его сторону. И вот в один из таких моментов, она потеряла объект своих наблюдений. Она не заметила, как он покинул столовую, расстроилась, старалась не подать вида, поэтому ещё чуть-чуть послушала механика, поднялась и ушла, расстроенная таким поворотом событий. Где искать? Да имеет ли смысл? Просто решила выйти к трапу на открытую палубу, подышать вечерним освежающим воздухом. Вахтенный у трапа пожелал Зойке доброго вечера и вернулся к своим скучным обязанностям, а она решила спуститься на причал, побродить, подумать, попробовать разобраться в неожиданно нахлынувших чувствах. Спускаясь по трапу, она заметила его, он неспешно шёл вдоль причалов. Прожектора то освещали его фигуру, то теряли в тени от портовых кранов. Она не задумываясь, пошла в его сторону, сдерживая себя, чтобы не побежать. Оставалось несколько метров, когда он обернулся и, улыбнувшись, сказал – «Здравствуйте или здравствуй!». Зойка не услышала, она почувствовала, что он это сказал. В ответ она кивнула, он не громко сказал, что зовут его Эд. Он курсант и проходит практику на этом судне, а она, по всей видимости, старший повар, пришедший на замену. «Зойка, то есть Зоя» – смутилась она – «Друзья и близкие зовут меня Зойка». Он спросил, что можно он ей будет другом, а в официальной обстановке будет называть её Зоей Ивановной. Она, было, удивилась, но вспомнила, что старпом представлял её экипажу. Стало приятно от того, что он запомнил её имя и отчество и радостно, что так легко и просто произошло знакомство. Ещё минуту назад она и представить себе не могла, как это будет. Они пошли рядом, удаляясь от судна. Эд стал, читать стихи какие-то он читал глухо и монотонно, какие-то с выражением, Зойке стало спокойно и уютно. Она была очарована. Сердце подсказывало, что первое впечатление её не обмануло, она осторожно взяла его под руку. Они развернулись и пошли назад. На судне праздничное застолье подходило к концу. Зойка подошла к Лине, ещё раз поздравила её, присела рядом, выпила с ней по глотку вина. Договорилась о распорядке завтрашнего дня и стала искать глазами Эда. Он стоял у выхода из столовой. Повернулся в её сторону, улыбнулся и кивнул на прощание. Первое желание было остановить его, хотя бы чуть-чуть ещё послушать его голос, прикоснуться к тёплой руке, но…

Глава вторая

       Зойка уединилась в своей каюте. Закрыла дверь на ключ, приготовила постель ко сну и стала проделывать обычную процедуру по снятию макияжа. В каюте кроме зеркала над умывальником, на одной из стен висело большое во весь рост зеркало. Как уж оно попало сюда, обычно, таких излишеств на судах не было. Закончив, ухаживать за лицом, Зойка скинула лёгкий халатик, намереваясь лечь в постель. Вдруг, взгляд остановился на себе, отражённой в зеркале. Она повернулась к зеркалу и стала внимательно разглядывать своё отражение. В свои 27 лет была стройна и красива, невысокого роста, она словно была выточена из цельного куска мрамора телесного цвета. Рука мастера безошибочно, придала её телу изящные линии, сохранив пропорциональность всех частей. Широко расставленные глаза, аккуратный нос, чувственные губы, мягкая линия подбородка, придавала её красоте восточный шарм. И, конечно же, коса, достающая до пояса, тёмно-русого цвета. Вот такая милая головка, на красивой шее, венчала не менее красивое тело. Зойка любила себя, своё тело, любовалась собой, когда была возможность. Она нежно провела рукой по груди, погладила живот, коснулась руками ягодиц. Во всём теле затаилось, какое-то сладкое ожидание. Неожиданно в дверь каюты постучали, Зойка потушила свет и легла в постель. Она и не думала, открывать или отвечать, она точно знала – это не мог быть он. Её мальчик попрощался с ней до завтра. Стук не повторился, а Зойка сладко потянулась и уснула.

     Подъём был ранний. Зойка пришла на камбуз, сразу став Зоей Ивановной. Так к ней обратился помощник повара, и стала отдавать привычные распоряжения. Часть продуктов после разморозки уже ждала своей участи, часть ещё надо было получить у  завпрода; овощи, бакалею, сухофрукты и специи. Войдя в обычный режим, Зойка стала разбираться с продуктами, дневальный накрывал столы к завтраку. Помощник повара подавал ему хлеб, масло, колбасу и сыр для бутербродов и, конечно же, дышащие жаром чайники. Принцип работы на камбузе был прост. Составлялось меню-раскладки на неделю. Его утверждал старпом. Один экземпляр получал завпрод, а на камбузе старший повар – он и определял, что кому делать. Кроме помощника повара был разнорабочий по камбузу, он чистил овощи, мыл кастрюли и сковородки – держать всё в чистоте, было его обязанностью. Помощник повара получал согласно, меню-раскладки продукты у завпрода. Доставлял их на камбуз и уже вместе с поваром брался за приготовление пищи. Когда Зойка готовила, смотреть на неё было одно удовольствие. В накрахмаленной белой пилотке, в подогнанной по фигуре поварской куртке она и так притягивала взгляд. Но, когда она начинала колдовать. Над дымящимися котлами, шипящими сковородками, подсыпая какие-то травки, листики, горошинки. Движения были размеренными, при этом, она что-то нашёптывала. От неё невозможно было оторвать глаз, казалось, происходит какой-то мистический обряд. На самом деле Зойка ничего не нашёптывала, а мурлыкала тихонечко какую-нибудь песенку. Она любила готовить, поэтому делала всегда это с настроением. И надо сказать, готовила вкусно, это экипаж оценил уже в первый день.

       Зойка пару раз заглядывала в столовую через окно раздачи, но то ли обзор был плохой, то ли его не было в столовой в это время. Так хотелось увидеть, услышать — «здравствуй», получить заряд на целый день, но его не было. Ближе к обеду помощник повара сказал, что старпом просил оставить порции для завпрода и курсанта, которые получали продукты на судно.  «Глупая» –  подумала Зойка – «уже придумала себе невесть что, а он занят работой и совсем не избегает её. Дура!» Работать стало веселей, хотя, где-то в глубине души Зойка понимала, что питает ни чем не обоснованные иллюзии. Не было сказано каких-то откровенных слов, не было действий, указывающих на желание быть ближе, просто был хороший июльский вечер, было приподнятое настроение. А всё остальное не более чем  досужие выдумки, подогретого праздником и вином ума. Но, что ум – сердце, оно не успокаивалось, радостно билось, когда она думала о нём….

     Но все мысли и чувства успокоились, Зойка снова увлечённо занялась приготовлением обеда, подготовкой продуктов к ужину. Обед прошёл «на Ура!», все в один голос хвалили Зойку. Не то, чтобы Лина готовила плохо, но в силу того, что была беременна. С отвращением смотрела на продукты и с трудом переносила любые ароматы приготовленной пищи. И всё-таки будем справедливы, готовила Зойка, ну, очень вкусно!

Глава третья

       Родилась Зойка в Лермонтовском. Посёлок городского типа, раскинувшийся вдоль берега Чёрного моря. С самого детства была влюблена  в море, если выдавалась свободная минута, не мешкая, летела на берег. В тёплую летнюю погоду на ходу, сбрасывая с себя лёгкое платьице, бросалась в воду и долго плавала, дурачилась, барахтаясь в прибрежных ласкающих волнах. Если же погода была не лётная – «не плавательная», как говорил её отец. Зойка могла часами, забравшись на какую-нибудь корягу, принесённую на берег морем, сидеть и рассматривать волны угрюмые, с сердитыми вихрами на гребнях. На низкое, не дружелюбное небо, на чаек. Хотя, откровенно говоря, чаек она недолюбливала, отличные рыболовы, они не брезговали, вместе с воронами копошиться на ближайших помойках. Как-то не вязалось это, с обликом птицы воспетой в стихах. Но удивительно красивым, море становилось в предверии шторма или бури, особенно вечером, когда солнце приближалось к горизонту. Наконец-то, после трудного дня окунаясь в прохладное море. В такие минуты, в предверии шторма всё расцвечивалось немыслимыми красками, обрамление солнца становилось багрово-чёрным. В небе среди сгустившихся серо-чёрных туч, неожиданно, разрывая мрачную ткань неба, прорывался оранжевый луч солнца, со странной зелёной подсветкой. На секунду, благодаря такой подсветке, всё вокруг преображалось, оживало, давая слабую надежду, что удастся миновать, очередной природный катаклизм. Но после минутной передышки, предштормовые краски становились ещё жёстче. Ещё тревожней и резче становился крик чаек. В такие минуты, как зачарованная не могла она оторвать глаз от происходящего, наверное, в такие мгновения и укреплялась в ней мысль, связать свою жизнь с морем…

Глава четвёртая 

      После обеда, всегда удавалось час-полтора передохнуть, а после, заняться приготовлением ужина. Зойка сняла поварскую куртку, пилотку. Глянула на своё отражение в стекле иллюминатора, поправила волосы, и поднялась на открытую палубу. Она прошлась по левому борту судна, с которого открывался вид; на бесконечную линию причалов; бесчисленные краны, обрывающиеся у горизонта рельсы. Не сметное количество стрел швартовых канатов, надёжно крепящих суда к причалам, грузовые эстакады, железнодорожные вагоны. Где на фоне огромных кранов, судов исполинов, нескончаемой вереницы вагонов. Суетились маленькие фигурки людей…  

«Казалось, что все они находятся в плену у холодных безжалостных великанов. И, не имея надежды выбраться из плена, выполняют непосильную работу, смысл, которой им не понятен. Но чтобы выжить, приходится изо дня в день, вариться в этом котле бессмысленности. И понимать, что с каждым днём сил становится всё меньше. Красота и очарование молодости с годами утрачивается, печать забот, морщинами ложится на когда-то юные лица». Отгоняя от себя эти, не весть, откуда взявшиеся мысли, Зойка перешла на правый борт. Откуда открывался вид на акваторию порта. Над нею беззаботно кружились чайки. Гладь воды разрезали быстроходные лоцманские катера, летящие на помощь очередному судну, желающему, через пятидесятимильный канал, попасть в порт. Портовские буксиры неустанно трудились, помогая, пришвартоваться или отойти от причала, приходящим и покидающим, гостеприимный порт, судам. Всё происходившее на водной глади, поднимало Зойке настроение. Она всегда, с удовольствием, наблюдала за деловой суетой. За повторяющейся изо дня в день,  и при этом, такой разной жизнью порта. Но, сейчас, обычно, радующая глаз картинка, навеяла грусть. Нет, конечно, не картинка, эта светлая грусть, поселилась в сердце Зойки с момента, когда она увидела его – « своего мальчика». Она, часто в своих девичьих грёзах, мечтала о нём, мечтала о том, что любить будет, не ожидая ответных чувств, но на самом деле верила во взаимность, верила, что где-то ждёт её светлая и безграничная любовь. В мечтах не пыталась прорисовывать сюжет, просто хранила в душе, радостное ожидание чувств…

      Зойка, не спеша направилась в каюту, в мыслях старалась отыскать, что является причиной этой незнакомой грусти. В каюте вскользь, глянула на своё отражение в зеркале. Присела на диван, закрыла глаза, чтобы ничто не мешало слушать собственные мысли.

 – «В чём причина грусти? Ну, уж точно не в тех чувствах, которые поселились в её сердце. А в чём?  В том, что жизнь, так или иначе, ограничена пространством судна. Условностями и устоями жизни на нём, нет – это её не тревожило. Может, это грусть от того, что не сумела, как обычно защититься от чувств – нет! Возникшие чувства, наоборот, принесли радость, ощущение счастья. Неожиданно вспомнила, как вчера, наблюдая за собой в зеркале, задумалась о своём возрасте, о своих двадцати семи годах. Точно, вот она причина грусти. Двадцать семь, а она, как одинокий странник. Ни уютного дома, ни близкого рядом человека, ни ребёнка. Но раньше она об этом не задумывалась. Почему сейчас? Почему грусть не тревожит, а наоборот, добавляет сладостные ощущения к тем чувствам, которые проснулись в Зойке?! Просто, она впервые встретила человека, любовь к которому, только начавшись, уже изменила её жизнь. Зойке стало немного жутко, от такого прозрения. Но вернувшись, к поселившимся в ней чувствам, она успокоилась. Казалось, что она теперь всё воспринимает, и понимает иначе, обычная жизнь наполнилась новыми красками, новыми ощущениями!»…. Зойка, открыла глаза, посмотрела на часы, пора идти на камбуз, готовить ужин, может, работая, удастся отвлечься от грусти….   

     Ужин уже почти был готов, когда в столовой появились завпрод и Эд. Завпрод зашёл на камбуз, попросил накормить его и курсанта. Сказал, что ужина ждать не будут, так как курсант собирается в город,  да и ему надо в город по делам. Зойка расстроилась, решила, что сразу после ужина закроется в каюте. Возьмёт любимый томик Стругацких, и в который раз будет наугад, открывая страницу, окунаться в знакомый сюжет и, потихоньку  отходить от забот и печали. Со Стругацкими ей становилось легко, она будто заряжалась оптимизмом. В столовую решила не заходить, не хотелось расстраиваться. Закончив, последние приготовления к ужину, уже собралась покинуть камбуз. Неожиданно, в дверном проёме показался Эд. Он поздоровался со всеми, но улыбка мягкая и нежная была предназначена ей и только ей. Похвалил вкус приготовленных блюд. И никого, не стесняясь, протянул Зойке билет в кинотеатр, сказав, что ждать будет в фойе. Ещё раз улыбнулся и исчез, также неожиданно, как и появился. Сердце минуту назад ноющее от тягостной неизвестности, радостно забилось, она поспешила покинуть камбуз. Надо было предупредить старпома, что собирается в город. Да и после душного камбуза хотелось принять душ, привести себя в порядок. При этом постараться не опоздать на свидание. Свидание, конечно же, свидание, как давно её никто не приглашал в кино. Зойка была счастлива, счастлива, как пятнадцатилетняя девчонка, повстречавшая свою первую любовь. На душе было радостно и легко…

Глава пятая

     Добравшись до города на рейсовом автобусе, она у кондуктора спросила, как попасть в кинотеатр, указанный на билете. Кинотеатр находился в самом центре города и был гордостью горожан. Он был построен на европейский манер. Никаких вычурных украшательств огромный по размерам он, казалось, парил в воздухе. Так как фактически состоял из одного стекла. Тонкие полоски металла не утяжеляли, а наоборот, придавали всей конструкции, лёгкость, собравшегося в небо воздушного шара необычной формы. Фойе располагалось по периметру у основания всей конструкции. Со значительного расстояния люди, находящиеся в нём, казались, пассажирами необычного шара. Они придирчиво, изучали устройство его вместительной корзины. Со стороны казалось, что они пытаются приободрить друг друга, перед неизвестностью полёта. Зойка предъявила на входе билет, и смело ступила на борт «воздушного шара». «Пассажиров» было много. В первую минуту она даже растерялась, как среди такого количества людей найти Эда?! По инерции сделала несколько шагов вперёд и остановилась. «Хоть кричи» – но тут, кто-то осторожно взял её под руку. Это был он «её мальчик». В руках у него был небольшой букетик из белых и синих колокольчиков, и тремя жёлтыми ромашками, уютно устроившимися в окружении радостных  кавалеров в необычных головных уборах. Она взяла цветы и благодарно поцеловала Эда в щёку. Это был сон – «тысячу лет» она не была в кинотеатре, «тысячу лет» никто не дарил ей цветов. Давно, так радостно не билось сердце. Зойка, взяла его за руку, и они направились в кинозал.  Зал был полон, они с трудом пробрались к своим местам, устроились поудобней. Отвыкнув от походов в кинотеатр, Зойка не обратила никакого внимания на огромные афиши, у входа, поэтому, была в неведении, какой фильм они с Эдом будут смотреть. Но, он будто чувствовал, будто читал её мысли, наклонившись к ней, тихо сказал, что будут смотреть американский фильм  «Лихорадка на белой полосе», про водителей дальнобойщиков. Медленно стал гаснуть свет. Зойка, нежно прижалась к Эду, а он осторожно обнял её. Фильм был, захватывающий, постоянно держал весь зал в напряжении, но, только не Зойку. Она то вникала в происходящее на экране, то тут же отвлекалась на собственные мысли, вихрем кружившие в её голове. « Закончится фильм,  включат свет, таинственные и загадочные в темноте фигурки людей при свете превратятся в серый поток, стремящийся к открывшимся шлюзам дверей. Но, что ей эти люди? Конец фильма, что будет дальше? Казалось бы, она старше Эда, пусть, не на много, но старше и опытней. А на проверку он ведёт себя, как опытный, уверенный в себе мужчина. А она запуталась в непонятных сомнениях, в глупой боязни подчиниться сердцу, подчиниться безусловной любви, которая пришла к ней». И ещё огромное количество тревожных мыслей, будоражили её, а самое главное, что она уже давно не испытывала ничего подобного. Сейчас, всё происходившее, отзывалось в сердце и разум, привыкший все решения принимать сам, упорно отказывался прислушиваться к тому, о чём радостно и трепетно, говорит сердце. «Какие чувства? Какие сантименты? – всё должно быть рационально, ничто не должно нарушать установившийся порядок, не допущу!» – спорил, с поселившимися в душе и сердце чувствами разум.  Но ещё, продолжая, сопротивляться и безудержно бурчать, понимал, что придётся договариваться и сотрудничать….

     В ожидании автобуса, перекинулись парою слов о фильме так, чтобы не молчать. Головы обоих, про свою голову Зойка знала точно, да и голова Эда, скорей всего, была занята другими мыслями.  Автобус был, почти, пустой, они сели на двойное сидение.  Тесно, прижавшись, друг к другу, ехали молча. Зойка, периодически подносила букет к лицу, и, вдыхала такой разный запах цветов. Колокольчики тонким ароматом майского мёда, успокаивали. Но жёлтые ромашки, навевали тревогу запахом, непрекращающегося дождя, пропахшей сыростью земли, такую тревогу она испытывала, читая Стругацких их печальное повествование – о городе, в котором всё время шёл дождь.   Эд тоже придвинул лицо к букету, вдохнул аромат. На мгновение, Зойке показалось, что все её мысли, с запахом цветов, вдруг, стали доступны Эду. «Глупости!» – подумала она. А он поднял голову от букета. И сказал, что этот запах, эта старая часть города, почему-то напомнили ему «город дождя» у Стругацких. Зойку, охватил ужас. Так не бывает, это какая-то мистика. Она даже, неожиданно, для себя отодвинулась от него, но тут же, ещё сильней придвинулась к нему.  «Нет сомнений – это её мальчик, это её любовь!». Заметив, что от Эда не ускользнули метаморфозы, произошедшие с ней, чтобы как-то сгладить, затянувшуюся паузу, нежно поцеловала его в уголок губ. И склонила голову к его плечу…

      От остановки к проходной шли не спеша. Она, держала его под руку, и говорила, говорила. Говорила о том, что давно не была так счастлива. Кино, цветы, поездка в автобусе, прогулка с Эдом под руку, вернули ощущения из детства, когда от случайной радости; щекотало под ложечкой, учащенно билось сердце. Казалось, ещё немного и за плечами появятся крылья, и удастся взлететь.  Иногда, она смотрела на него, пытаясь определить, как он воспринимает её искреннюю, но такую бессвязную болтовню. И, увидев, что Эд нежно улыбается хаотичному движению её мыслей, обращённых порой в неуклюжие слова, продолжала. Продолжала беспорядочно, рассказывать обо всех своих ощущениях. Зойка, была бесконечно счастлива!   

     Болтая, Зойка не заметила, как прошли проходную и оказались у трапа судна. Эд ступил на трап первый и стал неторопливо подниматься. Зойка так неожиданно, вернувшись к реальности, вдруг, ощутила вечернюю прохладу и зябко, поведя плечами, пошла вверх по трапу. И опять, череда сомнений дружной гурьбой навалилась на неё – «Что дальше? В этот чудесный вечер она не может отпустить его быстро, но, как удержать, как дать понять, что ей не хочется с ним расставаться ни на секунду?» Глупая, она и не заметила, что всё уже рассказала Эду, не заметила, что взгляд его полон взаимных чувств, не услышала, как громко бьётся его сердце. Эд, прикоснулся к её руке, нежно и трепетно, и сильная волна, сдерживаемых разумом чувств, обрушилась на Зойку, увлекла за собой, не оставляя надежды на возвращение…

     Зойка посмотрела на Эда, он осторожно тронул её за плечо, улыбнулся, сказал, что, чуть позже зайдёт в гости к ней домой. Домой? Он уже ушёл. А она ещё несколько секунд стояла, проговаривая в уме слово, домой… Дом, дом, дом! На судне это слово, обычно, становилось употребляемым, когда возвращались из рейса в родной порт. А, так, чтобы говорить о своей каюте, как о доме, такое она слышала впервые. Но, удивительно то, что вдруг, возникло ощущение уюта, ощущение своего островка уединения. Не просто каюты, а своего дома. На душе стало тепло и радостно. Зойка поспешила к себе домой. Так хотелось поставить цветы в вазочку, роль которой выполнял высокий стакан для воды. На маленьком столике, на фоне аскетичного убранства, цветы заиграли, какой-то особой прелестью, наполнили пространство ощущением праздника. Раздался лёгкий стук в дверь. Это был Эд…

     Зойка уже после, пытаясь, восстановить эту ночь в деталях поняла, что это невозможно. Только первые минуты, когда он вошёл, остались в памяти. Его глаза, в которых сразу растворилась без остатка. Прикосновение его рук. Его губы, коснувшиеся непокорной прядки волос у неё на виске. Щека Эда, пахла морем и терпким ароматом хвои.  Этот запах, как приворотное зелье лишил её разум последних сил. Сопротивляться, неожиданно пришедшей любви, она уже не могла и не хотела, всецело положившись на интуицию влюблённого сердца, окунулась в безбрежное море откровенных любовных ласк. Счастливая, совершенно обессилившая, она засыпала в объятиях Эда. Зойка, убаюкиваемая его нежными прикосновениями, уже почти, находясь во власти сна, вдруг поняла, что была у него по-настоящему первой женщиной. С этой сладостной мыслью она оказалась в царстве сна, в царстве, незапоминающихся, но добрых и радостных сновидений…

Глава шестая

    Утро, она проснулась от нежного прикосновения его губ. Он уже был одет, стоял, склонившись над ней. Увидев, что Зойка открыла глаза, ещё раз нежно поцеловал в губы, сказал, что пора вставать, и исчез за дверью.  Исчез, вместе с бесконечным очарованием ушедшей ночи, с её радостным безумием. Всё, что произошло между ней и Эдом, показалось Зойке одним мгновением, безумным сюжетом, в котором падение в пропасть обернулось счастливым полётом. Он исчез, оставив её радостной и счастливой. Это был её «мальчик», это была её Любовь…

    Зойке, вдруг, вспомнилось детство. Вспомнилось, как мама будила её по утрам,  как ласково шёпотом она говорила ей – « Вставай, зайчик мой». И Зойка, почему-то представляя себя «солнечным зайчиком», начинала чувствовать, как наполняется внутри радостным солнечным светом и на её лице расцветала улыбка. В детстве она всегда просыпалась, чувствуя себя счастливой и радостной. Вот и сейчас, она даже  боялась пошевелиться, но радость и ощущение счастья не уходили. Неужели это всё происходит с ней!?

     Приведя себя в порядок, Зойка не спеша пошла на камбуз. Было только шесть часов утра. Эд молодец, если бы не он она бы точно проспала! Зойка давно не чувствовала такой лёгкости во всём теле, душа пела, радостно билось сердце. Сладкая истома ночи прошла, а в место неё, Зойка почувствовала прилив энергии. Как много и, как мало надо для счастья. Любить и быть любимой — непостижимо много, любить без ответно – этого тоже хватает, чтобы почувствовать себя счастливой…

     День прошёл в суете. Экипаж  готовил судно к рейсу, было объявлено, что отход назначен на завтра. Зойка с нетерпением ждала вечера. Хотелось – «Ах!», чего только ей не хотелось;  увидеть Эда, рассказать о своих ощущениях, о том, что всё вокруг изменилось, она сама стала другой. В 27 лет она считала, что любовь – это чувство, которое ей уже не доступно, она сама себя в этом убедила и, вдруг…

     Ближе к ужину  на камбуз заглянул Эд, взглядом подозвал Зойку и шёпотом предложил прогуляться по вечернему Калининграду. Зойка радостно согласилась, а про себя подумала, что надо будет предупредить старпома. 

      У неё снова было свидание. Эд уехал в город на час раньше, перед этим сказал ей, на какой остановке надо будет выйти из автобуса. Зойка переживала, вдруг, что-то не так поняла, вдруг, разминётся с Эдом. Она вышла на остановке – это была старая часть города, само это место выглядело несколько жутковато. Огромный пустырь, посредине которого возвышалось мрачное старинное здание, толи храм, толи часть разрушенного замка. Её мальчика не было. Зойка, почувствовала себя маленькой, одинокой девочкой, которая потерялась. Но тут из автобуса, шедшего в порт, вышел Эд и помахал ей букетиком цветов с противоположной стороны дороги. Перебежав через дорогу, он протянул цветы Зойке и нежно поцеловал её в щёку. Тревога пропала, опять, каждая её клеточка наполнилась счастьем. Она взяла Эда под руку, а он повёл её к старинному зданию.

     Об этом месте в Калининграде ходило много дурных слухов, но ни о чём плохом сейчас Зойка думать не могла. Она уже хотела спросить Эда, что привело их в это странное, безлюдное место. Но Эд, сам начал повествование о том, что у них в Мореходном училище философию преподавал Генрих Янович. Человек старой закалки, убеждённый коммунист, который не терпел малейших ошибок в пересказе истории партии, философии коммунизма. Вдруг однажды, когда подошли к теме западной философии, ожил. На короткое время его будто подменили. Он вдохновенно рассказывал о различных течениях в философии, осторожно коснулся Ницше, но апогея восторженности его повествование достигло, когда он начал рассказывать об Эммануиле Канте. Своё повествование он начал с того что привёл цитату из трудов Канта – «Мы ни откуда свободу не возьмём, если не решимся быть свободными». Он, рассказывал о том, что родился Кант в Кенигсберге 22 апреля 1724 году, коснувшись вскользь, что число 22 – сакральное число, намекая, наверное, на день рождения Ленина???  Говорил о том, что преподавал Кант в университете в своём родном Кенигсберге, который на тот момент был одним из главных городов Пруссии. В его кафедральном соборе короновались монархи из рода Гогенцоллеров. Похоронен был Кант на территории Кафедрального собора в склепе, со временем склеп обветшал, его разрушили, а на его месте пролегла пешеходная аллея. Злые языки шутили, что аллея пролегла по «нравственности» Пруссии. Намекая на высказывание Канта о том, что «быть нравственным – значит быть свободным». Рассказывал о том, что в  1924 году по проекту Фридриха Ланса, земляка Канта, был построен новый склеп на месте разрушенного. В 1946 году название Кенигсберг, было изменено на Калининград, кафедральный собор не действовал, всё пришло в запустение, для города началась новая жизнь, в новом государстве, где ни религия, ни философия не приветствовались. Остались вечные вопросы «Что я могу знать, что я могу делать, на что я могу надеяться???» об этом шла речь в одном из трактатов Канта. Завершив своё повествование, Генрих Янович, неожиданно, сказал, что тоже жил в Калининграде, что часто посещал могилу Канта, увлёкся его философией, но в силу обстоятельств должен был переехать в другой город. «У кого будет возможность побывать в Калининграде, посетите могилу Канта, поклонитесь ей от меня» –  попросил в заключении Генрих Янович. На следующей лекции их «латышского стрелка» не было – так между собой курсанты называли Генрих Яновича, то ли за лёгкий прибалтийский акцент, то ли за необычное имя и отчество. Им сообщили, что он серьёзно заболел. А вскоре пришло известие о том, что преподаватель философии умер. В сердцах курсантов о нём осталась добрая память, а у тех, кто был на его последней лекции об Эммануиле Канте, осталась памятка – по возможности посетить могилу Канта, да и само повествование о философе, навсегда осталось в памяти… Добро

Глава седьмая       

Всё это Эд рассказал Зойке, пока они шли к собору. Когда подошли к склепу, где был упокоен прах Эммануила Канта, он закончил повествование. Они постояли несколько минут молча, Эд нежно обнял её за плечи и, не оглядываясь, они пошли назад к остановке…

     Через несколько минут подошёл автобус, они молча сели в него ещё пару остановок ехали молча, за тем, Эд заговорил. Зойка почувствовала, что воспоминания отпустили его. Он уже вернулся, он уже был с ней. Шёпотом он сообщил ей, что они с другом Генкой, который тоже проходит практику в Латвийском пароходстве, нашли в Калининграде отличное кафе-мороженое небольшое, уютное, с вкусным мороженым и неплохой музыкой. Они проехали ещё несколько остановок. Выйдя из автобуса, Эд подал Зойке руку, но, словно, угадав её желание, шагнул на встречу и принял её в свои объятия. Если можно быть до безумия счастливой, то Зойка в это мгновение таковой и была – это был её мальчик, это была её любовь.

     Когда они входили в кафе, играла Зойкина любимая мелодия, нежным голосом пел Адамо. Он пел «tombe_la_neije». Она чуть не потеряла сознание от череды случайных совпадений – «Её тайные чаяния, её постоянно, преследующий, придуманный ею образ любимого мужчины. Её мысли о том, что хотелось бы, чтобы рядом был  человек, с которым было интересно говорить. Человек умеющий слушать, человек, умеющий  тонко чувствовать её, Зойку. Всё это, вдруг, её мечты, её тайные надежды – материализовались. Ей стало страшно от того, что она поняла, сколь безгранична власть Эда над ней». А Адамо тихо пел, не зная обо всех этих Зойкиных переживаниях. Ей, было удивительно хорошо, только где-то в глубине души затаился страх, страх вновь ошибиться, вновь обжечься. Но любовь – это омут, в котором исчезаем мы сами  и наши сомнения. И, слава Богу, какие могут быть сомнения, когда любишь…

       «Зойка была единственным ребёнком в семье, но не была избалованна заботой и лаской. В посёлке, где родилась и жила Зойка, не было предприятий, были небольшие кустарные мастерские, да несколько магазинчиков. Работать было негде. Благосостояние основной массы семей зависело от курортного сезона, от погоды, от того насколько хорошо подготовились к сезону. Взрослая часть населения была, поглощена подготовкой к сезону, а в курортный сезон обслуживанием отдыхающих. Это были бесконечные уборки, стирки, приготовление еды. Еду готовили, если кто-то соглашался – «столоваться на месте» – это выражение было распространено по всему посёлку. Было оно правильным или нет, но точно, выражало суть происходящего. Зойку родители любили, но им было не до неё. Пока была маленькая, капризничала, требовала внимания к себе, но, когда пошла в школу, научилась читать. Она, не привлекая взрослых, нашла себе занятие. Она увлеклась чтением книг.  У дедушки была шикарная библиотека. Как ветерану войны ему была положена льготная подписка на популярные издания. Он за несколько лет сумел собрать огромное количество книг. Сам дед читал немного, но поощрял Зойкино увлечение. Очень часто просил её пересказывать то, о чём она прочитала. У неё  возникали вопросы, какие-то слова ей были непонятны, какие-то мысли были не ясны. Дед терпеливо ей объяснял. Зойка очень сильно любила родителей, но к деду испытывала иное чувство, так относятся к близким друзьям, к любимым учителям»…

     Зойка удивилась своим мыслям, картинки из детства промелькнули в её голове сами собой. Прошлое – это то, о чём в данную минуту она и не думала, но сознание почему-то подбросило эту картинку, зачем? Хотя, надо отметить, что воспоминание из прошлого, добавило нежного тепла в настроение этого прекрасного вечера. Зойка снова, услышала звуки музыки. И вдруг поняла, что, наверное, минуту или две её не было в этом зале, не было рядом с Эдом. Испуг, паника на секунду овладели Зойкиным сердцем, она подняла глаза на Эда, все её страхи мгновенно улетучились. Он нежно смотрел на неё и улыбался. Ей стало тепло и уютно, а он не торопил её. Будто знал, что ей нужно ещё немного времени, чтобы вернуться к действительности…

     Окончательно Зойка вернулась к действительности, когда Эд подал ей руку и пригласил танцевать, она даже немного растерялась. Посетителей было достаточно, но никто не танцевал. Эд вывел её на свободный пятачок, обнял за талию, а другой рукой взял её руку и потихоньку повёл в танце. Зойка успокоилась, было хорошо и уютно, нежно пел Адамо. На пятачке, постепенно, становилось тесно от танцующих пар. Когда они вернулись за столик к ним подошёл официант и поставил перед ними бутылку шампанского. Сказал, что администратор кафе благодарит их за смелость. Он давно хотел, чтобы люди приходили к ним, не только поесть мороженое, но и хорошо провести вечер. Но до этого никто не осмеливался танцевать. А теперь постоянные посетители, которые не задерживались в кафе больше получаса, не торопятся расходиться. Обычно в это время посетителей было не много, а сегодня все столики заняты.

     Несколько остановок в сторону порта они прошли пешком. Болтали, преднамеренно, оттягивая возвращение на судно. Затем сели в автобус, и он тихо покатил их к конечному пункту свидания. Как жаль, что нет возможности остановить время, чтобы задержать тихую радость этого вечера, так не хотелось, чтобы он заканчивался. Впервые Зойка испытала огорчение, что у неё нет собственного дома, что возвращаться надо на судно. Одно утешало, что рядом был Эд. А в сердце была любовь, которая только набирала силу, но уже привнесла в жизнь Зойки столько радости…

     С самой первой минуты знакомства с Эдом, Зойка прогоняла от себя тревожную мысль о том, как отреагирует на их отношения экипаж. Было страшно от того, что чьё-либо не разумное действие может разрушить неокрепшее чувство… Официально все отношение, выходящие за рамки устава судна, мягко говоря, не приветствовались. Но сердцу не прикажешь. В любом пароходстве знали немало историй выходящих за рамки официальных отношений. Некоторые из них заканчивались трагично,  у каких-то историй был счастливый конец, а какие-то завершались, когда заканчивался рейс и в будущем не имели продолжения.

             Они по трапу поднялись на судно. Вахтенный передал Зое Ивановне просьбу старпома – «по возвращению на судно зайти к нему». Сердце не обмануло, тревожные мысли начали подтверждаться. Эд, нежно коснувшись Зойкиной руки, сказал, что через час зайдёт к ней в гости, и улыбнулся. Было не ясно понимает он или нет смысл происходящего, скорее всего, нет. Может быть, это даже и не плохо, хоть у кого-то на сердце будет спокойно, так решила Зойка и направилась к старпому.   

      Зойка постучалась и вошла в каюту старпома. Он что-то печатал на пишущей машинке, вполоборота повернулся к ней, предложил сесть.  Допечатав предложение, сказал – «Добрый вечер». Затем пересел на стул напротив неё, выдержал паузу и начал разговор. Он сообщил Зойке, что совершенно случайно узнал о непонятных отношениях её с курсантом, что экипаж начинает это обсуждать. Сказал, что услышав об этом, он готов был принять самые жёсткие меры – списать курсанта с судна, но решил предварительно поговорить и с ним, и с Зойкой. Пустота и тоска, как губкой впитали хорошее настроение. Зойка, вдруг, ощутила жуткий холод, проникший во все части её тела. – «Неужели любовь, не успев появиться на свет, будет убита, будет разрушено ещё неокрепшее счастье?!». Зойка, вдруг, поняла, что готова на дерзкие, необдуманные поступки. Но голос старпома вернул её к действительности. Тот сказал ей, что днём беседовал с курсантом и беседа эта его сильно озадачила. Зойка забеспокоилась – «Почему Эд, ничего ей не сказал о разговоре со старпомом, неужели он её предал…». Константин Владимирович, так звали старпома, сказал, что хотел бы от неё, старшего повара, услышать и понять суть происходящего, а потом поведает ей смысл разговора с курсантом. Странно, но Зойку, как будто отпустило и, неожиданно, для себя, она ничего не скрывая, рассказала старпому. Рассказала, что  полюбила, что такого чувства не испытывала до этого никогда и готова многое отдать, чтобы сохранять любовь, пока, это возможно. На удивление, Константин Владимирович не стал отговаривать, не упоминать о разнице в возрасте. А сказал, что чувство её уважает, что предмет её любви отвечает ей взаимностью, что в разговоре со старпомом курсант держался достойно, сказал о своей любви. О том, что готов ко всему, но если останется на судне, его чувства на работу и на взаимоотношение с экипажем не повлияют. Сердце Зойки стало наполняться радостью – «Это её мальчик!». Старпом продолжил говорить о том, что Эд с первого дня влился в экипаж и наравне со всеми безукоризненно выполнял поставленные задачи. Как член экипажа он необходим, поэтому никаких мер карательных принято не будет, все остаются на своих местах, единственная просьба, чтобы на все общее обозрение их отношения не выносились.

     Сказать, что она неслась по трапам, коридорам, будет не верно – она летела, шепча, как молитву – «Это мой мальчик, это мой мальчик». Счастье, которое Зойка испытывала в эти минуты, было ни с чем не сравнимо. В голове мелькали мысли – «Эд, любит её, он не предал её, даже попробовал защитить, предлагая применить к нему любое наказание». Она спешила к нему, хотелось донести ему эти тёплые, живущие в ней в данную минуту чувства. Подошла к каюте, дверь была открыта, вспомнила, что ключ отдала Эду. Войдя,  быстро закрыла дверь на замок…

     Она отдалась ему с радостной обречённостью. В эту ночь она открыла в себе новые ощущения, их не было прежде, а сейчас они появились. Наверное, всё совпало – их души, и тела соединены были любовью. Горячая волна то накатывала, обдавая их жаром чувств, то уходила, давая на секунду маленькую передышку и они, вновь, утопали в безумии ласк. Всё происходило настолько в унисон, что было ощущение, что они одно целое. Когда уже не было сил, Эд нежно потрогал языком уголок её, слегка, подрагивающих губ. Её будто всю пронзило током. И, вдруг, Зойка зашлась тихим счастливым смехом, он прижимал её к себе, а она чувствовала, что остановиться нет сил. Ей подумалось, что это, наверное, единственная возможность, выплеснув эмоции, не умереть от счастья. Она почувствовала, что смех отпускает, сделала попытку поцеловать Эда, но сумела только чуть оторвать голову от подушки. Её забрал сон, сохранив на лице блаженную улыбку, и не потревожил губ, готовых к поцелую.

Глава восьмая

     На следующий день вышли в рейс. Потянулись похожие один на другой дни. Но Зойке и Эду не было скучно, после рабочего дня они закрывались в Зойкиной каюте. Оказывается, Эд и Зойка, набирали с собой в рейс достаточный запас литературы. Они читали вслух, говорили о доме, о родителях, вспоминали о первых чувствах, причём, она жутко ревновала его к прошлому, Эд посмеивался над ней, она затевала шуточную перебранку, он дразнил её, а почувствовав момент, когда она вот-вот начнёт сердиться, брал её в охапку, осыпал поцелуями и они вдвоём оказывались в постели. И снова сходили с ума, и снова не было конца их чувственным играм.                                                                                 

     Конечной целью судна был польский порт Шецин. На рассвете судно, на котором проходил практику Эд, под названием «Балтийское море», заходило в порт. Эд был вызван на мостик, дублировать рулевого. На мостике было оживлённо, на борт был принят лоцман, происходил обычный в таких случаях обмен приветствиями и любезностями. Лоцман говорил с капитаном на русском. Капитан отдал распоряжения буфетчице, по поводу кофе и бутербродов для лоцмана, спросил лоцмана о более крепких напитках, тот ответил, что ещё рано. Лоцман долго о чём-то говорил по рации, закончив, сказал капитану, что нужно будет лечь в дрейф. Первым будет заходить в порт советский парусник «Крузенштерн».

      Все, кто был свободен в этот момент, вышли на палубу. Любой порт с моря смотрится совсем по-другому. Если удавалось, при заходе в порт все старались оказаться на палубе. Зойка тоже была в их числе. Это было зрелище исключительной красоты. Четырёх мачтовый барк был только на подходе, но уже был виден невооружённым глазом и доступен для наблюдения. Подсвеченный солнцем, он казался парусником из сказки. Надо было, только, добавить в рыжие от солнца паруса алой краски. Барк стал один за другим спускать паруса. Со стороны казалось, что солнце прячется в складках паруса  и гаснет, переставая, отражаться от  огромного полотнища. На самом деле, солнце всё также продолжало светить, а вот паруса, спрятавшие частичку солнечного света, были принайтованы на штатные места и только фигурки человечков стремительно, скатывающихся вниз, говорили о том, что на паруснике кипит жизнь. Барк «Крузенштерн» величественно проследовал в порт и судно Эда, выдержав паузу, направилось в порт. Диспетчер по рации определил номер причала, у которого нужно было пришвартовать д/э «Балтийское море».

      Зойка почувствовала, стоя на камбузе, лёгкий толчок, по каким-то своим, только ей понятным признакам решила, что судно пришвартовалось. Так и было на самом деле, теперь впереди прохождение таможни, оформление санитарных документов и получение проектной документации на производство работ. Дизель-электроход «Балтийское море», был морским землесосом, предназначенным для строительства морских подходных каналов, намывания дамб, строительства мостов. В этот раз поляки привлекли д/э «Балтийское море» к изменению русла подходного канала, работе кропотливой, требующей точной привязки к береговым объектам.

      Для экипажа сегодня был день увольнения, можно побродить по городу, посмотреть достопримечательности. Кто провёз советские деньги, обменяет их на польские злотые. Делали это тайно, потому что действия эти были противозаконны. Странно, в странах соцлагеря, а также в Индии, на Кубе валюта не выдавалась, как шутили моряки – «зачем комсомольцам деньги?». Те, кому удавалось провернуть эту незаконную операцию, могли позволить себе небольшой шопинг. Эду, будучи не искушённому в этом вопросе, оставалось глядеть по сторонам и впитывать в себя красоту древнего города. Шецин был красив. Зойка посоветовала Эду идти в увольнение со старпомом, который отлично знал город. Сама же собиралась доготовить ужин, завершить сервировку столов, дождаться из увольнения помощника повара и рабочего по кухне. Доверить им проведение ужина и благополучно покинуть судно с кем-нибудь из командиров. Ходили в увольнение по трое, иностранцы в портовых городах сразу узнавали – это идут русские и смех, и грех. Всё бы ничего, но часто в группах не совпадали интересы. Получалось, как в басне дедушки Крылова – «Лебедь рак и щука». Хорошо, что в группе был кто-то из комсостава и указывал направление, куда надо двигаться, по-другому группа могла не далеко отойти от трапа.

     Зойка радостно сошла по трапу на берег. С берега кормовая надстройка, где жил экипаж, из-за множества иллюминаторов была похожа на обрыв, в котором стрижи, наделав гнёзд, устроили уютное жилище – ночевали там, таскали еду птенцам. Люди, постоянно появляющиеся на палубе, суетящиеся, производящие какие-то действия, с расстояния были похожи на мечущихся в заботах птиц.

      Зойка думала, что удастся дождаться из увольнения группы Эда, пораспрашивать, но, увы, группа, с которой ушёл Эд, ещё не вернулась. Они встретились только вечером после ужина. Уже было известно, что оформление документов будет закончено утром. Они делились впечатлениями. Зойка заметила, что Эд расстроен выходом в город, пыталась растормошить его. А он посетовал, что по городу побродить почти не удалось, он всё время провёл под магазинами, дожидаясь одногруппников. Довелось увидеть дворец «под глобусом» он говорил, что едва смог оторваться от созерцания не привычной для юга России архитектуры. Рядом гид рассказывала на русском языке об истории этого здания, но было шумно и Эд, почти, ничего не услышал, только то, что здание, как-то связано с русскими царями; Павлом I, Александром I и Николаем I. Но, как и почему?! Услышав от гида, что здание называют «дворцом под глобусом», он только в последнюю минуту понял, вернее, увидел, отойдя на приличное расстояние от него – фасад дворца венчал огромный глобус. Глобус держали на своих спинах львы.

     Утром судно вышло к месту работ, и начались обычные будни. Капитан предложил Эду попрактиковаться, став на руль. Стажировался на вахте 3-его помощника капитана. Жить стало интересней – это не то, что в боцманской команде, постоянно занимаешься помывкой, уборкой судна. Плюс выискиваешь, проступившую ржавчину, чистишь её металлической щёткой, рашкеткой, которой сбиваешь и скребёшь толстые наслоения ржавчины. Потом всё, что отбил, отскрёб, зачистил щёткой по металлу, нужно было прогрунтовать, закончив подготовку под общую покраску судна. Так что в боцманской команде так необходимой для судна,  было тоскливо и нудно. То ли дело на мостике, красота, три человека вахтенный помощник, оператор и рулевой. Раза два за вахту на мостик поднимался капитан.

    Зойка, порадовалась за Эда. Ян Гридыньш – капитан з/с «Балтийское море» был известен, как строгий, но справедливый человек, решения, которые он принимал, всегда были выверены. Он никогда не поддавался сиюминутному настроению, поэтому предложение – «стажироваться, став на руль» – было равносильно похвале из уст такого человека, как капитан.

Глава девятая

     Зойка,  была счастлива, пожалуй, она не смогла бы описать своё нынешнее состояние в двух словах. Палитра живших в ней чувств была настолько разнообразна, многие ощущения были ярки и непривычны, но собранные воедино они, щекочущей радостью жили в ней. А последнее время добавилось новое чувство, она поняла, что беременна и, зародившаяся в ней новая жизнь, как ни странно, добавила  покоя и умиротворения в её восприятие окружающей жизни, в её настроение. Она не собиралась скрывать от Эда, что беременна, просто, хотела завести разговор об этом позже. Сейчас ей не хотелось принимать никаких решений. Но она забыла, что рядом с ней человек, который чувствует и понимает её лучше, чем она сама.

     Однажды, Эд вернулся из увольнения с букетом садовых гвоздик, небольших ромашек и с коробочкой маленьких пирожных. Когда Зойка после ужина спустилась в свою каюту. Маленький, соответственно размеру каюты столик, был украшен нежным букетом в высоком стакане, маленькими эклерами, уместившимися на блюдце. Первые секунды Зойка чуть не задохнулась, она сделала глубокий вдох, но забыла выдохнуть. Ощущение счастья парализовало её и, если бы Эд не обнял её и не прижал к себе, она бы точно упала в обморок. Она лихорадочно задышала, благодарно прижалась к нему, а он нежно её поцеловал и бережно усадил на диван. Он достал два бокала, открыл бутылку белого сухого вина, налил по трети бокала, один протянул Зойке. Заглянул ей в глаза и сказал, что чуть-чуть сухого вина ей можно. Она всё поняла. Но как?! Она ни чем не выдала своей беременности, наоборот, старалась вести себя, как обычно. Не то, чтобы она сомневалась в Эде, но грустный предыдущий опыт, сделал её осторожной. Она помнила, как упоминание о беременности разрушало, казалось бы, самые тёплые отношения, делало пусть не врагами, но совершенно чужими людьми…

     Все вечера, когда Эд рядом, ей было удивительно уютно и тепло, но этот вечер ей запомнился на всю жизнь. Через много лет, когда его не будет рядом в минуты одиночества, в минуты, когда не заслуженно обидят, она вспоминала этот вечер и куталась в воспоминания о нём, как в пушистый приятный телу, нежный плед. Этот вечер пошатнул, сложившиеся за последние несколько лет взгляды на жизнь, отношение к людям. К Зойке вернулось детское, без скептицизма отношение к жизни, к окружающим.                    

     В этот вечер они почти не разговаривали. Счастливая Зойка  нежилась в объятиях Эда, тая от нежных поцелуев. Желание близости подобралось нежной, спокойной волной. Её, неожиданно охватила, разлившаяся по всему телу истома, она прижалась к нему, понимая, что растворяется в нём и чувствовала, как он растворяется в ней. Эта близость не была бурной, но накрыв волной тихой нежности, не отпускала Зойку до следующего вечера. Весь день прошёл, как во сне. Она всё успевала, всё получалось у неё даже лучше обычного. Чувства, которые сейчас жили в ней, наполняли самые простые вещи неожиданным смыслом и радостью.

     Несколько дней подряд Зойка, пыталась выведать у Эда, как он догадался о её беременности, тот отшучивался, но однажды сказал, что определил это по глазам – в них появилась, отсутствовавшая до этого благостная поволока. Да и ласки стали иными, как будто не только любовь связывала их, а что-то ещё более сокровенное, делающее их близкими и родными.

             Радость, обретавшая в Зойке, иногда, омрачалась сомнениями – она никак не могла представить их совместного будущего, а Эд об этом разговоров не заводил. Он принимал происходящее, как счастье, как божью данность. Он опекал Зойку, порой, ей, казалось,      Радость, обретавшая в Зойке, иногда, омрачалась сомнениями – она никак не могла что даже через-чур. Но ей нравилось, как в детстве появилось чувство защищённости, только причиной этому чувству были не родители, а любимый человек. А всё равно, хотелось хоть одним глазком заглянуть, чуть-чуть вперёд?! На самом деле Зойка боялась, заводить речь о будущем…

     Но сколько бы ни были сильны страхи, как настоящая женщина Зойка, ступила на минное поле разговора о будущем. «Что дальше?» – однажды спросила она. День был неудачным, поругалась с завпродом – «Привёз не те продукты, которые были в заявке, надо переделывать меню», да и пасмурная погода не добавляла радости этому дню. Она прекрасно понимала, что в таком состоянии нельзя ни о чём серьёзном заводить разговор. Надо просто прижаться к любимому плечу, отпустить все заботы дня, просто промолчать весь вечер или попросить, чтобы Эд что-нибудь почитал. Не тут-то было, лукавый уже подтолкнул её сделать первый шаг – «Что дальше?», вопрос был задан, а значит, неминуемо должен был прозвучать ответ…

Для Зойки ответ был равносилен, разорвавшейся мине. Только ступив на край минного поля, она сделала неверный шаг и все мысли, как что-то материальное разорвало в клочья. На её вопрос  был ответ – «Не знаю!», и все слова, которые Зойка готовилась сказать Эду, все образы из будущего, которые она себе рисовала, погибли, как ей показалось, от взрыва этих равнодушных слов. Зойка, почувствовала, как кто-то нажал на спусковой крючок. На Эда обрушился поток невысказанных обид за её прошлую жизнь, о которой он мало, что знал. Он намеренно не касался прошлого, боясь сделать больно. Он, неожиданно, оказался в общей массе её знакомых мужчин, причинивших ей боль.  Потом он говорил Зойке, что это больше всего его задело, но сделал над собой усилие и  удержался от ответных слов, от попытки хоть что-нибудь прояснить. Она, наверное, докатилась бы до истерики, но Эд прижал её к себе, как маленькую девочку, успокаивая, гладил, что-то шептал ей на ушко, она потихоньку сбавила поток слов, а вскоре и вовсе замолчала, закрыла глаза и только иногда всхлипывала, проглатывая оставшиеся обиды. Эд уложил её на кровать, укрыл тонким пледом, когда она заснула, он вышел из каюты, поднялся на палубу, ему был необходим глоток свежего воздуха…

Землесос шёл по каналу в процессе грунтозабора, шум пульпы, падающей в зияющую пропасть трюма, на удивление не раздражал, наоборот успокоил Эда, прервал поток, мечущихся в голове мыслей. Он ещё недолго постоял на палубе, подставляя лицо лёгкому морскому бризу и не спеша, спустился к Зойке в каюту. Приоткрыв дверь, увидел, что она спит, дыхание было ровным без всхлипываний, Эд чуть-чуть понаблюдал, закрыл дверь на ключ, и ушёл к себе в каюту – это была первая ночь, когда его не было рядом…

     Ночью, Зойке приснился сон, тревожный, леденящий душу – «Она на старом, видавшем виды паруснике, бродит по пустым помещениям, выходит на палубу. И на палубе никого. Но драные, мало похожие на паруса тряпки, подняты и просеивают холодный ветер,  своими изрешечёнными телами, придавая унылой картине ночи ещё большую обречённость. Зойка, не понимает, как попала на этот парусник, не понимает – «Почему одна?» – чувство, что кто-то близкий должен быть рядом не покидает её. На руле никого, но штурвал периодически приходит в движение, кажется, что кто-то невидимый пытается удержать парусник на курсе. «Дела совсем плохи!» – подумала она. Решила найти ответ в море, но туман, ночь, только усилили тревогу. Вглядевшись, Зойка заметила слабые огоньки, было ощущение, что большие кресты качались на волнах и каждое, из четырёх окончаний креста светилось холодным, неярким светом. В какой-то момент ей, показалось, что кресты не сосчитать, так их было много. Вдруг, в воспалённом от страха мозгу, замелькали светлые мысли, Зойка почувствовала, что они из какой-то другой жизни – здесь была пустота, и мысли были заняты пустотой. А в только что, замелькавших мыслях жили образы наполненные радостью и светом,  и имя, она, вдруг, вспомнила имя того человека, которого искала – Эд. Страхи прошли, исчез парусник, растворились кресты, туман и ночь растаяли в лучах радости и света. Во сне, Зойка интуитивно, желая подтвердить, что ничего не изменилось, попыталась прижаться к Эду, но не почувствовав опоры полетела в пропасть, вновь, испытывая страх» – не дожидаясь конца падения, она открыла глаза, но страх не прошёл, наоборот, стал сильней, на неё снова обрушилась бездна пустоты – Эда не было рядом?!

     «Зойка, Зойка!» – она дважды произнесла своё имя вслух, пытаясь разорвать гнетущую тишину. Возникло стойкое ощущение того, что вчера произошло, что-то непоправимое. Она стала по крупицам восстанавливать вчерашние события – «камбуз, завпрод, неприятный разговор с ним, чего там, они просто поругались». И, вдруг, на Зойку накатила горячая, удушливая волна – «Эд! Она обидела его» – вспомнила, как бросала в него обидные слова. Её как будто прорвало. То, что она столько лет держала внутри себя, вдруг, вылилось наружу. И её Эд случайно, оказавшийся на линии огня невольно, принял на себя всю, скопившуюся желчь, затаившуюся обиду, и другие, вдруг, проявившиеся в Зойке чувства, увы, не добрые. Она пыталась найти причину своего взрыва и, вдруг,  даже ужаснулась этой мысли. Она, вдруг поняла, что это вырвался, зреющий внутри неё протест, её «Я» бунтовало – было нарушено привычное течение жизни. За долгие годы была выработана определённая модель поведения, которая позволяла сносить причинённую боль, защищаться от ударов судьбы, чувствовать себя сильной, и вдруг, всё повернулось с ног на голову. Точнее сказать, это её внутренняя организация, сообразуясь с обстоятельствами, стояла на голове, а вчера, неожиданно, стала на ноги. Со всеми, вытекающими из этого последствиями — головокружение, тошнота, раздражение, непривычные ощущения, не дающие покоя. Вроде всё хорошо, надо радоваться, но…

     «Мы все консерваторы, хотя, порой, находимся в образе реформаторов и подолгу, не выходя из образа, начинаем верить, что способны что-то изменить в нашей жизни. Но! Как только дело доходит до крутых изменений, начинаем недоумённо крутить головой и искать, кто всё это придумал, где этот «гад»?! И нам уже не до перемен голова занята мыслями – «как унять волну на дорогом сердцу болоте, как всё вернуть вспять?!» — такие или примерно такие мысли должны были продолжить Зойкины рассуждения…

     Но, поразившая её мысль о том, что ей не привычно жить без оглядки, не ожидая подвоха – лишила её сил, она закрыла глаза, и её опять окружил холодный мир, мир, в котором не было Эда…

      Ей было страшно. Жизнь, под которую она подстраивалась, сыграла с ней злую шутку, дав, отведать настоящих чувств, без интриг, без корысти. Жуткие мысли посетили её головку, – «она с одной стороны хотела, чтобы он обрадовался её беременности, а с другой где-то внутри затосковала от того, что всё пошло по необычному сценарию. Неужели, у неё выработалась привычка чувствовать себя обиженной?» – спрашивала себя Зойка. Но поток мыслей оборвался. Её пронзила жуткая тоска от того, что Эда не было рядом, она не хотела открывать глаз, не задавалась вопросом – «сколько времени?» Ниточка сосудика, пульсирующая на виске, отсчитывала секунды, проведённые без него. Звук пульсирующей крови становился всё громче, всё навязчивей. Она чувствовала, как горит лицо, ещё не много и она сойдёт с ума. Но вдруг, она ощутила на лбу нежную прохладу, затих звук, пульсирующей крови. Она открыла глаза, чтобы увидеть, что происходит, но, лежащая на лбу рука Эда не давала ей этого сделать  и она опять закрыла глаза, но теперь уже от разлившегося внутри покоя, попыталась заговорить, но он пальцами удержал её губы. Зойка провалилась в полузабытье, ей было тепло и уютно. Ломая сложившиеся установки, оставляя сомнения она окуналась в новую жизнь.  Ей так захотелось, чтобы вокруг не было никого. Она  почувствовала, что в ней просыпается, совершенно безумный частный собственник. Что там Эду, она себе боялась признаться в этом. Зойка всю жизнь, ратующая за свободные отношения, после пережитого, вдруг, ощутила, что не хочет этой свободы. Что хочет безраздельно владеть любимым человеком. Такие колебания мыслей, чувств, требований предъявляемых к жизни, возможны, но всё – таки в основном они встречаются у беременных женщин…

     Эд, погладил Зойку по плечу, сказал, что ей пора идти на камбуз и ушёл готовиться к вахте.  «Господи! Насколько её мальчик старше её, как легко он слепил из неё мягкий пушистый шарик в тот момент, когда она ощетинилась миллионами иголок. Не суетясь, у истоков, нейтрализовал ссору. Если бы он знал, как был ей нужен в 18 лет, вся жизнь сложилась бы по-другому, но история не имеет сослагательного наклонения. И поэтому всё есть, как есть. Да, и Эд тогда был ещё безусым мальчишкой».

     Зойка, больше не возвращалась к разговору о перспективах, она поняла, что радость нынешних отношений, гораздо ценней призрачного будущего. Все последующие дни проходили для неё днём в работе, а  те вечера, в которые Эд был не на вахте, они расцвечивали их различными придумками, иногда просто читали, посчитав это скучным, читали по ролям с выражением. Приближался конец работы в Польше, для выполнения тех.задания оставались считанные дни.

     После приёмки работ, з/с «Балтийское море» стало к причалу для оформления документов. По случаю удачного завершения, на судне оставили вахтенных, а  экипаж  отправили в увольнение, совершенно бесконтрольное. Зойка и Эд впервые оказались вдвоём на берегу без сопровождающих. День выдался прекрасный, в городе было чем полюбоваться. Они сразу удалились от центра и в обнимку стали бродить по почти пустым улицам, казалось, каждый закоулок хранит свою, особенную тайну. Порой они останавливались, прислушиваясь, не выдаст ли ветер одну из них, разговаривая с листвой. Ничего не услышав, целовались, не оглядываясь по сторонам, и снова в обнимку продолжали путь. Вернулись под вечер, долго плутали в поисках дороги в порт, были счастливы и полны впечатлений.

Глава десятая

     В 08-00 отошли от причала и направились в порт приписки Ригу. Штурмана заступили на ходовую вахту четыре через восемь, Эд уже нёс вахту, как штатный рулевой с 16.00 до 20.00 с 3-им пом.капитана, а с 04.00 до 08.00 со старпомом. С прежним рулевым произошли какие-то коллизии, в которые Эд не был посвящён. За что-то капитан отстранил его от несения вахты на руле. В Риге, когда стали к причалу, судно взяли в оборот погранцы, таможня, но все положенные по протоколу действия провели быстро. Родные, ожидавшие на причале, не успев утомиться, попали в объятия соскучившихся моряков.

      Утром следующего дня д/э «Балтийское море» перешвартовали к причалу судоремонтного завода, где на судне должны были произвести «профилактику» (мелкий ремонт), попутно определить реальное техническое состояние. Камбуз закрыли, экипажу выдали талоны на питание в заводской столовой. Механики целый день с перерывом на обед копошились в машинном отделении. Штурмана приводили в порядок документы, получали карты в навигационной камере. Боцман во главе палубной команды и отправленных ему в помощь операторов и рулевых готовил к покраске корпус судна. Зойка и её помощники осуществляли генеральную уборку камбуза работа, хоть, и нудная, но без обычной суеты с перерывом на обед. В обычные дни личный состав камбуза обедал по скользящему графику, зачастую, когда еда уже была остывшей. Вечерами на судне оставались только вахтенные, остальной экипаж уходил в город. Кто-то посещал уютные пивные ресторанчики, кто-то, читая анонсы в газете «Вечерняя Рига», шёл в кинотеатр, в театр на вечерние спектакли.  Кто-то посещал Домский собор, от латинского названия «Дом Бога», где почти ежевечерне проходили концерты классической музыки. Известен был Домский собор своим органом, который считался и до сих пор считается одним из самых больших в Европе.

      Зойка и Эд вечерами гуляли по Старой Риге, чувствуя себя околдованными её улочками, порой, было ощущение «deja vu», но ничего странного в этом не было. Многие художественные фильмы снимали в Старой Риге, в памяти откладывались картинки, которые сейчас, совпадая с оригиналом, создавали ощущение, что ты здесь уже был.

      В один из таких вечеров, неожиданно для Зойки, Эд заговорил о том, какие мысли тревожат его последнее время, упомянул о том, что действительно, когда Зойка задала вопрос – «что дальше?», он не знал ответа, да и, сейчас, не знает. Единственное, ему удаётся строить туманные предположения, пытаясь найти решение. Точно он знает одно – «Ни о каком прерывании беременности не может идти речи. Всем, что происходит между ними, управляет любовь. Это она живёт в каждом их слове, в каждом действии, а любовь убивать нельзя!» – слова были сказаны не ради слов. Зойка сама так думала и то, что их мысли совпали, говорило о взаимности чувств. Некоторые предположения, которые строил Эд, были не лишены смысла. Он предлагал, что когда Зойка уйдёт в декрет, она переедет в его родной город, к его матушке, рожать будет там. Реакцию матушки на такой поворот событий он знать не мог, но полагался на то, что не простая судьба матери и Зойкина судьба, соприкоснувшись, уберегут их всех от скандалов, сомнений, недоверия. Отец Эда тоже был младше матери на шесть лет, но, к сожалению, жизнь их не была безоблачной, над ней постоянно кружили тучи сомнений и недоверия. Сам Эд собирался продолжать учёбу, попутно, устроившись, подрабатывать. «Бросать мореходку было нельзя – выбор был сделан правильно. Первые профессиональные практики показали, что у него всё получается. Перспектива бросить мореходку и пойти на три года служить на военно-морской флот, могла привидеться только в дурном сне».

     Ах, как ласкали Зойку эти слова – «В его жизни есть место для неё, для их ребёнка, всё остальное  уже было неважно. Всё остальное они преодолеют. Вот оказывается, что такое любить, быть любимой?! Слово любить, понимание любви не имеет границ, если чувство это настоящее. Всё, что окружало её, было заряжено любовью. Даже в мелочах, она видела её признаки» – Зойка чувствовала, как в её сердце рождается новое чувство – любовь к ребёнку. Оно не отдаляло её от Эда, наоборот, приблизило, сделало их одним целым.  

      Сентябрь подходил к концу, Зойка жалела, что нет никакой возможности остановить время, заставить его лететь медленнее. Но время, как известно неумолимо. Практика Эда подошла к концу, собственно, она закончилась. Все его сокурсники уже отправились в отпуск, а ему не было замены. Будучи введён в штат, он вынужден был ожидать замену. А она ожидалась в конце октября – это было на руку им с Зойкой.

     з/с «Балтийское море» второй месяц углублял участки Калининградского канала. В данный момент углубляли канал в районе г. Балтийск, где находилась военно-морская база советского флота. Грунт, собранный в трюме, рефулировали на Балтийскую косу, возвращаясь к средине Калининградского канала. Швартовались к двум баржам, используемым, как плав причал и через систему грунтопровода сбрасывали пульпу (грунт доведённый до нужной консистенции водой). Укрепляли косу. Пока работали  на канале в районе г. Балтийск у экипажа было приятное и полезное развлечение – свободные от вахты и палубных работ, сходили на берег. И в районе, где из грунтопровода бил фонтан пульпы, вылавливали из потока мутной жижи куски янтаря. Да-да, это не оговорка, именно куски. Были огромные с кулак белые с фисташковым оттенком, говорили, что им много миллионов лет. Были куски поменьше, причудливой формы почти прозрачные, а в середине, замер взрыв, искрящийся крохотными звёздочками невероятных оттенков.  Создавая, неповторимое буйство красок. Это было сочетание, которое не представлялось возможным описать. Они были живыми. Когда менялся ракурс, менялись и краски внутри янтаря. Любоваться этой игрой можно было бесконечно. Самые маленькие, которые удавалось различить среди поля осевшей жижи, были величиной с рублёвую монету. Иногда в них были включения, муравьи, маленькие жучки, травинки, считалось большой удачей найти такой. Вечером Зойка обнаруживала на столе в каюте горку янтаря, радовалась, как ребёнок, подолгу рассматривала каждый кусочек. Это был привет от Эда, который в этот момент нёс вахту на руле.

     Чем ближе было расставание, тем больше нерешаемых вопросов посещали Зойку, она всё больше и больше не была ни в чём уверена. Моментами приходила безумная идея – «Бросить всё, и с Эдом уехать. Но, как бросить судно?! Как быть – без него она не сможет прожить и дня?!». Количество вопросов увеличивалось, умненькая Зойкина головка уже не справлялась с ними, порой, казалось, что вот-вот сойдёт с ума. Но и поделиться своими переживаниями с Эдом, она не могла – ей самой некоторые сомнения, казались, абсурдными, больше похожими на капризы.

      Ко дню списания Эда с судна, они уже обо всё договорились, решили, что Зойка доработает на судне до выхода в декрет, чувствовала себя хорошо, поэтому не видела этому никаких препятствий. А выйдя в декрет, приедет к нему в Ростов. Эд к этому времени снимет квартиру.

      Ночь перед расставанием была безумной и ласковой. Порой Зойке казалось, что она колдует. Удивлялась самой себе, удивлялась неожиданным ласкам, в которые бросала её страсть. Не переставая, она шептала – «ты мой, ты мой, ты мой!» – как будто заговаривала Эда от посягательств милых созданий, которые могли осмелиться заинтересоваться им. «Это её любовь, её счастье» – так думала Зойка, опустошённая безумием ночи, но так и не сомкнувшая глаз. В этом полузабытье, сквозь опутавшую её пелену, как будто из далёкой дали. Почудилось прикосновение его руки и шёпот, который удивительно, как доходил с небес. «Почему с небес?» – подумала она – «Это я сейчас на небесах. А где же тогда Эд – на земле? Почему?». На этой мысли Зойка упала в объятия Морфея. Самого утончённого, никем не ревнуемого любовника женщин и мужчин. Он единственный, кому не могут отказать: ни целомудренные девы, ни  распутные девицы, ни безусые юнцы, ни грубые видавшие виды «мужланы».  Даже, растратившие  остроту чувств, престарелые женщины и мужчины, все они не стесняясь, охотно падали в объятия Морфея. Страстно желая этих объятий. Не считая это постыдным. Хотя, кто знает в какие порочные дали, порой, их заводил Морфей?!

     Она не успела к лоцманскому катеру, который забрал Эда, слишком, сильны были чары Морфея. Зойка очнулась ото сна, чувство тревоги, прогнало сон. Она поняла, что опоздала на камбуз и завтрак накрывают без неё. «Ничего страшного» – подумала она и стала быстро собираться. Помощники на камбузе прятали, понимающие улыбки. А на её лице легко читалась растерянность. Как не готовилась Зойка к разлуке, как не убеждала себя, что всё будет хорошо, дошедшая до неё мысль, что Эда она увидит не скоро, прозвучала, как выстрел. Логично выстроенные до этого рассуждения, словно, взорвались в её красивой головке и разлетелись на мелкие осколки. Она попыталась снова придать им стройность, но поняла тщетность попыток. Оставила всё до вечера  и погрузилась в обыденную размеренность рабочего дня.

Глава одиннадцатая

     «Вечер, что мог изменить он, как он мог помочь заполнить пустоту?!» – только сейчас Зойка до конца поняла, какую часть её жизни занимал Эд. – «Он и был её жизнью, не частью, а наполненной до краёв чашей счастливой, раскрашенной невероятными красками жизни». Всё исчезло в один момент. Зойка пыталась мыслями о будущем взбодрить себя, но безуспешно. Она не помнит, как долго мучилась пока сон не забрал её к себе.

      « Ей снилось, что Эд рядом. Блаженство и нега растеклись по всему  телу. Снилось, как он прикладывает ухо к её, чуть, округлившемуся животу, пытаясь, что-нибудь услышать или почувствовать. Зойка смеётся, говорит, что ещё рано. Если удастся вырваться в отгулы в конце ноября, она сможет приехать к нему. И у него будет возможность услышать, и почувствовать признаки новой жизни. Снилось, что гуляют они по незнакомой Зойке набережной. Смеркается. С моря потянуло прохладой. В какой-то момент она чувствует, что влажный ветерок начинает подбираться к каждой её клеточке, ей становится холодно и не уютно. Эд почувствовав, накидывает ей на плечи пиджак. Стало тепло, но виденье почему-то исчезло» – успокоенная присутствием Эда, она утонула в волнах безмятежного сна – это была первая ночь без него. 

     Письма от Эда приходили регулярно. Их доставлял небольшой буксир, обслуживающий з/с «Балтийское море» при работе на калининградском канале. Письма к Эду Зойка писала, не останавливаясь, каждый день. Разговаривая с ним в письмах, ей удавалось коротать дни. Вот только ночи, по-прежнему, были длинны и беспросветны. Она была благодарна Эду, что он не ленился подробно описывать свою жизнь в училище. Она была в курсе всех перипетий на первый взгляд простых, юношеских взаимоотношений. В роте вместе со старшим курсом насчитывалось 120 человек во главе с командиром, которого курсанты, любя называли «Йёся», этакий жаргонный псевдоним брал своё начало от отчества командира – Иосифович. Да-да, любя, по-другому и не могло быть! Все эти мальчишки, оторвавшись от родного гнезда, только-только, произнёсшие слово «свобода». Вдруг, ощутив её, пали в ступор, почувствовав груз ответственности, который на их плечи возложила вожделенная «СВОБОДА». И только благодаря «отцу командиру», они не пали под этой ношей. А потихоньку, стали справляться с этим тяжёлым не по возрасту грузом. Иногда жёстко, иногда отцовскими добрыми увещеваниями, он наставлял их на путь истинный. Эд писал ей, что командир, как это не банально звучит, пробуждал в них тягу к добру, справедливости, учил стойко сносить невзгоды. Было удивительно, как это ему удавалось, но в трудные минуты он всегда оказывался рядом, подставлял своё плечо. Командир не верил слезам, но верил в раскаяние. В общем, верил в своих мальчишек. Были ситуации, когда он – сильный человек, становился совершенно безоружным, беззащитным. Таким его делало предательство, совершённая кем-либо подлость. К сожалению, в роте – в семье, а как иначе назвать сообщество людей денно и нощно, проживающих бок о бок, случались такие беды. Такие события он воспринимал, как собственные просчёты искал, где допустил ошибку. Работа воспитателя отнимает много сил и времени, если человек, взявший на себя эту миссию искренен и честен. А их «Йёся» относился к этой категории людей, за это и был любим курсантами. Ещё не растратив юношеский максимализм, они тонко чувствовали ложь и неискренность. Командир не давал им повода усомниться  в честности своих намерений и искренности побуждений, двигающих им. В письмах Эда чувствовалась гордость за своих товарищей. Зойка, в который раз ощутила, насколько сильна его связь с училищем, вряд ли он представляет жизнь без него.

     Зойкины письма, адресованные ему, тоже были точны и объёмны, но в силу отсутствия каких-либо ярких событий на судне, были полны описанием её чувств к нему. Она часто вспоминала яркие моменты, вспоминала его фразы, она купалась в этих воспоминаниях. Надеялась, что и он, читая письмо, окунается в ушедшие дни, проживая всё заново. Нет, конечно, были неприятные события. После того, как Эд оставил судно. Она предвидела, что кто-нибудь не выдержит, и будет домогаться её. Инцидент был коротким, её слова быстро охладили страдальца, больше попыток не было. Зойку ещё больше зауважали на судне – моряки ценят в женщинах преданность. Экипаж окружил её заботой, исчезли двусмысленные взгляды. Ей даже показалось, что воздух стал другим, что дышится легко. Эду она, конечно, ничего об этом не писала, не желая расстраивать.

     Неожиданно из Риги пришла радиограмма – «Окончить дноуглубительные работы и следовать в порт приписки Ригу, для постановки в ремонт» – по всей видимости, пришли результаты дефектации, проведённой, когда судно стояло на профилактике. Для Зойки это было радостное известие, теперь она легко сможет взять отпуск и отгулы. Повара, когда судно стоит на ремонте, обычно, отправляли в отгулы или переводили на другое судно. Так, как навигация подходила к концу, потребности в поварах не было.

     На переходе в порт приписки, Зойка написала Эду, что всё складывается, как нельзя лучше, что она уже говорила с капитаном. «По приходу в порт она напишет заявление. Купит билеты, сначала заедет к себе домой в п. Лермонтовское, побудет там 2-3 дня и примчится к нему в Ростов. И на время отпуска они смогут не расставаться». По приходу в порт она сразу отправила письмо, сожалея, что до приезда в г. Ростов переписка будет односторонней, её адреса в посёлке Эд не знал. Зойка намеренно не дала ему этот адрес, не знала, какая обстановка дома и, если честно боялась, что кто-нибудь любопытный прочтёт письмо адресованное ей. Она не хотела никого посвящать в перипетии своей жизни разве, что деда и то по ситуации.

Глава двенадцатая

     Поезд из г. Риги отправился точно по расписанию, предстояла пересадка в г. Ленинграде, а из него уже прямиком на Туапсе. В г. Туапсе Зойка хотела встретиться с двоюродной сестрой Ольгой. В юности они были дружны, но Ольгу рано выдали замуж, и она переехала из посёлка в г. Туапсе. И у Зойки, и у Ольги были татарские корни, но многочисленное смешение крови оставили незначительные приметы в их облике. Зойкины родители особо не заостряли внимание – отец был русским, у матушки её татарское происхождение обнаруживалось чуть заметной, но удивительно красивой раскосостью глаз. Они не принадлежали ни к какой религиозной конфессии, в то время это не поощрялось, да они и не думали об этом. У Ольги, наоборот, отец был зациклен на своей национальной принадлежности, заставил всю семью, принять мусульманство и по мере возможности придерживался его канонов. Все воспринимали его пристрастие, как какую-то прихоть, игру. Но, когда дело дошло до Ольгиной женитьбы, всем стало не до шуток. Он дал Ольге окончить 8 классов, с этого времени запретил ей играть на улице со сверстниками. Разрешал видеться только с Зойкой и то под неусыпным контролем бабки, которая почти всё время спала, не мешая подругам общаться. Подругам, казалось, что скоро это всё закончится, как дурное наваждение. Но всё закончилось гораздо хуже, чем они предполагали. Как только Ольге исполнилось 16 лет, он выдал её замуж, сделав нужные документы. Выдал за сорокалетнего татарина из Туапсе. На этом оборвалась её юность, а у Зойки не стало верной подружки. Это событие стало ещё одним фактором, подтолкнувшим Зойку, покинуть посёлок. И отправиться на учёбу в г. Одессу, где готовили стюардов на пассажирские лайнеры, поваров на суда различного назначения. Зойка хотела стать поваром. Но основной целью было избежать диктата родителей, которые после Ольгиной свадьбы стали всё сильней притеснять Зойку. Она всё меньше и меньше была предоставлена самой себе, всё свободное от учёбы время она была занята уборками, стирками, глажками. У неё возникало ощущение, что её тоже готовят к замужеству. С трудом, но Зойке удалось убедить родителей, что ей необходимо получить образование. Она сумела нарисовать перспективу, что когда настанут лучшие времена, они смогут открыть свой ресторанчик, и у них к тому времени уже будет свой главный повар. Помог дед, на протяжении всей беседы он сидел молча и хитро щурился, он понимал Зойкины чаяния, ему самому не хотелось, чтобы его умненькая девочка зачахла в границах посёлка, так и не повидав мир. Он то и сказал последнее слово, которое перевесило сомнения родителей – «Пусть едет, хуже от этого не будет».

     Зойка уже десять раз пожалела, что заехала к подруге в гости. Картина была печальная. Ольга так и не смогла родить ребёнка своему мужу, то ли она не могла, то ли он. Врачей к ней не подпускали, зато не уставали укорять за бездетность. Нагрузив непосильной работой, использовали, как раб силу. В этой рано поседевшей женщине, согнувшейся под ношей повседневных забот, Зойка с трудом узнала Ольгу. Поговорить им, почти, не удалось, перебросились фразами понятными только им. Когда-то находясь под неусыпным контролем Ольгиной бабки, они придумали этот язык жестов и недосказанных фраз. Вокруг сновали какие-то тётки, недовольно пофыркивая. Жаль было подружку. В среде татарской диаспоры было, достаточно, много счастливых браков. Но у Ольги не сложилось в семье, в которую она попала, достаток был ниже среднего, что там – семья была бедная. Пока шло сватовство, на свадьбе жениху удалось пустить пыль в глаза. Родители Ольги, получив небольшой выкуп, больше ни во что не вникали. Спустя год, приехав проведать, увидели бедственное положение дочери, но поделать уже ничего не могли. Подруги расстались. Зойка, покинув этот дом, ощутила себя бабочкой, случайно, освободившейся из липкой паутины. Ощущение было не из приятных. Рассчитывающая на ночлег в доме Ольги, она даже не стала задавать этот вопрос, испытывая желание, как можно быстрее покинуть этот дом. Хорошо, что сезон был не курортный, в гостиницах было много свободных мест. Вещи Зойка оставила на вокзале в камере хранения, так что шагала налегке, стараясь отогнать тревожные мысли. Гостиница была рядом, без труда она получила номер, приняла душ и без сил упала на кровать, забывшись не спокойным сном.

     «Каким красивым был океан. Зойка плыла на лодке украшенной невиданными цветами, сплетёнными в гирлянды, у неё самой с плеч свисала нежная бело-розовая гирлянда. Она ощущала себя невестой, но ещё не разобралась, где она и, что с ней происходит. Не сон ли это?! Коснулась рукой гирлянды, удивилась прохладности лепестков. Значит не сон. Но, где она? У всех людей в окружении, которых она находилась, были смуглые лица, раскосые глаза. Язык был не понятен Зойке, но был удивительно мелодичен, льющаяся речь успокоила страх, пробуждавшийся в ней. Каким-то чудом она, вдруг, стала понимать, о чём говорили люди вокруг – «ритуал, свадьба». К ней обращались, как к невесте. Все вглядывались в идущие на встречу «джонки», там должен быть жених. Она улыбнулась, представив Эда в цветах с венком на голове, наверное, забавное и необычное зрелище. Она уже стала угадывать его силуэт в одной из лодок, когда неожиданно, по полоске чистой воды, остававшейся между лодками, на полной скорости пронеслась огромная яхта. Зойка не запомнила её название, но вязь, которой были написаны буквы на борту судна, всколыхнула в сердце тревогу. Огромная волна, поднятая яхтой, была губительна для утлых лодочек. Она увидела, как они одна за другой стали переворачиваться. Зойка взглянула на лодки, двигавшиеся им на встречу, их тоже стала переворачивать, поднятая яхтой волна. Разглядеть лодку Эда ей не удалось, волна докатилась до их «джонки» она перевернулась и Зойка оказалась в воде. Но совсем не испугалась, ведь вода – это её стихия. В детстве она могла часами плавать, делая небольшие передышки. Большие расстояния преодолевала она легко. Тревожила её другая мысль – «Где Эд?». Волны ещё не успокоились. Невозможно было увидеть даже тех, кто плавал рядом. Возникло ощущение, что она одна…

       Зойка услышала шум мотора, когда волна подняла её на свой гребень. Увидела катер, обрадовалась. Разглядывая людей на катере, поняла, Эда на нём нет. С катера ей махала рукой Ольга, все остальные были похожи на местных жителей. Присутствие Ольги на катере, скорее удивило её, чем обрадовало – «Где Эд?»…

      По лёгкому алюминиевому трапу она без труда поднялась на борт. Подруга с полотенцем в руках поспешила к ней, Зойка набросила полотенце на плечи. Ей не было холодно – её бил озноб, вызванный внутренней тревогой. Она пошла на корму, чтобы попытаться разглядеть водную гладь, где должна была быть лодка Эда. Но не было не только лодки Эда, но и других «джонок», участвовавших в свадебной церемонии. Пустота, открывшаяся её глазам, перетекла к ней в душу, утопила все жившие чувства, оставив на поверхности одно – чувство бесконечного горя. Зойка потеряла сознание, очнулась, уже была ночь»…

       Она открыла глаза и поняла – это был страшный сон, но всё-таки сон. Вздохнула, тревога не уходила. Она подумала, что если бы не проснулась, то во сне могла сойти с ума, от горя. Тревога не отпускала её до самого дома. Все переживания прошедшей ночи, читались на её лице. Это Зойка поняла из того, как необычно её встречали родные. Отец не отпускал «сальных» шуток, мать была ласковей, чем обычно при встречах. Только дед, как всегда смахнул слезу, пощекотал её щёку усами, и шепнул ей – «Здравствуй, моя деточка!».

          Обед был накрыт в зале, так было всегда, когда случался праздник. Редкие Зойкины приезды домой, все воспринимали, как праздник. Не обошлось без гостей. Соседи, родственники, родители её подруги Ольги, которые были одного возраста, что и Зойкины. Правда, они сильно постарели за последние два года. Отец и мать Ольги, прежде весёлые, стали молчаливыми и неразговорчивыми людьми.

            За столом говорили обо всё и ни о чём. Зойку расспрашивали о том, где была. Внимательно слушали её рассказ о Польше, она в свою очередь расспрашивала об изменениях в посёлке, о новостях, об общих знакомых. Когда гости разошлись, Зойка стала помогать матери, убирать со стола, мыть посуду. Рассказала матери, что заезжала к Ольге в г. Туапсе. О том, какое мрачное впечатление осталось после этого посещения. Закончили мыть посуду, в зале всё расставили по местам, неожиданно, мать, погладив Зойку по голове, спросила о беременности. Конечно, Зойка предполагала, что мать заметит изменения, но не думала, что так скоро. Обняв нежно мать, она прошептала ей, что ещё успеют поговорить обо всём, а сейчас она очень устала и хочет спать. Зойка поднялась к себе в комнату. Снимая платье, ощутила щекочущую радость – «Она дома, в своей комнате, вокруг всё родное. Воздух пропитан уютом и тонким ароматом прозрачных воспоминаний из детства». Она забралась под одеяло и сон забрал её с собой, не дав ни единой мысли из реальности потревожить её головку.

           «Катер качало на пологих волнах. Матросы шарили прожекторами по водной глади, но всем было понятно, что это бесполезное занятие. Выключили прожектора, и катер направился к берегу. Вот тогда и проник леденящий холод обречённости Зойке в сердце. Из глаз потекли слёзы, она всхлипывала, не могла остановиться. Кто-то поднёс к её лицу платок с нашатырём. Всхлипывая в очередной раз, Зойка чуть не задохнулась, глотнув вместе с воздухом изрядную порцию нашатыря. В голове, неожиданно, возникла, звенящая ясность. А неожиданная мысль о том, что Эда спас какой-нибудь другой катер, дала надежду на благополучный исход. Надо только скорее добраться до берега». В эту ночь сны больше не тревожили Зойку, а ощущение обретённой надежды, добавило сладкой истомы в мирный процесс сна.

            Утро. Зойка так любила его встречать в своей комнате, в уютной кровати, которая располагалась напротив окна. Окно её комнаты выходило на восток и первые лучики солнца, пробиваясь сквозь шторы в её небольшую спаленку, разбрасывали по стенам «солнечных зайчиков». С ними комната оживала, а самый шаловливый и неугомонный «солнечный зайчик», обязательно садился Зойке на нос или на лоб, она жмурилась, чувствуя себя безгранично счастливой. Сколько помнила Зойка себя, её пробуждение, почти, всегда было таким, за исключением пасмурных дней и дней, когда с ней приключалась болезнь, но это случалось редко. Она всегда просыпалась счастливой и даже в пасмурные дни, веснушки на носу и на щеках, подаренные ей солнцем, вызывали у неё счастливую улыбку, стоило ей увидеть себя в зеркале. А последние несколько месяцев, Зойка просыпалась от щекочущих поцелуев Эда и была бесконечно счастлива. Он целовал её веснушки, его мягкие усы, касаясь длинных Зойкиных ресниц, заставляли жмуриться, как от шаловливого «солнечного зайчика». Зойка была счастлива.

Глава тринадцатая

         Это утро не было исключением, Зойка проснулась счастливой. Было девять часов утра, когда она открыла глаза. Ей давно не доводилось спать до такого времени. Зойка встала, накинула свой любимый халатик, спустилась по лестнице на первый этаж и направилась в ванную комнату. Она с удовольствием искупалась, привела себя в порядок и направилась на кухню. В это время в доме уже никого не было, мать во дворе кормила живность, имеющуюся в небольшом количестве, убирала во дворе опавшую листву. А отец ушёл на работу, последние два года ему удалось устроиться сторожем в пансионат, находящийся по соседству, работал сутки через трое, но круглый год. Зимой его небольшая зарплата была хорошим подспорьем, какие никакие, а наличные деньги. Зойка обрадовалась, что дома никого нет, ей хотелось до конца окунуться в ощущения тепла и уюта родного дома, помощники в этом ей были не нужны. Она поставила чайник, достала из холодильника масло, из хлебницы белый, душистый батон. И стала намазывать хлеб маслом. Хотя, назвать это намазыванием, можно было с трудом. Масло было холодным, крошилось, но Зойку это не смущало. Она уже ощущала во рту вкус домашнего сливочного масла и батона из местной хлебопекарни. В предвкушении жмурила глаза. Масло они брали у Зойкиной тётушки по матери, которая держала трёх коров. И кроме сыров, всевозможных кисломолочных напитков, готовила сливочное масло по какому-то только ей известному рецепту. Когда масло таяло во рту, оно начинало отдавать нежные запахи трав горных лугов, на которых паслись коровы. Несмотря на возраст, тётка каждый день выводила пастись коров, сначала весны на предгорных лугах, а по осени поднималась чуть выше в горы. Зойка заварила чай. С наслаждением съела бутерброды, пожалела, что рядом нет Эда. Пошла к себе в комнату переодеться. Ещё с вечера у неё созрел план, побродить по посёлку, спуститься к морю, погреться на осеннем солнышке, сидя на любимом бревне у воды.

          Пройдя два квартала, Зойка поняла, что напрасно затеяла эту прогулку, без Эда было грустно. Ей так хотелось, чтобы он узнал про её любимые места. Истории, связанные с теми или иными людьми. Ей было, что рассказать о посёлке, который она любила. Как можно не любить детство?! Она не сомневаясь, изменила маршрут и пошла на телеграф. Ей хотелось, как можно быстрей отправить Эду телеграмму о том, что послезавтра она приедет к нему в Ростов. На телеграфе было безлюдно, она подошла к окошечку и без препятствий отправила сообщение. Ей стало легче, возникло ощущение, что она прикоснулась к нему. Она оказалась на улице радостная и светящаяся от счастья. Немного посомневавшись, она направилась к морю. Когда от моря её отделяла только трасса, она почувствовала, что кто-то идёт за ней. Не стала оглядываться, на трассе было не много машин, но всё равно надо было быть внимательной. Перейдя через дорогу, она позволила себе оглянуться. И пришла в замешательство. На противоположной стороне, стоял Олег. Парень, в которого Зойка влюбилась, безответно, в восьмом классе. Он помахал ей рукой и, когда на трассе не было машин, перешёл дорогу и направился к ней. Какой вихрь чувств посетил за эти секунды её голову. – «Он в школе не обращал на неё, никакого внимания. Вдруг, через столько лет, увидев её, пошёл за ней следом, помахал рукой». Зойка была ошарашена. Она не ожидала, что случайная встреча может так сильно растревожить, давно, ушедшие чувства. Наверное, весь вихрь чувств можно было прочитать у неё на лице. Он шёл, улыбаясь, намереваясь обнять Зойку, а она чувствовала себя совершенно беззащитной перед этой ситуацией. Она боялась себе признаться, что до сих пор желает этих объятий, что неожиданная встреча всколыхнула столько лет дремавшие чувства.  

        «Когда до беды далеко, а под ложечкой уже разливается не понятная тоска, появляются тревожные вибрации. А радостные события, в голове, порождают муторное чувство безысходности, когда душа наполняется печальным звучанием дудука. Человека парализует страх, который на первых порах можно принять за рождение большого чувства, необычного, пока ещё не понятного. И только по истечению, некоторого времени, оказавшись лицом к лицу с неотвратимой бедой, человек поймёт.  Все, тревожившие его чувства, были предчувствием беды, а не приближающейся большой любви». Зойку парализовал страх предчувствий…

        Он обнял её, хотел поцеловать, но она нашла в себе силы остановить его. Ей, показалось, что он был удивлён, может просто, показалось. Она молча развернулась и направилась к своему любимому месту, он пошёл рядом. Зойка погладила отполированный ветрами ствол поваленного дерева. Непонятно из каких мест, прибившегося к этому берегу. Но уже лет двадцать пять как, обрело здесь свой последний приют. Она присела на своё любимое место посередине ствола, не посмотрев на Олега, стала наблюдать за морем.

        Зойка смотрела в море, но ничего не видела. Произошедшие с ней в эти несколько секунд события, выбили её из колеи. Не желая того, она, вдруг, вернулась в свою школьную юность. Вспомнила, как в начале восьмого класса влюбилась в мальчика из десятого, он был новенький в их школе. Говорили, что его семья приехала из Сибири. Ростом он был выше среднего, с очень красивыми глазами, с тёмно-русыми вихрами на голове, с ровным, может быть чуть-чуть курносым носом. Она невольно поймала себя на том, что пытается сравнить тот его образ с Эдом. Жуть! Эд терпеть не мог сравнений. Он считал, что каждый человек индивидуален и любые попытки сравнить его с кем-то, должны оскорблять. Но её воспалённый мозг в эти мгновения, был не управляем. Мысли появлялись, исчезали. Порой были невинны, порой её саму бросало в дрожь от их нечистоплотности. Она чувствовала, что такими мыслями предаёт Эда. Но в какой-то момент, что-то отвлекло её от этой карусели мыслей. Это был голос Олега. Он монотонно рассказывал ей, что ещё в школе обратил на неё внимание, увидел в ней красоту, которая только начинала расцветать. Но побоялся быть не понятым, нравы в посёлке были строгими, да и людская молва, если что никого не щадила. Зойкой, вдруг, овладел покой, она положила голову ему на плечо и продолжала слушать, ей было хорошо. Очнулась она от его попытки поцеловать её в губы. Она отпрянула, поднялась и, не оглядываясь, пошла прочь. Она не знала, идёт он за ней или нет.

         Зойка убегала, то ли от самой себя, то ли от его навязчивого голоса, в её душе поселился страх. Она понимала, что всё, что происходит с ней – это какой-то абсурд. Она чувствовала любовь к Эду. Она была превыше всего происходящего, любовь простиралась над всем, что её окружало. Но что-то липкое, не отпускающее от себя, сковывало её по рукам и ногам. Это нечто мешало сопротивляться, пришедшему страху, маскирующемуся под любовь. Вдруг, всё исчезло, вынашиваемый ею ребёнок, растревоженный этими страстями, первый раз.  Наверное, собрав все силы, толкнул её пяточкой. От неожиданности Зойка остановилась и чуть присела. Радость, из этой липкой сути её вырвал, вынашиваемый под сердцем ребёнок. Она быстро пошла домой. Ей безумно захотелось раздеться, погладить свой живот, который под одеждой едва угадывался. Хотелось обласкать, спасшее её дитя. В ней проснулась бесконечная нежность к кровиночке, обитающей в ней. Дома она переоделась в халат и с наслаждением повалилась на кровать. Распахнув халат, стала те тешить, пробудившееся в ней дитя, поглаживая, щекоча округлившийся живот. Малыш, отвечая на ласки, упёрся пяточкой Зойке в ладошку, шевельнулся, располагаясь поудобней и затих. Неожиданно для себя она тоже уснула, совершенно успокоенная. Проснулась, когда мать позвала её обедать, вернее, сказать проснулись. Ребёнку не сильно понравилось, что потревожили его сон, а может Зойка слишком резко встала. Лёгкий пинок напомнил ей, что она не одна.

           Обедали с матерью. Отец уехал в п. Михайловское, вернётся только к ужину. Зойка предчувствовала расспросы, была готова к ним, скрывать ей было нечего. Мать, не зная об утреннем происшествии, сообщила Зойке, что заходил Олег, который приехал в их посёлок с родителями, когда та ещё училась в восьмом классе. Просил позвать Зойку, но мать сказала, что она отдыхает. Зойка, было, занервничала, но вспомнив о предстоящем разговоре с матерью, оставила неприятные мысли на потом. Она, в вкратце, поведала матери свою историю отношений с Эдом, сказала, что собирается замуж. Срок беременности четыре с половиной месяца. Зойка рассказала матери, что с первых дней, как только почувствовала, что беременна, решила рожать. Эд сделал её счастливой, она хотела этого ребёнка, он тоже с первых минут поддержал её. Мать сказала, что редко бывает так, как рассказывает Зойка, но раз так она рада за неё. Бог даст, Зойка с Эдом будут счастливы, хотя, путь предстоит им нелёгкий. Спросила – «Когда она познакомит их с Эдом?». Не дожидаясь ответа, принялась за еду. Зойка ответила, что завтра поедет к Эду в Ростов. Обговорят, и тогда всё будет ясно. И не спеша тоже принялась за еду, готовила мать очень вкусно, Зойка многому училась у неё. Обедали молча, вставая из-за стола, мать сказала, что совершенно не понимает, зачем приходил Олег. Зойка пожала плечами, не желая говорить об этом.

         «Не смотрите на белую обезьяну» – и взгляд будет то и дело возвращаться к ней. Так и Зойка, запретив себе думать об Олеге, постоянно возвращалась мыслями к нему, чем извела себя окончательно. Собственно и воспоминаний никаких не было, почти, детская любовь. Какие-то нелепые подростковые сны, о которых было стыдно кому-нибудь рассказывать. Но круговорот мыслей разогрел её мозги до критической температуры. Они стали жидкими и не послушными, остались только мысли об Олеге. Все остальные мысли были вытеснены ими. Ребёнок разбушевался не на шутку, разболелась голова. Зойка решила, что ей необходимо прогуляться. Переоделась и вышла из дома. Ноябрьское солнце было умеренным, грело мягко и ласково. Она решила прогуляться к тётушке, если получится, отправиться с ней на предгорный луг за коровой. После обеда на улицах посёлка людей стало больше. Подогнав домашние дела, кто-то отправился в магазин за покупками, кто в лавку при пекарне, где продавали тёплый, только что из печи душистый хлеб. А кто-то, просто, поболтать с соседями. Зойку узнавали, здоровались, в посёлке к ней относились по-доброму. Ребёнком она была отзывчивым, при первой необходимости приходила на помощь, не чуралась никакой работы. Настроение с каждой минутой улучшалось, ребёнок затих. Он, наверное, пытался понять, что происходит. Наблюдал за всем её глазами, внимал звукам улицы её ушами. Наслаждался чистым предгорным воздухом вместе с ней. Зойка была счастлива.

            Аннушка, так звали тётку, любила Зойку, у неё было двое сыновей, а ей так хотелось девочку. Но дочки так и не случилось. Из сыночков выросли два здоровых мужика. Один, из которых уже успел жениться, второй только «женихался». Оба были ладные, трудолюбивые на радость родителям. Всё своё желание дочки Аннушка обратила в любовь к Зойке. Завидев её, Тётушка обрадовалась, обнимала её, разглядывала, повела в дом, усадила в зале на диван. И, не сомневаясь, констатировала – «Решила рожать, вижу, будет мальчик, у меня на них глаз намётан». Они с тётушкой проговорили целый час. Зойка всё рассказала, как на духу. Аннушка порадовалась, что у неё всё так складывается. Улыбаясь, сказала, что на свадьбе с удовольствием погуляют всей семьёй. Замолчала, вспомнив, что время идти за коровами. Не задумываясь, позвала Зойку с собой. Пока поднимались на луг, молчали. Вдруг, перед последним подъёмом тётка сказала, что видит в её любовных делах какое-то препятствие. Преодолимое, но всё будет зависеть от неё. «Хватит ли ей сил, преодолеть сомнения» – сказала, видит одно – «Тот чьего ребёнка ты носишь – твой мужчина, такие совпадения бывают не часто. Но кто-то хочет вмешаться в ваши отношения». Зойка не раздумывая, рассказала Аннушке о сегодняшней встрече. Аннушка сказала, что Олег не очень хороший человек. Больше до самого луга она не вымолвила ни слова. На лугу позвала коров, те, приветствуя хозяйку, радостно замычали. У тётушкиной любимицы было странная кличка Дайка, что там кличка и в доме у тётушки было много странного. В посёлке ходили слухи, что Аннушка колдует по чуть-чуть, но были это только слухи. Но то, что она видела, то, чего обычный человек не мог увидеть – это Зойка знала наверняка. Тёткина любимица была необычного окраса, вся смоляная, но на лбу и копчике были два пятна удивительной белизны. Зойка дала ей горбушку, которую взяла у тётушки на кухне. Дайка осторожно взяла, съела, и в благодарность лизнула ей руку. Оставшиеся два куска, скормила Зорьке и Бурёнке. Аннушка отвязала Дайку, Зойка двух других и они не спеша, стали спускаться вниз по тропинке. Зойка, вдруг, вспомнила, что затеяла этот поход за коровами с целью, подышать воздухом предгорного луга. А тревожные мысли, вновь, отвлекли её от реальности. Одно успокаивало, что дыхание происходит помимо нашей воли. И можно было полагать, что она получила изрядную порцию воздуха предгорья. Они расстались с тётушкой у дома, расцеловались. Зойка сказала, что, когда вернётся из Ростова, зайдёт к ней.

       Она не прошла ещё и квартала, как из ближайшего переулка появился Олег, помахал ей рукой, приблизившись на одном дыхании выпалил, что не следит за Зойкой, а заходил к ней, и её матушка сказала, куда она пошла. Не останавливаясь, начал расспрашивать, какими судьбами Зойка оказалась в посёлке, где она работает, что собирается делать в ближайшие дни. Сообщил, что он сейчас в отпуске, что после института работает в адвокатуре. Зойка вела себя странно, она на всего его вопросы отвечала, не задумываясь, хотя понимала, что в этом совершенно нет необходимости, что этому человеку нельзя всё рассказывать о себе. Но, ничего не могла поделать с собой, воля к поступкам вдруг покинула её, она чувствовала себя глупой и бесхарактерной. Она не заметила, как подошли к её дому, прощаясь, он сказал, что ему тоже надо в Ростов, и он поедет завтра вместе с ней. Зойка была зла на саму себя, за то, что в присутствии Олега тупеет, становится управляемой овцой. Она столько лет была свободной, столько лет никто не подавлял её волю, что сейчас, почувствовав зависимость от него, она ощутила страх.

        Вечер Зойка провела у деда, рассказывала о том, где за время отсутствия побывала, что видела, не просто рассказывала, а живописала, увлекая деда в виртуальное путешествие. Почувствовав момент, поведала ему о том, что ждёт ребёнка, рассказала об Эде, о том, что скоро сыграют свадьбу. Закончив рассказ, взглянула на деда, у того по щекам текли слёзы. Зойка обняла его, а дед прошептал, что это слёзы радости, он уже и не чаял понянчить правнука и вот теперь эта мечта сбудется.

         Уже стемнело, и Зойка засобиралась домой. Ночи были по-осеннему холодными и сырыми, Зойка шла быстро, хотелось добраться домой, не продрогнув, — «для простуды было не подходящее время», впереди было столько дел и событий, да и малышу простуда была ни к чему. Она зашла в дом, встретила её матушка, спросила про ужин, Зойка ответила, что ужинала с дедом. Мать сказала, что отец уже спит, а Зойке передал, что сам отвезёт её в Михайловское на автовокзал. Ах, как она обрадовалась – «на автостанцию поедет с отцом, с ним одним она ещё не говорила об Эде, о предстоящей свадьбе. Олегу она откажет, доберётся сам до автовокзала». С этими радостными мыслями, она чмокнула в щёку матушку и пошла к себе. Согревшись от домашнего тепла и уюта, Зойка почувствовала, что её клонит в сон. Не раздумывая, она поднялась в свою спальню, разделась, протёрла лосьоном лицо, легла на кровать, укрылась одеялом, дотянув его до подбородка. Сладко потянулась, рассчитывая чуть-чуть поразмышлять о прошедшем дне, но…

          Она только успела сказать себе и ребёнку – «спокойной ночи», как сон забрал её, без обычных прелюдий. День был полон событий, физически и морально Зойка была измотана, и сон был желанным завершением дня.

           «В воздухе ещё слышался запах нашатыря, но Зойка уже пришла в себя, вся надежда была, что на берегу всё прояснится и окажется, что людей с других лодок тоже спасли. Она взглядом пыталась отыскать двоюродную сестру, но её нигде не было. Ольга, как неожиданно появилась, так и исчезла. Катер подошёл к причалу, и Зойка разглядела, в суетящейся на берегу толпе Эда. Сердце окатило горячей волной радости – «жив, всё хорошо!». Она не заметила, как он протиснулся к катеру и протянул ей руку, приглашая сойти на берег. Он принял Зойку в свои объятия и почти понёс её, прочь от толпы, прочь от неприятных событий. Он гладил её по плечу, шептал, успокаивающие слова. Удалившись от толпы, они остановились перевести дыхание. Эд заглянул ей в глаза и выпалил скороговоркой, как будто боялся не успеть высказать свою мысль до конца – «Всё, больше никаких экспериментов, никаких вычурных свадеб. Всё должно быть по-домашнему, по-простому – только близкие люди!», кивая, Зойка улыбнулась, понимая, что у неё целый посёлок близких людей, но не стала перечить Эду, она понимала его состояние». Больше этой ночью ей ничего не снилось.

         Зойка проснулась рано, приняла душ, высушила волосы, аккуратно собрала их, как говорил Эд – «в дулечку», процесс был не простой — волосы мало того, что длинные ещё и густые, на последнем витке становились упругими и не послушными. Она спустилась в столовую, с сумкой, готовая к поездке, отец уже сидел за столом, мать суетилась, подавая завтрак. Зойка помогла нарезать хлеб, и они с матушкой тоже сели за стол. Завтракали молча, только в конце матушка прочитала отцу список, что надо купить в Михайловском на обратном пути, да спросила Зойку, когда та собирается возвратиться из Ростова. Зойка пожала плечами и встала из-за стола. Как чувствовала, сказала отцу, что поедут сами, ей с ним надо о многом поговорить. Отец кивнул, понял, что кто-то может напроситься в попутчики, а дочь этого не хочет – «нет, так нет», и пошёл прогревать машину. Предчувствие не обмануло её, когда открыла ворота, чтобы отец мог выехать со двора, увидела Олега, который стоял на другой стороне улицы. Она кивнула ему и пошла, закрывать ворота за выехавшей машиной, а Олег направился к машине. Зойка, закрыв ворота, вышла на улицу, ни в машине, ни рядом Олега не было, она облегчённо вздохнула, положила на заднее сидение сумку, а сама села рядом с отцом. Зойка заранее подготовилась к разговору с отцом. Иван Надарович, так величали её отца, с ним надо было вести беседу с позиции весомых аргументов, от слов люблю, душа, чувства, он отмахивался, как от назойливых мух. Первый весомый аргумент Зойка предъявила ему, когда выехали на трассу, она сказала отцу, что беременна, после чего он значительно сбавил скорость. За тем она сообщила, что едет в Ростов к Эду, чтобы решить, когда назначить свадьбу и возможно вернётся вместе с ним, для знакомства. Сказала, что рожать и жить она будет в Ростове, Эд уже снял квартиру. Жить скромно, но самостоятельно у них должно получиться, оба много говорили об этом, трудности их не пугают, главное, что всё происходит по обоюдному согласию, оба рады, что у них скоро будет ребёнок. Возникла длительная пауза, после которой отец сказал – «так и так, привози знакомить, а там посмотрим», и нежно погладил Зойку по голове. Напряжение, которое до этого чувствовалось в салоне машины, исчезло, отец стал рассказывать ей разные смешные истории из их жизни с матерью, сказал, что они тоже очень ждали её рождения. До автовокзала успел рассказать последние события в посёлке, кто с кем поссорился, кто с кем помирился, как бы, между прочим, сказал, что это хорошо – за муж, Зойке давно пора.

Глава четырнадцатая

        Тревоги были напрасны, день задался! Зойка уговорила отца не дожидаться, когда она сядет в автобус, до отправления было ещё полчаса. Она поцеловала его на прощание, отец сказал, что они с матерью ждут их и пошёл к машине. Подошёл автобус, Зойка преднамеренно заняла место рядом с женщиной средних лет. Олега не было, но даже, если он успеет на этот автобус, сесть рядом с Зойкой у него не будет возможности. Водитель объявил, что автобус отправляется и всем провожающим необходимо покинуть салон. На последних словах в салон поднялся Олег. Первое, что он сделал, отыскал глазами её и уверенно направился в её сторону. Когда поравнялся с местом, где сидела Зойка, без предисловий обратился к женщине, сидящей рядом. Попросил, что, если есть возможность, пересесть на пустующее место в противоположном ряду, а он займёт место рядом со своей хорошей знакомой. Зойка оторопела, сказала, что в этом нет необходимости, но соседка уже поднялась со своего места, ничего не оставалось, как пропустить её. Олег кивнул Зойке, чтобы та подвигалась к окну, но она отрицательно покачала головой, и ему пришлось протиснуться к окну. Она намерено выбрала место у прохода, интуитивно готовила себе возможность отступления от неприятного соседства.

         Понимая, что его соседство не радует её, он решил помолчать некоторое время, чтобы не накалять обстановку. Может быть, кого ни будь  данная ситуация остановила, но только не Олега, он всегда был самоуверен, считал, что он управляет обстоятельствами, а не они им, поэтому не признавал никаких преград, ни моральных, ни физических, ни материальных. В свои тридцать лет он не был женат, он не чурался женщин, но все кандидатки на замужество, как-то очень легко соглашались с его непростыми жизненными установками и становились, не интересны ему. Была у него и неприятная тайна, в детстве переболев «свинкой» он стал бесплодным. При кратковременных отношениях с женщинами – это было на руку, необходимость предохраняться, отпадала сама собой. Но бесплодие мешало уверенно строить планы на будущее. Да и признаться в этом он никому не мог, не позволяло пресловутое мужское самолюбие. Внешняя самоуверенность была тяжёлой металлической дверью. Она закрывала доступ к его внутреннему, погрязшему в неуверенности миру. Этот мир был полон страхов и сомнений. Трудно понять, как могли уживаться рядом обширные познания истории, осведомлённость в литературе, познания в юриспруденции с мелочным занудством, самоедством. Вся эта каша, намешанная в нём, иногда, побуждала его выбрать объект, которому он не безразличен, и морально истязать его, всячески унижая. До физического унижения он ещё не опускался. Происходило это не часто, но покинув, совершенно, морально растерзанный объект, он чувствовал физическое удовлетворение, как от очень длительного полового акта. Он всегда находился в каком-то пограничном состоянии, жить со всем этим было не просто. Вот и вчера, встретив Зойку, вместе с приятными воспоминаниями из прошлого, он непроизвольно начал сканирование объекта, искал совпадения. Той, съедавшей его глазами девочки восьмиклассницы с сегодняшней женщиной, пытался определить нынешнее её отношение к себе. Сканирование должно было определить, какую игру затеять с Зойкой, как долго продлится игра. Пока, что-то мешало обычному развитию  событий, казалось в начале, он легко приоткрыл калиточку, ведущую к сближению с ней, он даже ощутил её расположение к себе. Но помешала самонадеянность, попытавшись поцеловать её, он всё испортил. Его чары, начинавшие действовать с первых минут, на Зойку не подействовали, наоборот, он почти физически ощутил её неприязнь. Игра, не начавшись, предполагала быть интересной.

           Первые мысли и ощущения от, внезапно, возникшей ситуации, Зойка легко выразила словами – «Игра, Олег явно затеял с ней, какую-то игру. Ему невдомёк, что у Зойки большой опыт отношений с мужчинами. И этот опыт на уровне интуиции, оберегает её. Ему не взять над ней верх». Рассуждая так, она ещё не понимала того, что уже вступила в предложенную им игру. Не догадываясь, что у этой игры нет правил, а у человека ведущего игру, понятие о морали очень субъективно. Зойка не стала углубляться в свои размышления, она предпочла радоваться предстоящей встрече с Эдом. Неожиданно для себя, убаюканная лёгким покачиванием автобуса, Зойка уснула.

            Проснулась она от возникшего чувства тревоги, Олег, что-то монотонно рассказывал ей, держа Зойкину руку в своей ладони. Она брезгливо высвободила руку, сказала, что ей неприятны его прикосновения – «Детские чувства давно угасли и ничего кроме раздражения он в ней не пробуждает». Он замолчал на мгновение, но снова возобновил свои монотонные причитания. Зойка, рассердившись, выпалила, что ему лучше замолчать, потому что она плохо понимает его дикцию, что ей хочется побыть наедине со своими мыслями, а он, кажется, намеренно мешает ей, спокойно путешествовать. Он попытался что-то возразить, но Зойка пригрозила, что пересядет на другое место, и он замолчал. Она закрыла глаза, в душе всё кипело от негодования, тревога не отпускала. Было ощущение, что она в двух шагах от липкой трясины, у грани бескрайнего болота, покрытого серым туманом безнадёги. Внутри беспокойно зашевелился ребёнок, Зойка положила руку на живот и улыбнулась про себя, он вновь отвлёк её от тяжёлых мыслей. Она стала думать о встрече с Эдом после, казалось, бесконечной разлуки, Зойка предвкушала безумную радость объятий и поцелуев. От этих мыслей мир сразу ожил и раскрасился радостными красками. С первой минуты их встречи «её мальчик» сделал её счастливой, одарил любовью и пробудил в ней удивительно сильное ответное чувство, о котором Зойка не подозревала. Даже, если бы их встреча была кратковременной, она помнила бы о ней всю жизнь, и была бы бесконечно благодарна ему, за подаренное счастье.

Глава пятнадцатая

          Ростов. Главный автовокзал. Зойка никогда не была здесь, путь к нему лежал через весь город, который показался ей достаточно большим. А вот автовокзал показался ей не соразмерным – маленьким для такого города. Суета, присущая любому вокзалу, не умещалась в его пределы и словно пена из переполненного бокала с пивом, выплёскивалась на соседние улочки. Зойка вышла из автобуса, стала ждать выдачи багажа, попутно пыталась размять онемевшее от долгого сидения тело. Олег стоял в стороне, он был с лёгкой сумкой через плечо и наблюдал за нею. А она озиралась, пытаясь в толпе разглядеть Эда, уже начинала нервничать, когда поняла, что он стоит перед ней – «она никогда раньше не видела его в форме». Зойка испытала шок, понимала, что одежда меняет облик человека, но не настолько, она увидела другого Эда. Форма визуально сделала его чуть выше, стройней, подчеркнула черты лица, которые так нравились Зойке. Забыв про багаж, она бросилась ему на шею. Это был её и не  «её мальчик», но это точно была её любовь! Он одной рукой прижимал к себе Зойку, другой пытался удержать на голове форменную фуражку, которая норовила слететь под напором её поцелуев и объятий. Отвлёк их водитель, предлагая забрать багаж. Зойка показала, какие сумки её, а Эд легко извлёк их из багажного отсека и они отошли в сторону от автобуса. Он нежно поцеловал её в губы, так умел только он. Она почувствовала, что сейчас исчезнет, растает, но растаять, ей было не суждено, она увидела, что к ним направляется Олег. Он поздоровался с Эдом, назвал себя. Обращаясь к Зойке, спросил, когда она собирается ехать обратно? Она видела, что всё происходящее покоробило Эда, не желая затягивать ситуацию ответила, что они ещё не решали, но скорей всего не скоро. Олег хотел спросить ещё о чём-то, но Эд взял поклажу в руки, сказал холодно – «до свидания» и они с Зойкой направились к стоянке такси. Им повезло, они оказались первыми, отправили сумки в багажник, а сами расположились на заднем сидении, плотно прижавшись, друг к другу. Зойка, что-то попыталась рассказать о попутчике, но почувствовала, что ему это не интересно замолчала. Эд изложил ей распорядок задач на остаток дня, сказал, что с начала они заедут на квартиру, которую он снял, за тем он ненадолго оставит Зойку, сходит в училище, благо оно рядом, а вернувшись, они устроят прогулку по вечернему Ростову, устроят себе маленький праздник.

       Комната, которую снял Эд, была расположена в коммунальной квартире. Комната располагалась у самого выхода, ночью можно было возвращаться с прогулок совершенно не замеченными соседями. У комнаты был ещё один плюс, внутри располагались вполне приличные раздельные туалет и душ, всё было сделано основательно. Расположившаяся в небольшом аппендиците малюсенькая кухня, делала комнату полноценной однокомнатной квартирой. Комнату Эду посоветовали друзья по училищу, которые были коренными ростовчанами. В благодарность Эд обещал им праздничный ужин, когда приедет Зойка. Комната была настолько огромной, что там нашлось место старинному дивану с огромной резной спинкой, с пузатыми валиками по бокам. Раздвижному круглому столу, накрытому бархатной скатертью, окружённому вычурными стульями с высокими деревянными спинками, защищёнными строгими серыми чехлами. На стенах не отнимая пространство, расположились полки с книгами и статуэтками, был огромный шкаф для посуды, умело встроенный в обрамление из полок. Но настоящим достоянием квартиры была огромная двух спальная, деревянная кровать с резными массивными спинками. Она не диссонировала с основным интерьером комнаты так, как была отгорожена удивительно красивой складной ширмой, с аккуратной резьбой, нейтральной вышивкой, заполняющей пространство рамок. Всё говорило о наличии вкуса у хозяев комнаты. Зойка была очарована комнатой, в ней она почувствовала себя защищённой и, как ни странно, почувствовала себя ростовчанкой, сама не понимала – «с чего бы это?». Она счастливо улыбалась, ничего не говоря, Эд вернул её в реальность нежным поцелуем, предложил устраиваться и обживаться, выдал Зойке ключ, а сам отправился в училище.

         Зойка, было, расстроилась, но длилось это секунды, она принялась доставать из сумок  вещи, раскладывать их по местам. Потом она закрыла дверь ключом, взяла халат, банные принадлежности и отправилась в ванную комнату, смыть дорожную пыль и усталость. Вода ласкала её, усталость растворялась и сбегала в поддон вместе с водой и огорчениями дня. Когда в памяти мелькали фрагменты, в которых присутствовал Олег, она усиленно начинала тереть тело мочалкой, словно пыталась смыть не видимую грязь. Надо же ребёнок за всё это время только однажды дал о себе знать, перед выходом из автобуса, наверное, понимал серьёзность момента. А, сейчас, когда Зойка покинула душ, неожиданно, зашевелился, напомнив ей о себе. Она вдруг вспомнила, что после завтрака дома ничего не ела, потому-то малыш и засуетился. Она достала огромное зелёное яблоко, с жадностью надкусила его, так, что наполнявший его сок, брызнул во все стороны, Зойка засмеялась, как в детстве, легко и беспричинно. Она опустилась на диван, под чехлом что-то охнуло, загудело густым басом, Зойка приняла всё это за приглашение к отдыху и, не раздумывая легла, расположив голову на валике, что придало телу полу лежачее положение, и продолжила неторопливо поедать яблоко. Минут через пять от яблока остался не большой огрызок, она аккуратно устроила его на полу у дивана, предполагая, потом, выкинуть его в мусор, устроилась поудобней и, неожиданно, для себя уснула.

          Проснулась Зойка от звука, проворачиваемого в замке ключа, в комнате было темно. Она осторожно приняла вертикальное положение, так, чтобы не потревожить малыша. Облокотилась на спинку дивана, давая сну, не спеша покинуть её. Послышались шаги, зажёгся свет и она увидела Эда, почувствовала, что он устал, но глаза светились радостью. Зойка встала ему на встречу и нежно прижалась, он обнял её, поцеловал веснушки на щеках, сказал, что нужно принять душ. Стал снимать форму, а она, не отрываясь, смотрела на него, любуясь его телом. Взяв всё необходимое, Эд исчез в ванной, откуда через некоторое время послышалось его радостное пофыркивание. Зойка, вдруг, почувствовала трепетный озноб во всём теле, не послушными руками она убрала покрывало с кровати, откинула одеяло. На лбу и на лице, на верхней губе и на крылышках носа появилась, выдававшая её страстное желание испарина. Крохотными бусинками желания, она рассыпалась по всему телу. Зойка почувствовала, что у неё начинает кружиться голова, её спас Эд. Он обнял её, его тело было чуть влажным от принятого душа, нежно поцеловал в губы. Молния пронзила всё Зойкино тело, он снял с неё халат, поднял на руки, она задрожала, обвила его шею руками и затихла. Он бережно опустил её на кровать и осторожно прилёг рядом, укрыл её разгорячённое тело одеялом, понял, что она провалилась в нирвану без каких-либо предварительных ласк и сколь долгим будет это состояние трудно сказать. Он и сам испытал до этого неизведанное чувство. Ощущение безграничной власти над любимой женщиной проявило такие неожиданные стороны его собственного я, что его ощущения в этот момент были сродни сумасшествию. Неожиданно, рука, которой он гладил Зойкин, чуть, округлившийся животик, ощутила нежные толчки, которые исходили изнутри, Эд замер, потом осторожно приложил ухо к нему и понял, что это даёт о себе знать их ребёнок. Не передаваемое чувство радости овладело им, он обнял Зойку, и счастливый затих с нею рядом.

         Зойка очнулась, совершенно не понимая, где она, что с ней произошло, но увидев, лежащего рядом Эда, вдруг, всё вспомнила. Ещё сильней прижалась к нему, он шепнул, что, как ей не стыдно было, бросить его и убежать вперёд, что ему обязательно надо догнать её. Нежно поцеловал в губы и бережно овладел ею. Зойка почувствовала сладостную негу  во всем теле и опять была сражена  яркими ощущениями, которые были подобны молниям. Но в этот раз они не лишили её сил, а наоборот наполнили энергией, желанием сорваться с места, безумно захотелось бродить по вечернему Ростову. Она присела рядом с Эдом, наверное, очень резко – «не спеши» — сказал ей ребёнок, упёршись пяточками обеих ног в стенку Зойкиного живота. Эд присел рядом, коснулся губами её плеча, рукой нежно погладил её живот и сказал, что они ещё успеют побродить по Ростову и поужинать в кафе. Зойка быстро привела себя в порядок, оделась, шутя, отрапортовала Эду, по-военному, что готова и, подчиняясь его жесту, направилась на выход к двери. Она точно знала, что в это мгновение нет человека счастливей, чем она. Эд, переодетый по гражданке выглядел привычно — родным, форма всё-таки придавала ему какой-то отстранённой строгости, и Зойка даже чуть-чуть побаивалась его. Из подъезда, где находилась квартира, было два выхода, один вёл в чуть безалаберный, но по-своему уютный общий дворик, а второй выходил на Кировский проспект. Который в этой своей части расположенной ниже трамвайных путей, мало соответствовал звучному названию – «проспект». Расположены здесь были, изрядно, изношенные дома с унылыми, общарпанными фасадами. И только ближе к центральной улице Энгельса начинала реализоваться претензия на звучное определение «проспект». Все эти мысли ей поведал Эд, пока они поднимались вверх к центральной улице. Когда ул. Энгельса была близко, он сказал ей, что возможно он не прав и его провинциальное понимание слова «проспект» не верно, но относительно Кировского проспекта он так и не может избавиться от ощущения не соответствия. Слушая Эда, Зойка понимала, что его ирония не злая, больше похожа на бурчание старожила, которому приелись, встречающиеся каждый день улочки и переулочки. Мы часто бурчим на то, к чему приобретаем привязанность, но будучи оторванными от привычного, грустим и тоскуем, и понимаем, как не хватает именно этих улочек, покосившихся домов и странной власти таинственного прошлого над нами.

            Слова Эда, как музыка не мешали, а наоборот помогали Зойке открывать свой Ростов, его плавная речь, иногда, срывалась в торопливый ритм рассказчика, который вдруг, начинал бояться, что не успеет закончить своё повествование. От этого оно приобретало эмоциональную окраску. Если не вслушиваться в слова, повествование звучало, как музыка, трепетная музыка их вечера.

           Зойке нравился город, хотя, знакомство только началось. Ростов располагался на реке Дон судоходной почти на всём протяжении, но у Зойки было стойкое ощущение, что Ростов морской порт. Почему?! Вряд ли она сама это понимала, это было просто ощущение. На улице Энгельса повернули налево, Эд сказал, что, если до конца спуститься вниз по центральной улице упрёшься в пригородный железнодорожный вокзал, откуда он, получив увольнение, почти, каждые выходные на электричке отправляется в свой родной город. Слушая Эда в пол-уха, она любовалась вечерним городом, пытаясь уловить его незнакомый ритм, почувствовать только ему присущие запахи. А присутствие Эда, которого Зойка держала под руку, дополняли все эти наблюдения ощущением счастья. Что там ощущения, она по-настоящему была счастлива. От знакомства с городом её отвлёк Эд, он  остановился перед кондитерской, имевшей вкусное название «Лакомка» и предложил зайти. Пояснил, что при кондитерской имеется не большой кафетерий, где можно отведать очень вкусную выпечку, которую здесь же и делают. В это время обычно трудно было найти свободное место, приходилось ждать, но им повезло. Когда они оплатили ещё тёплую выпечку и ароматный горячий кофе, освободился столик, и они благополучно разместились, заняв места, напротив друг друга у огромного окна. Окно выходило не на центральную улицу, а в переулок на противоположной стороне виден был боковой фасад Дома Пионеров, в это её посвятил Эд. Если бы у Зойки имелся датчик положительных эмоций, зашкалив, он просто бы вышел из строя. Эмоции переполняли её, она едва сдерживала себя, чтобы не расхохотаться от счастья, боялась, что начав, не сможет остановиться. Её сопричастность к жизни Эда, а его к жизни её и их ребёнка все эти чувства переполняли её радостью, перехлёстывая через край.

         Выпечка была чудесной, как профессионал Зойка это сразу оценила. Перебрасываясь ничего не значащими фразами, они под ароматный кофе стали уничтожать печёные вкусности. Особенно вкусны и нежны были слойки, они не рассыпались до того пока не достигнут рта, но стоило только надкусить, они воздушными хлопьями покрывали нёбо, растекаясь по нему ароматом теплой выпечки, едва уловимым ароматом начинки, которые по мере активных жевательных движений становились ярче. Небольшой глоток кофе, согревая нёбо, подчёркивал дурманящие ароматы, вместе с чувством утолённого голода пришло чувство радостного удовлетворения от вкусной еды. Зойке показалось, что ребёнок в благодарность за случившийся перекус, что-то замурлыкал, чуть пошевелился и затих. Они с Эдом освободили стол новым посетителям, вышли на центральную улицу Энгельса и снова продолжили путь в сторону пригородного железнодорожного вокзала. На следующем перекрёстке он предложил ей перейти на противоположную сторону, Зойка безропотно согласилась, она была поглощена простым разглядыванием домов и была благодарна Эду, что он не тревожил её комментариями, а молча помогал лавировать между потоком, идущих на встречу людей. Ей нравилось, пытаться угадывать предназначение того или иного здания, пусть это были самые нелепые выдумки, но сейчас это был её город, принадлежал только ей с Эдом. Но о городских тайнах, придуманных ею, знала только она и город, с приближением ночи, приобретающий сказочную таинственность. Эд остановился, взглядом указал ей на здание, расположенное на противоположной стороне через перекрёсток, не добавив никаких комментариев. Но они были не нужны Зойке, у неё возникло желание прикоснуться рукой к красивому фасаду, чтобы определить ему место в своих сказочных фантазиях. Но Эд не дал ей перейти на другую сторону, направил к магазину расположенному на углу, над которым светилась огромная надпись «ОКЕАН». Она готова была рассердиться, что он оторвал её от сказочного свидания с городом. Он шепнул ей, что её попутчик из автобуса следит за ними. Эд сказал, что заметил его, когда они заходили в кафе. Зойку, как будто ударило током, она опять почувствовала, этот сковывающий страх такой же, как она тогда на берегу. Ей захотелось, побежать, но Эд, слава Богу, с ней был Эд. Он её чуть придержал, осторожно прижал к себе. Тихо произнёс, что они, сейчас, побродят по магазину. В «ОКЕАНЕ» есть, что посмотреть. Этот магазин был своего рода достопримечательностью города. А затем, через второй выход выйдут из магазина в переулок. Они так и сделали, вдоволь налюбовались всякими вкусностями, набрали бутербродов с маслом и разнообразной икрой в местном кафе. Через второй выход покинули магазин, выйдя в слабо освещённый переулок. То, что переулок Семашко освещён слабо, было им на руку, они легко в толпе у входа смогли рассмотреть Олега. Он постоянно озирался. Эд взял Зойку за руку, сказал, что этим переулком они выйдут к рынку и Ростовскому собору. Теперь уже ей не было страшно, но была зла на Олега, что он прервал их путешествие по центральной улице. Когда входили в магазин «ОКЕАН», на противоположной стороне переулка увидела красивый дом, расположившийся на самом углу. Она рассказала Эду про своё сожаление, а он успокоил, что у неё ещё будет время посмотреть не только этот, в дореволюционном прошлом доходный дом Кастанаева, но и другие яркие достопримечательности города. Между ул. Шаумяна и ул. Социалистической, был совершенно не освещённый участок. Эд нежно обнял Зойку и поцеловал, так умел только он, его поцелуй обезоруживал, делал её готовой на любое безумство. Они чуть-чуть постояли, обнявшись, и продолжили прогулку, уже не сожалея, что изменилось её направление.

Глава шестнадцатая

       Настораживало Зойку то обстоятельство, что Эд не задавал ей никаких вопросов. Ещё на вокзале она вскользь обронила, что этот парень учился в её школе, был на два года старше неё, она тайно его любила, совершенно по-детски. Больше они с Эдом не говорили об этом. Вот это то и настораживало. Она никак не могла привыкнуть, что он  не задаёт неудобных вопросов. «То о чём он не должен знать, он знать не должен» — так считал Эд, нет, гаденькое любопытство, иногда, начинало теребить, подмывало задать тот или иной вопрос. Но – «прошлое – это неприкосновенная собственность человека и только хозяин этой собственности может решить, поделиться или нет её тайнами». Эд не спрашивал, а Зойка всё никак не могла набраться смелости, описать свою встречу с Олегом. Ничего не скрывая, ни первых порывов, ни ощущений пришедших не весть, откуда, про страх, парализующий её в его присутствии. Надо было быстрей освободиться от этой непосильной ноши. Но, пока, она не была готова. За этими мыслями она не заметила, как Эд подвёл её к собору. Первый взгляд на собор очистил её мутные мысли, она не крещённая, вдруг, трижды перекрестилась, ощутив радостное облегчение. Она взяла его под руку, и они пошли в направлении дома, ощущая светлую радость, сошедшую на них у собора.

          Проехав несколько остановок на трамвае, они вышли на остановке «Кировский проспект». Прошли квартал вниз по проспекту, который ближе к Дону был больше похож на крутую горку. Чуть постояли, вдыхая прохладный осенний воздух, наслаждаясь терпким ароматом последних погожих деньков, так хотелось сохранить эти ощущения, хотя бы в памяти. И решительно вошли в парадное. Осторожно, стараясь не шуметь, попытались бесшумно подняться на второй этаж по скрипучей деревянной лестнице, которая с радостью отзывалась на каждый шаг, к сожалению, летать они не умели, и об их приходе был оповещён весь дом. Но сейчас, они только догадывались об этом, а утром им предметно расскажут, как и что, и кто они такие после этого. Они осторожно, почти, без звука открыли дверь в квартиру, включили бра на входе, сняв куртки и обувь, прошли по негромко вздохнувшим полам в комнату. Зойка разделась, накинула свой халатик и прошла в ванную, Эд определил бутерброды в холодильник. Раздевшись по пояс, направился в ванную, на ходу чмокнув, вышедшую оттуда Зойку. Когда вернулся, застал её в постели, ночник был включён, а сама Зойка, устав от такого количества событий, сладко спала. Эд лёг рядом, потушил ночник, она тут же прижалась к нему, а он убаюканный её ровным дыханием тоже отпустил заботы дня и безмятежно заснул.    

           «Причал и люди, спасённые катером, вдруг, исчезли, южное тепло сменилось зябкой прохладой Балтийского моря, Зойка всё сильней прижималась к Эду. Она пыталась что-то сказать ему, но мысль ускользала, становилось трудно дышать. Они пришли к опушке удивительного леса, ей показалось, что воздух напитан запахом хвои, а вокруг раздаётся едва уловимый хрустальный звон. Озноб прошёл, Зойка посмотрела на Эда, в глазах читался вопрос. Он ответил с улыбкой, что это его кедровый лес, но пока, вместе, они не могут в него войти – «В этом лесу все мысли становятся видимыми, и люди имеют возможность, слышать и видеть мысли друг друга. Когда-нибудь они смогут зайти в его лес, но только не сейчас, пока есть то, о чём они боятся друг другу рассказать, в лес войти нельзя. Зойка вновь, попыталась, рассказать Эду всё об Олеге, но ей опять, стало трудно дышать. Сделать очередную попытку, ей не удалось — пропал лес, растаял кружащий голову воздух, исчез образ Эда». До утра сны больше не тревожили её, но неудовлетворённость, провалившимися попытками, рассказать о своих тревогах Эду, не исчезла даже, когда Зойка проснулась.

        Она проснулась от его поцелуя, он сказал – «Доброе утро! Посоветовал ей не спешить, что ещё очень рано, он бы и сам охотно повалялся, но надо успеть на утреннюю поверку. Сказал, что забежит ненадолго в обед и вышел из квартиры. Зойка услышала поворот ключа в замке, расслабилась и спокойно уснула. Она уже не слышала поток обвинений, летящий Эду в след, чего только он не узнал про себя и про Зойку. Слава Богу, что она была ещё во власти сна и не слышала обвинительной тирады.

        Зойка проснулась ближе к десяти часам утра, как обычно она чуть-чуть повалялась, бегло пролистав события вчерашнего дня, наткнулась на свою неспособность поговорить с Эдом, вдруг чёткой картинкой всплыл сон про кедровый лес, слова о возможности видеть и слышать мысли. Ах, мысли, из-за них-то Зойка и боялась начать разговор с Эдом.

          «Дело было в том, что она в мыслях своих чувствовала раздвоение – с одной стороны она ненавидела Олега за его навязчивость, за попытку подчинить её своей воле. С другой стороны у неё периодически возникало желание подчиняться – Эд не давил на неё, не пытался управлять ею, она чувствовала, что ей недостаёт этого. И тут прессинг Олега вызывал ностальгию, сладкую истому по тому времени, когда она жила подчиняясь чужой воле, не принимая никаких решений. И это на фоне того, что Зойка безумно любила Эда — это он подарил ей эти ощущения свободы и счастья, физическая близость с ним, иногда, была на грани безумия. А тем, что принял, зародившуюся в ней жизнь с нежностью и любовью, покорил её женское сердце без остатка. Она знала, что в её сердце нет места никому, всё занято любовью к Эду и ребёнку. Это он подарил ей понимание, что она полноценная женщина, достойная счастья и любви. И вот на фоне этих чувств  она никак не могла избавиться, от мелькающих мыслей об Олеге, которые ей самой, казались, извращёнными, но она никак не могла освободиться от них. Исчезая, эти мысли через какое-то время возвращались, опять исчезали. Как обо всём этом рассказать Эду, она не представляла, боялась, что ничего путного из этой затеи не выйдет». Вот такие мысли терзали Зойкину голову, невольно задумаешься, на каком плече сидит лукавый, чтобы плюнув три раза, прогнать его навсегда».

           Пролистав события, попытавшись вникнуть в то, что с ней происходит, не удовлетворённая разборкой нагромождений в голове, Зойка отпустила события вчерашнего дня и приступила к нагромождению событий дня нынешнего. Начала с принятия душа, продолжила завтраком, который состоял из крепкого горячего чая с сахаром  и бутербродов с икрой, от которых Зойка получала истинное наслаждение. Каждый раз, откусывая маленький кусочек от бутерброда, она чувствовала, как икринки взрываются во рту маленькими фонтанчиками, разливаясь по нёбу непередаваемым вкусом.  От горьковато-солёного, до клейкого, обволакивающего, нежного вкуса рыбы и, как, казалось, Зойке нежным после вкусьем мягкого солоноватого сыра, которое, скорее всего, добавляло сливочное масло, намазанное на хлеб перед икрой. Закончив с трапезой, она села у окна, достала косметичку и, как говорил Эд – «начала делать себе лицо». Закончив, убрала косметичку, переоделась, выглянула в окно, пытаясь определить погоду – было ясно, но небо было холодным, поражало синевой с отливом воронённой стали, Зойка невольно поёжилась. Надела пальто, проверила, всё ли выключила и вышла, закрыв дверь на замок. Спускаясь по лестнице, решила пройти через двор. Хотелось осмотреться, понять для каких надобностей, пригоден двор. Посередине двора находился старый заброшенный колодец, вполне прилично выглядевший, но наглухо заваренный – «подальше от греха» — говорили местные жители. Рядом располагалась, видавшая виды беседка, с лавочками и столом для домино, а наличие различных пробок от бутылок на полу, говорило о том, что у стола было много предназначений. В доме было два подъезда, у каждого было по две лавочки стоящих, друг против друга. Изрядно, покосившиеся металлические конструкции, подобием арки простирались над лавочками, в летние месяцы увитые плющом, они выглядели вполне прилично, создавая единый ансамбль вместе с увитой плющом беседкой. Но в ноябре, всё это напоминало картинку о заброшенном замке, где принцесса укололась веретеном, уснула, и всё погрузилось в уныние. Но всё-таки было в этом дворике едва уловимое очарование, неприхотливый, спартанский уют. Какой-то нежной радостью у Зойки защекотало под ложечкой, всё почему-то казалось до боли родным. Почему? Она направилась к выходу со двора, хотелось ознакомиться с окрестностями. На всякий случай она прочитала название проспекта, номер дома, запомнила дом на противоположной стороне и, не раздумывая пошла в сторону Дона. На первом перекрёстке Зойка остановилась, прочитала название улицы и обрадовалась улица Г. Я. Седова. Она помнила, Эд рассказывал, что училище находится на этой улице, только вот в какую сторону пойти – на право или лево?! Вдруг за спиной, вторя её мыслям, кто-то произнёс, что мореходное училище находится справа. Зойка чуть не лишилась сил – это был Олег, он точно следил за ними. Ребёнок шевельнулся, как-то резко и нервно, она растерялась, но быстро взяла себя в руки. Олег попытался взять её под руку, но она оттолкнула его и пошла назад к дому, ей было не по себе.

        Она не заметила, как поднялась по лестнице к себе на этаж, открыла ключом дверь, зашла в квартиру и оказалась у дивана. Слава Богу, хватило сил до него добраться. Зойка, не раздумывая легла, диван сочувственно пропел пружинами. Она закрыла глаза, пытаясь успокоить ребёнка, гладила живот, шептала что-то бессвязное, но убаюкивающее. На какое-то время она провалилась в забытие, очнулась от стука в дверь – «неужели у него хватило наглости, пойти за ней» – подумала Зойка. Не приятная дрожь опять пробежала по всему телу. За дверью, прокуренный женский голос сообщил – « Деточка – это я Дора Ивановна ваша соседка, я всё видела, надо поговорить». Зойка встала, не отходя от дивана не очень громко, насколько хватило сил, прокричала – «Входите, дверь открыта!» и снова присела на диван, ожидая, когда соседка войдёт в комнату, — «как это сейчас всё некстати» — подумала она. Зойка увидела, входящую в комнату пышногрудую, пышнотелую женщину, ростом ниже неё, с миловидным лицом, на вид ей было лет сорок – сорок пять. Походка у неё была на удивление лёгкой, в глазах радость, на лице читалось радушие. Зойка встала, когда соседка подошла к ней. «Дора Ивановна» — представилась та, Зойка назвала себя. Она пригласила соседку, присесть на диван, сама опустилась рядом. Неожиданно, Дора Ивановна обняла Зойку, от неё исходил дивный запах   терпких осенних листьев, дымящихся костров, казалось, она принесла с собой хрустальную прохладу осеннего воздуха. Зойка глубоко вздохнула, ей стало легче. Она не  произвольно положила голову соседке  на плечо, думая — «С чего начать разговор?», — но Дора Ивановна опередила её и начала первой. «Заинька, извини за вторжение, но как говорится – «соседей, как и родителей не выбирают» и вам придётся мириться с теми, которые достались. Да, в наших старых ростовских двориках, зачастую, все знают всё друг о друге, иногда ссорятся, но не часто, в основном живут дружно и беды, и радости встречают вместе. Со стороны наша жизнь схожа с шумным ростовским базаром, так в Ростове называют колхозный продуктовый рынок. Но, как и жизнь рынка, жизнь наших двориков подчинена простой вселенской логике, чтобы избежать катаклизмов, нужно мирно сосуществовать, избегая конфликтов. Так что скандалы наши – это скорее игра, способная пощекотать нервы, но не способная ничего разрушить.  Может быть, не лучший вариант, но заверю, что ценим дружбу, друг за друга стоим горой. А так, как вы со вчерашнего дня наши соседи то всё это распространяется и на вас. Не стесняйся, расскажи, что происходит, а потом будем думать, как тебе помочь».

         Зойку, вдруг, прорвало. Она поведала соседке всё; о знакомстве с Эдом, о счастье, которое вошло в её жизнь с его появлением. О его отношении к ней, о том, что это первый мужчина в её жизни, который с радостью принял известие о ребёнке. О предстоящей свадьбе. И о событиях двух последних недель. Зойка рассказывала, а слёзы текли ручьём из её глаз. Она поведала соседке все свои чувства, все ощущения, не стесняясь интимных подробностей. Случайно, в лице Доры Ивановны она обрела подружку, которой у неё не было уже много лет, Зойка рассказала ей, почти, всю свою жизнь и вдруг, успокоилась. Она ощутила удивительное облегчение, ребёнок успокоился, тяжесть внизу живота прошла. Выдержав паузу, после Зойкиного монолога, Дора Ивановна заговорила, сказала, что её преследователь возле их дома больше не появится. Что, собираясь идти к Зойке, она отправила своего Володю, которого все соседи называют «маленьким», разобраться с её обидчиком. Вдруг, в  дверь тихо постучали, Зойка, чувствуя прилив сил, громко крикнула – «Входите открыто!». Скрипнули петли входной двери и через некоторое время в дверном проёме комнаты, появился очень крепкий, о двух метрах роста мужчина, с кроткой улыбкой на устах. «Здравствуйте!» — обратился он к Зойке. Повернувшись к супруге, сказал – « Дорочка, я совсем управился, уже всё хорошо. Идём обедать!». Дора Ивановна встала, указывая взглядом на Зойку проговорила – «Это наша новая соседка – Зоя — знакомься». Володя протянул свою огромную ладонь, крохотная Зойкина ладошка исчезла в ней, он аккуратно накрыл её пальцами, не сжимая. А Дора Ивановна с любовью в голосе проговорила – «Это мой «маленький» — Володя!». Он отпустил Зойкину ладошку и отошёл к двери. Дора Ивановна приобняла Зойку, а та прошептала ей на ухо, что хотела бы, угостить её супруга виноградной водкой, которую делает её отец. Соседка скомандовала мужу, чтобы шёл к себе, она придёт следом за ним. Зойка достала водку, кусок завёрнутого в плотный холст домашнего сыра, упаковала всё это в импортный пакет, за что получила от Доры Ивановны отдельное спасибо. Отдав ей пакет, с благодарностью поцеловала соседку. Она искренне была благодарна Доре Ивановне за её участие и за предложенную дружбу. «Зови меня — Дорой, так привычней. И попросила, чтобы  Зойка не угощала Володю спиртным без её ведома. «И, Боже упаси, не занимать денег» — наказала Зойке. Шепнула, что муж любит это дело, при этом звонко щёлкнула себя  пальцами по горлу, велела пьяного не бояться — совершенно безобиден. «Спасибо, тебе» — уважила по-соседски – «будет и Володе радость, да и она с удовольствием побалуется домашним сыром» — и пошла к двери. «Давай, жди своего курсанта на обед, он у тебя парень хороший. Не переживай, всё утрясётся!» — сказала и закрыла дверь.

         Зойка закрыла дверь на замок и уже совершенно в другом расположении духа, прилегла на диван, который на этот раз отозвался  радостным дребезгом пружин, как будто чувствовал настроение человека прилёгшего на него. Она закрыла глаза и, вдруг, почувствовала, что в голове нет никаких мыслей – чистый лист, длилось это секунд тридцать, но, когда это состояние прошло, возникло ощущение, что она отдохнула так, как не отдыхала ни разу в своей жизни. Исчезнувшие на время мысли, вдруг, вернулись, казалось, что они, суетятся, толкают друг друга. Каждая хочет первой попасть, в отдохнувшую Зойкину головку.  Но Зойка справилась со столпотворением, отдав приоритет простой мысли о том, что скоро придёт Эд, надо приготовить обед, да и она со всеми этими передрягами ощущала не шуточный голод.

       Зойка достала из холодильника яйца, домашнюю буженину, смалец, поставила на огонь сковороду, отправила в неё смалец, быстро почистила луковицу, пошинковала её тоненько и добавила к смальцу, который почти расплавился, и равномерно распределила лук по сковороде. Смалец начал шипеть, реагируя на сок, выбегающий из лука, она чуть убавила огонь, чтобы избежать брызг. Порезала буженину. Когда лук стал слегка золотистым, деревянной лопаткой стала раздвигать лук и на освободившееся место, укладывала кусочки буженины. Приветствуя мясной деликатес, сковорода радостно шипела, добавляя в воздух новый аромат к запахам уже, наполнившим кухоньку и общий коридор ароматами смальца, слегка поджаренного лука. От сковороды пошёл умопомрачительный запах, жареного мяса, сдобренного изрядной порцией чеснока и перца. Перевернув буженину, Зойка аккуратно, чтобы не растеклись желтки, вбила без малого десяток яиц – Эд смеялся, показывая ей, какую огромную сковородку он купил, при этом приговаривал, что есть, будут прямо из неё. – «Такая огромная сковородка –  тарелка может накормить огромное количество людей». Когда все яйца были в сковороде, к этой безумной симфонии запахов, радостному шипенью смальца, добавилось шкворчание яичницы. Как последнюю нотку этой симфонии, на каждый желток, Зойка аккуратно положила по кусочку сочной домашней брынзы. Брынза была солёной, отпадала необходимость досаливать яйца. На пару минут Зойка водрузила крышку на сковородку, дав сыру поплыть от высокой температуры под крышкой, сняла её и, выключив газ, посыпала нарезанным зелёным луком, с небольшим количеством укропа. Аромат, ставший уже банальным, вдруг, как умолкнувший оркестр после длительной паузы, взрывает тишину последним аккордом, так и зелёный лук с укропом последними нотками взорвали витающие в воздухе ароматы, запахом лета. Зойка была так увлечена приготовлением обеда, что не заметила, когда Эд открыл ключом дверь, подошёл к ней, но, слава Богу, догадался, не окликать её, не притрагиваться к ней. Она без этого, почувствовав чьё-то присутствие за спиной, испугалась, но справилась со страхом, уловив запах моря и сосен, который мог принадлежать только ему – «её мальчику». Она машинально выключила плиту, повернулась к нему, готовая принять поцелуй и чуть-чуть понежиться в его объятиях, ведь они так долго не виделись…

        Насладившись объятиями, Зойка отправила Эда, мыть руки, а сама налила ему и себе домашнего виноградного сока, тягучего, как многолетнее вино. Он вернулся из ванной, звонко поцеловал её в щёку и с наслаждением опустился на стул.

       Зойка любила наблюдать, как он ел, делал он это удивительно вкусно, у того, кто смотрел на него, тут же возникало чувство голода, и просыпался недюжинный аппетит. Ел он очень аккуратно, хлеб отщипывал маленькими кусочками, иногда, на лице появлялась блаженная улыбка, сопровождающая удовольствие, которое он получал от вкусной еды. Когда ел, он никогда не спешил, прожевав, мог отвлекаться на беседу, ненадолго, — терпеть не мог остывшей еды. Хотя, когда был голоден, мог, не разогревая, достать миску из холодильника, и наколов вилкой или зачерпнув ложкой содержимое, слегка, утолить разыгравшееся чувство голода. Оба были голодны, ели молча, справились с яичницей быстро. Эд облокотился на спинку стула, улыбнулся Зойке, а она маленькими глотками потягивала сок и любовалась им. Ей вдруг, на миг стало страшно от того, что она осознавала, что где-то рядом бродят обстоятельства, способные разрушить идиллию, сложившихся отношений. Может по общепринятым меркам их отношения не были идеальными, но они полностью устраивали Зойку, поэтому она считала их таковыми. У каждого человека своё понимание идеала, как и жизненные ценности – у каждого свои.

      Откинувшись на стуле Эд, расслабился, смахнул лёгкую испарину на лбу. В таких случаях командир, если был рядом, шутил над своими подопечными – «ешь – потей, работай – мёрзни». Эд поведал Зойке о прошедшем дне. Рассказал, что после утренней поверки в оставшееся время перед завтраком, обсуждали с командиром далёкую от моря и от курсантской  жизни тему, как ведётся счёт в большом теннисе. До мореходки Эд играл в большой теннис, имел 1-й взрослый разряд, по меркам их города был довольно успешен, но в училище возможности продолжать тренировки не было. Он отнёсся к этому спокойно, заменив их тренировками по волейболу, который страстно любил. Но разговоры о теннисе с командиром роты, Эду нравились, они были живыми, темпераментными. Будем говорить, ему многое нравилось в командире; живость ума, интерес к темам, совершенно, не относящимся к морю. У него был живой и пытливый ум, он редко читал морали, скорее его отношения с подопечными были похожи на дружбу старшего и младшего. В которой авторитет старшего товарища, руководителя – не подавлял, а сотрудничал с амбициями и максимализмом юности, направляя жизненный потенциал юности на пользу и коллективу, и самих безусых юнцов. Им поэтому и было легко учиться, сносить тяготы трудной службы первых двух лет, с ними был их командир.

       Зойка слушала Эда внимательно и, неожиданно, заметила в уголках его губ, прячущуюся хитрую улыбку. За то время, что они были вместе, она изучила его мимику и иногда, не дожидаясь слов, могла понять, о чём он собирается говорить. А сейчас, когда она уловила на его лице эту улыбку, у неё защекотало под ложечкой. Ожидания не обманули её, Эд сообщил, что командир дал ему увольнение с 14.00 четверга до 07.00 понедельника, и они завтра в пятницу могут отправляться в Таганрог к его матушке. Ещё сказал, что сегодня вечером пригласил друзей на ужин и им надо идти на базар, Зойка хотела поправить, но не стала, согласилась про себя – «базар так базар». Уловив её сомнения, Эд пояснил, официально и в Ростове-на-Дону, и у него в Таганроге, и в Одессе. Территория, предназначенная для торговли живностью, выращенной и выловленной частниками и продуктами, изготовленными ими, называется «Колхозным рынком». Но с первого дня их появления, народ обозвал их базарами и по-другому их могли обозвать только приезжие. Зойка чуть-чуть покраснела, приняв ярлык «приезжие» на свой счёт, но тщательно продолжала скрывать свои эмоции. Они быстренько оделись, Зойка забежала к Доре Ивановне, поинтересовалась, — «не надо ли ей что-либо на рынке?» — из-за закрытой двери услышала – «если не трудно, купи зелени по пучку, и пожалуйста, не называй этот бардак приличным словом – «рынок»». Эд ухмыльнулся про себя, Зойка опять слегка покраснела, взявшись за руки, они счастливые отправились выполнять продуктовую программу (кто-то шёл на базар, а кто-то надеялся, что идёт на рынок), но цель их объединяла. 

     С помощью трамвая, легко, добрались до рынка-базара. Эд предложил обследовать базар через вход, который располагался рядом с собором. Они прошли метров двести от остановки, но Зойка не дала Эду сразу, войти в рынок, прошла дальше к входу в собор, взглянула на икону над дверьми и снова, неожиданно для себя, перекрестилась. И снова почувствовала облегчение, посмотрела на Эда, на его лице читалось удивление и озабоченность. Она сделала попытку объяснить, но он остановил её, сказал, что ей нет необходимости оправдывать и пояснять свои чувства. Он удивлён, так как до этого, никогда, до вчерашнего вечера не был  с ней в подобных ситуациях. Вчера и он испытал благоговение, стоя перед собором, но перекреститься не мог, он никогда не мог этого сделать, если был не один, для него это было настолько сокровенное действо, что присутствие других, пусть, даже близких людей, мешало его обращению к ИСТИНЕ – в его сердце под этим именем жил Бог. Сказал, что озабоченность возникла от того, что в этот момент рядом болтались два курсанта, с его курса, но с другого факультета. И, что, к сожалению, у некоторых мужиков язык, оказывается совершенно без костей — на зависть самым отъявленным сплетницам. Да и ещё мужской ум легко разбавлял сплетни всякими «сальными» подробностями, хотя самого «сала» и поблизости не было.

     Всё это Эд успел ей рассказать до того, как они вошли в рынок. Войдя, он объяснил ей, что по левую сторону в базаре находится своего рода «привоз». Здесь торговали овощами оптом и в розницу, в этих рядах жила, не проходящая суета – «покупатели переходили от одного торговца к другому, пока не находили товар по вкусу. Брали один килограмм или два картошки на пробную жарку или варку, возвращались через час-полтора. И затаривались этой картошкой на зиму или шли искать другую, которую, устав от хождений, покупали без контрольных процедур, полагаясь на «авось». За этими картофельно-морковными, капустно-луковыми рядами, прикрывая тыл, находились ларьки, из стекла и метала, торгующие различной снедью. Как-то; всевозможные консервы, различные полуфабрикаты, изготовленные фабриками-кухнями, коих в любом городе было в достатке. Кондитерские изделия, разноцветные карамельки, специи, уксус в различной таре и различные крупы, макароны, мука, сахар и любимые детворой лимонады, всего было не перечесть. Зойка, было, решила, начать с картошки, но Эд остановил её, сказав, что купят, когда будут уходить с базара. Зойка пожаловалась ему, что её раздражает и тревожит непонятный гул, который, казалось, доносится со всех сторон, со всех углов. Эд хи-хи-кнул – «ничего не поделаешь – «базарят» люди, поэтому и называется – базар!». И вдруг, Зойка поняла, что раздражает её – «гул разбит на звуки разной длительности, а под навесом, где торговали зеленью, уже чётко слышалось, что он состоит из различных фраз произносимых одновременно».  «Дурдом» –  сказала Зойка, Эд парировал – «Базар». 

Семнадцатая глава

       Зойка вдыхала ароматы душистых трав и приправ. На прилавке, где торговали разноцветными болгарскими перцами, она выбрала огромный красный перец, и с наслаждением надкусила его. Тётка, стоявшая за прилавком, улыбнулась, увидев, как жадно Зойка уплетала перец. Она многозначительно посмотрела на Эда, тот ласково приобнял Зойку, поцеловал в щёку и в ответ улыбнулся торговке. С хрустом надкусывая перец, Зойка стала укладывать на весы понравившиеся перцы. Расплатившись, Эд отправил покупку в кулёк, сказал – «Спасибо!», тётка улыбнулась и неожиданно произнесла – «Мальчик, у вас будет мальчик!». Зойка с Эдом оторопели, на секунду замерли, а потом, весело расхохотавшись, помахали тётке на прощание и поспешили дальше. По пути к мясному павильону они успели набрать огромный кулёк всяких трав. Эд плохо разбирался в их предназначении, зато Зойка, рождённая на черноморском побережье, повар по-профессии любила и прекрасно разбиралась в травах. Главное, умела их использовать в приготовлении еды. Мясной павильон поразил её своей величиной, она сказала Эду, что сначала обойдут все ряды, а потом решат, что будут покупать. Он молча кивнул, Зойка чмокнула его в щёку, ей нравилась его способность в ситуациях, в которых он не считал себя компетентным, уступать место ведущего, понимающему человеку без тени сомнения. Когда они обошли все ряды, им уже не хотелось никакого мяса, в пору было упасть на диван и замереть без движения. Но, чуть-чуть постояв в стороне от людского потока, Зойка потянула его вглубь павильона, где торговали мясом нутрии. Эд опешил, но она без всяких сомнений нашла нужный прилавок, выбрала огромную тушку. Он неохотно расплатился и, недоумевая, направился к выходу вслед за Зойкой. Напротив мясного павильона на открытом воздухе, под навесом находились рыбные ряды. Расстояние в пять метров преодолели мигом, она не успела ничего ему объяснить про нутрию. Её вдруг закружил стойкий, дурманящий запах солёной рыбы, а её вид на растяжках над прилавками, пленил Зойку янтарной прозрачностью рыбьих спин, маленькой янтарной капелькой, застывшей на рыбьей губе. До этого момента она не испытывала ни какой тяги к солёной рыбе, но, — «какую солёную рыбу ей довелось пробовать прежде – морскую?!». В Лермонтовском в основном ловили и солили маленькую ставридку, Зойке она не сильно нравилась, запах морской рыбы из магазина её раздражал. Хотя, готовить свежую и мороженную морскую рыбу она умела. На судах, где работала Зойка, экипаж обычно, безрадостно ожидавший рыбный день, вдруг начинал ждать его с нетерпением, подшучивая, что пора бы ввести второй рыбный день.

      С таким обилием пресноводной рыбы Зойка столкнулась впервые. В рядах, где торговали сушёной рыбой, стоял сладковато-пряный запах, который балансировал на грани – добавь в него лишнюю нотку и вся приятность полетит в тар-тара-ры. И покупатели будут обходить прилавки с сушёной рыбой за версту. Но – «на Дону, на побережье Азовского моря; донские казаки, пришлые, местные жители азовского берега, умели обращаться с рыбой, знали этот промысел и умели приготовить из многообразия рыбы удивительные деликатесы. Но сами они считали, что нет ничего вкуснее правильно посоленной и вывяленной рыбы, светящейся янтарными от нагулянного жира спинами». Эд не прерывал своего повествования, восхищённо описывал и проговаривал местное название каждого вида рыбы, но Зойка не слышала его. Глазами она поедала, лежащую на прилавках рыбу, она с трудом удерживала себя, чтобы не схватить первую попавшуюся рыбку. Велико было желание, схватив, растерзать её зубками, нарушив все приличия. Из этого чумного состояния её вывел Эд, он остановил Зойку, чуть прижал к себе, и предложил купить рыбки домой, тем более что он уже выбрал достойные экземпляры. Упаковав рыбу, Эд направил Зойку к «привозу» за картошкой. Всё остальное уже было ими куплено. Но, Зойка уже видела себя дома, за поеданием купленной рыбы, кажется, малыш тоже предвкушал перекус и то, и дело, давал ей о себе знать. Шевеленьями, не терпеливыми пинками крохотных пяточек ребёнка. Эд заметил это её состояние, не задаваясь вопросом, где в данный момент находится Зойка. Купил картошки и пошёл на выход, направляясь к трамвайной остановке. Он периодически, сбавлял шаг, чтобы Зойка не отставала. Трамвай ждать не пришлось, он вместе с ними подошёл к остановке. Поднявшись в салон, они устроились на задней площадке и за разговорами ни о чём, быстро оказались на Кировском проспекте. Эд вышел, подал руку Зойке, перераспределил сумки в обе руки и они не спеша пошли домой.

       Поднялись в свою квартиру. Эд стал доставать и раскладывать содержимое пакетов, а Зойка, выудив несколько пучков «зелени», аккуратно сложила их и отнесла Доре, получив взамен благодарную улыбку – «Спасибо!» – и тёплое пожелание хорошего вечера. Возвращаясь к себе, Зойка мурлыкала под нос только ей знакомую песенку. Она была в плену предвкушения, пыталась представить вкус вожделенной рыбёшки, когда открыла дверь, почувствовала лёгкое головокружение. На кухонном столике благоухала очищенная от кожицы, порванная на небольшие кусочки рыба, рядом лежала отороченная янтарной каймой розово-алая рыбья икра. Зойкины пальцы, не дожидаясь команды, подхватили аппетитную на вид икру, поднесли ко рту, она осторожно откусила небольшой кусочек. Вот уж не ожидала таких ощущений; когда её зубки надкусили икру, она испытала лёгкую брезгливость, как будто вместо желанной икры ей попался кусок холодного пластилина. Но откусив, почувствовала как икра, согреваясь теплом нёба и языка, наполняет Зойкин рот солоноватым, с лёгкой горчинкой, становящимся непреодолимо желанным вкусом. Оттаявшие икринки, казалось, заполнили всё пространство. В какой-то момент вкус достиг апогея и она, не давая ему ослабнуть, откусила ещё небольшой кусочек икры. Во рту возникли новые, не проявлявшиеся до этого оттенки. Зойка, почувствовав в этом какую-то игру, осторожно как будто неизвестную ей специю, взяла пальчиками небольшой кусочек рыбки и аккуратно отправила в рот. И, вдруг, всё окрасилось по-другому – по сравнению с икрой у рыбы был чуть плосковатый, не яркий вкус, но, на фоне его, добавленный Зойкой очередной кусочек икры, поразил её до конца, открывшимся множеством оттенков. Не сомневаясь, она продолжила эту похожую на банальное чревоугодие игру, но остановиться не могла. Связь с реальностью была потеряна, мелькнула мысль, что Эд, наблюдающий за всем этим со стороны, наверное, очень веселится. Но поделать она с собой ничего не могла, остановиться было ни в её силах. Только когда на столе не осталось ни кусочка, она, как проказник, пойманный на горячем, стала озираться по сторонам, почувствовала некоторый стыд, пыталась прочитать отношение к увиденному процессу, у Эда в глазах. А он, радостно улыбаясь, подхватил её на руки и закружил по комнате, нашёптывая, что до безумия любит в ней ребёнка непосредственного и шаловливого, кающегося и тут же снова готового проказничать. Посередине комнаты остановился, поставил Зойку на пол, шутливо поцеловал в нос. Вот теперь-то она вернулась к действительности; вспомнила про гостей, про вечеринку, отмахнулась от мысли, что у них ещё есть много рыбы, накинула фартук, болтавшийся на стуле, и радостная пошла на кухню…

       «Посиделки» – как говорил Эд, прошли на «ура». Зойка всё успела. Приготовленные ею блюда, уминали «за обе щёки». Первое замешательство от присутствия интересной, незнакомой женщины,  от непривычной обстановки, от по-праздничному накрытого стола, прошло быстро. Друзья Эда стали задавать Зойке разные вопросы, она отвечала, от не корректных вопросов отшучивалась. В итоге ребята сделали лестное для неё заключение – «свой пацан». Конечно, знать она об этом не могла. Но атмосфера вечера подсказывала, что всё удалось. Вся компания раза два выходила, покурить на улицу, а Зойка в это время наводила порядок на столе. Убирала лишнее, добавляла салаты, нарезку. Ей нравилось быть гостеприимной хозяйкой. Нравились ребята. Обычно она не любила наблюдать сугубо мужские компании, после принятого алкоголя, языки начинали болтаться до колен, мели как помело. Порой за болтовнёй виделась  нечистоплотность в отношении к женщине, да и ко всему, о чём заходила речь. В компании друзей Эда всё было по-другому. О чём бы они ни говорили, во всём слышалось позитивное отношение к тому, о чём шла речь.  А главное, это позитивное восприятие жизни, и жизненных перспектив. Зойка была благодарна Эду, что он устроил эту вечеринку. До этого она ни разу не видела его в компании друзей, даже немного побаивалась этой вечеринки, но зря. Оказывая ей необходимое внимание, он совершенно не контролировал её действий. Она чувствовала себя свободно, болтала не принуждённо, внимательно разглядывала его друзей, пытаясь для себя понять, кто есть кто. Эд не мешал ей в этом. К концу вечера у неё даже проснулась незнакомое чувство – она ревновала его к друзьям. Ей вдруг, захотелось, чтобы он взял её за руку, перебивал, не давая договорить. Она ужаснулась этим рабским мыслям, но понимала, что ничего не может с собой поделать, она просто очень сильно любила Эда.

       Как-то сами по себе сложились образы его друзей, точнее так воспринимала их она. Колоритной фигурой был Андрей, он был с параллельного курса другой специальности. Они все почему-то звали его «дядя», на что он охотно отзывался. У него были мужественные черты лица, проглядывалась, как показалось Зойке даже некоторая жестокость, но низкий грудной голос смягчал первое впечатление. А необычная для его возраста глубина мышления, притягивала и одновременно отпугивала своим прагматизмом. Это не мешало ему иметь множество друзей и пользоваться успехом у женщин. Так ли всё было на самом деле, она не могла знать, но думать так ей никто не мог запретить.

       Вадим создавал впечатление сумбурное, в нём чувствовалась некая экзальтированность, но, как известно люди такого склада закрыты и небескорыстны, Вадим ревностно охранял свой внутренний мир, не допуская в него, даже самых близких друзей. Но восприимчивость к искусству, впечатлительность, перепады настроения выдавали в нём тонкую, ранимую натуру, нуждающуюся в защите. Он дружил со многими, но настоящих друзей, готовых терпеть перепады его настроения, было мало.

        Иван с лёгким рокотом произносил букву «р», первые минуты общения указывали скорее на то, что он житель Одессы, но никак не житель Жданова, портового города на Азовском море.  Первое впечатление говорило, что он рубаха парень, мальчишка с улицы, но при пристальном взгляде, всё оказывалось гораздо сложней. Внутри Ивана шла постоянная работа над самим собой – «надо идти чуть впереди, вырваться из круга привычных стереотипов, избавиться от ярлыка «мальчик с улицы». Как, иначе, когда будущее манило морскими просторами, перспективой добиться не простой должности капитана». Ему было не легко, учёба, игра в училищном ансамбле на гитаре, любовные приключения, и иные перипетии, коими полна курсантская жизнь. Зойка увидела в нём огромную тягу и любовь к жизни, все остальные особенности были добавлены Эдом.

       Мишка почувствовав, что завладевает общим вниманием, мог болтать без остановки. Симпатичное мальчишеское личико, в обрамлении жёстких, короткостриженых кучеряшек, не могло не привлекать особ женского пола. Мишка знал об этом, был уверен, что не отразим – это то, что лежало на поверхности. На самом деле он, как и все друзья был полон юношеских терзаний. Будущее грело своими перспективами, но каждодневная суета выматывала, постоянное преодоление каких-либо преград лишало сил. Короткой ночи едва хватало, чтобы восстановиться. Стопроцентная перезарядка удавалась, если получал увольнение на все выходные и уезжал в родной город к родителям. С Эдом они были из одного города. Часто ездили на электричке вместе, общий путь к месту подзарядки сблизил, сделал их товарищами…

       В восемь часов вечера дружно встали из-за стола, на прощание наговорили Зойке комплиментов, вышли с Эдом на улицу, покурили, поболтали минут десять. Попрощавшись с друзьями до понедельника, Эд вернулся домой, а ребята в приподнятом настроении пошли в экипаж, благо он был рядом. Можно было не спешить, увольнение заканчивалось в 21.00.

       Зойка убирала со стола, мыла посуду, настроение было прекрасным. Ощущение сопричастности к жизни Эда, добавило новых оттенков в чувства, которые она испытывала к нему. Сомнения, порой, посещавшие её, растаяли. Когда она ехала в Ростов, не знала, как всё будет происходить; не будет ли он стесняться её, не разрушит ли их отношений быт, который придётся обустраивать с нуля. Она понимала, что жизнь на судне равносильна жизни в другом государстве. За исключением некоторых нюансов, на судне были тепличные условия, всё было под рукой. Элементы быта были продуманы до мелочей, главной заботой была работа. Сомнения, сомнения, а куда от них деться. Общаясь с Эдом, она не чувствовала разницы в возрасте. Но оставаясь один на один с собой, часто вела беседы о правильности происходящего, о допустимости. Сложившиеся стереотипы, порой, мешали ей наслаждаться возникшими между ними чувствами. Но, сейчас, общаясь с Эдом в непривычной обстановке, растворились все Зойкины сомнения. В его поведении не было обидных метаморфоз. Наоборот, если на судне ему приходилось сдерживать эмоции. При экипаже не проявлять знаки внимания, то теперь «на гражданке – так говорил Эд, он охотно обнимал её, мог поцеловать, никого не стесняясь. Зойка купалась в его заботе и внимании. Ощущая его любовь к ней, чувствовала, как её собственная любовь становится сильней. Перемена обстановки, только укрепила их чувства…

       Занятая своими мыслями, она не услышала, как вошёл Эд. А он, скинув куртку, стал помогать ей. Вместе они быстро навели порядок, не договариваясь, подошли к дивану, издав вздох облегчения, радостно опустились на него. Вдруг, переглянулись, оторопев от неожиданности. Им показалось, что диван передразнил их, повторив вздох, сопроводив ехидным дребезжанием – точно это был не простой диван. Они весело рассмеялись и стали планировать завтрашний день. Зойка сказала, что у неё немного не спокойно на душе. С чем связано не поймёт. «Хотелось бы утром, сходить на телеграф, позвонить домой». Эд успокоил её, что всё успеют так, как он планировал отправиться в Таганрог на Донецком дизеле, который отправляется в 14.15. Предложил ложиться спать – «день был не простым».

       Искупались по очереди, на этот раз Эд был первым, Зойка, выйдя из ванной, нырнула в нагретую им постель. Он обнял её, поцеловал в оголившееся плечо, языком нежно пощекотал мочку уха. Куда делась усталость. Её уже бил знакомый озноб, лёгким движением избавилась от ночнушки. Эд, пытаясь, успокоить охватившую её дрожь, с силой прижимал Зойку к себе. Оказавшись сверху, она чуть успокоилась, стала нежно целовать его в губы, ощутила негу, разливающуюся по всему телу. И, опять, оказалась в плену пронзающих податливое тело молний. Как из другого измерения она почувствовала Эда. Как всегда его движения совпадали с её желаниями, были уверенными и неторопливыми. Они одновременно замерли в объятиях – это стало закономерным, они почти всегда вместе приходили к финишу. На них одновременно проливалось счастье. Зойка до утра оставалась в объятиях Эда, ей было уютно и тепло, сны не беспокоили её, предчувствия отступили до утра…

Восемнадцатая глава

       Для Зойки пробуждение в объятиях Эда – счастье. Не передаваемое ощущение его осторожных поцелуев. Касание рук, казалось, они были легки, как воздух. Она не знала, как это ему удавалось, но когда закрывала глаза от счастья, ей чудилось, что это ласковый летний ветерок, уносил её из объятий сна. Ей хотелось по дольше, не открывая глаз, понежиться в дуновениях ветерка. Но желание открыть глаза и понять, что это её мальчик ворожит, готовя ей пробуждение, побеждало. Она обнимала его руками, искала его губы своими и только тогда радостно открывала глаза, получая утренний откровенный  поцелуй, от которого она тут же заряжалась энергией. Она однажды рассказала Эду о своих ощущениях, а он, смеясь, сказал, что Зойка маленький вампирчик, питающийся его энергией…

       Очнувшись ото сна, привели себя в порядок и вместе стали готовить завтрак, обоих одолевало чувство голода. Эд сварил кофе, Зойка соорудила бутерброды с сыром и ветчиной, изрядно посыпала зеленью и мелко порезанным зелёными луком. Насытившись, стали собираться на телеграф. К Зойке, вдруг, вернулось непонятное беспокойство, только после ночи оно стало гораздо сильней, они оделись и поспешили на телеграф.

       Ей удалось дозвониться с первого раза, трубку взяла матушка, осторожно, стараясь не напугать Зойку, проговорила, что дедушка  в больнице в реанимации. Помолчав, добавила, что диагноз пока не понятен, что плохо стало вечером, он весь вечер звал Зойку, а ночью успокоился. Рано утром стало понятно, что ему стало хуже, вызвали скорую помощь и его не раздумывая, увезли в Михайловское. Отец с дедом в больнице, а она осталась навести порядок после беспокойной ночи. Сказала, что Зойка позвонила во время, а то она уже испугалась, что не сможет ей сообщить. Попросила её приехать, а когда деду станет легче, вернётся назад.

       Зойка положила трубку, вышла из кабинки. Реальность исчезла, она не понимала, где находится. Боль разрывала сердце – было плохо её давнему другу, учителю, а её нет рядом. В пору было разрыдаться, но слёз не было, а только не проходящая боль. Надо ехать. Она стала возвращаться к действительности, увидела Эда, с тревогой наблюдающего за ней. Бросилась к нему и разрыдалась. Всхлипывая пересказала всё, о чём сообщила ей мать. Говорила о том, что совершенно не понимает, как быть. Билеты на автобус надо покупать заранее. Эд взял её за руку и повёл, ничего не говоря в сторону дома. В квартире он дал ей команду собрать вещи, всё это они проделали не раздеваясь. Он взял сумку, вывел Зойку в коридор, закрыл дверь и, взяв её за руку, направился к трамвайной остановке. Она послушно шла за ним, совершенно не понимая, зачем и куда они идут. В трамвае, который раскачивался в такт её пульсирующей боли, она опять потеряла связь с реальностью – «Ей всегда, казалось, что дед будет жить вечно – это было ощущение, которое Зойка никогда не подвергала сомнению. Куда бы она ни уезжала, как долго бы не отсутствовала дома, когда возвращалась, дед всё время ждал её на своём любимом месте у окна, а летом на лавочке возле дома. Каким образом он предчувствовал её приезд, одному Богу известно. Но в каждый её приезд первый, кто её встречал, был дед. Вот Зойка и привыкла, и даже мысли не допускала, и не желала никаких перемен. И вдруг…», что вдруг Зойка не договорила сама с собой. Пытаясь вникнуть в происходящее, она увидела, что Эд привёз её на автовокзал, усадил на лавочку, дал в руки сумку. Попросил, оставаться на лавочке до его возвращения.

       Минут через двадцать, когда она уже стала волноваться, появился Эд, победно размахивая билетом. Сказал, что им очень повезло, кто-то отказался ехать. Взял в руки сумку, поднял Зойку с лавочки, сказал, что надо поторопиться, автобус отходит через десять минут. Она и радовалась, что всё удалось, и печалилась от предстоящего расставания с любимым человеком. А ещё её пугало странное предчувствие, какой-то неотвратимой беды. Но в этом её состоянии трудно было различить, откуда надвигается эта неотвратимость. Когда Эд усадил её в автобус, Зойка была в полуобморочном состоянии, он попросил соседку приглядывать за ней. Сказал Зойке, что всё будет хорошо, нежно поцеловал, вышел из автобуса, подошёл к её окну, помахал рукой, а автобус осторожно тронулся, намереваясь покинуть автовокзал…

       Когда автобус выехал на трассу, Зойка чуть-чуть успокоилась, мысли перестали хаотично метаться в голове. Наконец-то ей удалось всё разложить по полочкам. Стало понятным, что сначала надо заехать домой, узнать какие изменения произошли за день, а дальше действовать по обстоятельствам. Под мерное раскачивание автобуса она погрузилась в воспоминания – «её детство прошло рядом с дедом, родители были бесконечно заняты, и только дед всегда охотно возился с ней, а когда подросла, они оба с радостью общались, делясь обретённым опытом, сиюминутными событиями. Вспомнила, как терпелив был дед Надар, когда доводилось объяснять Зойке трудно понятные места в книгах, не ясные перипетии повседневной жизни. Он не жалел времени, тщательно шаг за шагом рассказывал о причинно-следственной связи, происходящих событий, где бы Зойка с ними не сталкивалась – в книге, в жизни. Объясняя поведение людей, никогда никого не обвинял, говорил, что у каждого есть свои причины для того или иного поступка. В общем, у всех «своя, правда», и мы не можем никого осуждать, можем только огорчаться от того, что происходящие события,  не соответствуют живущей в нас морали. К сожалению, общепринятые понятия о морали люди, зачастую, подстраивают под себя, как им удобно и уже с этой позиции судят людей, и суждения редко бывают объективны. Это у деда Зойка научилась, переносить стойко, жизненные трудности». На этой мысли Зойка улыбнулась, ей стало, вдруг, спокойно, возникла твёрдая уверенность, что с дедом будет всё хорошо. Она закрыла глаза и уснула, ей опять снился кедровый лес, снилось разочарование, что она не может войти и побродить по нему, снилось сожаление, что так и не смогла рассказать Эду об Олеге, поведать о своих противоречивых чувствах, которые возникали в её голове, когда она пыталась разобраться в происходящем. И, вдруг, во сне поняла, -  «ощущение неотвратимой беды возникает в душе от того, что она никак не может решиться, прервать игру, которую мысленно приняла, пикируясь с Олегом. Она не была азартна, но уверенность в том, что знает жизнь лучше него, подтолкнула её принять игру. А теперь игра, только начавшись, пугала Зойку, она всё сильней понимала не предсказуемость Олега, почувствовала, — он готов использовать любые методы для достижения цели. Это была мимолётная Зойкина слабость, но Олег, почувствовав едва уловимый намёк на её согласие, начать игру, уже не мог думать о чём-то другом. Азарт игрока лишал его возможности управлять собой, нормальные человеческие чувства отступали, — ничто не должно было, помешать достичь конечной цели. Предчувствие победы мутило разум, его уже ничто не могло остановить.  Вот откуда возникло чувство неотвратимости, — начав игру, он уже никогда не отступится. С ним всё было ясно. А вот, как быть Зойке, надо быстрее прекратить игру, но как?».

       Очнувшись ото сна, она ещё долго сидела с закрытыми глазами, пытаясь успокоить растревоженные мысли. Так или иначе, первоочередной вопрос на повестке дня – это болезнь деда. Все силы и мысли, должны быть направлены на его выздоровление, остальные заботы не должны ослаблять энергию, направленную на это. Зойка открыла глаза, посмотрела в окно и стала готовиться, ехать оставалось минут двадцать. Минут через десять второй водитель объявил, что скоро будет Лермонтовское, остановка пять минут, попросил приготовиться, чтобы не задерживать автобус. На остановке вместе с Зойкой вышли ещё пять человек. Огляделась по сторонам. На противоположной стороне дороги увидела машину и отца, машущего ей рукой, удивилась и, подхватив полупустую сумку, направилась в его сторону. Обнялись, отец забрал сумку, бросил её на заднее сидение, открыл Зойке пассажирскую дверь, сам сел за руль. Машина завелась с пол оборота. Отец сказал, что едут домой, Зойке надо прийти в себя после дороги, поговорят  и будут понятны дальнейшие действия, до самого дома больше не проронили ни слова. Оказавшись дома, она поднялась к себе в комнату, взяв необходимые принадлежности, отправилась в душ. Уложившись, в пять минут ещё немного потратила времени, чтобы привести себя в порядок и спустилась на кухню, где её ждал отец. Он рассказал ей, что мать дежурит в больнице, диагноз ещё не поставлен, когда дед ненадолго приходит в себя, зовёт Зойку. Посетовал, что когда человеку за семь десятков лет, врачи не очень-то суетятся, приходится уповать на Бога, а не на медицину. Ещё чуть-чуть побурчал и посмотрел на неё, Зойка сказала, что сейчас они поедят и поедут в Михайловское. Она останется в больнице  с дедом, а отец заберёт мать домой.

       Быстро поели и отправились в больницу. Ехали молча и она, вдруг, осознала, что за всё это время ни разу не вспомнила об Эде, как он там? Они даже не успели, ни о чём поговорить. Сердце сжалось от тоски, от осознания разлуки. Предстояло общаться телеграммами, письмами, можно даже заказывать переговоры по межгороду, но это совсем не то. Когда человек рядом ты в любую минуту можешь, получить его помощь, совет, просто поплакаться, поделиться бедами, а что теперь? За время, которое они с Эдом вместе она уже привыкла, что рядом надёжный друг. Да-да, их любовь была подкреплена дружбой, редко встречающейся между мужчиной и женщиной. Зойка понимала это и ценила. Жизни без него не представляла и, вдруг, всё оборвалось…

       Отец припарковался у больницы. У входа они заметили мать, она тоже обратила внимание, на подъехавшую машину, помахала рукой, давая понять, что увидела их и направилась к машине. Зойка поцеловала матушку, та взяла её под руку и повела к деду в палату. Пока шли, мать успела, рассказать о прогнозах врачей, о том, что дед на несколько минут приходит в сознание, зовёт Зойку и снова погружается в небытие. Врачи пока активных действий не предпринимают так, как диагноза нет – «Колют витамины». Зойке подумалось – «Бедный дед, он никогда не знал, что такое больница, да и врачей видел, когда мобилизовали на фронт во время медкомиссии. Да, наверное, когда устраивался на работу, как говорил дед «в вохру», проходил комиссию, вот и всё его знакомство с медициной. И вот на тебе уколы, таблетки, люди в белых халатах, мрачные стены вместо красивого вида из его окна. «Ничего, прорвёмся» – подумала она и смело вошла к деду в палату.

Девятнадцатая глава

       Чуть скрипнула дверь, пропуская её вовнутрь. Зойка осмотрелась: синие стены, окно, за которым сгущались осенние безрадостные сумерки, круглые белые плафоны ночников, дававшие холодный, не яркий свет. Тонкие провода, трубочки, тянущиеся от приборов к деду Надару, неподвижно лежащему на больничной койке. Вдруг, показались Зойке жутко знакомыми. Мрачная палата напомнила сюжет из фильма «Вий». «Паутина, свисавшая со стен, тусклый свет, паненка в гробу» – она чуть не закричала. Последний день изрядно потрепал ей нервы, она сделала несколько глубоких вдохов, успокоилась. Тихо освободилась от вещей и одежды, присела на стул возле деда, осторожно взяла его руку. Воцарилась тишина, только монотонное журчание приборов было едва уловимо. Нежно поглаживая руку деда, она вглядывалась в его лицо, пытаясь понять, что в нём изменилось. Всё те же морщины, всё те же глубокие борозды на месте когда-то пленявших женщин ямочек, добавилась глубокая морщина на лбу, которая делала лицо Надара, не привычно строгим.

       Блуждая по лабиринтам собственных мыслей, Зойка, вдруг, ощутила ответное движение дедовских пальцев, от неожиданности вздрогнула. Увидела, как стали подрагивать его ресницы, разомкнулись губы, она вся обратилась в слух. Не открывая глаз, дед прошептал – «Ты здесь – хорошо, успел или нет, не знаю?!». Вздохнул устало и замолчал. Оставшаяся ночь, прошла спокойно. Утром врачи, вдруг засуетились, началось непонятное движение. Дежурная сестра сказала, что кто-то из родственников вызвал из Туапсе известного на всю округу терапевта, он очень хороший диагност. Зойка не могла взять в голову, кто бы из родственников это мог сделать. Она не спеша навела порядок в палате, проветрила, накинула куртку и вышла прогуляться по больничному дворику. Внизу у выхода к ней подошёл Олег, ей всё стало ясно, это он вмешался в ход событий – зарабатывает очки, в расчёте на Зойкину благодарность. Она и была ему благодарна, но корысть, толкающая его на поступки, была очевидна и сочувствие, и сострадание, не имело к ним никакого отношения. Маска сопереживания, лишь прикрывала настоящую подоплёку его деяний. Он вышел на улицу вместе с ней. Воздух был прохладным, удивительно прозрачным. Олег заговорил, что было совсем некстати, он сообщал о том, что она и так знала от медсестры, единственное, о чём она не знала, это о том, что доктор хороший друг Олега. Все ждали доктора Вадика, все звали его так, не только близкий друг, но и врачи, медсёстры. В оставшееся до его приезда время, Зойка узнала массу историй, связанных с доктором Вадиком. Вот одна из них. «Вадик был высокого роста, плотного телосложения, улыбчивый, жизнерадостный. Имел огромные кулаки, которые складывались из длинных пальцев, толстых, как сардельки. Ладонь была размером с добрую пухлую лепёшку. Доктор Вадик любил кататься на лыжах, часто ездил в Домбай, останавливаясь в одной и той же гостинице. В свой первый приезд, заполнял анкету на вселение у администратора. Рядом с Вадиком толпились друзья, хихикали по его поводу, при этом всё время называли его доктор Вадик, а тот добродушно улыбался, не обращая внимания на шутки. Любопытная администраторша спросила, что он за доктор. Кто-то из его друзей ляпнул – «Гляньте на его руки, на пальцы он родился проктологом». После этих слов местных мужиков, как ветром сдуло, а когда доктор Вадик шёл по коридору, все старались прошмыгнуть мимо него вдоль стеночки. Вот так уже несколько лет подряд, он приезжая в Домбай, становился «проктологом», наводя страх на мужское население местечка. Всех пугала перспектива оказаться в огромных руках доктора в проктологическом кресле»…

       Зойкин маленький рост уменьшился в разы, когда к ней не спеша приблизился доктор Вадик, он хозяйским уверенным шагом шёл по коридору, собравшиеся врачи, обступили его, а он пригласил всех в палату, Зойку не пустили. Через полчаса дверь палаты открылась, выпуская местных врачей, последним вышел Вадик, огляделся, подозвал к себе Зойку, спросил у зав. отделением, где бы он мог поговорить с родственницей, и они проследовали в предложенный кабинет. Он с трудом умостился на стуле за маленьким столом, пригласил её присесть напротив, выдержав паузу, попросил не перебивать, дослушать до конца, пояснил, что то, что она сейчас услышит, будет не совсем обычный диагноз, такое зачастую, могут озвучить гадалки и маги. Но выслушать ей это придётся. – «Никакие исследования не указывают на болезнь, критических изменений в организме у пациента нет, но я подозреваю, что у него по непонятной причине произошёл эмоциональный сбой, какое-то событие лишило его на время сил, но со вчерашнего вечера состояние пациента улучшилось.  Возможно от того, что вы Зоя Владимировна, всю ночь провели в палате. Думаю, что, переживания о вас и были причиной произошедшего. Так, что ваше присутствие – для него лучшее лекарство. Думаю, что уже к вечеру будут изменения в лучшую сторону – потребуется тёплый бульон и нежные слова. Всё хорошо!».

       Он сделал её счастливой, она готова была расцеловать его. Предваряя её возможные действия, он выставил ладонь, как стоп сигнал и проговорил – «будьте осторожны с Олегом, возможно, он и есть эта опасность, встревожившая вашего деда?! Удачи!». И как-то легко поднялся. Зойка засуетилась, а он попросил ничего не придумывать. Сказал, что не думал, но вот довелось снова встретить крепкие духовные связи между близкими людьми, считал, что таких отношений уже нет, но оказывается, ошибался. Пропустил её вперёд, выходя из кабинета, протянул визитку, написанную от руки – «Обращайтесь!» и направился к лестнице, а Зойка в палату к деду…

       Доктор оказался прав, уже к обеду дед Надар открыл глаза, взглянул на Зойку, осмотрел палату. Дрожащей рукой сжал её пальцы, прошептал, что ему уже лучше. Она напоила его водой с мёдом, а он благодарно кивнул и уснул.  Зойка решила выйти во двор, подышать свежим воздухом. Что-то ей подсказывало – «скоро должны приехать отец с матерью» и она не ошиблась. Минут через пять к стоянке машин на больничном дворе подъехала машина отца, первой вышла матушка следом за ней отец, который закрыв машину, взял у матери сумки и они направились к ней. Когда зашли в холл приёмного отделения, присели на одну из кушеток. И Зойка поведала о том, что произошло за время её дежурства: про утреннюю суету, про приезд доктора, про консилиум, про разговор с ним. Разговор передала, скрыв, некоторые подробности – не хотела причитаний матери. Она при упоминании о магии, о любой чертовщинке, впадала в ступор и не могла ничего делать. Только причитала, причитания были очень похожи на рыдания. В обычные дни Зойка легко переносила эту её странность, но сейчас, когда нервы на пределе, не хватало ещё этой заунывности. Встали и отправились в палату к деду. Она осторожно открыла дверь, Надар ещё спал, мать отметила, что лицо у деда посвежело, порозовело. «Вот, как благотворно повлиял на него твой дочка приезд. Слава Богу! С его помощью всё обойдётся!» – сказала мать и погладила Зойку по голове. Надар открыл глаза, едва заметная улыбка появилась на лице и тут же исчезла. А он прошептал, обращаясь к Зойке, попросил, если не трудно остаться ещё на одну ночь, рядом с ним. Она сказала ему, что не собиралась уезжать. Дед успокоился, попрощался, сделав неуклюжее движение  рукой, закрыл глаза и снова уснул. Зойка достала из сумки продукты, которые считала необходимыми, остальное вместе с сумкой отдала матери. Проводив их до машины, ещё чуть-чуть побродила по больничному двору и поднялась в палату. Дед спал, Зойка, устроившись на стуле у окна, тоже заснула, облокотившись на подоконник. Переживания последних дней совсем вымотали её, а события последних часов, вселив надежду, позволили расслабиться и на конец-то уснуть…

       За окном уже было темно, когда она проснулась и подняла голову от подоконника. В палате тоже было темно, Зойка на ощупь добралась до выключателей и зажгла ночники. «Жуткое сочетание синих стен и холодного света ламп, могут здорового человека лишить сил» – так подумала она, переставляя стул к кровати деда. Достала сок, бульон привезённый матерью, отлила чуть-чуть бульона в поильничек с небольшим носиком и повернулась к Надару. Дед лежал с открытыми глазами и восхищённо наблюдал за ней – «Какая она стала – женщина, куда делись угловатость, почти мальчишеская резкость. Движения стали плавными и лёгкими, во всех её действиях чувствовалась уверенность». Рядом с ней ему было легко и спокойно. Зойка помогла деду приподняться, подложила подушку так, чтобы он мог сидеть. Надар обрадовался, что удалось поменять положение. «Шли третьи сутки, как он обессилел. Лежать ему уже, изрядно, надоело. Всё тело, привыкшее к движению, протестовало». Усадила деда, подложив подушки, Зойка напоила его бульоном, промокнула салфеткой рот. Предложила ему сок, но он отказался. На удивление голос у деда звучал уверенно и твёрдо, как и прежде, чувствовалась некоторая дрожь, но не более того. Она обрадовалась, доктор не обманул и Надар пошёл на поправку. Ура!

       Дед опередил все её возможные восклицания, сказал, что будет говорить, а ей надо внимательно слушать, так как надо разобраться в происходящем – «Ночь, предваряющая болезнь, была беспокойной. Ему снились странные сны, а последний сон напрочь, лишил сил. Предваряющие последний сон, видения были коротки и бессмысленны, может Зойке они о чём-нибудь скажут.

       «Свадьба, он так и не мог понять чья, видел, что лодки перевернулись, как людей из воды спасали катера, видел, как невеста и жених встретились на причале. Ещё ему померещилась за их спинами какая-то тень, она то появлялась, то исчезала, наводя на тревожные мысли. Во всех движениях тени чувствовалась враждебность к жениху, именно, к жениху. Океан вдруг, исчез, он был уверен, что это океан. Видение продолжилось, принеся с собой запах хвои, он увидел себя, стоящим на опушке леса. Кадр мелькнул. Он уже стоял на тротуаре, очарованный вечерними огнями большого города, обрадовался, когда увидел невесту и жениха из предыдущего сна, они переходили улицу, направляясь к нему. Невеста, показалась ему до боли знакома. Он решил дождаться, когда они поравняются с ним. Неожиданно, когда до тротуара оставался один шаг, из-за дерева появился, точнее, будет сказать, что появилась тень мужчины. Метнулась в сторону жениха и попыталась толкнуть его под колёса автомобиля, двигавшегося на встречу. Пара, ничего не заметив, прошла сквозь тень. Надар осознал, что тень – это чьи-то намерения, надо в толпе искать человека, обладателя чёрных мыслей, желающего навредить жениху. А они шли, беззаботно болтая, а когда поравнялись с ним, туманный образ невесты, вдруг, приобрёл конкретные очертания, он понял, что это родной ему человечек, его внучка Зойка. Она шла по улице не знакомого города, под руку с незнакомым молодым человеком, как видно, была счастлива. Странная штука сон –  в одних событиях ты участвуешь, какие-то наблюдаешь со стороны, не имея возможности вмешаться. И Надар для себя решил, что будет сопровождать их, пока сон не оборвётся. На углу следующего переулка он потерял из виду счастливую пару, поискал их взглядом. Неожиданно, недалеко от себя увидел мужчину, который вдруг, стал, метаться в толпе, как будто потерял кого-то. Он узнал его – это был мужчина из их посёлка, он недавно приходил к Зойке. Не зная как, Надар оказался, в плохо освещённом переулке. Увидел знакомую пару, удаляющуюся от главной улицы, скорее ощутил, как они поцеловались, остановившись в самом тёмном месте переулка. Стало ясно, для них не был секретом факт преследования, и они ловко запутали, следовавшего за ними по пятам навязчивого попутчика. Он решил, вернуться и найти преследователя, если удастся, поговорить с ним. Искать не пришлось, преследователь по-прежнему метался у входа в большой магазин. Надар направился к нему, не зная, что из этого выйдет, может, пройдут друг через друга бестелесными тенями. Приблизившись, коснулся рукой его плеча, ощутил, что рука не провалилась, а преследователь вздрогнул от страха, повернулся к нему, в глазах метался не шуточный испуг. «Что вам надо?» — почти выкрикнул он. Надар сказал, что хотел бы понять цель, с которой он преследует Зою и её жениха. Он, вдруг, вспомнил, как зовут этого парня – Олег, внучка упоминала о нём, как о предмете её школьной безответной любви. Олег, скинув руку деда с плеча, как  в бреду начал бросать ему в лицо страшные слова, казалось, произнося свои мысли вслух, он материализовал их, давая обрести плоть, своим злым намерениям. Горячечный огонь во взгляде, говорил о том, что он не перед чем не остановится. Олег говорил, что найдёт способ избавиться от « морячка», пусть даже придётся его убить, а потом возьмётся за Зойку, она будет его, пусть с чужим ребёнком –  в этом есть своего рода пикантность. Он зло шептал, что всегда добивается своего. Надар, вдруг, почувствовал, что может, пусть на время, но нейтрализовать агрессию Олега. Он снова положил ему руку на плечо, и тот сник, взгляд очистился, только Надар ощутил, непреодолимую тяжесть в ногах, казалось, силы покидают его и ничего с этим поделать нельзя». Он открыл глаза, сон ушёл, оставляя горький осадок, чувство неотвратимой беды. Он понял, силы покинули тело.  Попробовал пошевелиться, но ничего не вышло – все силы были потрачены на то, чтобы отодвинуть неизбежное. Но он даже не огорчился, своим сопротивлением ему удалось воскресить надежду на благополучный исход, направив происходящее в другое русло. Надо замедлить ход событий,  увидеться, поговорить с внучкой, возможно, они найдут решение – «Зойку, надо срочно возвращать домой, так они спасут её Эда. Пожалуй, так можно будет, избежать трагедии. Надо звать Зойку!» — на этой мысли он закрыл глаза, с ощущением, что проваливается в бездну, но, замаячившая впереди надежда на благополучный исход, нейтрализовала страх, обратив падение в бездну, в быстрый, совершенно безобидный полёт. Он всё время произносил её имя. Бог услышал его, внучка здесь, Эд жив, надо думать, что делать дальше»…

       Дед замолчал, сопроводив своё повествование глубоким вздохом. Зойке, показалось, что он заснул, но после недолгой паузы Надар взял её за руку и проговорил – «надо что-то делать с Олегом, у меня после увиденного сна, возникло ощущение, что он одержим мыслью, добиться тебя, во что бы то ни стало». Зойка, чтобы деду было понятно всё происходящее, описала ему все события, касающиеся Олега с самой первой встречи в посёлке. Только утаила свои мысли и ощущения, говорить об этом с дедом у неё бы не повернулся язык. Она сама считала все мысли, которые возникали с момента появления Олега и касались его, крамольными. Единственное, что рассказала ему о своей ненависти к Олегу за то, что тот бесцеремонно ворвался в её жизнь, нарушил её счастливое течение…

       Ощутив, вдруг, навалившуюся усталость, Зойка погладила руку деда, поправила одеяло, сказала, что разбираться будем со сложившейся ситуацией, когда Надара выпишут из больницы и предложила чуть-чуть подремать. Но дед и без указаний внучки уже тихонько посапывал. Она переставила стул к окну. Удобно устроившись на стуле, положила руки на подоконник, и с удовольствием опустила голову на них.

Двадцатая глава

       «Дивный лес и всё тоже сожаление, что туда нельзя войти. Она упала на траву луга, который расположился на опушке леса. И зажмурила от неожиданности глаза, взгляд обжёгся о синее небо, о безумно яркое жёлтое солнце. Полежав несколько секунд с закрытыми глазами, Зойка повернулась на бок, подставила руку под голову и стала разглядывать цветы, букашек занятых повседневной вознёй – «Наверное, некоторым насекомым не подходило такое определение «повседневной». По той простой причине, что жизнь их длилась всего лишь один наш день, выходит, что занимались они «каждосекундной вознёй», но возня была радостно-суетливая», так подумала Зойка, продолжая с удовольствием, разглядывать их. Чуть поодаль заметила бабочек, они порхали над цветами, было в их обличие что-то необычное – «Нет, не ярко разукрашенные крылья, а то, что их маленькие тельца были похожи на человеческие», Она вдруг, стала слышать их голоса, сначала это был просто писк, но с каждым мгновением Зойка всё отчётливей стала различать слова. Они говорили о ней и об Эде, говорили, что ей надо было давно прислушаться к внутреннему голосу и всё рассказать Эду, ничего не утаивая – всё решилось бы проще. «А теперь, судьба сбилась с пути предначертанного. И начала петлять, путаться, забредая в неведомые дали, а итогом будет возвращение в точку отсчёта – жаль потерянного времени и того, что истрепалось в пути, что исчезло безвозвратно. Но понимание потерь станет видимым, когда душа вернётся на предначертанный путь – главное в этот момент не затосковать, а найти в себе силы двигаться дальше, не допуская ошибок», вот такие мысли возникли в Зойкиной голове, после услышанных сетований эльфов. Точно, она поняла – это сказочные эльфы, оглянулась, но их нигде не было. Встала и огорчилась – пропал луг, исчез лес, только грустное больничное окно чёрными глазницами смотрело на неё. Ей не было горько, только едва ощутимая грусть от недосказанности, от неопределённости финала поселилась в душе…

       Дед позвал её. Голос был уверенный, как в прежние времена, сказал, что хочет есть. Зойка отправилась в столовую, где находился большой общий холодильник, достала свой пакет и вернулась в палату. Она радовалась, наблюдая, как дед уплетает за обе щёки еду, которую ему подкладывала Зойка, поняла, доктор Вадик был прав – Надар убыстренными темпами шёл на поправку. Покончив с едой, он не спеша выпил компот, полежал недолго, и присел на кровати, опустив ноги на пол. Зойка даже не успела понять, что произошло. Сердце радостно забилось от понимания, что с её близким человеком всё хорошо. Это значит, что пережиты тяжёлые обстоятельства, надо двигаться дальше, прислушиваясь к сердцу, примеряясь к ситуации. Облокотившись на её плечо, Надар встал на ноги, постоял, затем обошёл Зойку и не спеша, стал ходить взад вперёд по палате. Она знала, такое поведение означает, что дед усиленно думает, и предпочла сидеть молча. Хотя, радость от происходящего бурлила в ней, требуя выхода наружу – хотелось смеяться, петь плясать. «Всё будет хорошо» — весёлой скороговоркой проносилось в Зойкиной голове – «Всё будет хорошо!»…

       Надар перестал мерить шагами палату, вернулся на кровать, сказал, что завтра после обеда его выпишут, и они отправятся домой. Ещё намекнул, что какой никакой, у него появился план. Тихо прошептал, то ли пропел – «Всё будет хорошо!» и, устроившись на кровати, уснул крепким сном. Всё это радовало Зойку. Но мысли, возвращавшие её к ситуации с Олегом, сводили радостные чувства к нулю, она понимала, что в случае с Олегом простых решений не может быть. В невинной болтовне во дворе больницы, она уловила в его голосе нотки нетерпения, в каждом слове слышалась сухая ожесточённость. Да и сейчас, его исчезновение было странным, казалось, можно было подсуетиться, заработать баллы, но он, никак не напоминал о своём существование, это очень тревожило Зойку. Мелькнула мысль, что он, как зверь затаился для последнего прыжка. «Скорей бы, порой, ожидание беды, страшней самой беды» –  прошептала она и подумала, что пора произнести фразу из сказки – «Утра вечера мудренее» и, хоть, немного поспать.

       «Шторм, низкое небо, волны, разбивающиеся о мол, в мелкие брызги, отсутствие людей на берегу – поздняя осень. Она бесцельно бродит по берегу, даже мысли не тревожат её, по влажному песку трудно идти, она присаживается на бревно, лежащее на берегу с незапамятных времён. Пальцем руки рисует непонятные сюжеты на влажном песке – силуэт трамвая, очертания колокольной башни, церковная ограда, бесчисленные фигурки людей. Вдруг, остановилась, перестала рисовать, Зойку пронзила мысль, что она забыла о чём-то очень важном. Она начинает задыхаться от переживаний, что не может вспомнить, понимая, в этом вся её жизнь, но мысль ускользает, не давая ни на чём сосредоточиться. Ей показалось, что она сейчас умрёт от безысходности. Вот она пропасть отчаяния» — Зойка вздрогнула и проснулась. Она не сразу поняла, где находится, свет ночника вернул её к действительности, она посмотрела на деда, тот спал. Она положила обе руки на живот, откинулась на спинку стула и попыталась, привести мысли в порядок, ощущение того, что о чём-то так и не вспомнила во сне, не покидало её. И вдруг, лёгкий толчок маленькой ножки в стенку живота, где лежала рука, всё для неё прояснил – «Эти дни она, напрочь, забыла о ребёнке, не вспоминала об Эде, все её переживания были о Надаре, о его болезни. Зойка испугалась, вот уже почти двое суток прошло, а она и не вспоминала об Эде, да и о ребёнке не думала, пока тот не потревожил её».

       «Мы часто не предполагаем, насколько сильна наша связь с родными людьми и только в трудные минуты проявляется эта зависимость, и становится страшно от возможных потерь, вся энергия направляется на то, чтобы не допустить возможных последствий, приключившейся беды. В это время всё даже очень жизненно важное, связанное с чувствами, с любовной привязанностью, отступает на второй план. И с этим ничего не поделаешь, мы так устроены. Оговорюсь, при условии, что вся наша жизнь построена на любви ко всему сущему. Ненависть и зависть приносят иные плоды, вкушая их всегда чувствуешь горечь поражения. Любовь же приносит ощущение и вкус благодати, каков бы ни был исход»…

       Кое-как Зойка дотянула до утра, заснуть не получалось, мысли никак не выстраивались в логическую цепочку. Она то переставляла стул к деду, то возвращала к окну. На смену тревоги за жизнь Надара, вновь возникло чувство неотвратимой беды. Она с нетерпением ждала рассвет, казалось, что только он может справиться с беспросветностью её мыслей и неотвратимостью, надвигающегося мрака.

       Утро, правда, принесло облегчение. Жизнь, забурлившая в больнице с наступлением рассвета, вовлекая в водоворот, казалось бы, обычных для лечебных заведений событий, отодвинула на второй план мрачные мысли и предчувствия. Зойка хотела протереть деду лицо влажной салфеткой, наткнулась на нешуточный протест. Надар по-молодецки легко присел на кровати, взял на тумбочке полотенце, зубную пасту и мыло, встал и направился к умывальнику. Радостно пофыркивая, закончил процедуру приведения себя в порядок, вернулся к кровати и попросил Зойку принести, чего ни будь поесть. Она отправилась в столовую, из общего холодильника забрала свой пакет. В столовой наливали утренний чай и кусочек хлеба со сливочным маслом. Она отнесла пакет в палату, взяла кружку и вернулась в столовую за горячим чаем. Когда принесла горячий чай с кусочком белого хлеба и кружочком сливочного масла на нём, дед разглядывал содержимое кулька. «Точно здоров!» – подумала Зойка, осторожно поставила горячий чай на тумбочку, подстелив салфетку, положила хлеб. Забрала кулёк из рук Надара, достала всё, что полагалось к завтраку, намазала хлеб маслом, положила на него кусочек мягкого тёткиного сыра и пригласила деда приступить к утренней трапезе. Сама же с удовольствием съела кусочек сыра, отхлебнула пару глотков чая из его чашки, забрала кулёк и унесла в холодильник. Вернувшись, стала готовить палату к обходу. Когда дед покончил с завтраком, она отправила его побродить по палате. Перестелила постель, поправила нечто похожее на подушку, обвела взглядом палату и успокоилась. Надар подошёл к Зойке, взял её за руку и попросил – «погулять с ним по коридору» –  она обрадовалась, и они не спеша вышли из палаты. Дед сказал, что чувствует себя уверенно, но коридор ему совершенно не знаком так, как в палату его доставили на носилках. Дошли до середины коридора, когда в конце увидели процессию, следующую за главным врачом, начался обход, и они вернулись в палату. Надар присел на кровать, она подошла к окну –  день обещал быть солнечным, но холодным, синее до хрустального звона небо, указывало на это – Зойка зябко повела плечами, но ни о чём подумать не успела. Скрипнула дверь и вся процессия вошла в палату, её попросили выйти. Как бы Зойка не понимала, что с дедом уже всё в порядке, на душе было тревожно. Ей даже показалось, что они уже уйму времени находятся в палате, но вот открылась дверь, она не произвольно взглянула на часы, прошло всего десять минут. Главврач подошёл к Зойке, сказал, что у больного жизнедеятельность восстановилась до такой степени, что он уже сегодня просил его выписать. «Сегодня мы его ещё понаблюдаем и, если всё подтвердится, завтра выпишем, а вот вам бы следовало отправиться домой, отдохнуть» – уверенно проговорил доктор и ушёл. А она, неожиданно, после его слов почувствовала, как устала за эти дни, ощутила слабость в ногах, руках, по телу пробежал озноб – «только бы не заболеть» – подумала Зойка. Малыш заворочался, она не спеша вернулась в палату, присела на стул, поглаживая живот, стала расспрашивать деда, что говорили на обходе, услышала тоже, что сообщил ей доктор. Не дав, Зойке сказать ни слова, голосом, не терпящим возражений, сообщил, что как только приедет дочка (он никогда не называл жену сына ни невесткой, никак по-другому, только дочкой), он хочет, чтобы Зойка отправилась домой, а завтра приедет Иван на машине и заберёт их после выписки. «А тебе внучка надо отдохнуть!» – сказал дед и прилёг на кровать.

       «Если честно, Зойка не ожидала такого поворота событий, она думала, что ещё дней пять уйдёт у деда на восстановление, она не спеша обсудит с ним, все происходящие события. Ну, и хорошо, обсудят всё дома. Завтра она закажет переговоры с Эдом, чтобы сообщить, что всё налаживается, но дней десять ей придётся побыть с дедом. Он поймёт её» – так решила Зойка и совсем успокоилась. Она уже представляла, как приедет домой, примет ванну и с удовольствием растянется на кровати. Она, вдруг, физически ощутила, какое удовольствие испытает тело, приняв горизонтальное положение.

       Надар уснул, утренняя суета, видно, утомила его и он задремал. Зойка, стараясь не шуметь, вышла из палаты, захватив куртку. Спустившись на первый этаж к выходу, накинула куртку и вышла в больничный дворик, прогуляться, подышать свежим воздухом. Когда продрогла, решила вернуться в палату, но услышала знакомый мягкий рокот отцовской машины. Отец говорил, что это подсекают штаны на выхлопной трубе, поэтому и появился этот рокот – мог и не объяснять, Зойка всё равно ничего не поняла. Она развернулась и пошла к стоянке автомашин, отец уже заглушил двигатель и помогал выбраться из машины матери, забрав у неё сумку и пакет со сменной обувью. Поцеловав матушку и отца, Зойка принялась рассказывать события нынешнего утра. Мать и отец обрадовались, что с дедом всё в порядке, а услышав о том, что завтра Надара выписывают, вообще воспряли духом – закончатся каждодневные поездки в Михайловское, которые отнимали уйму времени. Они каждый по-своему любили Надара, но жизнь в посёлке, в частном доме была расписана по минутам; отец постоянно что-то ремонтировал, пристраивал, мать кормила, имеющуюся живность, стирала, убирала, готовила еду, когда приезжала Зойка и для неё находились неотложные дела. И любые неожиданные обстоятельства, нарушали работу давно отлаженного механизма.

       Уже в приподнятом настроении мать и отец, следуя за Зойкой, вошли в больницу. Сдали верхнюю одежду в гардероб и поднялись к деду в палату. Когда вошли, Надар сидел на кровати, увидев их, встал им на встречу. Мать с отцом вскрикнули от неожиданности, так лихо по-молодецки он проделал этот манёвр. Дед сразу же стал распоряжаться, что надо забрать, что ещё пригодится, усадил Анну на стул (мать звали Айна, но он её с первого дня определил, как Анну) сказал, что это до завтра её рабочее место. Дед угомонился, Зойка взяла свою сумочку, поцеловала его, попрощалась с матерью и они с отцом вышли из палаты. Она едва успевала за ним, отец спешил. У него были какие-то неотложные дела в Михайловском. Уже у машины Зойка оглянулась, увидела деда с матерью, они стояли у окна больничного коридора и улыбались им на прощание. Она мысленно улыбнулась им в ответ. Вдруг, по телу пробежал лёгкий озноб, ей показалось, что прохладный ветерок проник под куртку, дунул прохладой в лицо и коварно пробрался в душу, вдохнув в неё чувство неотвратимой беды. Всё вернулось на круги своя…

Двадцать первая глава

       Из лап этих ощущений в существующую действительность, её вырвал отец. Прикрикнув на Зойку – «с чего это она рассупонилась, как будто не понимает, что надо быстро садиться в машину». Она на автомате открыла дверь, села в машину. Только внутри стала понемногу отходить от, неожиданно, вернувшихся чувств. Но озноб не проходил. Малыш тревожно завозился, она все мысли переключила на него, положила руки на живот и немного успокоилась. Отец остановил машину у рынка. Дал Зойке денег, список необходимых покупок. Сказал, что через полчаса вернётся, будет ждать её в машине. И  отправился по делам. Покупок было немного, она не спеша прошлась по рынку, по магазинам.  Купила себе зачем-то целый килограмм свежей косхалвы. Белой, как снег с фундуком, пахнущей молочным щербетом. И, как, казалось, Зойке сладковато-пряным ароматом орехов. Но это ей казалось, несколько минут назад, а сейчас она уже не понимала, что делать с этим килограммом косхалвы. Так или иначе, она вернулась к машине с покупками, отца ещё не было. Пока ждала отца, в проезжающей машине мелькнуло лицо Олега, может, показалось?! Но, так или иначе, после обитания в больничной палате у деда, сейчас, остро почувствовала свою незащищённость от действительности. «Ничего не поделаешь. Прятаться от действительности, не имеет смысла, рано или поздно то, что должно произойти произойдёт. Только будет уже осложнено наслоением дополнительных, ненужных обстоятельств» –  так подумала Зойка в след удаляющейся машине. Неожиданно, тревожные чувства, покинули её. Обернулась, увидела отца, спешащего к машине, он улыбался, она тоже просияла своей открытой улыбкой ему в ответ. Отец открыл багажник, забрал у неё кульки, аккуратно разложил, чтобы ничего не рассыпалось, захлопнул багажник. Не раздумывая, сели в машину и поспешили домой. Ах, как любила Зойка это слово – домой! «Оно любимо всеми, кто надолго ходил в море, путешествовал в далёкие страны, по просторам необъятной Родины. Искал своё счастье в небе, кто проходил срочную службу на море, на суше, все грезили домом. Ждали свидания с ним, иногда недолгого, но такого желанного. Дом и Родина имеют разные корни, но в сердце они ассоциируются с любовью, преданностью, с ответственностью за покой на просторах Родины и в родном доме» – Зойка удивилась мыслям, неожиданно, возникшим в её голове. От них на сердце и в душе стало тепло и спокойно…

    Дома Зойка разделась, быстро разобрала содержимое пакетов, разложила всё по местам. Накинув халатик, отправилась в ванную. С какой радостью она почувствовала   первое прикосновение воды. Казалось, её тёплые струи смывают тяготы последних дней. Во всём теле появилась лёгкость и ощущение, что родилась заново. Зойка плескалась дольше обычного, подставляла уже сильно, округлившийся живот под струи воды, чувствовала, что ребёнку тоже нравится эта процедура. Наплескавшись вволю, промокнула всё тело пушистым махровым полотенцем, накинула банный халат, прошла в комнату. И с наслаждением, не снимая покрывала, опустилась на кровать. Сон, не раздумывая, взял её в плен. Лёгкий взмах руки – это всё, что осталось от намерения, освободиться из его крепких объятий…

       «Удивительный, манящий своей красотой и недоступностью кедровый лес. Луг, пестрящий разнообразными цветами, эльфы, порхающие над ними. Всё было, как и в предыдущих снах, только эльфы порхали молча. Зойка огляделась, Эда не было нигде. От, вдруг, накатившей тоски, засосало под ложечкой. Она стала звать его, кричала, что ей надо многое ему рассказать, но крик утопал в кронах деревьев, и опускался на землю, растеряв силу. Она скорее почувствовала, чем услышала, как порхающие эльфы, все вместе выдохнули слово полное неотвратимой неизбежности – «Поздно!                         Поздно-поздно-поздно» – эхом пронеслось в Зойкиной голове, от досады она всхлипнула во сне и проснулась.

       Она лежала с закрытыми глазами, ожидая, что горький осадок, который оставил сон, пройдёт. И к ней вернётся способность, здраво мыслить. Постепенно улеглась обида, дыхание выровнялось, но мысль о том, что ей безумно не хватает Эда, не покидала её. Наконец Зойка нашла в себе силы, освободиться от наваждений сна. Она решительно встала с кровати, сняла банный и облачилась в симпатичный домашний халатик, который к её радости  был ей впору, не смотря, на заметно округлившийся живот. Первое, что она сделала, набрала номер междугородной телефонной станции и заказала на послезавтра переговоры с Эдом. На 19.00 – это было личное время курсантов, остающееся до отбоя после самоподготовки. Можно было легко получить увольнительную на пару часов. Намечающееся свидание с Эдом, пусть даже и по телефону, подняло Зойке настроение. Она прошла на кухню, там был отец, не дождавшись обеда, он пил чай с бутербродом, в котором она насчитала, как минимум три слоя, не считая масла. Извинившись, что проспала и ничего не приготовила на обед, налила себе чай, намазала маслом хлеб и присоединилась к отцу, присев за обеденный стол. Отец, как всегда был не многословен. Спросил, как Зойка себя чувствует и попросил сделать кое-что по хозяйству. Сказал, что уедет ненадолго, встал из-за стола и вышел во двор. «Ну, и хорошо!» – подумала она – «Побыть одной это то, что ей сейчас, необходимо, чтобы разобраться в своих мыслях»…

       Она не раздумывая, собрала со стола чашки, тарелки, поставила в раковину, масло убрала в холодильник, деревянной хлебнице вернула хлеб и принялась мыть посуду. Она наконец-то отделалась от горького осадка, который оставил сон – «Что толку переживать и нервничать, когда в данный момент всё идёт спокойно. Абсолютно не зачем накручивать себя, появятся проблемы, тогда и надо будет их решать. А сейчас, пока, светло надо проведать тётушку, рассказать про деда, отнести к чаю, купленную сласть, которую она так и не решилась попробовать. Ещё в магазине, когда продавщица выдала ей оплаченную халву. От одного взгляда на неё у Зойки вдруг, стало сладко приторно во рту, и она не решилась отломить кусочек» – все эти мысли и решение пойти в гости, развеяли досаду, оставшуюся после сна. Зойка расставила посуду по местам, заглянула в холодильник, нашла котлеты, картошку, сваренную в мундирах, открытую банку солёных огурцов, поняла, что с ужином заморачиваться не придётся. Она поднялась к себе, переоделась, вернулась вниз. В прихожей накинув плащ, забрала кулёк, который собрала для Аннушки и в приподнятом настроении, отправилась в гости. На улице было свежо, но это не пугало Зойку, она с удовольствием подставляла лицо прохладному ветерку. Не заметила, как добралась до тётушкиного дома. За забором послышалось мычание «Дайки» и двух других коров. Зойка улыбнулась – «видно Аннушка забрала их с луга пораньше, значит, можно будет, посидеть, поговорить». Она открыла калитку и вошла во двор. Тётушка возилась во дворе, ополаскивала ведро под молоко, перевернула его вверх дном и поставила на лавку для просушки. На Зойкино – «Здрасьте!» – радушно улыбнулась, вытерла руки о фартук, надетый поверх фуфайки, приобняла её и повела в дом. «Ах, как ей было уютно у Аннушки в доме, как любила Зойка бывать у неё» – тётушка усадила её за стол, поставила чайник на плиту, разобрала пакет с гостинцами. Бережно поднесла белый батон к лицу, жадно вдохнула его сладковатый сытный запах. Зойка, с удовольствием наблюдая за ней, неспешно, начала рассказывать о болезни деда, о причине её возникновения. О докторе Вадике. О том, что деда завтра выписывают, что всё хорошо. Ещё немного подумав, она рассказала Аннушке о снах Надара и замолкла.  

       Возникла пауза, какая-то вязкая и тяжёлая и вдруг, тётка выдохнула – «Не надо было, ему вмешиваться в течение твоей судьбы». Всё должно было идти, как положено Богом, а теперь и Богу не известно, чем всё обернётся. Единственное, что ему остаётся – уберечь тебя от беды, жаль Бог не может вникать в намерения каждого. Их у него слишком много, человеков. Когда Бог посылает нам испытания, он ведает о силе даденой нам. Но человек в плену обманчивых страстей, обуреваемый благими намерениями, не ведает, что творит. Он берёт на себя полномочия Бога. Направляет жизнь по ложному пути, вернуться к истокам которого, порой, невозможно. Твои близкие все будут живы. Но та благодать любви, в которой ты жила последнее время, исчезнет в омуте твоих терзаний. Через какое-то время всё успокоится. Но чего-то в жизни уже не будет никогда…» – Аннушка замолчала. Пауза уже не была такой тяжёлой, но произнесённые слова висели в воздухе, не желая, бесследно раствориться. Зойка попыталась что-то спросить, но тётушка прервала её, сказала, что больше ничего не знает. Это всё проговорила, чтобы предупредить. Она поняла, что Зойка находится в очень благодушном настроении и не готова к непредвиденным поворотам судьбы. Чай пили молча, но слова уже не висели в воздухе, наверное, их растворил аромат чая из трав. Аннушка наслаждалась халвой, делала это так степенно и чинно, что сказать «ела», было бы не уместно. Зойке пришёл на ум глагол «вкушала». Она улыбнулась и поведала свои мысли тётушке, они обе вволю посмеялись. Сыр, которого Аннушка нарезала, целую тарелку, Зойка уничтожила полностью. От предложенной добавки отказалась и заспешила домой, пока не стемнело. Тётушка проводила её за калитку, обняла, поцеловала, на прощание. Зойка шла домой, чувствуя себя уже другой – желе, которое последнее время колыхалось в груди в том месте, где по ощущениям должна быть душа, исчезло. Душа вернулась в прежнее своё состояние, едва видимого облачка, наэлектризованного вибрациями несгибаемого духа.  Мысль о том, что ничто ещё не закончилось, окрепла, но уже не пугала её. Зойка шла домой, полная решимости всё пережить, чтобы не произошло, выйти с достоинством из сложившейся ситуации…

       Дома Зойка переоделась, разогрела ужин, позвала отца, они вместе поужинали. Отец развернул утреннюю газету, а Зойка стала, мыть посуду. Неожиданно, постучали в калитку. Отец быстро поднялся и вышел во двор, она не успела его ни о чём предупредить, что-то подсказало ей – «это Олег». Чутьё не обмануло, он вошёл в дом вместе с отцом, они о чём-то оживлённо беседовали. Отец от порога крикнул, чтобы Зойка принимала гостя. Сам, сославшись на усталость, отправился в их с матерью комнату, отдыхать. Приходу Олега, Зойка ничуть не удивилась, потому что ждала, что он вот-вот начнёт действовать. Проводила его в зал, включила телевизор, там о чём-то рассказывал Валентин Зорин. Указала на кресло и попросила Олега подождать её, пока она домоет посуду и приготовит чай. Зойка была настроена серьёзно, решила, что этот разговор должен стать последним, о чём думал он, она не ведала. Закончив с посудой, поставила чашки с заварным чайником и сахарницей на поднос, вошла в зал расставила всё на журнальном столике, вернулась на кухню, оставила поднос, взяла вазу с печеньем. По пути в зал, постучав, заглянула к отцу в комнату, но чай предлагать было не кому, тот спал, не раздевшись на кровати, поверх покрывала, под тихое бормотание телевизора. Пользовался отсутствием матери, а то уже был бы поруган за такую вольность. Зойка прикрыла дверь и прошла в зал, где её дожидался Олег.

       Она села, он пододвинул кресло к журнальному столику, стоящему точно посредине у дивана, на котором сидела Зойка. Она поправила халат, прикрыла, оголившиеся коленки, Олег сделал вид, что ничего не заметил, но она скорее почувствовала, чем увидела хищный блеск в его глазах. Разливая чай по чашкам, сожалела, что не успела обо всём поговорить с отцом, зная ситуацию, он бы ни за что не пустил в дом Олега. Но было поздно, сокрушаться по этому поводу.

        Разговор, скорее это был монолог, Олег описывал прелести своей работы, свою жизнь, которая складывалась так успешно, жаловался, что не хватает в его новом доме хозяйки. Взял Зойкину ладонь в свою руку и начал нашёптывать ей, чтобы она выходила за него замуж, что ребёнок, родившись, будет ему родным. Она попыталась освободить руку, почувствовала, что у неё совсем нет на это сил. Приложив неимоверное усилие, проговорила, что у неё есть любимый человек и перед новым годом будет свадьба, он зло хихикнул, а Зойка почувствовала, как закрываются глаза, силы совсем покинули её. Олег пересел на диван, почувствовав его руки на своих коленях, она сделала какое-то нелепое движение, чем вызвала ехидный смешок у него. Не имея сил сопротивляться, она только могла отмечать ход происходящего. Она почувствовала, как он расстёгивает пуговицы на халате, ощутила его дыхание у лица, запах изо рта был не приятным, она сделала последнюю безуспешную попытку оттолкнуть его. Пальцы коснулись мокрой от пота рубашки, руки безвольно опустились на диван, он на секунду оставил её – «Неужели всё» –  подумала Зойка. Но, услышав металлический звук бряцающей пряжки на ремне, с горькой обречённость поняла, что отказываться от задуманного Олег не собирается. Он возился возле неё, мерзко сопя и, вдруг, сник, успокоился. Она почувствовала что-то липкое на коленке, её вырвало прямо на него, неожиданно, силы вернулись, она вскочила и побежала в ванную. С трудом ей удалось унять рвоту, Зойка ополоснула лицо, вытерла салфеткой коленку и вернулась в зал с намерением, устроить скандал и выгнать не прошеного гостя. Но ни в зале, ни в прихожей Олега, нигде не было, только сейчас, она почувствовала, как нервно ворочается ребёнок, как не выносимо ноет в низу живота. Она ушла в кухню и присела на стул, надо было перевести дух, находиться в зале, ей было не выносимо. Сколько она так просидела, не известно, ребёнок успокоился, ноющие боли прошли – «Хочешь, не хочешь, а надо немедленно навести порядок в зале, вдруг, проснётся отец. Объясняться сейчас, Зойке ни с кем не хотелось» – подумала она и побрела в ванную, за губками, прогрессом, щёткой и чистой сухой салфеткой, наполнила до половины ведро водой и вернулась в зал. Управилась быстро, вернула в ванную принадлежности. Поднялась к себе, взяла банный халат, успевший, высохнуть, полотенце и отправилась в ванную. Она с усилием тёрла тело мочалкой, казалось, что никак не может, смыть грязь, только почувствовав боль, отложила мочалку и с удовлетворением  ощутила, как горячая вода щиплет кожу. Закрыла горячий кран и с наслаждением подставила тело под струи холодной воды, поняла, что только, сейчас, начинает успокаиваться. Зойка промокнула тело полотенцем, вытирать и не пыталась, любое касание кожи вызывало, сейчас, боль – мочалка поработала на славу. Накинула халат, прошла в прихожую, закрыла входную дверь на замок, заглянула в зал, проверить всё ли в порядке и поднялась к себе. Включила ночник, погасила свет, легла на кровать и, как только её голова коснулась подушки, заснула…

Двадцать вторая глава

       «Ночное, пустое небо. Ни звёзд, ни Луны, чёрное небо, чёрное вспаханное поле под ногами, нигде ни огонька. Как больно идти, она только сейчас, поняла, что идёт босая. Где прекрасный луг, где удивительный лес, где суетливые эльфы??? В этом сне не было ничего, кроме горького ощущения пустоты; в душе, в сердце, во вселенной. Невыносимая боль одиночества пронзила Зойку своей стрелой, она даже остановилась. Смысл куда-то идти? Захотелось опуститься на землю и замереть посредине поля, посредине вселенной. Для неё всё перестало иметь значение – «куда спешить, куда идти?» – она, подчиняясь побуждению, и впрямь, опустилась на вспаханную землю и замерла. В этой тишине, вдруг, пронзительно прозвучали слова Аннушки – «но чего-то в жизни уже не будет никогда» – Зойка глазами поискала то место, откуда могли доноситься эти слова, но определить не смогла, казалось ими был наполнен воздух. Мелькнула мысль, что сиди, не сиди, от этого ничего не прибавится, наоборот, можно растерять то, что есть. Она поднялась, ощутила спиной, лёгкий, ласкающий бриз – где-то впереди море. Идти стало веселей, она уже не чувствовала под ногами грубые комья земли, у неё появилась цель, увидеть море –  любовь всей её жизни, может, на берегу исчезнет, окружавшая пустота. На эти мысли душа откликнулась чувственным порывом, вместе с Зойкой вдохнула призрачный морской воздух, который всегда жил в её ощущениях, когда она вспоминала о море. В самые трудные минуты она всегда обращалась к нему, как будто там жил её Бог. И её Бог никогда не отказывал ей в поддержке, выручал, наполняя бунтарским ветром. Сникшие, безжизненно, болтающиеся паруса корабля Зойкиных надежд, попавшего, в изнуряющий штиль. Её Бог, всегда помогал побеждать, поселившуюся в душе безнадёгу. Мелькнувшая надежда, что всё прояснится у моря, сделала её тело невесомым. Зойка летела, словно её подхватил поток ночного бриза, как мало надо – всего лишь маленькой искорки хватает, чтобы страждущее сердце запылало огнём.

        Она почувствовала, как нога коснулась, растекавшегося под ногой песка, вздохнула с облегчением – «берег». Влажный, чуть, солёный морской воздух защекотал в носу, заставил учащённо вздыматься Зойкину грудь, как всегда после долгой разлуки с морем она не могла надышаться его воздухом – воздухом свободы и странствий. Почувствовала, что силы вернулись к ней и она снова готова к любым жизненным перипетиям. Подошла к воде, зашла по щиколотки и почувствовала боль. Это от прикосновения солёной морской воды саднили, разбитые в кровь ноги. Она ещё, чуть-чуть, постояла. Саднящая боль, перешла в щекочущие касания воды. Зойка, не раздумывая, вернулась на берег. Огляделась и присела на небольшой камень, который ещё хранил в себе тепло солнечного дня. Череда событий последних дней, как меняющиеся слайды, стали всплывать в её сознании. Зойка пролистывала их один за другим, возвращалась, как будто искала что-то дорогое, совершенно необходимое, без чего она не представляла своей жизни. Она искала любовь. Искала того, кто последние месяцы был для неё смыслом жизни, кто расцветил жизнь новыми красками, помог зародиться в ней новому смыслу. Он почему-то отсутствовал на этих слайдах. «Надо срочно найти Эда, надо всё ему рассказать, может ещё не поздно всё изменить?!» – она поднялась и, не раздумывая направилась в сторону гор. В её резких движениях можно было прочесть решимость, а в глазах сиял огонь не сломленной веры в благополучный исход. Вдруг, всё исчезло, видения пропали, Зойка вскрикнула во сне и успокоилась. Через какое-то время сон продолжился, перенеся её на луг у подножья горы. Поодаль синел небольшой лесок. Зойка обрадовалась, хотела упасть лицом в траву, надышаться ароматом луговых цветов, попросить у земли поддержки, попросить силы, чтобы жить дальше. Но ей помешали, не понятно, откуда, взявшиеся эльфы, в этот раз они были через-чур, назойливы. Она прислушалась к их писку, очень хотелось понять, о чём они говорят. В голове мелькнула фраза «хозяйка леса» она, вдруг, стала понимать их птичье щебетанье. Эльфы, указывая на лес, приглашали Зойку войти в него. Она недоумевала, почему стало возможным войти в лес. Эльфы, услышав её мысли, наперебой стали объяснять, что это её лес. – «Лес, который она видела раньше, находится в другом месте и принадлежит не ей. А в этот лес она может по необходимости заходить и выходить – это её лес». Зойка подумала, что  без Эда всё это теряет смысл, в тот лес она хотела войти  вместе с ним, а сейчас, когда его нет рядом – всё пустое. Но эти, порхающие создания, стали стыдить её, что не хорошо желать попасть в чужой лес, не побывав ни разу в своём собственном. На её мысль – «Не понимаю, зачем мне это?»  –  они прощебетали, что даже из банального любопытства надо побывать в принадлежащем тебе лесу, вдруг, там спрятаны ответы на многие вопросы. Зойка ещё упиралась, море – да, а лес – не её стихия. Глупенькая, она, просто, боялась заблудиться в своём, но до сих пор не знакомом лесу. Услышав её мысли, пожилой эльф сказал, что берётся сопровождать её, но предупреждает, что в лесу она не сможет понимать его, а он читать её мысли. Насколько это возможно будут изъясняться жестами. По пути к лесу, эльф рассуждал о том, что у моря она общается с вселенной – Богом, просит у него помощи и защиты. Море на горизонте сливается с небом. Её Бог там, но, когда она приходит к морю за помощью, Бог легко спускается с неба на водную гладь. Поэтому Зойка думает, что её Бог находится где-то в море. На самом деле Бог всегда там, где мы обращаемся к нему, там, где мы благодарим его за прожитый день. Он в нас, в нашей душе, в сердце – кто-то открыл его в себе, кто-то в пути к нему, но Бог всегда с нами, не зримо. «Пойми!». И, вдруг неожиданно замолчал. Зойка оглянулась по сторонам и всё поняла – они  вошли в лес, он отличался от того, который она видела в прошлых снах. Здесь не было раскидистых кедров, а освежающий хвойный аромат исходил от стройных елей. На небольших полянках можно было увидеть берёзки, невысокие осины им нелегко было, выжить среди высоких елей и огромных пихт. Она подумала, что раз это её лес, Эд не сможет сюда войти, но маленькая берёзка,  листву, которой тронул ветер, прошелестела в ответ на Зойкины мысли – «Может, конечно, может, у него не осталось ни одной тайны от тебя. Даже все свои сомнения он поведал тебе. Но, всё-таки, необходимо соблюсти одно условие – Зойка должна будет, приведя его в лес, ничего не утаив, рассказать Эду. Обо всех подробностях отношений с Олегом, о своих мыслях, о своих сомнениях, о неожиданных, чувствах, на секунду возникших к Олегу. Поведать о прошлом, чтобы оно в неподходящий момент не возникло на пороге её дома-счастья, строительство, которого даётся так непросто». «О, Господи!» – воскликнула Зойка – «Почему? Находясь в своём лесу, я должна подчиняться нелепым условиям, и не иметь возможности, увидеться с любимым?». Кто-то под ногами проскрипел прокуренным голосом – «Ты, видно девонька не поймёшь?! Что оба, твой лес и Эда – непростые. Они появляются в ваших снах, перед ответственными решениями. Сейчас, намерение связать свою жизнь с любимым навсегда, привело тебя в твой лес. А он вынужден выставлять определённые условия, которые должны побудить Эда и тебя полностью открыться друг другу. Чтобы не было меж вами тайны, за которую любого из вас можно было подцепить на крючок сомнений, а недругу дать повод на прямой шантаж. Не стоит обольщаться, что всё это было «давно и не правда», как любите говорить вы люди – «земля круглая» – то, есть встреченный когда-то человек, зачастую снова возникает в жизни, не в самый подходящий момент». Зойка глянула под ноги, увидела пень, тлеющий серо-зелёными гнилушками, заполнившими всю сердцевину, поняла, что всю эту отповедь прохрипел он. Ей, вдруг, стало зябко, стало страшно. Испуг парализовал её –  «сейчас может прийти Эд, а она не готова, нет, она не готова обо всём поведать ему» – стремглав, она выбежала из леса. Не разбирая дороги, бежала, куда глаза глядят, споткнулась обо что-то, упала, хотела потереть ушибленную коленку, протянула руку и проснулась. Руки, шея, лоб были покрыты холодным потом…

Двадцать третья глава

       Горевший ночник, своим светом отпугнул, мчавшиеся за Зойкой видения, всё осталось там во сне. Она, вдруг, отчётливо услышала, как секундная стрелка отсчитывает каждый свой шаг, словно на старых счётах клацает костяшками, подытоживая время, успевшее прОсыпаться в закрома, начавшихся суток. Зойка автоматически подняла взгляд на циферблат, было четыре часа, секундная стрелка делала первые шаги, монотонными щелчками оповещая, о наступившем утре. Она поняла, что уже вряд ли удастся заснуть, присела на край кровати, нащупала тапки, с удовольствием окунула ноги в их тёплый мех. – «Чем занять себя в такую рань?» – встала и направилась в ванную. Пока принимала душ, нашлось решение – она заварит чай, сделает бутерброд, и, одевшись тепло, пойдёт к морю. За окном было слышно, как по крышам гуляет ветер, теребит порывами, не плотно закрытые калитки, посвистывает в кронах деревьев – шторм, на море разыгрался шторм – предчувствие свидания с морем Зойку всегда радовало, а штормовое море –  к нему она питала особенную страсть. Стараясь, не разбудить отца, она проделала все необходимые манипуляции и, накинув, на куртку рыбацкую не промокаемую ветровку, отправила ноги, в толстых вязаных носках, в чёрную бездну высоких резиновых сапог. И смело шагнула за порог, где её ждали; холодный ветер, дождь, разбиваемый ветром в пыль, непроглядная тьма и море бушующее, только одному ему ведомыми страстями. Наслаждаясь, непогодой, подставляя лицо водяной пыли, она шла, радуясь, как дитя. В эти минуты, вдруг, поняла, что независимо от того, как всё обернётся, у неё есть ради, кого жить – это их ребёнок. За мелькающими мыслями, не заметила, как подошла к шоссе. Оно было свободно от машин, не раздумывая, Зойка пересекла его. У моря ветер дул сильнее, волны добегали до её бревна, оставляя двухметровую сухую полоску песка перед ним. Она попробовало бревно рукой, оно было влажным и скользким. Рыбацкая ветровка доставала ей до колен, не раздумывая, придерживая ветровку руками, чтоб не задиралась, Зойка присела посредине бревна. Внизу у песка ветер дул слабее, она вздохнула свободно, не боясь задохнуться от его напора. Она готова была просидеть вечность, вглядываясь в море, слушая музыку ветра. Где-то зарождался рассвет, видимых признаков не было, но Зойка, встретившая на этом удивительном бревне не один рассвет, проводившая, не один закат, малейшие перемены, чувствовала душой и сердцем. Только хотела воскликнуть про себя, что одиночество среди этой бури ей так необходимо. Но осеклась, история повторялась, как и при первой встречи появился Олег – «deja-vu», с одной лишь разницей, что сейчас он появился из ночи, а тогда был день…

       Ничего не говоря, он подошёл и тяжело опустился рядом с Зойкой, она не взглянула на него. В голове возник глупый каламбур – «упал, как бревно на бревно». Она возненавидела себя за эту прогулку – «хотя, причём тут она, ей просто было необходимо, чтобы стылый ветер выдул, а шум бушующего моря заглушил тоску, поселившуюся в душе и в сердце, после событий вечера». Она повернулась к нему полная решимости, выплеснуть всю ненависть и презрение, которым была полна. Но осеклась, Олег представлял жалкую картину. Промокший до ниточки, он весь дрожал при этом, делал жалкие попытки что-то сказать Зойке. Не желая, ничего слышать, она встала и, преодолевая сильные порывы ветра, направилась к молу. Она не знала, когда его соорудили, сколько она помнит себя, он был тут всегда. Выходил мол, метров на сто в море, сужаясь в конечной своей части. Зойка с детства любила в непогоду, добраться до самого края его и стоять. Обдуваемая ветрами, она подставляла лицо, тело мелким брызгам, на которые разлетались грозные волны, стараясь миновать мол. Правда, проделывала всё это она – летом, когда долгожданная прохлада, принесённая ветром и брызгами, была, как нельзя, кстати, и освежала разгорячённое тело. Зойка ступила на мол, понимая, что испытывает судьбу – «и шторм не шуточный, и коварный холод начинал, отыскивать лазейки в её одежде и подбираться к голому телу». Но, она точно знала, что ей надо туда – на край мола, только там она сможет, охладить, закипающие от ненависти мозги. Ей сейчас, как никогда были необходимы, ум свободный от страстей и холодное сердце, иначе, она могла наделать уйму не поправимых глупостей…

       Зойка шла, не оглядываясь, при такой погоде мол, казался, тонкой верёвкой, по которой идёт канатоходец, любой поворот головы был чреват последствиями. В такой обстановке можно было, мгновенно потерять ориентацию и оказаться в море. Добравшись, остановилась в шаге от края, здесь было не так мокро – волны, натыкаясь на мол, вздымались вверх, образуя причудливый купол, и обрушивались на него, метрах в трёх от края. Зойке с детства были знакомы эти хитрости, море – это её стихия…

       За спиной послышались причитания о том, что она сумасшедшая, безмозглая тварь, бездушная, что только безумный человек мог в такую непогоду оказаться на этом молу. Зойка с трудом удержала себя, ей хотелось, развернуться и дать Олегу пощёчину, что там пощёчину она готова была, колотить руками по его ненавистному лицу до изнеможения. Но холодный ветер делал своё дело, по тихонько, охлаждая её разгорячённые мозги, заставляя размеренно биться сердце. Она почувствовала, как он спиной прижался к ней, от мерзкого ощущения вздрогнула, отодвинулась, сколько могла от его спины, но запасного метра у неё не было. Его спина уже не касалась Зойкиной, но чувство брезгливости не исчезло. А он кричал ей, что после минувшего вечера они уже больше, чем просто знакомые. Что она отдалась ему, не сопротивляясь, значит, у неё есть к нему какие-то чувства. Он бил по самому больному, Зойку ни секунды не покидала мысль, с того момента, как он пытался овладеть ею – «Почему, она не смогла сопротивляться, как допустила раздеть себя, не успокаивала даже мысль о том, что у него ничего не получилось». Она крикнула ему, что уходит, развернулась, повернув его лицом к морю, и пошла не оглядываясь. Море и ветер сделали своё дело – она теперь могла трезво рассуждать о происходящем, хотя, Олег опять всё испортил, нарушив её одиночество. Уходила медленно, слыша в след обрывки слов, то ли – «иди», то ли – «мозги» – она не могла связать их по смыслу, да и не хотела. Покинув мол, чуть убыстрила шаг, почему-то только теперь ощутила, что замёрзла. Ребёнок лёгким толчком дал о себе знать – «бедный подумала Зойка, как неожиданно, ещё в утробе матери ему приходиться испытывать такие не шуточные страсти» – она была уверенна, что он всё чувствует. Она, почти, до бега убыстрила шаг, почувствовала, – стала согреваться. Вот она родная калитка. Свет в доме не горел, значит, отец ещё спит. Стараясь не шуметь, разделась, прошла на кухню, глотнула из чайника воды, она была чуть тёплой. Зойка поняла, что прогулка длилась не более часа, поднялась к себе, легла в кровать и, укрывшись одеялом тут же уснула…

       Снился ей тёплый, радостный сон – « Она бродила по берегу у океана, под ногами мягко растекался песок. Настроение было прекрасным, вдруг, пришло ощущение, что все проблемы решены. Можно расслабиться и ничего не бояться. Зойка поднялась по бетонной лестнице и ступила на мощённую зелёным булыжником набережную, защищённую от солнца кронами пальм и совершенно, лишённых коры деревьев. Она стала разглядывать, примостившиеся вдоль всей набережной кафе, в одном из них за столиком под огромным зонтом сидел Эд. Она направилась к нему, когда подошла, он улыбнулся ей, посетовал, что она так долго шла. Подозвал официантку, сделал заказ, пока, Зойка устраивалась в удобном ротанговом кресле, и вновь обратился к ней с вопросами. Уж чего, чего, но отвечать, сейчас, на какие-либо вопросы она не хотела. Эд всегда чувствовал её настроение, вот и сейчас, он задавал вопросы, совершенно, не дожидаясь на них ответов. Он, словно, записывал их на Зойкин диктофон, надеясь, что по-возможности, она прокрутит запись и, по крайней мере, самой себе ответит на его вопросы. Он говорил с ней так, как будто они расстались не более получаса назад, но она точно знала, что пошёл третий день, как они расстались. Зойке стало, чуть, не по себе –  почувствовала, что теряет ориентацию во времени, но в нынешнем её радужном состоянии, не было силы способной испортить ей настроение. Она пила холодный манговый сок, принесённый официанткой, и с радостью наблюдала за Эдом, адресующим ей очередной вопрос. С наслаждением съела незнакомое блюдо, наверное, он называл его, говорил, из чего оно готовится?! Но, радость от того, что Эд рядом, лишила её возможности, слышать и слушать его. Она могла только наблюдать за ним, испытывая необыкновенную радость, от понимания, что её мальчик рядом»…

       Неожиданно, сон прервался, оставив Зойку с благостной улыбкой на лице. Ещё час она спала, сны не тревожили её, но солнце, появившееся после ночного шторма, уже заглянуло к ней в окно, пусть не согреть, так хотя бы развеселить игрой солнечных зайчиков, невинной забавой из Зойкиного детства. Луч солнца, попав на лицо, заставил её зажмуриться, не открывая глаз, она радостно рассмеялась. «Надо вставать! Как там отец?» – подумала она, присела на кровати, пытаясь нащупать ногами тапки. Она снова, как в детстве почувствовала себя счастливой, почувствовала себя маминой «Зайкой», встала, накинула халат. День обещал, быть сказочным…

       Зойка быстро привела себя в порядок, переоделась и спустилась вниз. Отца нигде не было, она набрала в чайник воды, зажгла газ и поставила чайник на огонь. Скрипнула дверь и в дом вошёл отец, он видно с утра хлопотал по хозяйству. Вместе с ним в дом проникла свежесть морозного утра, она поприветствовала отца, а он попросил, чтобы делала чай и бутерброды с расчётом на него. Пока он мыл руки у неё всё было готово, отец сел за стол, Зойка устроилась напротив. Сначала ели молча, но ближе к средине завтрака отец спросил, что это её понесло ночью к морю, повисла пауза, которую прервал отец, сказав, чтобы и не пыталась отнекиваться – ветровка до сих пор мокрая, а под сапогами небольшие лужицы. Пробурчал, что пора бы уже забыть свою, не весть, откуда взявшуюся блажь, в шторм бегать к морю. Покончив с завтраком, отец попросил Зойку сделать кое, что по дому, а он сейчас, поедет в посёлок, а к двум часам отправится в Михайловское за дедом и матерью. Убирая со стола, она спросила, во сколько их ждать, отец уже в дверях крикнул ей, что вернутся часа в четыре и дверь за ним захлопнулась.

       Зойка быстро перемыла посуду, справилась со всеми порученными делами. Поднялась к себе в комнату, слегка навела макияж и решила прогуляться по посёлку, она только сейчас поняла, что с того момента, как она приехала в отпуск была только у моря, да у Аннушки. Зойка накинула плащ, повязала полупрозрачный шёлковый шарфик и отправилась на прогулку. Выйдя на главную улицу, повернула к магазину, вспомнила, как Эд ехидничал по поводу проспекта, на котором стоит их дом, где они снимали квартиру и только сейчас, поняла его сарказм. Поняла несоответствие невзрачного переулка с объёмностью широкого слова «проспект», по привычке, назвав улицу главной, тоже уловила несоответствие – узенькая, слегка виляющая улочка не дотягивала до этого звания – «главная».

       «Это название из детства, а в детстве всё, кажется, огромным, большим. Дети растут, расширяют свой кругозор, взрослеют, путешествуют. Вырастают из своих деревень, посёлков, маленьких городов, как из коротеньких юбочек, смешных штанишек. Места, где они родились, любимы ими, но уже не кажутся, центром вселенной, оставаясь прежними, они видятся уютными, но маленькими. Может быть, выросшие детки, уже никогда бы не возвращались на Родину, но периодически, возникающее чувство, заражает их непреодолимой тоской; по детству, по уюту этой малой Родины, по воздуху сладость, которого они вдыхали в детстве, по, казалось бы, незначительным мелочам, которые остались в том времени. Люди даже придумали название этому чувству – ностальгия, но Зойке всегда это слово, казалось недостаточным. Потому что, возникая в человеке это чувство, разрастается до неимоверных размеров, занимает каждую клеточку его тела. Все закоулки мозга заполнены тоской, и освободиться от неё можно, лишь, бросив все срочные дела, мчаться туда, где родился»…

       Зойка шла, вдыхая ароматы поздней осени, здесь на юге она была совсем другой. У некоторых в палисадниках ещё радовали глаз красавицы хризантемы, манили прохожих своим терпким, сводящим с ума запахом. Сентябринки, дубки своим многоцветьем поднимали настроение. И если бы не частые шторма в это время, жизнь на юге, у берега Чёрного моря была бы вполне комфортна. Хотя, для местных жителей она таковой и была. Она шла, периодически оглядываясь, но Олега не было, Зойка поймала себя на мысли, что ей немного не хватает ощущения преследования. Когда поняла, что сегодня докучливого попутчика не будет, перестала оглядываться. Зашла в магазин и удивилась, как в него смогло уместиться столько народу, ждали, когда привезут свежий хлеб из местной пекарни. Она немного постояла в недоумении и вернулась на улицу, не раздумывая пошла в сторону, где жила Аннушка. Шла не спеша – «к вечеру отец привезёт матушку и деда, всё обсудят, а завтра она переговорит по телефону с Эдом и поедет к нему в Ростов, наконец-то им никто не помешает, осуществить задуманное» – рассуждая так она, не заметила, как подошла к дому тётушки. Ворота были открыты, Аннушка гнала коров пастись на луг, Зойка поздоровалась, помогла тётке закрыть ворота. Никуда не торопясь, они шли за коровами молча, если какая корова останавливалась, Аннушка подгоняла её хворостиной, и они следовали дальше. Когда начался подъём в гору, тётка спросила – всё ли у Зойки в порядке – та, не раздумывая кивнула, говорить не хотелось. Она вдыхала воздух, наполненный ароматом, увядающих трав, вечнозелёной пихты, на душе было радостно и легко. Она даже не услышала скрытую тревогу, которая скрывалась в тётушкином вопросе. Куда там? Она уже предвкушала, что завтра услышит голос Эда, что там, она уже видела себя рядом с ним, она уже ехала в электричке, знакомиться с семьёй Эда, она уже была не здесь. Слова Аннушки вернули её на землю. Зойка переспросила, так, как не сразу вникла в её слова. Тётка повторила, лучше бы она не переспрашивала. «Что-то изменилось этим утром, как не странно в этом есть и облегчение, и, катящаяся за этими событиями череда последствий» –  проговорила она, пытаясь понять, услышала её Зойка или нет. Господи, она не только услышала, её вдруг, осенило, что неясное предчувствие, которое её сопровождало, когда она шла с моря. Мимолётная грусть, пронзившая её перед сном, были не случайны. Она поведала об этом тётушке, та пожала плечами – «если не было никаких событий, то где искать причину этих предчувствий» – Аннушка тоже не знала. Оставив коров пастись на привязи, пошли назад. Тётка потребовала, чтобы Зойка рассказала всё, что происходило с ней со вчерашнего вечера, без утайки. Как не было стыдно, она поведала Аннушке всё, и о неудавшейся попытке Олега, овладеть ею, и о своей ночной прогулке на море, о встрече с Олегом, о том, как вернулась домой. Дальше шли молча, у дома Аннушка пригласила её на чай, но Зойка отказалась – пойдёт домой, ждать деда и мать. Тётка поцеловала её на прощание и вкрадчиво спросила, –  «провожал ли её Олег от моря?» – услышав Зойкино – «нет» – многозначительно покачала головой. «Так вот в чём дело» – прошептала Аннушка, перекрестила её, чуть подтолкнула в сторону дома, и скрылась за калиткой, оставив Зойку наедине с неожиданно проснувшимися опасениями…

       Зойка шла медленно, её начал бить озноб она, вдруг, связала последнюю тётушкину фразу с тем, что сегодня Олег не преследовал её. Она попробовала отмахнуться от этих мыслей, стала думать об Эде, о предстоящей предсвадебной суете, о том, что безумно устала без него. Она понимала, что в их жизни будет ещё много разлук. Профессия Эда предполагала встречи, расставания, а ей, наверное, придётся надолго забыть о работе на море. Её профессией теперь будет, ждать его, встречать, мчаться в знакомые и незнакомые порты, чтобы хоть на минуту увидеться с любимым. Всё это в будущем, а сейчас, чувствовала, как  ей плохо без его поддержки…

       Дома Зойка обнаружила следы отцовского, поспешного, отъезда в Михайловское. Кое-где валялись брошенные им вещи, на кухне возникло ощущение, что обедала, как минимум рота. Она не спеша стала наводить порядок, закончив, с удовольствием съела бутерброд с сыром, запивая сладким чаем и поднялась к себе. Переоделась, в домашнем халате было уютней, не раздумывая, легла на кровать и, укрывшись тёплым пледом, задремала. Прогулка на свежем осеннем воздухе дала о себе знать.

       Её разбудил шум, доносившийся из прихожей. Она обрадовалась и, не раздумывая, спустилась на первый этаж. И сразу попала в объятия деда и матушки, отца не было, он ставил машину в гараж. Мать сказала, что, пока, дед поживёт у них, а потом вернётся к себе. Мать отвела Надара в гостевую комнату – это была не большая светёлка без излишеств, аскетизм в быту был характерной чертой деда, так, что он с удовольствием расположился в своём временном жилище, лишь посетовал на отсутствие полок с книгами. Зойка успокоила, что при необходимости она принесёт ему нужную книгу из его дома, на это дед буркнул, что они ничего не понимают – приятно, проходя мимо полок с книгами, осторожно снять ту, на которой остановился взгляд, полистать, почувствовать, желанна или нет. И в соответствии с возникшими ощущениями, отправиться, читать эту книгу или поставить её на полку, продолжив поиски книги, которая побудит к чтению. Матери были не понятны эти тонкости, а Зойка с пониманием кивнула, и сказала, что придётся потерпеть, дед пробурчал, что деваться некуда. Он с Зойкой принялся, разбирать вещи. Одежду, почти, всю она отнесла в ванную в стирку, когда вернулась, Надар лежал на кровати и дремал, стараясь не разбудить, она вышла из комнаты и отправилась помогать матери на кухне. Через несколько минут к ним присоединился отец. Они стали наперебой, рассказывать, что им говорил доктор, из их сумбурного повествования Зойка поняла одно, – Надар здоров.

       Когда ужин был готов, разбудили деда, вместе поужинали, много говорили, настроение у всех было отличное. Надар и отец ушли в зал, смотреть телевизор, Зойка стала мыть посуду, а матушка отправилась во двор, хлопотать по хозяйству, надо было загнать живность на ночь в помещение, подсыпать корма, налить воды. Домыв посуду, Зойка заглянула в зал, шла программа «Время», смотреть, которую особого желания не было, она не раздумывая, поднялась к себе в комнату. Совсем недолго полистала журналы, которые привезла с собой, полюбовалась собой в зеркало и, скинув покрывало с кровати, с наслаждением забралась под одеяло. Зойка, успокоенная мыслью, что завтра вечером переговоры с Эдом, незаметно для себя, уснула.

       «Снилось ей, что проснулась она то ли от плача, то ли от слов произносимых печально и тягуче, что по-сути было одно и то же. Слов вначале не понимала, но по мере того, как уходил сон, стала различать слова и скрытый в них смысл. В какой-то момент она даже стала повторять слова, не произвольно, ей будто становилось от них легче. Со словами сердце покидали печали, прояснялся ум, хотя ничего особенного в них, доносившихся, неизвестно откуда, не было. «Милый, милый не уходи надолго, сердце девичье не забирай, мне разлука не в радость, без тебя одиноко и холодно, милый, любовью девичьей не играй. Я изранила ноженьки, выходя за околицу, и измучила глазоньки, вглядываясь вдаль. Нет тебя, душа милый тревожится, вдруг, на другую меня променял. Но, любовь растопит сомнения, верю, что где-то там далеко, ты грустишь обо мне и скоро вернёшься, без тебя мне, поверь, нелегко. Белым шёлком кровать застелю к нашей встрече, будет тёплый обед на печи. Ты вернёшься и, обнимая за плечи – поскорей о любви мне своей прошепчи. Я поверю, но Боже, старею от встречи до встречи,  милый, милый рядом будь, пока молода. Океаном стану, стану ветром беспечным, только останься со мной, пока молода»… Смешно, но от этих заунывных причитаний, Зойка не просыпаясь, уснула внутри сна. В нём ей всё было не знакомо, уютные улицы неизвестного города, утопающие в зелени, красивые люди, прогуливающиеся не спеша. Их неспешность передалась Зойке, как тогда с Эдом в Ростове она затеяла игру, пытаясь определить предназначение того или иного дома. Вечерние сумерки располагали к сказочным фантазиям, в одно мгновение всё вокруг преобразилось; в дома Зойка поселила волшебников и магов, по улице навстречу ей и, обгоняя её, порхали эльфы. Она радовалась, как ребёнок, то давая волю фантазии, то усмиряя её. Реальность, напрочь, перемешалась с образами, которые рисовало Зойкино воображение. Но, в один миг всё куда-то исчезло, она остановилась напротив парадного входа в двухэтажный дом. Ей, вдруг, показалось, что сейчас, из него должен выйти очень близкий человек. Она затаила дыхание, но чуда не произошло. Из парадного входа появилась старушка среднего роста, очень худая, с седыми волосами, у неё была королевская осанка, красивое для её возраста лицо, а было ей, наверное, за восемьдесят. Уверенным голосом она спросила  – «Вы кого-то ищете, деточка?» – Зойка оглянулась, не заметив никого вокруг, поняла, что обращаются к ней, отрицательно покачала головой. И тут же проговорила, что возникло ощущение – откроется дверь и из неё выйдет, кто-то очень близкий и дорогой. На что старушка сказала. «Нам часто, в предверии расставания с близкими людьми, мерещатся их образы. В ситуациях, в которых их попросту не могло быть. Хотя, кто знает, вдруг, я каким-то образом, через кого-то окажусь вам близким человеком. Ничего деточка нельзя предугадать». Обошла, оторопевшую Зойку и мелкими шажками пошла, отмерять, отведённые Богом вёрсты своей не простой жизни. Зойка была озадачена, сейчас, ей показалось, что старушка была ей, заочно, знакома. Но откуда, наверное, она была из рассказов Эда, вспомнив о нём, она улыбнулась и пошла дальше, знакомиться с городом. Зойка перестала фантазировать, теперь всё, что окружало её, приобрело реальные очертания, она теперь знала точно – это город из рассказов Эда. Пройдя сто метров, узнала театр, который описывал он. Следуя дальше, увидела здание с большими высокими окнами, поняла, что это библиотека, столь точны были описания Эда. Но, почему его нет рядом, почему? И, вдруг, поняла, что в знакомый по его рассказам город, она забрела, попрощаться. Ей, вдруг, стало грустно. Не хотелось уходить, город показался ей красивым и уютным, без ненужной суеты больших мегаполисов. Очертания домов стали таять, красивые люди исчезли, она вернулась из сна внутри сна. Вновь услышала заунывные причитания – «не покидай меня, пока молода…», грусть от плача усиливал ветер, завывая в кронах деревьев. Электрические провода ветер терзал, как гитарные струны, добавляя в грустную какофонию ночи, жёсткие гитарные пассы. Зойка брела, с непонятной обречённостью, остановилась, когда поняла, что неосознанно пришла на берег моря, где уже не слышались причитания. Шум бушующего моря, перекричал их, а мятущиеся волны разорвали в клочья, охватившую Зойку тоску. Огромная волна довершила её возвращение к бодрому настроению, разбившись о камень, окатила Зойку миллионом холодных брызг. От неожиданности она вскрикнула и проснулась». Ощупала себя, тело было сухим, но реалистичность сна, ещё ощущалась солоноватым привкусом морской воды на губах. Осознав, что это был сон, она улыбнулась каким-то своим мыслям и на этот раз уснула, без сновидений.

       Её разбудил осторожный стук, из-за двери послышался голос отца, он сказал, что пора вставать, замолчал и добавил – «к тебе пришли из милиции». Зойку охватила тревога – «а им то, что надо?». Она встала, привела себя в порядок, оделась и спустилась вниз. В зале сидели местный участковый и ещё один в штатском, она поздоровалась, участковый попросил, чтобы она присела – им необходимо задать ей несколько вопросов. Зойка кивнула и присела на краешек дивана. Тот, что в штатском представился, как оперуполномоченный из района Игорь Викторович Бахрин. Он спросил её – когда она последний раз видела Олега Кононыхина, – какого Кононыхина, – недоумевая, спросила Зойка, и вдруг, мелькнула мысль, что речь идёт об Олеге, который докучал ей последнее время. Только, сейчас, поняла, что не знала его фамилию. Ах, да, теперь ясно, о ком вы спрашиваете, и без сомнения сообщила, что виделась с ним вчера рано утром во время шторма у моря – она в шторм часто приходит на берег и наблюдает, вот и вчера под утро разыгралась непогода, и она оказалась у моря. Штатский спросил – о чём они беседовали? – Зойка ответила, что он молча сел рядом с ней, было слышно,  как он дрожал. За тем она встала и пошла к молу, она любила в шторм выходить на его край, а Олег остался, дожидаться её на берегу. Что-то ей подсказало не говорить о том, что Олег последовал за ней. Бахрин спросил, что было дальше – она пожала плечами и ответила, что когда покинула мол, ожидавший её на берегу Олег, обозвал её сумасшедшей, а она попросила его, не ходить за ней, отправилась домой. Больше она с ним не виделась. Участковый спросил, – а не насторожил ли её тот факт, что Олег больше не попадался ей на глаза? Зойка сказала – «Совершенно! Её беспокоят, другие мысли» – и многозначительно погладила живот. Бахрин спросил – Вы замужем? –  Нет – ответила она. Участковый дописал протокол, дал расписаться Зойке, а она попросила объяснить причину их прихода и вопросов заданных ей. Бахрин сообщил, что сегодня рано утром в метрах трёхстах от мола, выбросило тело Олега Кононыхина, следов насилия не обнаружено, по всей видимости, он утонул сам, только не понятно, как он оказался в воде, да ещё в одежде?! Они попрощались, а участковый у входа попросил её, пока, до выяснения обстоятельств не покидать посёлок. Зойка кивнула и, закрыв за ними дверь, прошла на кухню. Там, озадаченные визитом милиции, сидели мать и отец. В глубине дома скрипнула дверь, и через некоторое время на кухню вошёл дед. Зойка решила – «пока все в месте, объяснить ситуацию, поведать о том, что происходило в то раннее утро». Она не торопливо описала им всё, что происходило, но так же, как и милиции не рассказала, что Олег пошёл за нею на мол. Иван и Айна были поражены, не зная предыстории её отношений с Олегом, пребывали в недоумении и только дед воскликнул, что Бог «шельму метит». Его возглас только добавил тревоги, от чего мать заплакала, а отец начал теребить мочку уха, он делал так всегда, в сложных ситуациях, в моменты сильных переживаний. Понимая, что в таком состоянии их оставлять нельзя, Зойка рассказала им всё, что происходило с самой первой встречи с Олегом и до сегодняшнего утра. В конце убедительно попросила их, никому не говорить об этом, чтобы не дать повода для кривотолков и досужих вымыслов…

       В абсолютной тишине позавтракали, Зойка быстро собрала и помыла посуду и пошла в комнату к Надару. Дед листал вчерашние газеты, увидев её, снял очки и всем видом показал, что слушает её. Она попросила деда, чтобы он ни в коем случае, никому не говорил о своих снах,  люди не поймут, а милиция может по-своему истолковать их. Дед кивнул, пригласил Зойку, присесть рядом с ним, обнял её и проговорил, что всё будет хорошо – мы не навредим тебе, не беспокойся. Она поцеловала деда и пошла к себе в комнату, уяснив одно – Надар будет молчать, но внутри он был, как взведённая пружина, в любую минуту был готов броситься защищать её – свою любимую внучку. Это радовало Зойку и в тоже время, она понимала, что в таком состоянии, ему трудно будет не наломать дров – надо стараться держать его в стороне от происходящего, особенно от милиции.

       Зойка надела куртку, короткие сапожки, вышла во двор, день обещал быть солнечным. Она сказала отцу, который возился с машиной, что пойдёт прогуляться. Выйдя, она немного постояла у калитки, раздумывая, в какую сторону направиться. Ей надо было побыть одной, на море идти не хотелось, вдруг, там ещё не закончилась следственная суета. Единственный вариант отправиться на луг, где Аннушка пасла коров, так решила Зойка и не спеша пошла в сторону тёткиного дома. «Надо как-то разложить всё по полочкам, унять круговерть мыслей, ответить себе самой на кучу вопросов, которые метались в её голове» – рассуждая так, она не заметила, как оказалась у тёткиного дома. Что-то было ни так, во дворе недовольно мычали коровы, хотя в это время они уже должны были быть на лугу. Зойка толкнула калитку и увидела Аннушку, та сидела на лавочке под домом, не дожидаясь вопроса, тётушка сказала, что прихватило спину, а тут надо вести коров на луг. Зойка сказала, что сама отведёт их на луг – «всё равно собиралась туда, побродить в одиночестве». Открыла стойло, накинула на коров повода для привязи, взяла три кусочка хлеба, лежавшие на лавке, улыбнулась тётке, сказала, что на обратном пути зайдёт. Выгнав, коров на улицу, закрыла ворота и погнала их на луг.

       Коровы, соскучившись по пастбищу, шли бодренько, без обычных остановок. На луг добрались быстро, Зойка закрепила повода, к торчащим из земли кольям. Дала бурёнкам по кусочку хлеба, вызвав благодарное мычание, и направилась в не большой лесок на краю луга. Под ногами потрескивали упавшие ветки, пахло сыростью и грибами. Наверное, где-то под опавшей листвой ещё можно было, отыскать съедобные грибы, но Зойке было не до этого, пыталась унять, поселившуюся внутри дрожь. «Она не чувствовала себя виноватой в гибели Олега, но неясная тревога, охватившая её после беседы с участковым и туапсинским оперативником, не отпускала. А взбудораженный мозг, подбрасывал смутные догадки. Ей, вдруг, увиделось, что она разворачиваясь, не почувствовала, как толкнула Олега, но их тела не соприкасались. В том своём состоянии она бы почувствовала, – даже его дыхание было ей омерзительно.  Значит, предположение о том, что это она столкнула его в море, было безосновательным. Да, она слышала, что он что-то кричал ей в спину, но это не было криком о помощи. Хотя, только сейчас, она задумалась над теми обрывками слов или фраз, которые она услышала, уходя с мола. Но ничего тревожного, тем более мольбы о помощи она в них не находила. Её больше волновало другое, что говорить Эду, как объяснить, почему она не может приехать, наверное, придётся снова сослаться на болезнь деда. «Если бы знать, сколько продлится вся эта следственная волокита, если бы знать?» – подумала Зойка, а мысли её покатились дальше в попытке предугадать события. Но странно, она, вдруг, поняла, что мысли о будущем, кружившие раньше в её голове, вдруг, стали не доступны ей. Совместная жизнь с Эдом, которую рисовала её буйная фантазия, оказалась, под запретом. Как будто, кто-то закрыл на ключ дверь в их совместное будущее, давая понять, что события этого часа важнее и всё внимание надо уделить им.

       «Если бы ангел-хранитель всё время, сопровождающий Зойку, мог, рассказать о том, что увидел со стороны. Он бы мгновенно, развеял все её сомнения – Олег сам, когда она стала разворачиваться, интуитивно отпрянул в сторону, не рассчитал и стал терять равновесие. Ещё какое-то время ему удавалось балансировать, но увидев, что Зойка уже дошла до средины мола. Вдруг, испугался, а накатившая волна сильная и напористая, накрыв его с головой, отняла возможность ориентироваться в непроглядной тьме. Лишившись сил сопротивляться, он обречённо рухнул в чёрную бездну, бушующего моря. Только, оказавшись в воде, Олег стал кричать о помощи, понимая, что вряд ли может быть услышан. Ах, если бы ангелы могли говорить! Нет, скорее, если бы мы умели их слышать, многие события мы почувствовали и увидели по-другому и, наверное, смогли принять правильное решение но, увы».

       Зойка не понимала, почему они, почти, сразу пришли к ней. Ведь они с Олегом никогда не встречались на людях. Да и встречи, точнее, его домогания, он осуществлял в автобусе по пути в Ростов. О том, как он следил за ними в Ростове, как напугал её, тем более, никто не мог знать. Пришлось успокоиться мыслью, что деревня и есть деревня, здесь все и всё знают про всех.

       «И была совершенно права, первый раз участковый и оперативник зашли по чистой случайности. Соседка, живущая напротив Зойкиного дома, оказалась рядом с морем на шоссе. Увидев, суетящихся на пляже людей, подошла узнать, в чём дело. Она то и сообщила, что последнее время Олег часто заходил в дом, напротив, – «У соседей молодая дочь». Получив первую информацию, они и решили начать с опроса знакомой Олега, из «дома напротив». С этого момента, не договариваясь, стали между собой, называть Зойку – «девушкой из дома напротив». При первом опросе она совершенно не вызвала у них ни малейшего интереса, даже немного смутились, узнав, что она беременна. Решили её больше не беспокоить, не предполагая, что встретиться придётся не раз»…

 Вдруг, Зойка вспомнила тётушкины слова о том, что не надо было Надару, вмешиваться в ход событий. Тогда она запомнила её слова, но не придала им значения, вспоминая сейчас, неожиданно почувствовала, какой глубокий, потаённый смысл кроется за этими словами. Только сейчас задумалась, по какому сценарию могло всё пойти, если бы ей не пришлось возвращаться в посёлок из-за болезни деда. Её пронзила мысль о том, что об этом никто не мог знать – «Сон Надара, да, намекал на какие-то обстоятельства, но не более того. Сколько снов снится нам за всю жизнь и ведь мы не во всех видим знаки. Зачастую, наоборот, большинство знаков и намёков на какие-то обстоятельства упускаем, к утру, уже забывая сны, остаёмся, предупреждены на подсознательном уровне и только» – горькая тоска закралась Зойке в душу. Она стала размышлять о том, как могло всё происходить, останься она с Эдом в Ростове. «Когда она звонила домой, Олега уже не было в Ростове. После разговора с соседом он уехал в посёлок. Она с Эдом могла беспрепятственно ехать в Таганрог, ах, если бы знать, но «история не имеет сослагательного наклонения», ничего не вернуть. Учесть все обстоятельства никто не мог, тем более Надар, который совершенно не знал Эда. Зойка ещё тогда, когда дед рассказывал ей свой сон, подумала, что «её мальчик» из тех, кто может за себя постоять. «Что толку, сейчас, рассуждать об этом. Оставалась одна  надежда, что всё завершится быстро» – Зойка тихо вздохнула, потрогала рукой молодую берёзку и, не раздумывая, направилась к тётушке.

       Мысли не оставляли её ни на секунду, неожиданно, она заглянула в прошлое, пытаясь, отыскать причинно-следственную связь нынешних событий с её предшествующей жизнью. Вспомнила то, о чём давно забыла, о годах учёбы в Одессе, о первых чувствах, о мечтах, связанных с морем. Не считая, небольших нюансов, юность не вызывала угрызений совести, разочарований. Даже мелкие неприятности с позиции прожитого времени, казались, просто всплесками, которыми жизнь пыталась периодически, растормошить Зойку. Она не заметила, как подошла к дому Аннушки, повернула защёлку и вошла во двор. Не заметив, тётушки зашла в дом, разулась и прошла на кухню, где и нашла хозяйку, устроившуюся на широком топчане полулёжа. Повинуясь хозяйке, жестом указавшей на стул, Зойка присела. Заметив, что Аннушка намеревается встать, уговорила её не суетиться, не спеша пригубила, стоявший перед ней стакан молока, потом медленно, с наслаждением допила – молока вкусней, чем у тётушки она не встречала нигде. Даже хвалённое голландское молоко было жирным, но совершенно безвкусным, а тётушкино пахнущее разнотравьем предгорного луга, доставляло ей истинное удовольствие. Промокнув губы тыльной стороной ладони, блаженно улыбнулась, казалось, куда-то делись все заботы и тревоги, на какое-то мгновение Зойка опять почувствовала себя счастливой. Ненадолго, но всё-таки она успела понять, что счастье никуда не делось, оно с ней рядом. Всё будет хорошо.

       Ещё некоторое время помолчали, Зойка вздохнула и поведала Аннушке последние события. О попытке отыскать в прошлом, причину происходящего. Не дослушав, тётушка поднялась и присела, она потёрла ладонями щёки, лоб. Поправила волосы, как будто помогала сказанному проникнуть в её сознание. Мозг сопротивлялся, не желая, воспринимать эти мрачные события. Она на некоторое время замерла, казалось, тётушки, сейчас, нет рядом. Это её состояние длилось несколько минут. Аннушка, вдруг, подняла руки вверх, сомкнула ладони и накрыла ими голову будто, пыталась защититься от удара. Вздрогнула, разомкнула руки и твёрдым, не терпящим возражений взглядом, посмотрела на Зойку и стала говорить.

       «Какой смысл искать причину в прошлом, Бог не наказывает нас за ошибки, указывает на них, вразумляет не более того. Беда в том, что мы не умеем принимать всё так, как  есть. Желая, но, не понимая, как изменить ситуацию, вмешиваемся в ход событий, нарушаем естественное их течение, невольно толкаем себя на путь страданий и ненужных потерь. Как будто нам доставляют наслаждение страдания и муки, на которые обрекаем себя. Когда сказала, что Надару не надо было вмешиваться в происходящее, я понимала, что естественный путь, по которому направляются события, всегда короче и в какой-то мере понятней. У каждого человека свой ангел хранитель, он всегда рядом и готов защитить его. А, когда нарушается естественное течение и кто-то, не разумно, вмешивается в течение судьбы, даже ангелы перестают понимать, как можно помочь. В этой ситуации я могу посоветовать тебе только одно – не обманывать Эда, рассказывать ему всё, как есть. Милиция, в конечном счёте, тебе не страшна, я вижу, что ты не причастна к смерти Олега. Но ложь в отношениях с Эдом, может завести тебя так далеко, что вернуться назад уже, просто, не будет сил».   На этом Аннушка поднялась с топчана, достала из ящика кухонного стола мешочек и стала выкладывать на топчан круглую некрупную морскую гальку, туда, где примерно находится поясница, когда лежишь. Со словами, что надо поправить спину, осторожно легла на топчан и закрыла глаза. Зойка встала, сказала, что вечером зайдёт, чтобы забрать коров с луга, пожелала выздоравливать и отправилась домой.  

       Она шла на автопилоте. После того, как тётушка разложила ей всё по полочкам, всё стало до боли ясным и понятным. Но, к сожалению, изменить уже было ничего нельзя, теперь надо постараться до конца не загнать себя в угол, непродуманными поступками. Нужно, просто, отпустить ситуацию. Но как? Этого, как раз Зойка и не знала. Она сказала себе, что всё будет понятно после переговоров с Эдом, определив новый рубеж, чуть успокоилась. Хотя, успокоение было относительным, не ясность ситуации мутными сомнениями тревожила душу. Ей не хотелось идти домой, глубоко вдыхая хрустальный, осенний воздух, чувствовала, как наполняется жизненной энергией, которая, сейчас, ей была так необходима. Она решила ещё чуть-чуть побродить по знакомым   улочкам детства… 

       Домой Зойка вернулась в два часа дня, родители и дед сидели за столом на кухне, обедали, мирно беседуя. Она прошла в ванную, помыла руки и, чувствуя, что не шуточно проголодалась, присоединилась к ним. Зойка хотела сама похозяйничать, но мать жестом остановила её, велела ей присаживаться. А сама встала, чтобы налить ей борща, запах которого разносился по всей округе. Зойка любила матушкину стряпню, всё, что та готовила, было вкусным, сдобрено приправами, которые матушка готовила сама и главное – любое блюдо было лёгким и не оставляло ощущение тяжести. Добавив в борщ ложку сметаны, поставила тарелку на стол перед своей, давно выросшей девочкой и негромко вздохнула, и вернулась за стол. Перемешивая сметану, Зойка с наслаждением вдыхала аромат, который исходил от борща и, зажмурив глаза, отправила в рот первую ложку. «Ах, как порой маленькие, простые земные радости, могут, пусть ненадолго, заслонить печали, тревожащие душу» – она даже улыбнулась этим своим мыслям. И уже ни на что, не отвлекаясь, занялась борщом.  Мать любила смотреть, как Зойка ест, в этот момент у неё почему-то пропадало беспокойство, по поводу дочкиных проделок, школьных конфликтов, её, иногда, мальчишеских выходок. В этот момент она, вдруг, начинала понимать, что всё у Зойки будет хорошо. Вот и сейчас, возникло это успокоение – у её девочки всё будет хорошо, по-другому и быть, не может. Доев борщ, Зойка отказалась от второго, чуть-чуть ещё посидела за столом, поддерживая непринуждённую беседу, ни о чём. Поблагодарила матушку, пожелала приятного аппетита и отправилась в свою комнату.  

       Неожиданно, на неё навалилась усталость, события этого утра отняли много сил, да и прогулка  по посёлку уже далась не так легко, как обычно. Гуляя, Зойка то и дело оглядывалась, вдруг, где-то рядом окажется скамеечка, лавочка, на которой можно будет передохнуть. Да, и непрекращающийся поток мыслей в голове, изрядно, измотал её. Она разделась, накинула свой любимый халатик и, откинув одеяло, не раздумывая, забралась на кровать. Легла, натянула одеяло до самого подбородка. Сладко потянулась и без обычных, предваряющих сон прелюдий, заснула.

       «Ах, этот чарующий лес, порхающие на полянке среди цветов и травы эльфы. Зойке, казалось, что, если ей удастся, заглянуть ненадолго в лес, откроется некая тайна. Но, увы. В этот раз ей не удалось приблизиться и к лугу, что-то не пускало Зойку туда. Эльфы порхали, не замечая её. Светило солнышко, но возникло ощущение, что всё это не для неё. Пришла спасительная мысль и, собиравшиеся было, скатиться слёзы грусти, остановленные этой мыслью, не пролились. А рассыпались маленькими бриллиантами на ресницах. Их блеск, сливаясь с радостным светом надежды в глазах Зойки, добавил в её образ божественной красоты. Наблюдая во сне, за собой со стороны, она на какое-то мгновение не узнала себя, залюбовалась, увиденным образом. Подчиняясь, Зойкиной мысли, сон перенёс её к морю, она с наслаждением вдохнула морской воздух и, облегчённо вздохнув, опустилась на отполированное временем бревно – своё любимое пристанище. «Вот бы наяву так легко и быстро перемещаться от места к месту» – подумала Зойка радостно, подставляя лицо утренним, нежным солнечным лучам. Неожиданно, сон перенёс её к дому, где они с Эдом снимали квартиру. Она прошла в калитку и попала в мало ухоженный, засыпанный, опавшими листьями уютный дворик с его беседкой, покосившимся, но совершенно безопасным колодцем,  лавочками, с причудливыми арками увитыми лозой дикого винограда. Этакое сюрреалистическое полотно, вдохновенно созданное автором. Но в каждом штрихе этого полотна чувствовалось, что-то родное и близкое. Зойка почувствовала, как по щеке скатилась не прошеная слеза». Грусть, вдруг, начинавшая, овладевать ею, осталась там во сне, а сон, как это бывает со всеми снами, исчез, оставив лёгкое разочарование. Она проснулась, посмотрела на часы, было начало пятого. Пора было забирать с луга коров на вечернюю дойку. Она быстро оделась, привела себя в порядок. Спустилась на кухню и, отрезав три внушительных куска хлеба, решив не заходить к тетушке, отправилась на луг. Было солнечно, оставшуюся после сна грусть, развеял холодный осенний ветерок. Зойка шла бодрым шагом, улыбнулась своей мысли, – что в городе, наверное, так никто не ходит – одолеваемая подобными глупостями, подхихикивая над собой, она не заметила, как пришла на луг. Коровы приветственно замычали. Первой Зойка распутала «Дайку», наградив, припасённым хлебом, затем дошла очередь и для двух других. Когда приблизились к тетушкиному дому, коровы радостно замычали. Ворота натужно заскрипев, отворились. Тётушка их встречала своей обычной, мягкой улыбкой. Вручив Аннушке повода, она чмокнула её в щёку, шепнув, что спешит на переговоры и быстро покинула двор. На душе было легко и спокойно, как обычно бывает после завершённого дела. Зойка спешила на свидание с Эдом, а как иначе, после этих вынужденных дней разлуки, короткий разговор по телефону, казался, долгожданным свиданием.

       Домой она поспела к ужину, поели, мирно беседуя. Разговор ни о чём окончательно расслабил её, стала, подкрадываться лёгкая дрёма – звонок с телефонной станции прозвучал резко и неожиданно. Она прошла в зал, где находился телефон, сняла трубку, услышала – с вами будут говорить – и в трубке раздался голос Эда. В эту секунду она пережила миллион состояний, как не готовилась она к этому свиданию по телефону, как бы не представляла себе его первые секунды – всё произошло совсем не так. Зойка физически ощутила присутствие Эда в комнате – её мальчик будоражил воображение даже на таком расстоянии – ей, показалось, что его голос обнимает её, она, отвечая ласке, уютно повела плечами – говорить ни о чём плохом не хотелось. Казалось бы, произнесена одна фраза – «Здравствуй, любимая!», –  а её унесло в заоблачные дали. Взяв себя в руки, она каким-то неземным голосом произнесла – «Здравствуй, милый Эд!» – и почувствовала в своём сердце трепетную дрожь. Первых слов она, почти, не слышала – растворилась в своих ощущениях, – когда пришла в себя, поняла, что безудержно врёт ему. Говорила торопясь, будто боялась, что не успеет – всё хорошо, дед пошёл на поправку, через неделю выпишут – и, вдруг, испуганно остановилась. На другом конце провода была тишина – её мальчик молчал, дура, она же знала, что он чувствует малейшую фальшь, – но, Зойку уже несло, она опять сыпала словами. Остановилась, когда услышала его голос и похолодела, её испугали ни слова, они то, как раз были в такой ситуации правильные – он желал деду выздоровления, говорил, что соскучился и ждёт. Её испугала, звучавшая в них жёсткость. Он замолчал, она хотела сказать, что всё будет хорошо, но осеклась, – Эд всегда говорил, что, как только произносят эту фразу, предполагают, что всё уже точно не будет хорошо. И тут он добавил к своим словам, что, если ничего не изменится, он сам приедет к ней –  соскучился! В трубке раздался женский голос – вызываемый вами абонент, завершил разговор – и гудки. Она так и осталась сидеть на диване с трубкой, издающей короткие, рвущие сердце сигналы…

       Не понятная возня в прихожей вывела её из оцепенения, Зойка пошла, посмотреть, что происходит, увидела отца выходящего во двор. Мать сказала ей, что кто-то стучал в калитку – интересно, кто бы это мог быть?! Вернулся отец, передал Зойке узенький листочек – это была повестка, её вызывали завтра для дачи показаний по делу Олега Кононыхина. Крохотный листочек, а тревога, исходящая от него была не шуточной. Она оставила его в прихожей на тумбочке и быстро поднялась к себе в комнату. Возникло ощущение, что от всего этого уже никуда не спрятаться, надо терпеливо прожить эту ситуацию. Чтобы не дать, разыграться фантазии воспалённого ума, Зойка быстро разделась и юркнула в кровать. Пытаясь, унять болезненный озноб, натянула одеяло до самого подбородка и закрыла глаза. Какое-то время ни она, ни ребёнок не могли успокоиться, но затем ей удалось, унять дрожь, затих и малыш. Она лежала, изучая потолок, казалось, вот-вот мелькнёт спасительная мысль и удастся, за неё ухватиться. Но усталость от навалившихся событий оказалась сильней. Сон навалился неожиданно, спасая её от бесполезных терзаний, уводя в совершенно другой мир, растворяя в себе реальность…

       «Зойка с удовольствием  разглядывала свою каюту, как уж она тут оказалась не понятно. Это был её первый пароход, на который она пришла после одесского училища. Ей повезло, приняли не стажёром, не помощником повара, а сразу старшим поваром, то ли сыграли роль характеристики из училища, то ли дефицит поваров. Ах, как грели эти воспоминания. Каюта, её каюта она с первого дня полюбила её простой уют, заботливой рукой добавила некоторые штрихи в небогатое убранство и равнодушное помещение для отдыха персонала, превратилось в уютную девичью светёлку. Ни разу ещё в своих снах она не видела своё первое судно. Ей всё было здесь знакомо, настораживало, что на пути ей никто не повстречался – «Наверное, обедают» – подумала Зойка. Не раздумывая, поднялась на палубу, где находилась столовая, но и там никого не было. Её начал бить озноб, тревожный холод пустоты проник во все части тела. Она развернулась и пошла –  может быть, кто-то есть в каютах комсостава, собственно, её интересовал старпом. Подойдя к двери, услышала не понятный шум, ей показалось, что слышит знакомый голос. Смело отворила дверь и сделала шаг, только в последний момент поняла, что под ногами нет пола, но было поздно, она уже падала вниз. От страха все мысли исчезли, казалось, падение будет продолжаться вечно, но вот только её прошедшая жизнь, в последние секунды не мелькала быстро перед глазами, а испуг сменила апатия» – Зойка проснулась. Вырванная, так неожиданно, из падения, она присела на кровати, пытаясь, понять, где она, что с ней происходит. Увидев, очертания своей комнаты, успокоилась, легла, сладко потянулась и уснула. Сон снова вернул её в падение – «Но, падая, она теперь могла рассуждать. Вдруг, вернулись сомнения прошлых лет, когда так неожиданно завершились отношения со старшим помощником капитана. После недели страданий она с удивлением поняла, что не была влюблена. Была, возникшая страсть, влюблённость, но никак не любовь. Ей вскружил голову внешний антураж – седина, форма, которая была у старпома всегда выглажена, с ней он не расставался ни в будни, ни в праздники. Он знал, что форма сидит на нём безупречно. Хотя странно, в обычных судовых буднях и комсостав, и рядовые члены экипажа старались облачаться, во что-либо удобное. Это уже много позже, она поняла – это скорее было качество со знаком минус – таким путём он пытался выделиться среди всех. Хотя, как известно внешний антураж ещё мало кому приносил дивиденды в виде безоговорочного уважения, в жизни людей всё больше ценили по поступкам. Только такой не смышлёной девчонке, какой была тогда Зойка, внешний блеск мог затмить всё остальное. Она, не раздумывая бросилась в этот блеск, отметая сомнения, давая недостаткам статус достоинств. Хотя от некоторых его качеств, по мере того, как узнавала его лучше, её коробило. При расставании её догадки подтвердились, он презирал всех, любил только себя и то, придуманного самим собой. Глубокого анализа своих человеческих качеств он не позволял даже себе. Когда-то, сделав попытку соотнести своё внутреннее «Я» с общепринятыми принципами совести и морали, с общечеловеческими ценностями. Понял, что всё это не для него и стал руководствоваться одному ему известными принципами, искусно маскируя свои действия под вполне пристойные поступки. Вдруг, Зойку, как будто обдало жаром, она добралась до самого нехорошего места в этой истории. Когда произошла замена экипажа, и судно отправилось в рейс, она поняла, что беременна. Всё это с Зойкой было впервые, первая любовь, первый мужчина и, как следствие не искушённости, неожиданная беременность. Что делать? Доктор на судне числился номинально, он, даже перематывая порезанный палец, старался реже смотреть на рану так, как боялся вида крови. На свой страх и риск пошла за советом к буфетчице капитана. На удивление, эта на вид совершенно неприступная, суровая женщина отнеслась к Зойке сочувственно. Они вместе попытались, установить примерный срок беременности, и началась серия муторных процедур. Зойка пила отвары, которые ей готовила Софья, так звали буфетчицу, принимала горячие ванны, всё это сопровождалось болью внизу живота, тянущей болью в пояснице. Даже на камбузе Зойка не снимала вязаный платок с поясницы, без него её начинал бить озноб, возникало ощущение, что вот-вот потеряет сознание. На второй или третий день мучений, стоя на камбузе, она почувствовала, что боль опустилась в самый низ живота. Она, не раздумывая, поспешила прочь, на ходу, дав распоряжения помощнику. Дальше всё было, как страшный сон. Зойке, показалось, что из неё вынимают душу. Стоя под струями воды, она рыдала от боли, её рвало. В какой-то момент она почувствовала, что всё закончилось. Из последних сил она всё замыла, добрела до каюты, переоделась, на автопилоте добралась до камбуза. Сказала своему помощнику, что приболела и попросила, ужин накрывать без неё. Как вернулась в каюту, она не помнила, без сил упала на кровать, провалившись в небытие. Прикосновение чьей-то холодной руки ко лбу, вернуло её к действительности, Зойка горько вздохнула. Софья прошептала ей, чтобы и не думала шевелиться, так, как сейчас, ей нужен покой. Потом сказала, что ненадолго включит свет, надо её осмотреть. Удовлетворённая осмотром, укрыла Зойку одеялом, сказала, что всё будет хорошо, бормоча под нос, что-то типа –  лишь бы всё вышло до конца – удалилась, выключив свет. А Зойка снова провалилась в небытие, не расслышав бормотание Софьи.

       Все эти события до мельчайших подробностей Зойка запомнила на всю жизнь. Запомнила всё, что творилось внутри – тяжесть на сердце, муки совести. Как бы не старалась Софья успокоить её, что это ещё не полноценная жизнь, что в силу обстоятельств женщинам приходиться прибегать к таким шагам. Но Зойка понимала, что никакие обстоятельства не могут быть выше законов природы. Предназначение женщины не дать прерваться жизни на земле, деторождение вот смысл существования женщины, её божественная суть. Да, можно думать, что пока не зародилась новая душа, ничего страшного не происходит – это заблуждение. Частичка твоей души, вырванная по-живому, саднит и кровоточит ещё долгое время. За эти несколько дней Зойка повзрослела. То, что до этого она не понимала, вдруг, открылось ей, как откровение свыше. 

       «На последнем курсе в училище по рукам ходила книга «Легенды Востока», авторы под видом сказок и легенд, знакомили читателей с основными религиями, философиями  востока. В книге всё вызывало интерес, но в такой же степени было и непонятным. Завораживало упоминание о переселение душ, но слабо укладывалось в юных умах. Почему-то запомнилась ей мысль о том, что на небе решают, какому ребёнку, в какой семье родиться. Зойка тогда подумала, что, наверное, и душу новому ребёнку готовят заранее…». А сейчас, лёжа с закрытыми глазами, пыталась понять, – «Куда деваются эти души, когда предназначенное им тело убито. Скорее всего, становятся бесприютными, как и души самоубийц». От этих мыслей становилось только тяжелее, но она ничего не могла с собой поделать. «Эту боль надо пережить и сохранить в потаённом месте, доставать иногда, как напоминание, чтобы больше не допустить такой беды» – это была своего рода клятва и надо сказать Зойка не нарушила её, переживать такую трагедию ещё раз, ей не пришлось». 

       Неожиданно, падение прекратилось, она почувствовала, как провалилась во что-то мягкое и душистое. Она увидела, что упала в огромный стог сена. Судно, каюта старпома, падение, жуткие воспоминания, вновь, пережитая боль. И, вдруг, стог душистого сена – «К чему бы всё это» – подумала Зойка и проснулась. На этот раз она помнила весь сон до мельчайших подробностей. Не открывая глаз, подумала о том, что судьба благосклонна к ней. Что Бог, преподав урок, наградил её, предоставив возможность зачать в любви. Сделав её самой счастливой женщиной на земле. У неё возникло ощущение, что ребёнок в унисон этих мыслей сладко потянулся, вслед этим ощущениям Зойка тоже потянулась и беззаботно уснула.

       Пробуждение было светлым и радостным. Сон, растревожив воспоминания, добавил что-то новое в её понимание происходящего, расставил приоритеты. – «Главная ценность  – ребёнок, и нет ничего важней. Все эти недомолвки исчезнут, когда всё закончится. А, сейчас, надо постараться, чтобы происходящее, никак не отразилось на ребёнке» – так думала Зойка, выбираясь из уютной люльки, накидывая халатик. С наслаждением приняла душ и отправилась на кухню, где уже собралась вся семья. Говорили видно о Зойке, потому что сразу все замолкли. Отвечая, на обращённые к ней взгляды, она сообщила, что позавтракав, отправится к участковому. Всё остальное время ели молча, первым закончил завтрак отец, поблагодарил матушку и вышел из-за стола. Мать вышла проводить его, тот собирался с утра, ехать в Туапсе. Хотел, было, взять с собой Зойку, но визит участкового спутал все карты. Та, оставшись на кухне с дедом, видя тревогу в его глазах, попыталась успокоить, сказала, что всё будет хорошо. Надар согласно кивнул, а в след сказал – «Кто мог знать, что так всё повернётся, всё было зря»… Зойка встала, обняла деда, поцеловала в бритую щёку, прошептала, что от судьбы никуда не денешься, и отправилась к себе в комнату, переодеваться.

       В опорном пункте, где находился участковый, было чистенько, на окошках занавесочки, небольшой письменный стол, несколько стульев, сейф, графин с водой, два гранённых стакана. Погибающий на окне, неприглядного вида цветок, хотя, может он так и должен выглядеть, для устрашения посетителей. Ещё Зойка заметила, лежавшие на открытой полке счёты, интересно – Зачем? И сама же себе ответила – Наверное, чтобы подсчитать всех нарушителей закона. Всё это она успела додумать, пока, участковый заполнял, какой-то документ. Когда он поднял голову от бумаг, она уже была, готова серьёзно отвечать на его вопросы. Но участковый почему-то медлил, по его озабоченному лицу, она поняла, что он ждёт ещё кого-то – «Ах, да – Бахрин, о нём-то она, совсем, забыла». Вспомнив о нём, Зойка беспричинно почувствовала тревогу.

       Стандартную процедуру – фамилия, имя, отчество, место прописки, семейное положение, место работы – участковый начал сам, никаких предостерегающих ноток в его голосе не было, и Зойка немного успокоилась. Когда закончили, возникла пауза, но ненадолго дверь отворилась и в помещение с таинственной улыбкой, вошёл следователь из Туапсе. Он проводил осмотр комнаты Олега в доме родителей, где тот проживал, приехав в отпуск. Он с  видом победителя бросил на стол толстую общую тетрадь коричневого цвета и, обращаясь к Зойке, сказал, что пора во всём признаваться. Она недоумённо посмотрела на следователя, пожав плечами, промолвила, что ей совершенно не в чем признаваться, и совесть её чиста. Участковый в это время бегло пролистывал тетрадь, иногда, останавливаясь, вчитывался и неожиданно воскликнул – «Да, он же маньяк!». Следователь хотел удержать его от этого возгласа, но не успел. «Господи, неужели этот сумасшедший вёл дневник, даже страшно представить, что он мог там написать со своим больным воображением. Хорошо, что он не знал не имени Эда, никаких других подробностей» – подумала Зойка, и чуть успокоилась. Для себя решила, слушать внимательно, ничего не комментировать, на вопросы не отвечать. Следователь попросил её подождать в коридоре. Через пару минут участковый пригласил её в кабинет, а Бахрин сообщил, что в силу открывшихся обстоятельств, допрос переносится на завтра, вручил ей новую повестку и заставил расписаться. Занятая своими мыслями, она машинально поставила подпись и вышла из кабинета. Мозг лихорадочно пытался определить информацию, которой владел Олег, но с её стороны она точно знала – никакой информации не исходило. Теперь бы понять, что говорила матушка соседкам да кумушкам-подружкам, вот этими рассказами вполне мог воспользоваться владелец дневника. Она, не сознавая того, брела к своему пристанищу на море, машинально остановилась у шоссе, перешла на другую сторону и только, оказавшись у бревна, осознала, где находится. Устало опустилась на отполированный ствол, закрыла глаза. Сколько прошло времени, она не знала, из забытья её вывел голос следователя, Бахрин с назидательными нотками в голосе проговорил – «Преступники бывают разные – одни не возвращаются на место преступления, другие наоборот приходят, восстановить и насладиться картиной, совершённого преступления. Вы, по всей видимости, относитесь ко второй категории?!». Зойка даже не удосужила его взглядом, легко поднялась с бревна и молча отправилась в сторону дома. У неё возникло ощущение, что на смену одному маньяку, пришёл другой – «Что это за наваждение такое?» – про себя воскликнула Зойка, открывая калитку. Она обрадовалась, увидев во дворе машину отца, вошла в дом, на немой вопрос в глазах домочадцев, ответила, что допрос перенесли на завтра. Попросила отца взять её с собой, чему тот искренне обрадовался. Переоделась, чуть поправила макияж, села в машину и они с отцом, не мешкая выехали со двора. По пути она, не торопясь, всё рассказала отцу. Он, помолчав, сказал, что, наверное, возникнет необходимость в адвокате. Она замотала головой, но отец голосом, не терпящим возражений, сказал, что дело приобретает нехороший оборот и без адвоката не обойтись. До Туапсе ехали молча. Отец припарковался в центре, выдал Зойке денег, невзирая на её протест, и предложил ей пару-тройку часиков побродить по городу, а он пока уладит свои дела. Она обрадовалась такой возможности, а отец, дав ей, вторые ключи от машины, отправился по делам.

       Зойка любила этот город, в те месяцы, когда в нём не было курортной суеты, которую создавали бесчисленные отдыхающие. Она, не задумываясь, направилась в сторону морского вокзала в надежде, что у причала стоит, какой-нибудь круизный лайнер и ей удастся им полюбоваться. В детстве они с отцом, обнаружив у причала красивое пассажирское судно, долго бродили по набережной, она задавала отцу массу вопросов. На какие он мог, отвечал, но, не будучи человеком морской профессии на многие не знал ответа. А однажды, когда от Зойкиных вопросов стало не в моготу. Поднялся с ней по высоченному трапу и обратился к вахтенному матросу – «Кто бы мог ответить ребёнку на его вопросы?». Вахтенный уже было собрался отправить их на берег, когда вмещался мужчина в форменной фуражке с кокардой. Погоны и золотом расшитые рукава, говорили о его принадлежности к командирскому составу. Форма была кипельно белая и идеально выглажена. Зойка, не имея представление о судовой иерархии, подумала, что это капитан, даже немного испугалась. А он, не сомневаясь, взял её за руку, предлагая отцу, следовать за ними. Это было не забываемое путешествие по лайнеру. Потом ей долго снились белые пароходы, красивые люди в белой форме, а в сердце поселилась тайная мечта о море, ещё призрачная, не сформировавшаяся, но манящая в неизведанные дали…

       Зойка обомлела, не поверила своим глазам, когда в конце аллеи, по которой она приближалась к пассажирскому причалу, за большим каштаном, неожиданно, возник огромных размеров, но удивительно изящный пассажирский теплоход. Она на секунду застыла, а потом, не раздумывая направилась к нему, хотелось прочитать название и поближе рассмотреть этого океанского красавца. Это был круизный лайнер «Шота Руставели», он поражал воображение своими размерами, но больше всего завораживала в нём Зойку особенная, просоленная морями и океанами мужская красота. Мужественность и силу характера выдавали чётко очерченные скулы и упрямый, имеющий безупречные очертания, устремлённый в будущее нос. Зойка почувствовала, что голова начинает кружиться от того, что постоянно поднята вверх. Она перестала рассматривать лайнер и взглядом поискала, куда присесть, оказалось, что стоит у самой, что ни на есть раз удобной лавочки. Она, не раздумывая опустилась на неё, радостно вздохнула и продолжила рассматривать судно. Недалеко от лавочки находился трап, по которому то спускались, то поднимались пассажиры лайнера. У трапа Зойка заметила трёх человек – один был в форме, безупречно сидящей на нём, женщина, обнимавшая мужчину одетого в вязаный свитер и джинсы, они о чём-то живо беседовали. Непонятная сила подняла Зойку с лавочки и направила в их сторону. Когда осталось сделать не более пяти шагов, она узнала, кто это. Ноги стали ватными, всё тело сковала, невесть от куда, взявшаяся робость, сердце провалилось в тар-тара-ры. Только миновав их, она пришла в себя. Внутри возникли неизведанные до этого момента чувства. Некое ощущение прикосновения к чему-то сверхъестественному, почти, божественному. И в тоже время было во всём этом что-то низменное, рабское. Зойка ощутила в себе непреодолимое желание пасть ниц. От этого в противовес радости внутри возникла брезгливость к самой себе – вот никогда не думала, что готова будет грохнуться на колени перед незнакомыми людьми, о которых, что-то слышала, где-то читала, видела фото, не более того. По мере удаления от морского вокзала, она избавилась от всех этих, неожиданно, возникших ощущений.  Могла спокойно рассуждать, хотя по мере удаления от места встречи её всё больше терзали сомнения – «а было ли это на самом деле?».

       «В людях, стоящих у трапа т/х «Шота Руставели», Зойка узнала Владимира Высоцкого и Марину Влади. На первом судне, где она начинала свой трудовой путь, второй механик увлекался биографией Высоцкого, его песнями. Выискивал всевозможные факты из его жизни и, конечно, несметное количество фотографий прилагалось к журналам, к вырезкам из газет, к рукописным записям, произведённым хозяином этих сокровищ. По статьям и фотографиям из журналов, что давал ей читать второй механик, она узнала и человека в форме – это был легендарный капитан Александр Николаевич Назаренко. Зойка с первого раза почему-то запомнила его имя и фамилию, несколько раз перечитывала статьи о нём. Морская удача всегда сопутствовала ему, человеку смелому, по-своему даже дерзкому, осмелившемуся спорить с неукротимой стихией и не раз побеждавшему её. Фотографии не передавали его особой морской стати, а сейчас увидев его в живую, она испытала благоговейное чувство. Копна непослушных чёрных волос с проседью сама распадалась на пробор, скуластое лицо, тонкая, упрямая линия носа. Цвет глаз было невозможно разглядеть с этого расстояния, но была в его взгляде некая жёсткость, проглядывавшаяся даже через обаятельную улыбку. С Высоцким и Мариной Влади его связывала давняя дружба, об этом Зойка тоже прочитала в журналах. В то время, чтобы дружить с Высоцким, нужна была определённая смелость. Но А. Н. Назаренко был отважный человек – человек «легенда», так считала она, да, что там она – это было явным для всех. Вот так вот, неожиданно, жизнь подстроила ей встречу с человеком, читая статьи, о котором вдохновлялась, начинала ощущать готовность к великим свершениям, хотя, понимала, что наша каждодневная жизнь и есть подвиг, что в каждодневной суете проверяется выносливость и характер каждого». Так думала и рассуждала Зойка, удаляясь от места встречи, всё больше убеждаясь, что всё это ей привиделось, просто, пошалила разыгравшаяся фантазия, с ней бывало такое…  

       Она продолжила бесцельное шатание по городу, устав, решила вернуться к машине и уже там дожидаться отца, впрочем, отец подошёл одновременно с ней, чему Зойка очень обрадовалась. Пока выезжали из города оба молчали, на трассе первой заговорила она, говорила быстро, захлёбываясь, будто боялась не успеть, всё рассказать – отец слушал, иногда, мотал головой. Когда Зойка закончила, он выдержал паузу и проговорил -  «бывает же такое?!». Не было в его голосе ни сомнения, ни восхищения, фраза прозвучала обыденно и равнодушно, подкрепив сомнения, что это плод её разыгравшегося воображения. Хоть радость, от  равнодушия отца чуть-чуть померкла, но оно не могло испортить возвышенного настроения Зойки, она была довольна этой поездкой. Последнее время на её долю выпадало мало радостных событий, поэтому, сейчас, она позволила себе купаться в положительных эмоциях. Всё хорошо. Какое-то время ехали молча, стараясь, не выдать волнения в голосе заговорил отец, что-то сказал о своих делах, о том, что всё успел сделать и даже побывал у адвоката. И выдержав паузу, передал всё, что сообщил адвокат – «По его мнению, дело плёвое, но вот обнаружение дневника и то, что поручено его вести Бахрину, настораживает – молодой амбициозный следователь, который всеми правдами и неправдами добивался признания от совершенно не виновных людей. Но и в этом во всём он не видит особенных сложностей. Единственное попросил, что когда её будут допрашивать в посёлке, ничего не говорить следователю, не комментировать дневник. А, когда вызовут на допрос в Туапсе, тут уже вмешается он». Дальше ехали молча, каждый думая о своём, иногда, перебрасывались ничего не значащими фразами…

       Когда приехали домой, Зойку уже ждала повестка, завтра в 9.00 явиться в участок. Она совершенно спокойно отреагировала на неё, сейчас, её больше беспокоила мысль, что надо позвонить Эду, успокоить его и, может быть, попросить, чтобы он приехал. Она набрала номер междугородной телефонной станции и заказала переговоры на завтра на восемь вечера. Положив трубку, Зойка вздохнула с облегчением и отправилась на кухню, где уже вся семья приступила к ужину. Ели молча, без обычных разговоров о делах домашних, только в конце отец проговорил, что съездил удачно, всё успел сделать и первым поднялся из-за стола. Зойка помогла матери разобраться с посудой и поднялась к себе в комнату. Полистала журналы, привезённые из Риги, просмотр своих детских фотографий, добавил радостных ноток в настроение. Малыш все эти дни вёл себя спокойно, словно знал, что ей и так хватает забот, и безрадостных хлопот перемешанных с непредвиденными событиями и горечью незаслуженных обвинений. Он лишь иногда осторожно толкал пяточками её в живот, как бы сообщая – я тут! Зойка взяла махровый халатик и отправилась в ванную. Стоя под струями тёплой воды, аккуратно поглаживала живот, осторожно касалась, заметно, увеличившейся груди. Вдруг, почувствовала щемящую тоску по ласкам Эда, по его нежным рукам. Трепетная дрожь на секунду прошла по всему телу, чтобы прийти в себя она сделала воду прохладной. Чем вернула себя к действительности, выбравшись из лабиринта плотских желаний. Выключила душ, накинула халатик и вернулась к себе в комнату. Сняла с кровати покрывало и, не раздумывая, скинув халатик, залезла под одеяло. Снова промелькнула грустная мысль, что, явно, рядом не хватает Эда. Вздохнула, понимая, что сейчас, это не возможно, положила руки на живот. Почувствовав нежное прикосновение к ладоням, пяточек малыша, погладила в ответ на неожиданную ласку, успокоилась, почувствовала умиротворённость. Ещё чуть-чуть полежала с включённым ночником, лежала просто так, ни о чём не думая, закрыв глаза, ей было уютно и хорошо. Её ребёнок, находясь в утробе матери, уже сейчас, был опорой и надеждой на светлое будущее. На этой радостной ноте выключила ночник и через мгновение оказалась во власти сна. Ночь была беспокойная, Зойка просыпалась несколько раз, ей что-то снилось, но утром она не смогла вспомнить ни одного сна. Ночь всё забрала с собой, оставив на душе тревогу. Вчерашняя уверенность сменилась сомнениями, внутри поселилась, какая-то неприятная дрожь. Она, в который раз проследила цепь событий – «Если бы всё вернуть назад, она из Риги сразу поехала бы к Эду, тогда всё бы пошло по-другому». «Мне вернуться бы в лето, но знаю нельзя…» – она вдруг вспомнила слова из песни, в походе у костра её пел незнакомый парень, оказывается, некоторые слова сохранились в памяти. С той разницей, что Зойке нельзя вернуться назад в прошлое, хотя, и в песне лето – это тоже прошлое, возврат в которое не возможен. Позавтракав на скорую руку, она оделась и вышла на улицу, впереди у неё ещё был целый час, но она намерено ушла из дома, решив побродить в одиночестве. Ей не хотелось ловить сочувственные взгляды родственников, они не добавляли оптимизма, запас которого у неё самой был не велик. Звенящий, морозный воздух взбодрил её, всё вокруг было покрыто инеем, мир вокруг сразу преобразился, стал хрустально-радостным. Крохотные хрусталики инея серебрились в лучах восходящего солнца, было ощущение сказки и волшебства. Зойка ещё немного побродила по улочкам и направилась в участок. Теперь она готова была выдержать предстоящую экзекуцию, так про себя она окрестила допрос. Не заметила, как оказалась у двери опорного пункта, смело открыла её и вошла. Бахрин и участковый были уже на месте…

Зойка сказала – «Здравствуйте!» – участковый кивнул и мягко улыбнулся, Бахрин никак не прореагировал, только указал место, куда ей сесть. Возникла пауза, а затем закрутилась карусель вопросов, зачитывание мест из дневника, затем опять вопросы. Бахрин всё время пытался заставить признаться, говорил – «Убийство по неосторожности – это  максимум, который ей смогут предъявить» – Зойка молчала. Только в самом начале допроса после зачитывания очередной выдержки из его дневника, она промолвила – «А он, точно, маньяк!» – больше она не сказала ни слова за весь допрос. После этих слов она приказала себе не вникать в смысл происходящего и окунулась в воспоминания, мысленно покинув казённый кабинет. Она путешествовала по прошлому, на секунду заглядывала в будущее, убегала из него, не сумев, ничего разглядеть в густом тумане не определённости. Грустно, прошлое она помнила до мелочей, любое воспоминание сопровождалось видео рядом все тонкости и нюансы были доступны ей, но будущее не открывалось, хотя, ещё недавно она могла помечтать, даже представить, некоторые картинки из будущего. Она вернулась к действительности, когда Бахрин заорал, что она не слушает его, игнорирует его вопросы. Зойка спокойно ответила, что ей нечего ему сказать и добавила – «Мне надо выйти на воздух, иначе станет плохо», – на что Бахрин, просто, взорвался. Лицо побагровело, глаза округлились, он орал, не останавливаясь, казалось, вот-вот и его глаза вылезут из орбит. Он рукой указал участковому на Зойку, делая движения в направлении двери, догадавшись, тот выпроводил её за дверь, сказав, что, когда надо будет, вызовут. Последнее, что слышала Зойка, как Бахрин судорожно наливал воду в стакан, стуча горлышком графина по стакану. Она шла домой, размышляя о том, что два маньяка в одном месяце – это слишком много, не понимала, как ей удастся всё это выдержать. Знала, что всё это надо пережить, только, с каждым днём ей становилось тяжелее и физически, и морально. Становилось тяжелее ходить, нельзя было делать резких движений, вот и сейчас, после такого стресса ныло внизу живота, Зойка автоматически положила руку на живот. Надо же она весь допрос держала оборону, а в конце пропустила выброс негативной энергии, настолько силён был гнев, что пробил защиту и Зойка почувствовала себя не хорошо. Она чуть убыстрила шаг, желая быстрее, оказаться дома…=

       Слава Богу! Дома никого не было, все разошлись по своим делам. Это то, что сейчас было необходимо ей – покой, никаких расспросов и прилечь на кровать. Скинув куртку и кроссовки, она поднялась к себе и легла на кровать поверх покрывала. Она лежала с закрытыми глазами, её терзали предчувствия, что это только начало – «цветочки», как говорил отец. «Главное не сломаться, выдержать это безумие и их совместная жизнь с Эдом, снова, наладится – всё вернётся на круги своя!» – и тут же на ум пришла фраза –  «Блажен, кто верит», в этот момент она была само противоречие. Убеждая себя в чём-то, тут же опровергала, находила противоречия между мыслями и действительностью, и чем больше рассуждала о происходящем, тем сильнее запутывалась в сетях сомнений, каких-то нехороших предчувствий. Она решила, что полежит ещё часик и отправится к тётушке, может быть она, прояснит ситуацию, иначе, Зойка доведёт себя до истерики.

       В часик она не уложилась, сон забрал её к себе и вернул точно к обеду. Она проснулась, почувствовав суету на первом этаже. Что-то снилось, но она уже который раз не могла вспомнить – что?! «Да, и ладно» – подумала Зойка – «главное, что проснулась она бодрой и решительной, готовой всё выдержать, уже хорошо!». Встала, глянула в зеркало, поправила волосы и спустилась вниз. Вся семья была в сборе, Зойка стала помогать матери, отец с дедом перебрасывались ничего незначащими фразами. При очередной паузе, Надар многозначительно кашлянул и объявил, что с завтрашнего дня перебирается в свой дом – «Хватит нагостевался, дома потихоньку начну управляться по хозяйству, устаю от ничегонеделанья!». Отец пожал плечами, а мать запричитала, дед махнул рукой и повернулся к внучке. Зойка, не дожидаясь вопроса, сказала, что допрос прошёл без  эксцессов, как и говорил адвокат, она всё время молчала. Мать и дед успокоено кивнули и только отец с сомнением покачал головой. Но она, приложив палец к губам, дала понять, чтобы он ничего не говорил. Обедали молча в конце, Зойка сказала, что помоет посуду и отправится к тётушке. Отец кивнул, сказал, что ему тоже надо в посёлок, он её проводит. Мать ушла к себе в комнату, оставив их на кухне, дед отправился штудировать утренние газеты. Домыв посуду, Зойка с отцом оделись и вышли на улицу. Был прекрасный солнечный день, не хотелось омрачать его разговорами о грустном, она сказала отцу, что вечером поговорят обо всём. Шли молча, радуясь дню, вдыхая морозный воздух, у развилки расстались, отец пошёл в центр, а она повернула в сторону тётушкиного дома. Уже вслед ей отец хихикнул – «Ты только не сильно доверяй этой колдунье» – иногда, шутя, он так называл Аннушку, но на самом деле относился к тётушкиным словам серьёзно, уж слишком часто та попадала в точку.

       Зойка подошла к тётушкиному дому, открыла калитку и вошла во двор. Слышно было, как в одном из сарайчиков кто-то гремит вёдрами, вскоре показалась и сама Аннушка. Приветствуя гостью, улыбнулась и повела в дом. Вошли, разделись и прошли на кухню. Тётка велела ей набрать в чайник воды и поставить на огонь, а сама ушла мыть руки, когда вернулась, чайник уже закипал. Она достала с верхней полки небольшой тряпичный мешочек, развязала. Достав одну за другой две щепотки неизвестной смеси, бросила их в заварной чайник и до половины залила кипятком. По кухне не спеша поплыл сладковато -  пряный запах зверобоя, а когда Аннушка долила чайник до верха, к первому запаху присоединился терпкий, щекочущий в горле запах чабреца. Зойка устроилась поудобней на одном из стульев, погладила живот, успокаивая, потревоженного резким движением малыша и закрыв глаза, стала вдыхать аромат целебных трав. Наполнив чашки, тётушка уселась напротив неё, подвинула на средину пиалу с мёдом и с вареньем из лепестков роз – это было любимое Зойкино варенье. На душе потеплело, Аннушка всё помнит и, как и прежде, в детстве балует свою любимую племянницу, сейчас, это было очень кстати, ей так были необходиы тепло и забота. Из глаз скатились, не прошеные слёзы, она не заметно смахнула их, сделала маленький глоток чая и неспешно рассказала тётушке о событиях последних дней. Та долго молчала, отхлёбывая чай вприкуску с мёдом, жестом предлагая Зойке, не стесняться. Потом покачала головой и сказала, что в итоге с милицией всё разрешится хорошо, с Зойки снимут все обвинения, но протянется это всё до самых родов. «Про Эда не спрашивай, всё зависит от того, как ты поведёшь себя, если будешь, как и прежде скрывать происходящее, ничего хорошего не выйдет. Что касается житейских дел, я могу кое-что видеть и предсказать, но любовь, как всё будет, как обернётся – это ведомо только Богу…» – Аннушка замолчала. Они ещё долго пили чай, Зойке не хотелось, уходить. Молчание, почему то добавляло теплоты и уюта в чайные посиделки, но взглянув на часы, она заторопилась, поднялась, поблагодарила тётушку, оделась в прихожей и, не оглядываясь, пошла домой. Ей так хотелось донести домой тепло от этих посиделок…

       Дома все были в сборе, она сразу почувствовала напряжение, которое, казалось бы, висит в воздухе. Отец молча протянул ей повестку, в ней Зойку приглашали на допрос в г. Туапсе к 11.00, «как обвиняемую по делу…», в конце подробный адрес и номер кабинета, и фамилия следователя. Она улыбнулась и, обняв матушку, сказала, что очень хочет есть. Увидев, что её не напугало это сообщение, все как-то повеселели и отправились на кухню. За ужином Зойка рассказала про допрос, который закончился истерикой следователя. Отец сказал, что завтра сам отвезёт Зойку в Туапсе и на допросе она уже будет с адвокатом, так что бояться нечего. После ужина убрала с матерью со стола и отправилась в зал ждать переговоров. Хотелось настроиться, приготовить слова, в голове был настоящий кавардак – надо было столько сказать, а с чего начать она не знала, попыталась выстроить, хоть, какую-то очередность повествования – не знала с чего начать, так сама себя запутала своим враньём. Как не ждала Зойка звонка, прозвучал он неожиданно. Голос оператора в трубке, проговоривший – «с вами будут говорить» – прозвучал, как выстрел, тут же она услышала голос Эда. Он спрашивал, как она себя чувствует, как малыш, как дед и когда она собирается к нему – «я так соскучился по тебе любимая», – от этих слов у неё зашлось сердце, непреодолимая тоска, разливаясь по телу, на какое-то время лишила её возможности говорить. Пауза продлилась не долго, но была какой-то зловещей. Наконец, неуверенным голосом она проговорила, что всё хорошо, но её вызывают в пароходство в Ригу, закончился отпуск и отгулы, и надо, что-то решать, чтобы дотянуть до декретного отпуска. Она завтра утром поездом отбывает в Ригу.

– «Потом за эти слова она будет, ненавидеть себя всю жизнь, а сейчас, это казалось, единственно правильным решением».

       В трубке повисла тишина, потом голос Эда проговорил, что ему не нравятся все эти неожиданные повороты, что в её словах слышится фальш, и в чём дело он просто, не понимает. Сказал, что если получится, завтра отправится в Ригу. Она почти закричала в трубку, чтобы и не думал этого делать. Она приедет всё узнает и напишет ему. Он ничего не ответил, помолчал, сказал – «Целую!» – и положил трубку. Зойкины губы задрожали, из глаз покатились слёзы. С ней впервые случилась истерика, успокоить пытались всей семьёй, но тщетно. Она остановилась, когда почувствовала полное опустошение, казалось, выплакала всё. Всхлипывая, по инерции выпила стакан воды, поданный матерью и ничего не говоря, поднялась к себе. Села на кровать и в такт мечущимся в её голове мыслям, стала раскачиваться, как маятник. Шепча при этом про свою глупость, не смелость, боязнь всё рассказать Эду, в итоге довела себя до исступления и в полуобморочном состоянии упала на кровать. Это был не сон, а полубессознательное состояние – забытьё, в котором она пробыла до утра. Сознание пощадило её, не мучая очередными видениями. Состояние было не понятным, но жизненные силы вернулись к Зойке, она была готова к предстоящему дню…

       Не спеша позавтракали, сели с отцом в машину и отправились в Туапсе. В городской отдел милиции прибыли к назначенному часу, показали дежурному повестку и прошли в кабинет, который он указал. Отец остался сидеть на одном из стульев, расположенных у кабинета, а Зойка постучала в дверь кабинета, открыла и вошла. Бахрин был на месте, предложил войти. Рядом на стуле у стены сидел пожилой мужчина, худощавый, с аккуратной бородкой, он внимательно разглядывал Зойку, удовлетворив любопытство, взглянул на следователя. Тот в свою очередь, указав на пожилого человека, обращаясь к Зойке, сказал – «Знакомьтесь, это ваш адвокат Оскар Осипович Шепелев. Вам Зоя Владимировна предоставляется возможность десять минут переговорить с ним один на один, а затем перейдём к допросу» – на этом вышел из кабинета. Адвокат был не многословен, он быстро описал Зойке ситуацию – «Дело высосано из пальца, поэтому следователь будет добиваться её добровольного признания (явки с повинной), ей нужно выдержать давление, которое тот на неё будет оказывать. К сожалению, я не каждый допрос смогу быть с вами, надо быть твёрдой и не сдаваться до конца. Со всеми документами я ознакомился, дневник бред сумасшедшего опасности не представляет. Надо просто набраться терпения и молчать» – Зойка понимающе кивнула, Оскар Осипович погладил её по руке и сказал – «С Богом!».

       Первый допрос прошёл спокойно, то ли сказалось присутствие адвоката, то ли Бахрин примерялся, с какой стороны подобраться к Зойке, был улыбчив и предупредителен. Налил ей стакан воды, спросил, как она себя чувствует и совершенно спокойно отнёсся к её молчанию в течение всего допроса, разговор шёл только, между ним и адвокатом. Когда закончился допрос, она вышла вместе с Оскаром Осиповичем, держа в руках повестку на послезавтра, явиться в 17.00 в этот же кабинет к Бахрину. «Плохо» – подумала Зойка – «Последнее время к вечеру она стала уставать, но куда деться». Отвлеклась от своих мыслей только, когда адвокат, взяв её за руку, заставил обратить на него внимание. Он попросил её не расслабляться, это была прелюдия, на следующем допросе его не будет – её задача просто молчать и, как будет начинать чувствовать себя плохо, требовать прекратить допрос. Поздоровался с отцом, отвёл его в сторону, о чём-то пошептались и он, попрощавшись, ушёл. Отец приобнял Зойку и они не спеша пошли на выход.

       Домой ехали молча, каждый думал о своём. Отец о том, что все эти события нарушили обычный ритм жизни, в душе жалел Зойку, которая, не желая того, попала в такую жуткую переделку и пока, не видно конца этой истории, да ещё следователь попался безумный, а завершил свои раздумья мыслью, что даст Бог, они это переживут и жизнь наладится. А вот Зойка не могла спокойно рассуждать, шарахалась от одной мысли к другой, то пыталась придумать, как честно поговорить с Эдом, то вдруг, начинала сочинять новую лживую историю, которая убедила бы его не принимать поспешных решений, а дождаться, когда она сама приедет к нему и всё объяснит. Не решив для себя, что лучше она, неожиданно, задремала и спала почти до самого дома, отец не тревожил её, понимая, сколько сил отнимает вся эта кутерьма…

       Мать с дедом заканчивали обедать, так что они вернулись вовремя. Отец быстро поел и отправился по делам, а Зойка, помыв посуду, решила прогуляться к морю. Ей надо было попросить сил у своего друга, у своего божества. Добравшись до любимого места, она с наслаждением расположилась на гладком бревне и обратила свой взгляд к морю. На удивление оно было спокойным, как говорят моряки – полный штиль – беда для парусных судов. Созерцание водной глади успокаивало Зойку, не проходящая внутренняя дрожь утихла, мысли потекли спокойно и размерено. Оказалось, что она вполне может ими управлять, и она занялась неблагодарным делом, пытаясь разложить всё по полочкам. Но происходящих событий оказалось так много, что им всем не хватало места на приготовленных ею полках. Они то и дело падали с них, путались, возвращались не на своё место, нарушая очередность. Она оставила свою попытку и окунулась в раздумья о будущем, но и здесь у неё ничего не получилось – будущее не прорисовывалось, пряталось за какой-то пеленой. И Зойка, в конце концов, оставила все попытки каких-либо раздумий, сидела, просто, вглядываясь в морскую даль, когда долго смотришь, начинаются всякие видения – то парусники, то одинокие лодки, то белые лайнеры. Устав, смотреть вдаль, почувствовав прилив сил, она поднялась и пошла вдоль берега, затем развернулась и пошла в посёлок, почувствовав, что ей необходимо прилечь. Оказавшись дома, она тут же поднялась к себе, разделась, накинула халатик и прилегла. Укуталась в мягкий плед и тут же заснула. И снился ей незнакомый город, незнакомый морской вокзал со снующими у пассажирского причала катерами, «Ракетами» и, кажущимися огромными «Метеорами». На берегу памятник с военным катером на постаменте. Дул лёгкий морской бриз. Гуляла не одна с детьми, их почему-то было двое: мальчик и девочка. Наверное, девочка была ребёнком кого-то из друзей. Постояв на причале, они развернулись и пошли назад в город. Зойка почему-то точно знала, что возвращаются в город. Миновали бежевое здание с башней, с множеством яхт, стоящих на берегу, на эллинге и не меньшее количество яхт, качающихся размеренно у причала. Всё это было ей не знакомым, но казалось близким и родным. Вышли на брусчатую набережную. Зойка обратила внимание, как звонко и радостно стучат каблучки о булыжники, уложенные неизвестно, сколько лет назад. Настроение поднялось. Неожиданно, набережная закончилась, они повернули налево и, оказались, у подножия широкой лестницы, ведущей вверх. Зойка невольно, сравнила её с потёмкинской лестницей в Одессе. Эта была меньше, но судя по истёртости ступеней, была старше. Для детворы было раздолье, лестница была достаточно широкая, по бокам шли широкие парапеты, во все времена детям было интересно, взобраться на них и носиться взад вперёд. Вдруг, Зойка потеряла из вида девочку, забеспокоилась, хотела позвать, и поняла, что не знает, как её имя. Неожиданно, из-за парапета на площадке для отдыха выскочила её девчушка и закричала – «Мама, мама», – чем привела Зойку в полное замешательство. Ей стало стыдно, что не знает имени своего ребёнка, да, что там имя, она почему-то не считала её своей. И только, когда добрались до конца лестницы и, уставшие, остановились у солнечных часов, она успокоилась. Увидев часы, она поняла, что находится в родном городе Эда, поняла, что сейчас, чуть-чуть отдышится и вспомнит, и имя девочки, и поймёт, как оказалась в городе Эда. Ей стало легко, и она проснулась, так и не вспомнив имя девочки, и причину своего нахождения в этом городе…

       Ах, оставаться бы всё время в этом сне, не просыпаться, в нём было тепло и уютно, подумала Зойка, открывая глаза. Она даже не подозревала, что будет возвращаться к этой мысли чуть ли не каждый день. Хорошие сны больше не снились ей, последующие дни оказались сплошным кошмаром – допросы с непонятной последовательностью – то через день, то через два, то каждый день. В дни, когда на допросах был адвокат, всё проходило относительно спокойно, но дни, когда он отсутствовал, были истинным кошмаром. Тогда она уходила в глухую защиту, но всё равно к концу допроса следователь пробивал брешь в защите и на Зойку выливался мутный поток негатива. В такие дни она возвращалась домой разбитая и подавленная, и с трудом приходила в себя к следующему допросу. К концу декабря он довёл её до такого состояния, что она была готова на любое безумство. И вот тут-то он произнёс роковые слова – «Я устал, бороться с вами, поэтому зайду с другой стороны. Буду искать того, к кому вы ездили в Ростов, думаю, что он и есть отец вашего ребёнка» – в этот миг мир под ногами Зойки провалился в тартарары, земля ушла из под ног. Заметив её состояние, он понял, что попал в точку, хотел было, продолжить допрос, чтобы добить Зойку до конца, но она потеряла сознание. Пришлось звать медсестру, о продолжении допроса не могло быть и речи. Она ехала домой в полузабытьи, в голове пульсировала одна и таже мысль – «Надо, что-то придумать, чтобы защитить Эда» – решение вызрело само собой, домой она попала, уже понимая, что надо делать, точнее, сказать – «В пылу, в состоянии аффекта заблуждалась, что нашла правильное решение». В прихожей она скинула плащ, не говоря, ни с кем она поднялась к себе, достала бумагу для писем и села за их написание. Одно было адресовано близкой подруге, работавшей в отделе кадров пароходства. В нём она сообщала, что ей надо будет брать отпуск за свой счёт по семейным обстоятельствам, а Наташу просила, так звали подругу – отправить по почте конверт, который та найдёт в письме, адрес на нём указан. И попросила все письма, которые будут приходить на её имя в пароходство, отправлять в посёлок по её адресу, умоляла всё сделать быстро. Аккуратно сложив, исписанные листы, она быстро спустилась в прихожую, оделась и отправилась на почту. Там купила два конверта, подписала адреса, вложила одно письмо в другое и, не раздумывая бросила в почтовый ящик, письма из него доставали каждые два часа, значит, через два часа письмо отправится в путь. Радостное чувство от значимости завершенного дела преследовала Зойку до самого тётушкиного дома, но калитка была заперта, и радости чуть поубавилось, – ей, сейчас, было необходимо поговорить с Аннушкой…

       Домой брела не спеша, на душе за столько времени было хорошо, спокойно. Зойка не знала, что ощущает человек, совершивший подвиг, но могла предположить – чувства, которые наполняли её, были сродни осознанию поступка. Сродни радости от готовности отдать жизнь за любимого человека, – что может быть выше ощущения подвига самоотречения?! Всё, что она, сейчас, сделала, как, казалось, ей было от большой любви к Эду. Не понимала, что, когда внутри всё успокоится, уляжется ей, вдруг, откроется истинное положение вещей и кроме собственного эгоизма, в своих поступках Зойка не увидит ничего, что указывало бы на любовь к Эду, ничего. А, пока, была тихая радость, приподнятое настроение, сейчас, ей и этого было достаточно…

       Домой она попала к ужину, ощущение подвига уже было умеренным. Родители заметили в Зойке перемены, не зная, с чем они связаны, радовались, увидев в ней свою прежнюю девочку. С лица сошла маска бесконечной скорби, мягким светом надежды светились глаза. Казалось, в дом снова вернулись тепло и уют. В прихожей заскрипела дверь, пришёл Надар, он уже жил у себя, но столовался у сына с невесткой – готовить для себя не было никакого желания. Да, и происходящие события обязывали быть в курсе, – всё произошло не без его участия. За ужином перебрасывались ничего не значащими фразами. Отец с дедом пошли смотреть телевизор, Зойка хотела помочь матери, но та отправила её отдыхать. Поднявшись к себе, она переоделась и отправилась в ванную. Струи воды ласкали её тело, она на секунду представила, что это Эд нежно ласкает её и знакомая дрожь пробежала по всему телу. Она открыла глаза, выключила воду и, накинув халатик, вернулась в комнату. Не раздумывая, залезла под одеяло, предварительно сбросив влажный халат на пол. Одеяло ласково обнимало её тело, но стоило чуть пошевелиться и набухшие соски, касаясь одеяла, срывали Зойку и бросали в море бурных ощущений – от сладострастных на грани безумия, до жутко болезненных заставляющих, вскрикнуть. Но сделав, не продолжительную паузу, хотелось вновь повторять эти движения, чтобы вновь испытать эти ощущения, было в этом, что-то мазохистское, но, как ни странно доставляло сексуальное удовольствие. И если бы не малыш она точно довела бы себя до бурного оргазма, но он уберёг её, толчками в живот, дав понять, что ему всё это не нравится. Зойка успокоилась, лежала, не делая тревожащих движений, и сама не заметила, как уснула. Ночь была без сновидений, а под утро ей приснился Эд, он что-то говорил ей, но услышать, что он говорил, мешал, какой-то шум. Когда шум стих, Зойка услышала последнюю фразу, которую сначала восприняла спокойно, неожиданно, его вопрос, адресованный ей – «Зойка, что же ты наделала этим письмом?» – пробудил её, уничтожив сон без остатка. Она обхватила голову руками, до неё только, сейчас, дошло, что она натворила этим письмом. Она запомнила письмо слово в слово. Проговорив про себя выдержку из письма, ужаснулась. Она писала Эду, что в Риге с ней произошёл несчастный случай, она упала со ступенек, и у неё случился выкидыш. В данный момент она находится в больнице. Но самое страшное, что в конце письма она попросила Эда, не искать её. «Господи, что я наделала?», – как заклинание произносила Зойка, только, сейчас, она поняла, каким ударом это будет для него. Кат. В горячечном состоянии ей, казалось, что это единственно правильное решение, а сейчас, Зойка прозрела и ужаснулась содеянному. Это письмо, если не убьёт Эда, то на всю жизнь ранит его душу, оставит неизгладимый след. Но, как всё повернуть вспять? Надо с утра зайти на почту, узнать отправили или нет вчерашнюю почту, может, всё не так безнадёжно…

       На скоро позавтракала, накинула плащ и отправилась на почту. Результат был отрицательным. Зойка покинула почту совершенно расстроенная, извечный вопрос – «Что делать?» – терзал её. И как всегда однозначного ответа на него не было. Правда возникло желание вечером позвонить Эду, всё рассказать и начать выползать из глупого положения, в которое себя загнала. Но она тут же отмела эту мысль, просто на просто, опять струсила. А ведь это было единственно правильное решение, как жаль…

        Она ещё делала попытки дозвониться подруге в управление, но тщетно, попадала всё время на другое предприятие. Круг замкнулся, ложь обрекла её на бег по кругу. Тупик предполагает, что надо развернуться, прийти к истокам и начать всё с начала, но вырваться из круга, порой, не представляется возможным. Бег по кругу – ты наматываешь километры, но никакого полезного действия не производишь, но продолжаешь бежать, чувствуя всё большую обречённость. Живущая, в начале пути надежда сошла, на нет, жизненные силы уходят, а конца и края пути – всё нет…

       Потянулись унылые дни с допросами, с ожиданием допросов Зойке, казалось, что это тянется один нескончаемый день. Даже Новый год свой любимый праздник она не почувствовала, ей было всё равно – события этих дней опустошили её душу, выхолостили всё внутри. На допросах с адвокатом, без адвоката она вела себя одинаково. Молчала, равнодушно смотрела на следователя. То рассматривала кабинет, доводя своим равнодушием следователя «до белого каления». В середине января она получила письмо из Риги – это её подруга переслала письмо Эда, адресованное Зойке. В этом письме была одна сплошная боль, сплошная кровоточащая рана. В каждом слове слышалось недоумение, непонимание – «За что она наказывает его, чтобы не случилось, он не перестанет её любить?!» – это письмо была одна сплошная боль… Зойка, вдруг, сама почувствовала эту боль, дочитав письмо до конца, на последних словах, где Эд просил недолгого свидания с ней, она потеряла сознание. Слава Богу, что матушка, почувствовав непонятную тревогу, решила зайти к Зойке в комнату. Дав, ей понюхать нашатыря, привела в чувства. Дочь открыла глаза, заглянув в них мать, увидела зияющую бездну. Пустота, Зойкины глаза ничего не выражали, Аннушка перепугалась, хотела взять из её рук письмо, но та прижала его к груди и зашлась рыданием без слёз. Мать стала гладить её по голове, трогала за плечи, ничего не помогало. Пришлось спуститься вниз, накапать двойную дозу корвалола, чуть, разбавив водой. Поднялась к Зойке в комнату и заставила её выпить. Минут через пять дочь стала успокаиваться, она уложила её на кровать, укрыла пледом и оставила Зойку в покое…

       На следующих допросах Зойка стала вести себя вызывающе. Она хамила следователю, но по-прежнему ничего не говорила по делу. Делала колкие замечания. И вот в один из таких дней, у доведённого ею до истерики Бахрина, случился инфаркт. Испугавшись, не на шутку, Зойка закричала, видно так страшно и громко, что через мгновение кабинет был полон сотрудниками. Кто-то кинулся к Бахрину, расстёгивать воротник, медсестра приказала открыть окна и готовила укол, кто-то вызывал скорую помощь. Медсестра укол сделать не успела, приехала скорая, выполнив необходимые процедуры, увезла следователя в больницу. К Зойке подошёл дежурный следователь, подписал Зойке пропуск и сказал, что её вызовут, когда будет необходимо…

       Казалось бы, всё это должно было порадовать, но доброе Зойкино сердце искренне жалело человека, который столько дней истязал её, по-другому она не могла. Выйдя из помещения, понимая, что освободилась раньше обычного, решила пойти в женскую консультацию. Она стала на учёт в одну из своих поездок в Туапсе. Взяв, номерок Зойка стала терпеливо ждать своей очереди. Полчаса пролетели незаметно, болтала с незнакомками в очереди и в отличном настроении зашла в кабинет. Выходила она озабоченная, видно было, что врач сообщил ей такое, чего она не могла предполагать. А произошло вот что, осматривая, прослушивая её, осторожно, прощупав живот, доктор сказал – «Милочка, да у вас же будет двойня! Не знаю, как это упустили при первом осмотре, но у вас без сомнения будет двойня!» – Зойка сделала большой глоток воздуха и чтобы не упасть, присела на кушетку, стоящую у стены. Она не расстроилась, просто, была не готова к такому повороту событий. Выйдя из консультации, она вернулась к городскому управлению милиции. Повремени, отец уже должен был, вернуться за ней. Издали заметила его машину, помахала рукой, печать заботы уже сошла с её лица. Когда подошла, отец пригласил её сесть в машину и, не раздумывая, тронулся, – он не очень любил, долго находиться у таких заведений. Вокруг постоянно сновали люди, просвечивающиеся всех посторонних, рентгеновскими лучами милицейских глаз. Когда отъехали подальше, Зойка попросила отца заехать в кофейню, он с удовольствием подчинился, так, как сам был не против лёгкого перекуса. Когда в кафе им принесли булочки и ароматный натуральный кофе, только тогда она сообщила отцу о событиях этого утра, довершив сообщением, о том, что у них с матерью будет два внука. Наступила пауза, во время которой Зойка с наслаждением уминала булочки и кофе, заедая произошедшие события. Только отец сидел, открыв рот, не прикоснувшись ни к кофе, ни к булочкам. Затем быстро проглотил холодный кофе, поморщился, завернул булочку в салфетку и пошёл к машине, не оглядываясь, идёт ли за ним дочь…

       Полдороги ехали молча, Зойка надеялась, что удастся без расспросов добраться домой, но, неожиданно, отец повернулся к ней и спросил – «Что с Эдом? Почему он не приезжает поддержать её? И почему она ничего не говорит о свадьбе? Я так понимаю, вы отменили её?» – и тут Зойка разрыдалась, от безысходности, от осознания своей глупости и чёрт его знает, от чего ещё. Когда успокоилась, поняла, что отец съехал на обочину и остановился. Сделав, глубокий вдох она поведала отцу, ничего, не скрывая, историю телефонных взаимоотношений с Эдом, трагическую ошибку, которую допустила, отправив, к нему письмо. Что теперь не знает, как всё исправить. Отец обнял её за плечи, приговаривая – «Дурочка ты, дурочка, надо было сразу всё рассказать ему, они бы вместе решили, как поступить. И почему ты решала всё за Эда, ты, что не доверяешь ему или он не так хорош, как ты рассказывала?» – слушая отца, Зойка словно прозревала – не доверяя, своему любимому, она предавала его. И она снова зарыдала. Когда слёзы высохли, она сказала отцу, что пусть уже закончится вся милицейская эпопея, и они вместе с ним отправятся в Ростов к Эду, и попробуют всё решить в пользу любви. На том и остановились. Домой ехали, успокоенные, разговором. Пробудив, надежду на удачное завершение, непростой истории Зойкиной любви…

       Январь, февраль протекали спокойно, её за всё это время вызывали в Туапсе для беседы, только два раза. Всё происходило в присутствие адвоката, никакой агрессии и предубеждения к себе она не чувствовала. В какой-то момент ей даже показалось, что беседующий с ней следователь, читая один из протоколов, недоумённо пожал плечами, может, показалось?! Остальное время Зойка посвящала прогулкам на свежем воздухе и чтению писем от Эда, которые ей пересылала подруга из Риги. Сама Зойка в ответ ничего не писала. Она часто стала бывать у тётушки. В тот знаковый день, когда они с отцом вернулись домой, она сразу пошла к Аннушке, рассказать о последних событиях. Тётушка встретила её у калитки. Обняла за плечи и проговорила – «Вижу, вижу, есть новости, про двойню сама скажу, а об изменение в следствии рассказывай сама, одно чувствую, что стало легче» – Зойка, было, удивилась. Но вспомнила, с кем имеет дело. В этот вечер с Аннушкой они беседовали долго. Та сказала ей, что будет у Зойки ещё и девочка. Говорила, что её трусость не имеет границ, что, не пытаясь, всё рассказать Эду, Зойка уже оказалась у края пропасти и, сейчас, никто не в силах ей помочь. Дальнейшие походы к тётушке были, скорее, познавательные, далёких от каких либо предсказаний. Аннушка не навязчиво подготавливала её к родам. Только, сейчас, в предверии родов Зойка испугалась. Она, вдруг, поняла, что на самом деле её пугает неизведанное.  От одной только мысли о родах её бросало в холодный пот и начинали чуть дрожать руки. О встрече с Эдом она старалась не думать – всё будет потом. А, сейчас, надо завершить взаимоотношения с милицией, чтобы не тянулось за ней никаких хвостов…

       Всё свободное время от прогулок, лёгких домашних дел она читала и перечитывала письма от Эда. Они рвали ей сердце, а она причитала про себя, чтобы он ещё чуть-чуть потерпел. Умоляла море, ветром донести её мысли к Эду. Оставалась неделя, принесли повестку на 7 марта. В последний визит к следователю в Туапсе, ей сообщили, что Бахрин уже не выйдет на работу, а следующий её визит в управление будет последним. Да, и адвокат подтвердил, что уже всё завершится и Зойка будет совершенно свободна.

       То ли Эд не услышал, то ли ветер не донёс её мысли, но 6 марта она получила письмо от него. Заглавие в начале письма – «Прощальное письмо», – а дальше слова, обрывающие последнюю надежду на то, что всё ещё можно вернуть. И стихи, которые Зойка, прочитав один раз, запомнила их наизусть на всю жизнь…

Прощай, увы, прощай –

я  неживой, я больше не живу.

Сгорая, красота

во мне сжигает душу.

Всё выжгла, всё,

но я ничуть не трушу,

Я просто уже

больше не живу.

Прощай, увы, прощай,

не вспоминай, –

я прежний не живу.

Гудит косматый

отпевальщик – ветер,                                  

И плакальщицы-тучи

тут как тут.

А тополя, свои

скрестивши кроны,

плетут венок,

отчаянно плетут!

А мне не жаль – я прежний

я прежний

уже больше не живу.

Прощай, увы, прощай!

но всё же нить

надежды я не рву.

И из своих

не выпускаю рук.

Мой милый друг,

не отторгай так вдруг, –

Я без надежды больше не живу…

Когда умирает близкий человек ещё возможно внять, каким-то аргументам: болел, старый или сослаться на обстоятельства, не зависящие ни от кого, ни от тебя, ни от самого этого человека. Это мало утешает, но напоминает о некой подготовленности к такому повороту событий…

       Но, когда на глазах погибают чувства, долгожданные, которых, казалось, уже никогда не испытать, а они пришли, как награда, за тяготы не простой, своеобразной службы и жизни на море. А ты взял и своими руками превратил её в пепел, Богом данную ЛЮБОВЬ. Да, ещё проделал всё это с мазохистской методичностью, наслаждаясь ощущениями на грани, жалея себя. И, вдруг, однажды понимаешь – всё кончилось, любовь умерла, не выдержав истязаний. Сострадание к самому себе не уместны, ты уже не потерпевший, а виновник. Лелея, свои бесконечные терзания, обиды. Смакуя, день изо дня, новые горькие ощущения. Зойка оказалась, по сути, в наркотической зависимости от горестных ощущений, она получала удовольствие, принимая дозу снадобья, замешанного на мнимых женских обидах, додуманных чувств, приписываемых мужчине. Она, вдруг, ощутила, что могла всё это остановить, ещё тогда, на судне, когда она вылила на голову Эда море незаслуженных обвинений. После этого происшествия она правильно рассудила, что толкнула её на это – «Привычка быть в роли обиженной» – так было проще. Неожиданно предоставленная ей свобода, сыграла с ней злую шутку.  – «Зойка, встретив Эда с первых дней поняла, что свободна от своего прошлого, порой горького опыта, взаимоотношений с мужчинами. У неё выработался некий стереотип поведения, вступая во взаимоотношения с мужчиной, она заранее давала себе установку – ничего хорошего ждать не стоит, и не ждала», – хотя, кто знает этих женщин?!

       «Она была удивлена, расспрашивая Эда, о его прошлой жизни, о женщинах в ней, он, то ли в шутку, то ли в серьёз сказал, что их уже нет в его памяти. Воспоминания о них спрятались очень далеко, лишив его возможности сравнивать её с ними. Да, в этом был весь он – не терпел сравнений, говорил, что никакие сравнения не могут быть лестными. Считал каждого человек эксклюзивным экземпляром, и сдвинуть его с этой точки зрения, было невозможно. В нём была какая-то юношеская непоколебимость в суждениях о красоте человека – в его понимании в каждом была своя красота, особенная, не имеющая повторений. Очень любил сказку, часто вспоминал её, понятно, что помнил не дословно, не помнил, где прочитал, но суть была ясна – «В одном королевстве, у короля и королевы родилась дочь. По критериям красоты той местности она была очень страшной, её даже боялись показывать верноподданным. Сама же она росла доброй, милой девочкой, не чурающейся никакого труда, всё спорилось в её руках. Она преуспела в игре на клавесине, были у неё и незаурядные вокальные данные, но похвастаться всеми её успехами не представлялось возможности. Люди могли, испугавшись её уродства, нанести страшную душевную рану принцессе. Она очень хорошо рисовала, но на всех портерах, написанных ею, были люди с длинными, крючковатыми носами, чуть сутуловатые, со смоляными волосами, не такие, как люди в этом государстве. Она не понимала, почему её никуда не пускают. И однажды, надоевшее затворничество, вынудило её убежать из дома. Было ещё темно, двигаясь по безлюдным улицам города. Она тихо радовалась увиденному вокруг. Казалось, мир открыл ей свои объятия, что ничего страшного в нём нет…

              Но с рассветом всё изменилось, с появлением
на улицах людей, хрупкое равновесие между ней и, открывшимся миром, нарушилось.
Никто не мог пройти мимо неё спокойно, люди закрывали лицо руками, кто-то
шарахался в сторону от её вида. Она убыстрила шаг, слыша вокруг себя  злобное шипение. Закрыв лицо руками,
бросилась бежать. Куда бежала, сколько прошло времени, она не понимала. Когда
усталость свалила её с ног, упав на траву, она огляделась и ужаснулась от того,
что города не было, крепостные стены пропали. Она увидела, что лежит у подножия
неизвестной горы. Она никогда не покидала стены дворца. Страх сковал каждую её
клеточку. И, вдруг, она услышала песенку, не на её родном языке. Но, она
понимала, о чём она! В затворничестве она изучила множество языков, которые ей
до этого ни разу не пригодились и, вдруг…

       Она обернулась туда, откуда доносилась
песня и увидела прекрасного юношу. Поражённая его красотой, считая себя
уродиной, она искала взглядом, где может спрятаться, но было поздно. Увидев её,
он прекратил петь, и открыто улыбаясь, направился к ней. Коснулся её рук,
закрывающих лицо, попросил показаться ему. Добавил, что отказывать ему никто не
может так, как он принц данного королевства, на чьей земле она находится. Она
убрала руки от лица, и принц обомлел, до этого он не видел такой красоты.
Женщины его королевства были красивы, но, чтобы настолько…
Она перестала стесняться, они долго
беседовали, расспрашивая, друг о друге. В итоге он настоял, чтобы она
отправилась к нему во дворец, знакомиться с королём и королевой. По пути люди
кланялись им, и каждый отмечал, какая удивительно красивая пара. Во дворце они
были приняты с радостью, выслушав её историю, было решено в ночь, отправиться в
её королевство. Просить благословения её родителей. В её королевство добрались
с незначительными инцидентами, которые разрешились миром. Обрадованные тому,
что дочь нашлась, король и королева, приняли гостей с распростёртыми объятиями.
Выслушав, короткое повествование, они благосклонно выслушали просьбу принца
выдать принцессу за него замуж. Получив согласие, родители принца и принцессы
обнялись, а молодые аккуратно, чтобы не зацепить, друг друга носами, нежно
поцеловались...



       В конце Эд всегда приговаривал – « Сказка ложь, да в ней намёк, что на всякую красоту есть свой ценитель и обожатель. Вот так-то». Первый раз в конце сказки Зойка спросила – «Зачем неуместная ирония по поводу их носов?» – Эд смеялся и говорил, что зря, она видит в этом иронию – «У нас происходит всё точно также, мы наклоняем головы, чтобы носы не мешали, нам целоваться, где ты видишь иронию!?» – и хитро улыбался. Увидев, что ему удалось, заморочить ей голову, нежно целовал её в нос и заливался радостным смехом…

       С появлением  в её жизни Эда, многое ушло в небытие. Он терпеть не мог и настрого запретил обсуждение её предыдущих мужчин, не ревновал, нет. Говорил, что он их не знает и не берётся о них судить. Это было странным для Зойки, все предыдущие охотно поддерживали её разговоры. Поддакивали ей, сочувствовали, хотя, по завершению отношений, поступали точно так же, как и все предыдущие. Хотя, это было не её, самой не нравилось обсуждать подробности прошедших взаимоотношений. Но это был своеобразный тест, так сказать – проверка на вшивость. И за всё это время прошёл его только Эд.  В который раз она хотела, себя пожалеть, постенать о неожиданных поворотах судьбы. И вдруг, её накрыло волной ненависти к себе, за своё бессилие…

       «Стоп!» – прокричала она во весь голос, письмо выпало из рук. «Хватить врать – какое там самоистязание, какое там самоотречение, так могло показаться только со стороны. Но она то знала, что второй человек, живущий в ней…» – вот тут-то она  и осеклась, сама с собой старалась не поднимать эту тему, но сейчас… Ситуация стала не выносимой – «Раньше ей удавалось уживаться со своим вторым я. Но сейчас, когда для Зойки жизнь перестала, быть игрой, они не смогли договориться».

       Давно, с той самой истории на первом Зойкином судне, после горького расставания, после жуткого прерывания беременности появилось это самое второе «Я». Оно явилось ей без всякого образа, этаким милым собеседником в её воспалённые, измученные страданиями мозги. И в совершенно непринуждённой беседе, они всё обсудили, определили, как выстраивать взаимоотношения с мужчинами. Они даже сформулировали задаваемые вопросы, которые должны были ставить мужчин в неудобное положение, чтобы заставить их ретироваться, исчезнуть из Зойкиной жизни. Порой она забывала об этом своём втором «Я», да и ему не было резона появляться. Лишь иногда, как «чёрт из табакерки» выскакивало оно, лавируя между её мыслей, хи-хи-кая и ехидно спрашивало – «Ну, что говорило тебе – всех мужиков можно стричь под одну гребёнку, похотливые обезьяны, боящиеся любой ответственности». Зойка кивала и громко говорила – «Да!», чем вызывало удивление окружающих. Это её второе «Я» подтолкнуло, спровоцировало, устроить скандал, когда Эд сказал, что не знает, что дальше…

        Наутро разбуженная Эдом, она отправилась на камбуз и в течение всего дня в процессе работы, в воспалённом после такой ночи мозгу, ругалась со своим вторым омерзительным воплощением, так Зойка обозвала его. Разговор был не простым, второе «Я» осознало, что где-то упустило ситуацию, решило затаиться и строить козни из подтишка. Не раздумывая, покинуло на время свою подопечную. Заметив, удивлённые и озабоченные взгляды окружающих, Зойка успокоила их, что всё в порядке. – «Какое там в порядке? Внутри её колотило и трясло, всё делала на автомате». Но хуже всего то, что Зойка в то утро задумалась, – «Что с ней происходит?». Но через некоторое время успокоилась. Второе «Я» – стерва, живущая в ней, не тревожила, отстала от неё.

       Надо было давно поговорить об этом с Аннушкой, а она всё не решалась, хотя, ещё с первой встречи с Олегом, заметила в себе порывы не присущие ей, странные желания, приходящие, как бы извне. «Решено!» – подумала Зойка – «Надо идти к тётушке, может она посоветует, что-нибудь вразумительное». Последнее время на Зойку накатывал беспричинный страх, она всё списывала  на сложность ситуации; милиция, запутанность взаимоотношений с любимым человеком, предстоящие роды – причин для того, чтобы бояться хватало. Но, кто знает настоящую причину спонтанных страхов…

       Время было обеденное, Зойка не спеша собралась и, сказав, что отобедает у тётушки, вышла из дома. Солнце сияло над головой, воздух был наполнен дурманящими запахами, выше в горах уже цвели подснежники – весна. Обычно в такое время она забиралась в горы, бродила по одной ей ведомым тропинкам, не рвала, а радостно рассматривала цветы, журчащие ручейки, слушала птиц. Весной она чаще бродила в горах, изменив на время свои предпочтения и в редкие прогулки к морю, просила его не сердиться на неё. Но сейчас о горах не было и речи, как далеко могла она подняться в горы, смешно переваливаясь с ноги на ногу, как гусыня. Кто-то из беременных злился на перемены, обнаруживаемые у себя, но только не Зойка, ей всё нравилось. И большие веснушки на лице, так она обозвала, появившиеся пигментные пятна и, сильно увеличившийся живот и, какая-то постоянная возня в животе. «Завтра всё закончится, она будет свободна!» – так думала она, открывая скрипучую калитку тётушкиного дома. Увидев её, Аннушка поспешила к Зойке, обняла, поцеловала и нежно погладила по животу. «Проходи в дом, я сейчас, управлюсь с живностью, поедим, попьём чайку» – и вернулась к своим делам, а племянница, как и было, сказано вошла в сени. Так можно было бы сказать, если бы жили в деревне. Но, обретя статус посёлка, то есть, – «ещё не города, но уже не деревни» – стало принято называть сени – прихожей. Аннушка не заставила себя ждать, одобрительно кивнула Зойке, на дымящийся на плите чайник и стала накрывать на стол.

       Когда пообедали, тётушка налила в чашки ароматный чай, поставила на стол деревянную плошку с мёдом, и предложила племяннице утраиваться по удобней, заметив, что та ёрзает, никак не может устроиться на стуле. Хотя до этого сидела спокойно. После обеда Зойка, просто, разнервничалась, не зная, с чего начать разговор. А откладывать его было нельзя. Сделав глубокий вздох, она начала рассказ с самого начала, с самой первой встречи со вторым своим «Я». Об их последнем разговоре, после, которого её сателлит исчез. О том, что после исчезновения второго «Я» она стала замечать, с ней происходят странные метаморфозы. Она, некоторые моменты не могла вспомнить, ей в обще, казалось, что она не делала ничего такого. Разговоры с Эдом по телефону – у неё было ощущение, что говорила не она. Своих слов она вспомнить не могла, только чувства подсказывали, что говорила совершенно противоположные своим, которые приготовила для  Эда. Про поездку в Ригу, не было у неё такой мысли. Хотела, как-то предупредить его об опасности, чтоб был осторожней. Вместо этого произнесла несусветный бред про Ригу. Господи, а письмо, написанное и отправленное Эду через любимый прибалтийский город, писала не она, потому, как не помнила, о чём было письмо, и только во сне ей открылась его убийственная суть. Она не знает, как это у неё получается, но, кажется, её жизнь разделилась на две части, – одну часть она помнила и понимала, другую, не помнила, узнавала о ней, лишь, по последствиям. Её осторожные расспросы о происходящем, вызывали недоумение у матери, но ей показалось, больше всех переживает из-за этого отец…

       В течение всего рассказа Аннушка не отводила глаз от племянницы, рассматривала её лицо, как будто видела её впервые. Тётушку насторожили, появившиеся резкие, можно даже сказать жёсткие черты лица. Раньше она ничего подобного не замечала. У Зойки всегда было жизнерадостное, милое личико, от которого веяло добротой. Даже когда племянница злилась, испугаться было нельзя, лицо её светилось добротой.

       Возникла пауза, Зойка закончила своё повествование, а Аннушка задумалась, как её успокоить. Она ужаснулась своей мысли, что история повторяется, но рассказать племяннице, сейчас, ничего не могла. Это вышибет её из седла, лишит психического равновесия – этого допустить нельзя. Подняв, глаза на Зойку она сказала, что ей надо до завтра всё обдумать, может быть, она поймёт причину происходящего. Тётушка попросила её перестать думать об этом. Думай о том, что завтра все закончится и жизнь твоя вступит в новую, радостную фазу. «Всё будет хорошо!» – но, говоря это, Аннушка после услышанного повествования, уже сомневалась в положительном завершении Зойкиной истории…

       Тётушка проводила племянницу до калитки, поцеловала. Перекрестила на дорожку, когда та уже вышла за калитку. Аннушка с трудом вернулась в кухню и прилегла на спасительную кушетку. В голове мелькали воспоминания событий, почти, тридцати летней давности. «Господи, как рассказать Зойке, что Иван ей не отец – «Как муж появился он в жизни Айны уже после того, как она забеременела. Отца Ивана – Надара, связывала крепкая дружба с татарской семьёй, жившей по соседству. Дети с детства играли вместе. Сын Надара Иван относился к маленькой татарке Айне, как к сестре. В школе и на улице защищал её. По окончании десяти классов Иван уехал учиться в г. Ростов в финансовый техникум, с Айной виделись редко. В короткие его приезды домой, оставаться с ним на едине она уже стеснялась, кротко улыбалась и исчезала в доме. А в прошествии двух лет Ивану стало не до неё, учёба отнимала много времени, да и надо сказать в финансовом техникуме учились в основном девочки. Мальчиков на курсе было всего десять, и они испытывали избыток внимания со стороны противоположного пола. Иван после техникума получил распределение в большой совхоз в Краснодарском крае. Проработав полгода, был призван в армию, отслужив, вернулся в свой посёлок. Иван намеревался, отдохнуть месячишко, а потом решить, что делать дальше. Вот тут-то на его глазах и произошла печальная история Айны» – Аннушка отогнала неприятные воспоминания – «Прошло столько лет, а она до сих пор содрогается, от случившегося тогда». Она закрыла глаза, ей хотелось остановить воспоминания, от которых  становилось не по себе.

       Анна и Айна были близнецами. Анна родилась на полчаса раньше Айны. Бабушку по отцу звали Анна, она была на год старше бабушки по матери. Так сложилось, что ни одной, ни другой уже не было в живых, решили назвать близняшек их именами. Первую родившуюся девочку назвали Анна, а вторую назвали Айной. У отца были русские корни, у матери татарские. Обе девчонки были справные, ладные. Каждая была по-своему красива. Господь улыбнулся, наградив Анну чисто русской красотой, открытым сердцем и нравом непримиримым ко всякой несправедливости. Айну наградил нежной восточной красотой и кротким нравом. Лет до десяти сёстры не отходили друг от друга, дальше всё стало меняться. Анна легко сходилась с другими детьми, часто покидала пределы двора с удовольствием ходила в гости, часто приглашала к себе. В такие дни, когда в доме находились друзья Анны, Айна пряталась на чердаке, у каждой девочки был там свой любимый уголок. В нём прятались игрушки, приготовленные к выбросу, разнообразные булавочки, иголочки, цветные лоскуточки. Здесь, когда девчонок настигали их детские печали, они прятались, успокаивая обиды, осознавая ошибки. И спускались в дом  за новорождёнными. В конце шестого класса, когда Айна почувствовала не понятные изменения в себе, побеседовав с матерью, стала нелюдимой. Особенно сторонилась мальчишек, даже Ивана, с которым её связывала крепкая детская дружба. Иван был старше года на полтора, до девятого класса не отличался ростом, мужской статью – несмышлёный мальчишка и только. А уж после девятого класса, когда Иван вернулся из Новосибирска, где гостил у родственников отца. Подрос за лето Иван, окреп. Появилась в нём и особая мужская стать, и какая-то сибирская красота, а в глазах староверовская святость. Родители не могли, нарадоваться – вырос сын, любо дорого посмотреть. А в посёлке, в домах, где обитали ровесницы и погодки Ивана, женского пола, записали его в реестр завидных женихов. И только Айна пуще прежнего стала прятаться от соседского мальчика, с которым когда-то была, не разлей вода. Встречаясь в школе, она прижималась к стене и, опуская взгляд, проносилась мимо него, почти, незаметно кивнув. Айна, пусть ещё по-детски, очень сильно любила Ивана. Но – «Живущая, в обычной русской семье, своим поведением, манерами была скорей похожа на девушку с востока, рождённую, в ортодоксальной мусульманской семье и воспитанную в большой строгости.

       «Целомудрие приветствуется во всех религиях, но допущение выражения чувств у всех религий и народов разное».

       Айна была сама скромность, избегала застолий, случавшихся в их доме, прятала лицо при виде незнакомых и знакомых молодых мужчин. Странно, Анна была её полной противоположностью, она охотно общалась, часто допоздна присутствовала на больших семейных застольях. Открыв рот, слушала рассказы взрослых, как губка впитывала информацию. Пропуская, через, какие-то только ей ведомые фильтры, полезную информацию оставляла себе, а мусор не касался её головы. Вот так и жили рядом две противоположности. Любили друг друга, живя, в совершенно, разных мирах две сестры –  Анна и Айна.».

       В те дни, когда Иван вернулся домой из армии, соседская семья нянчила свою беду, пришедшую, откуда не ждали. Айна была беременна и вот-вот должна была рожать. Об отце ребёнка никто, ничего не знал. Отмотав, события назад, поняли, когда упустили за делами, за заботами беду, случившуюся с Айной. В тот вечер она позже обычного вернулась с прогулки. Отказалась от ужина и, закрывшись, в своей комнате в этот вечер больше не выходила. Неделю с дочкой происходило, что-то непонятное, мать подходила к двери, прислушивалась. Порой, ей казалось, что слышит плач, но чаще за дверью не слышалось ни звука, возникало ощущение, что за дверью никого нет. Через неделю всё вернулось на круги своя. Мать успокоилась, даже нашла в этом тревожном событии свои плюсы – сёстры, вновь, стали близки друг другу. О чём-то шушукались, подолгу гуляли вместе. Жизнь наладилась, поселившаяся было тревога ушла, отец этой тревоги не заметил. Он за годы, прожитые с женой, так и не смог понять витиеватую женскую логику, мотивацию поступков. Поэтому пустил всё на самотёк, решал проблемы по мере их поступления. Вот и в этот раз, проблема объявилась сама, когда стало видно, что Айна беременна. Стали понятны перешёптывания, перемигивания между девчонками и, вновь, возобновившаяся дружба. Мать с отцом недоумевали, за что судьба обошлась с ними так жестоко. Кто-кто, но Айна?! Анну они часто журили за её образ жизни, хотя, ничего предосудительного в нём не было. Она встречалась то с одним, то с другим, охотно принимала приглашения в кино, ходила на танцы. На фоне жизни Айны, родителям, казалось, что Анна бесшабашна и не очень разборчива. И, вдруг, жизнь преподнесла такой сюрприз…

       Вернувшийся, из армии Иван выполнял, сопутствующий этому событию ритуал. Ходил в гости к друзьям, родственникам, соседям и знакомым. В этот вечер он вместе с родителями отправился с визитом к соседям. Никакого застолья, просто, короткий визит, как выражение уважения и прежнего отношения Ивана к их семье. Кто придумал эти ритуалы, неведомо, но, что-то в них было – они делали связи между жителями посёлка крепкими, почти, родственными. Родители Ивана беседовали с родителями Анны и Айны, выросшая в милую, красивую девушку Анна порхала вокруг Ивана. Он был симпатичен ей, возмужавший после армии, был красив и, как, казалось, юной ветренице был краше всех здешних молодых мужчин. Болтали о разном, Анна щебетала, сообщая последние новости, Иван слушал рассеянно и всё ждал, когда же появится Айна. Хотелось посмотреть, какой она выросла, он, вдруг, обнаружил, что образ Айны, независимо от него, живёт в его сердце.  И он к её образу не равнодушен. Спросил юную шалунью, но та сначала сделала вид, что не слышит, а когда он повторил свой вопрос, опустила глаза и еле слышно сказала, что Айна болеет. Всю остальную часть вечера Иван проскучал. Анна была по-детски наивна, не понимая, с назойливостью мухи, носилась и жужжала вокруг гостя, но его уже это не занимало, ему хотелось вернуться домой. Не скучали родители, у них хватало тем для разговоров и, если бы не часы, прокуковавшие полночь, разговорам не было бы конца…

       Когда вернулись в свой дом, Иван спросил, что с Айной. И не ожидал, что на короткий вопрос получит длинный сумбурный ответ, ничего не объяснивший ему. Да, и что родители могли рассказать, они знали столько же, сколько родители Айны. Рассказ описывал, скорее, величину беды для семьи, трагедию, но ничуть не говорил о том, как всё произошло. Хотя, а кому это теперь надо, разве, что найти и наказать злодея?! Это не изменит того, что свершилось – не отменит её беременности, позора для семьи, хотя, сама семья не воспринимала это, как позор. «Чему суждено быть, того не миновать» – так часто говорил отец Айны – «Надо смириться и с этим жить». Как бы сказали, сейчас – «Разруливать ситуацию, живя в ней». Иван лёг спать – «Утра вечера мудренее» – есть фразы в русском языке, отставляющие проблемы на некоторое время. Произнеся её, он немедленно заснул. Всё-таки не безразлична ему была Айна, коль произнёс эту фразу, дающую надежду, а не освобождающую от всяких забот знаменитую, звучащую на грани фола – «Да, иди оно всё в задницу!».

       Утром Иван отправился на прогулку. Был март, до заезда отдыхающих почти два месяца. Посёлок, казался, вымершим. Он направился к морю, было прохладно, весеннее солнце не успевало за день, прогреть землю. Но мысли его были заняты другим, произошедшее с Айной волновало его. – «Надо поговорить с Анной, подкараулить её и обо всём расспросить» – занятый этими мыслями он не спеша брёл к своему любимому месту, к уютному, отполированному временем и ветром бревну. В детстве они с Айной часто прибегали сюда, ей удавалось набрать с собой гору игрушек. Она заставляла его играть во всякие девчачьи игры; дочки матери, с помощью формочек печь из песка пироги, играли в кафе, где Иван был то поваром, то официантом. Когда он уставал от тирании этой малявки, сгребал её игрушки в сумку, брал за руку и тянул её, и сумку домой. Хотя, если честно, часто хотелось оставить Айну на пляже, но нельзя, он всегда чувствовал ответственность за неё. После таких прогулок он долго отказывался, ходить с ней к морю, но «вода, и камень точит» через, некоторое время он сдавался и история повторялась. Став взрослее, приходили сюда, просто, поболтать, поделиться прочитанным. А, когда с Айной произошла метаморфоза, которую Иван приписывал взрослению, они ходили сюда порознь, но здесь никогда не встречались…

       Вот и сейчас, Иван шёл и почему-то чувствовал ответственность за неё. Он почти дошёл и решил осмотреться, неожиданно увидел Айну, она сидела на бревне, вглядываясь вдаль, и не заметила его. Песок позволял двигаться бесшумно, он приблизился настолько, что у неё уже не было возможности убежать. Когда она увидела Ивана, поняла, что переброситься, хотя бы, парой слов ей придётся. Она хотела встать с бревна, но он остановил её и охотно присел рядом – «Здравствуй Айна!» – сказал он. «Здрасьте!» – ответила она, так быстро не сумела определиться, как к нему обращаться на «ты» или на «вы». И, вдруг, страх покинул её, голос Ивана показался таким близким и родным, что она сразу успокоилась. А он стал рассказывать про тягости армейской службы, о том, что часто вспоминал посёлок, друзей, родителей и её, милую подружку детства. «Как тебе жилось, дружочек?» – спросил он и она от этой фразы, перестала контролировать себя, в его голосе слышалась забота, но никак не осуждение. И легко, как самому близкому, взрослому другу, поведала ему свою историю.

       Она говорила, захлёбываясь, словно, боялась, что не успеет покаяться перед Иваном. Именно в покаянии у неё была острая необходимость, ей было нужно, рассказать всё о, произошедшем. Так, чтобы её слушали, не перебивая, по-сути это было желание исповедоваться, хотелось, поведав обо всём, не услышать осуждения, а почувствовать на душе облегчение от слов, способных успокоить душу. Освободить её от дурных мыслей, которые с того дня, когда всё произошло, крутились в её миленькой головке. Спасло то, что, когда стала ясна причина метаморфоз, случившихся с Айной, возобновилась дружба сестёр. Родители вели себя совершенно верно, без истерик приняли всё, как есть. Айна не смогла совершить никаких насильственных действий над собой, но дурные мысли не прекращали её посещать, а тут ещё, появившаяся собеседница, которая по несколько раз в день, тревожила её своими беседами, настраивая, против всего мира. –  «Не было другого такого человека, как эта девочка, который бы так сильно любил мир, прощал этому миру, то, что в нём присутствует и добро, и зло. Девочка, воспринимавшая всё, как умудрённый опытом человек, сильно страдала от монологов своего второго «Я». В душе начинался полный, раз драй. Самое плохое, Айна стала ловить себя на том, что чувствует, просыпающуюся в ней агрессию, беспричинную и сразу ко всему.

       « В конце июня прошлого года ребята и девчонки из её класса решили устроить вечер встреч, пригласили и Айну. Были сомнения, но решила принять приглашение, прошло два года, хотелось увидеть всех. Полным составом, наверное, встретятся последний раз, кто-то и так прибыл в родной посёлок на каникулы, кто-то готовился к экзаменам и в июле собирался поступать, кто-то из ребят собирался небольшой группой отправиться работать на БАМ. Кафе все были заполнены отдыхающими, решили подняться в предгорье, у одного из одноклассников родители владели участком, с маленьким домиком. Намеревались устроить там пасеку, но пока, обустроенный домик пустовал. Получился «утренник встреч». Собрались в десять утра, преодолев, не сильно трудный подъём, оказались в удивительном месте. Огромный луг, окружённый хвойными и лиственными деревьями, домик у начала леса, девственная красота. Воздух был чист и прохладен, не смотря на июньскую жару. Казалось, они попали в иной мир. Особых разносолов не было, на стоявший у домика деревянный стол, быстро разложили продукты, кто, что принёс. В основном это был домашний сыр, свежие помидоры, огурцы, домашние лепёшки, кто-то принёс домашнюю колбасу. Кто-то выставил четыре бутылки домашнего вина, а на другом конце стола стояла, сиротливо, литровая бутылка чачи. Рядом со столом находился очаг, представлявший собой половину металлического шара на ножках с огромным поддоном под ним для золы. Разожгли очаг, девчата подготовили картошку для запекания. Завершив, подготовительную суету все уселись за огромный стол на такие же огромные, надёжные лавки. Наперебой произносили тосты, говорили друг другу комплименты, тёплые слова. В этот момент Айна любила всех, мир казался ей совершенным. Когда он запел, она была очарована, это, как вспышка молнии, доли секунды, и ты уже сражён на повал чувствами, до этого, тебе неведомыми. Он пел про птиц, которые понимали, что возвращаясь по весне, обречены, но всё равно прилетали – «к родной округе, к речке быстрой». Айна не отводила от него глаз, следила за губами, ловила его взгляд. А он пел про то, как – «загу-загу-загулял, загулял парень, да, парень молодой, в красной рубашоночке хорошенькай такой». Неожиданно, когда он закончил петь, она при всех поцеловала его в губы, сорвав своим поступком, бурные аплодисменты, зарделась и убежала от общего застолья. Он нашёл её, гуляющую, по краю леса, взял за руку  и, ощутив дрожь, прижал к себе и поцеловал. Первый, настоящий поцелуй в губы, сыграл с ней злую шутку – она почти лишилась возможности, контролировать свои действия. Она отвечала на его поцелуи, не сопротивлялась, когда поняла, что он уводит её глубже в лес. Таяла от прикосновения его рук. И только, ощутив боль, осознала, что произошло, но не сопротивлялась. Новые ощущения, перетерпев боль, вдруг, вылились в бурное выражение чувств, напугав её и партнёра. Будучи девственницей, она испытала огромную палитру ощущений, доступной только искушённой в интимной жизни женщине. Мало этого она повторила эти маленькие безумия несколько раз, доведя, своего юношу до изнеможения. Одноклассники, когда картошка была готова, поняли, что двух человек не хватает, стали их разыскивать. Приведя себя в порядок, осмотрев друг друга, вышли из леса. Он нежно обнимал её за талию, она не сопротивлялась. Когда спускались вниз, он сообщил ей, что завтра уезжает в Ростов, поступать в университет на археологический факультет. Сказал, когда экзамены закончатся, вернётся, и найдёт её. Проводив её, домой, поцеловал, сказал, что скоро увидятся. Но, Айна, посмотрев ему вслед, вдруг, поняла, что они больше, никогда не увидятся. Целую неделю ей не хотелось никого видеть, ни с кем общаться. Нет, она не горевала, наоборот, наслаждалась воспоминаниями об испытанных ощущениях, пыталась разобраться, что это такое в ней проснулось. Она никогда не мечтала о поцелуях с мальчиками, чего уж говорить об интимной близости. И, вдруг, такая метаморфоза. Но, она не находила, в состоявшейся близости ничего порицательного, наоборот, считала, что это шаг во взрослую жизнь. Загрустила она тогда, когда в положенные дни всё пошло никак обычно. Она прождала неделю, но так ничего и не произошло. Тут-то она и бросилась в объятия Анны, назрела необходимость хоть с кем-то поделиться. Но сестра, увы, была хорошим слушателем, но совершенно никаким советчиком, будучи сама не сведуща в этих женских вопросах. Когда поняла, что беременна, Айна начала журить себя, конфликтовать сама с собой. К тому моменту, когда её беременность стала заметна, она была готова, покончить счёты с жизнью. Ей не было стыдно за себя, она, не сомневаясь, считала, что поступила правильно, подчиняясь возникшим чувствам, но общественное мнение, досужая молва, могут сильно навредить её родителям, сестре. Но поведение родителей, не высказавших слов осуждения, не донимавших её расспросами, удержали её от причинения им ещё большего горя. Её любили, любили любую – это было самое главное в жизни!» – Айна прервала рассказ, посмотрела в глаза Ивана, в них не было осуждения, она увидела понимание и сочувствие. Он погладил её по плечу, она положила голову ему на грудь. Почти шёпотом она попросила его, встречаться с ней каждый день,                                                                                                                                      пока, он здесь, и разговаривать, может быть так, она избавится от своего второго «Я». Иногда ей кажется, что злого в ней становится больше, они должны остановить это…

       Проводив Айну домой, Иван решил прогуляться по посёлку. Ему теперь было ясно, почему она не хотела ничего рассказывать родителям. А, что рассказывать, о внезапно, случившейся любви, были ли эти чувства ею? Для неё были, но люди скорее восприняли бы случившееся, похотью. Какая похоть у девочки, никогда не целованной, разве, что родителями, сестрой. Да, единственный раз, когда в детстве играя, поцеловала его – Ивана. Покраснела и убежала. Странно, оказывается, он помнил всё до мельчайших подробностей. Домой он вернулся, приняв решение – «Они с Айной поженятся, не надо особенно ничего придумывать. Примерно в то время, когда она забеременела, он был в отпуске. Три дня побыл в посёлке и уехал в Краснодарский край, повидаться с товарищами по работе. А оттуда вернулся в расположение части. Таким благополучным разрешением будут довольны все. У всех отпадут вопросы, поселковые перестанут, строить всевозможные предположения. Как быть с Айной?  Всё – таки они не чужие, поживут бок о бок, а там видно будет». Дождавшись, родителей с работы он сообщил им, что хочет, чтобы они, сейчас, отправились к соседям с ним, просить руки их дочери. – «Айна забеременела от него, когда он был в отпуске в прошлом году. Он узнал об этом только сейчас, так, как они с Айной не переписывались. Вначале родители оторопели, Надар осознал его слова первый, затем мать и оба выдохнули одновременно: – «Слава Богу! Как обрадуются соседи, ты просто себе не представляешь. Айна ведь, ничего не рассказывала».

       Соседи всегда радовались гостям, но, сейчас, это всё было не ко времени. Удивились, что и Иван пришёл с ними, вроде, у молодых свои развлечения. Надар выложил гостинцы и завёл разговор: – «У нас купец, у вас товар». –  «Как всё не вовремя, соседи пришли сватать Анну, а им бы с Айной разобраться. Так вот о чём Иван весь вечер шептался с дочкой». Хотели было звать Анну, но вздрогнули, когда Надар произнёс имя Айны и голосом, не терпящим, возражений, потребовал показать товар. Иван нервничал, не успел, предупредить её. Было не понятно, как она поведёт себя. Положившись на провидение, взял себя в руки. Мать Айны разрыдалась, отец позвал дочь, взял за руку, подвёл к жениху. Глядя на неё, объяснил, что Иван просит её руки и, если она любит его, они с матерью дают своё согласие на их брак. Глаза Айны наполнились слезами, пытаясь, не дать им скатиться, подняла голову вверх. Слёзы было не удержать, и она резко опустила голову вниз, все восприняли это, как знак согласия. Отец вложил её руку в руку жениха, сказать она ничего не успела. Иван нежно обнял её и вовремя, она потеряла сознание. Все восприняли, как обморок от счастья. Только два человека, потерявшая сознание Айна, и остолбеневшая, от происходящих событий Анна, были не рады. Анна, потому что знала историю сестры и, просто, недоумевала. Айна не была готова к такому, и уж точно не хотела ни чьих жертв. Внутренний протест, неожиданно, лишил её сил. Иван, подняв её на руки, ушёл в комнату Айны и уже там привёл её в чувство. Очнувшись, она стала ожесточённо мотать головой, пытаясь, произнести – «Нет!». Но Иван приложил палец к её губам и умолял, ничего не говорить и, поспешно, ни от чего не отказываться. Айна успокоилась, присела на кровати. Стала внимательно, разглядывать Ивана, будто никогда его не видела…

       Через час вышли в зал к родителям. Небольшое застолье было в самом разгаре. Увидев, счастливые лица родителей, Айна окончательно смирилась с решением Ивана. Вернувшееся в дом спокойствие, радостные голоса родителей, всё это стоило того. Когда всё успокоится, они решат с Иваном, поймут, можно ли им жить вместе – «всё-таки не чужие». Как-то сами собой отпали многие вопросы. Понятно, что возникнут новые – вопросы они на то и вопросы, чтобы всплывать невесть откуда. Но, сейчас, она родит в спокойной обстановке – это самое главное. А там время покажет…

        В ближайшие выходные сыграли свадьбу. Гулял весь посёлок, такому разрешению проблемы обрадовались все. Нездоровый ажиотаж вокруг беременности Айны прошёл, все уже гадали, кого родит.

       Родила она двух девочек, к роженицам в палаты не пускали, через окно она показала Ивану то одну, то другую. Не кривя душой, Иван был рад, только не понравилось ему, как выглядит Айна. Взгляд был суровым, в глазах металось, какое-то ожесточение, мелькнула мысль о её втором «Я», он отмахнулся, как от наваждения. Не хотелось никаких треволнений, и так уже всего было предостаточно. С каждым днём лицо Айны светлело, Иван успокоился. А за день до выписки умерла девочка, родившаяся первой. Главврач вызвал к себе Ивана, чтобы сообщить о случившемся. Ещё ничего, не подозревающего Ивана, обуял не шуточный страх. Он почувствовал неотвратимость беды, но до самого кабинета, до самых первых слов врача, отгонял это чувство. Гром, прогремел гром, пришла беда, хотя, ничто не предвещало. Умерла дочка, он по-другому уже не воспринимал своих девочек. Но самое страшное было в том, как она умерла. Девочек принесли на кормление, в палате с Айной оставалась ещё одна женщина всех остальных уже выписали. Айна кормила попеременно то старшенькую, то младшенькую, прикладывая то к одной, то к другой груди. Вдруг соседке напротив, показалось, что девочку, выглядевшую покрепче, мамка прижимает к груди с особым усердием, и, что-то зло бормочет себе под нос. Она стала её звать, прикрикнула на неё, но та не обращала никакого внимания. С ребёнком на руках она вышла в коридор, стала звать сестру. Когда прибежали медсестра и дежурный врач, девочка была мертва, вторую еле смогли отобрать, а мать совершенно не была похожа на ту, заботливую Айну. Она, что-то бормотала о том, что мужчины предатели, что это она им мстит за всю причинённую боль.

       Главврач после некоторой паузы, сказал Ивану, что пригласил врача из психоневрологического отделения, чтобы прояснить ситуацию и понять, что произошло с Айной. Врач уже беседовал с ней, теперь ему надо поговорить с мужем. Если тот в силах выдержать беседу, врач, сейчас, подойдёт. Иван кивнул, что ещё ему оставалось делать. Он и сам хотел прояснить ситуацию, что происходит, почему? Доктор располагал к откровенной беседе, Иван, как есть выложил всю их с Айной историю, ничего не утаив. Рассказал про навязчивую собеседницу, появившуюся, с некоторых пор в голове его жены. Про то, что последние события угомонили её второе «Я» оно почти не являлось. Скороговоркой, выложив это всё доктору, Иван замолк. Возникла пауза, видно было, что доктор над чем-то усиленно думает. Затем встал и сказал – «Давайте, звать главврача надо решать, как действовать дальше». КОМБ.

       Как только зашёл заведующий, психиатр выложил своё понимание ситуации. – «Если Айна на данном этапе попадёт в руки милиции, её передадут в какую-нибудь психиатрическую клинику, кем она оттуда выйдет, одному Богу известно. Если Иван не будет, писать заявление, удастся обойтись без милиции. Айну просто переведут в психоневрологическое отделение и будут лечить». «Как долго?» – спросил Иван. – «Восстановим её до адекватного состояния, выпишем, но наблюдаться и периодически ложиться к ним, ей придётся в течение всей жизни» – таковы были не утешительные прогнозы доктора. Иван молчал, а психиатр добавил, что возможно при удачном лечении она забудет, тревожащие воспоминания, забудет о второй дочери и её историей будет сегодняшний Иван, дочь, ну, и те, кто будет в её жизни, сейчас. Прошлое не будет довлеть над ней, но рожать ей уже нельзя, такого стресса она больше не перенесёт. Всё вернётся с невероятной, новой силой, тогда она уже будет опасна для общества. А пока, малыми усилиями удастся наладить для Айны спокойную жизнь…

       Врачи предложили Ивану, подумать до вечера, может быть, с кем-то посоветоваться. Но,  он понимал, что знать об этом не должна ни одна живая душа, иначе, не избежать сплетен и шушуканий за спиной. Он попросил у доктора сигарету, попробовал глотнуть дым, поперхнулся, сунул сигарету в пепельницу. Отдышавшись, сказал, что знать обо всём будет только он, единственное, что ему надо заключение о смерти девочки, не вызывающее сомнения ни у кого. Оценив его решение, попросили приехать после обеда, получить заключение…

       Когда он вернулся, заключение было готово. Оба доктора ждали его. Главврач объяснил ему всё по свидетельству о смерти – «Кому любопытно давай читать бумагу, там чисто медицинские термины поймут – хорошо, не поймут и ладно». Уступая, очередь психиатру сказал, что девочку можно будет послезавтра забирать, надо Ивану подготовиться и вышел из кабинета. Психиатр с первых слов успокоил его, будто знал, что все эти часы тот думал о болезни жены. «Шизофрения – единственное, что приходит на ум» –  сказал Иван. «Не вы первый, не вы последний заблуждаетесь. Раздвоение личности до конца не является болезнью, мало изучено, подход к каждому пациенту отдельный, подбор лекарств персональный. И уж точно – это не шизофрения. Да, и результаты всегда положительные с длительным эффектом, зачастую не имеющие, рецидивов. Есть нюансы, но это больше профессиональные тонкости, но знать Иван о них должен. В зависимости от того, какое «Я» одержит верх, она или будет, помнить прошлое или нет. По его мнению, предпочтителен второй вариант. Можно будет ей поведать щадящую историю и причин для рецидива не будет. Даже, если, вдруг, появится кто-то причастный к её забытой истории, даже при таком раскладе, риск повтора минимален. Другой вариант не обсуждаем, будем стремиться к этому. Обычно с людьми прошедшими курс терапии проблем нет в течение всей жизни, при соблюдении всех показаний. Иван попросил увидеться с Айной, доктор провёл его, но предупредил, что она спит. «Милая, милая девочка, она была такая хрупкая, беззащитная – «моя татарочка», так он в шутку называл её в ранней юности. Всё будет хорошо!» – такие мысли пронеслись у него в голове, он попрощался с доктором и отправился домой.

      На следующий день он вместе со своими родителями и родителями Айны похоронили девочку. Помянули дома у Айны. Иван попросил, чтобы родители больше никогда не упоминали об умершей девочке. Так сказал доктор, иначе, для Айны это может обернуться непоправимыми последствиями. «Давайте, сейчас, переживём это и забудем» –  сказал Иван, а мать взглянула на сына и подумала – «Какой у неё, оказывается, взрослый, мудрый сын, они с отцом и не заметили, как он стал таким, всё думали, что он ещё мальчишка». – «А он и был мальчишка, который, столкнувшись, с непростыми обстоятельствами не сдрейфил, а принял верное решение. Оставаясь, один на один с только ему известными обстоятельствами, он был непреклонен в выполнении принятого решения. Сумел, сохранить их тайну с Айной неприкосновенной».

       Лишь, спустя шесть лет, донимаемый Анной – «Почему больше не рожаете?». Решил прекратить все эти вопросы – «Не дай Бог, Анна начнёт подбивать Айну, родить». Иван решил всё рассказать сестре жены, ничего не утаив, как было, как есть, про то, что счастлив своей не простой любовью. Так, что одним посвящённым в тайну стало больше, а у Ивана появился друг, с которым можно было говорить обо всём. К тому времени Анна уже была за мужем, родила сыновей и, как женщина была ему неплохой советчицей. Да, и к этому времени у Анны открылся дар видеть то, что другие не видят и предчувствовать то, что не дано другим. С этих пор Иван часто обращался к ней за советом.

       Иван и правда, обрёл с Айной счастье. Без брызг шампанского, без фейерверков чувств. Он любил дочь, не мог, надышаться над ней. Кохал свою жену Айну «маленькую беззащитную татарочку», а она, испытывая, необъяснимую благодарность. Тихо по-своему, нежно любила Ивана, трепетно любила дочь. Любила свой дом, работу по дому. Зойка росла окружённая покоем и любовью. К этому времени родители Айны умерли, у Ивана остался только отец Надар. Все жили отдельно, хотя, охотно общались, иногда, Зойка днями пропадала у деда, с которым связывала непонятная окружающим дружба. Да, и сам Иван был удивлён, проснувшейся у отца любовью к детям…

       «Неужели всё повторяется?» – не хотелось об этом думать, но Иван, с некоторых пор стал замечать у Зойки черты, присущие Айне, перед рождением дочерей, не прошеная тревога поселилась у него в душе. Сейчас он шёл к Анне посоветоваться, что там, – просто излить душу. Выложив, ей все сомнения он, сославшись на то, что надо отдыхать, завтра трудный день, отправился домой.

       А, Аннушка, приняв весь этот груз, Зойкиных страхов, сомнений Ивана чувствовала себя паршиво. Но ничего не поделаешь, надо идти за коровами. Сколько раз в жизни уже так было, нет сил – ложись, умирай, а подумаешь, что животинка уже измаялась, вздохнёшь  и не спеша отправишься за ней, вроде, как и полегчало…

       Пока шла на луг, когда спускалась обратно, среди муторных мыслей мелькнула искорка светлая, чистая. Аннушка так и не смогла сосредоточиться на ней, а искорка, как бы, играя, блеснула среди её мыслей ещё раз и исчезла. Но оставила после себя призрачную, почти, неощутимую надежду. «Значит, какой-то выход есть, и может всё не так уж и плохо?» – произнесла Анна вслух. Вздохнув облегчённо, она ускорила шаг, было, ощущение, что и коровы, что-то почуяли, и стали двигаться пошустрей. «Поживём, увидим – всё в руках Господа!» – она перекрестилась, и в мыслях вернулась к домашним делам и заботам …

       Пока дожидались деда на ужин, Зойка с отцом успели, переговорить о завтрашнем дне, в управление надо было быть в 10.00, позавтракают и отправятся не спеша. Ужинали молча, все с тревогой ждали завтрашнего дня. После ужина мать отправила дочку отдыхать, Зойка улыбнулась, Айна всегда чувствовала её состояние, и они часто разговаривали, без слов, понимая друг друга. Надар позвал внучку, он и отец сидели у телевизора на диване, Иван читал газету, а дед смотрел новости. Они предложили Зойке сесть между ними, она примостилась на краешек дивана, а они поцеловали её с двух сторон в щёки и сказали, что всё будет хорошо. Чем очень развеселили Зойку, и она счастливая поднялась к себе в комнату. Пела про себя – «Всё будет хорошо, всё будет хорошо!» – она так и назвала этот вечер – «Всё будет хорошо!», а известно, как корабль назовёшь он, так и поплывёт. Сны были короткие, но добрые; она погуляла с Эдом по аллеям парка его любимого города, прокатилась на колесе обозрения. Расставшись с ним, бродила по городу одна, не расстроилась – это уже был и её город, это уже была её жизнь. Она улыбнулась и проснулась с этой счастливой улыбкой на лице – «К чему бы?».

       Радость, обретавшую внутри, она так и сохранила до самого Туапсе, и даже, когда вошли в управление МВД, она не померкла. Когда все формальности были соблюдены, Зойку попросили, в присутствии адвоката, расписаться, и получить на руки уведомление о том, что уголовное преследование в отношении её прекращено, за отсутствием состава преступления. Они с отцом стали обниматься ещё в кабинете, чем вызвали улыбки следователя и адвоката. Попрощавшись с адвокатом, решив с ним финансовый вопрос, Зойка с отцом незамедлительно сели в машину и отправились домой, хотелось обрадовать всех поскорее. Она болтала, не останавливалась, неожиданно, когда были на подъезде к Михайловскому, у Зойки начались схватки. Иван направил машину к знакомой ему больнице, к родильному отделению. Зойку увезли, а он отправился к знакомому врачу, который по-прежнему работал в психоневрологическом отделении, но уже в качестве главврача. Он переговорил с доктором, чтобы он взял под контроль и понаблюдал за его дочерью, тот пообещал, заняться этим прямо, сейчас. Хотя, был очень удивлён, – был уверен, что раздвоение личности по наследству не передаётся. Исследованиями этот факт не подтверждался, а там – «пути господни неисповедимы».

       Сына Зойка родила в двадцать три часа сорок минут, двадцать минут, не дотянув до восьмого марта. А девочка родилась двадцать минут после полуночи восьмого марта. Дни рождения будут праздновать два дня подряд – 7 марта у Дениса, а 8 марта у Дарины. Имя сыну они придумывали с Эдом, а девочку она сама назвала Дариной, так, как та и явилась на свет бесценным подарком. Через неделю их полным составом выписали домой, Зойка не могла, надышаться над детьми, была осторожной, заботливой матерью. С удовольствием наблюдала за ними, когда кормила их грудью. Всё было вновь, острота ощущений была на пределе, она по-настоящему была счастлива. Забирали её Иван с Айной, гордо называли себя дедушкой и бабушкой, тискали малюток закутанных в тёплые одеяльца и тоже были счастливы. Всю дорогу домой малыши спали, а Зойка с родителями не могли наговориться, было ощущение, что предшествующие этой радости тяготы, наконец-то, отпустили их, и началась новая жизнь – так всё и было, – это была новая жизнь…

       Дед встречал их у калитки, часа два бегал через 5-10 минут на улицу выглядывал – «Не едут ли?». И вот дождался. Первые дни Надар не отходил от детей, разве, что поесть. Да уходил, когда Зойка кормила малышей грудью, бурча под нос – «Эка невидаль, сисек женских, что ли никогда не видел?». На что Иван, подталкивая его в спину из комнаты, шутил – «Ты батя, хоть и человек, поживший, мудрый, а не понимаешь, что дитя сглазить можешь во время кормления». Уходил, продолжая, бурчать, что он не глазливый. Возвращался, когда кормление заканчивалось, и продолжал тетешкаться с детьми, со стороны сам был очень похож на ребёнка.

       Наверное, с месяц отец не задавал дочке вопросов об Эде. Но, когда в доме установился определённый распорядок. Когда стало понятным, что справиться с детьми, в течение, нескольких дней смогут и без Зойки. Иван начал заводить разговор о том, что пора бы ехать, разыскивать отца детей. Ещё пару недель дочь отмахивалась и серьёзно об этом говорить, не хотела. Но к концу мая она сама завела с родителями разговор, сказала, что пора ехать в Ростов так, как у Эда должна закончиться сессия. И в десятых числах июня он отправится на практику. Решила ехать без звонка, побоялась услышать по телефону – «Нет!». Увидеть, заглянуть в глаза и всё понять – «что телефон?» – по нему всегда легко говорить – «Нет!». Не видя, глаз собеседника, кривить душой легче. Слова сказаны, дело сделано, отец купил билет до Ростова на автобус, ехать надо было послезавтра.

       В назначенный день, нацеловавшись с малышами, обняв, мать и деда, она села к отцу в машину, и он повёз её на автовокзал. Подъехали во время, автобус уже был на станции, шла посадка. Устроив, вещи в багажное отделение, Зойка поцеловала отца и поднялась в салон новенького «Икаруса». Устроившись поудобней, закрыла глаза. Мягко заурчавший мотор, качнув автобус, покатил её в неизвестность. Половину пути она, освободившаяся, на время от повседневного круговорота, проспала. Сон прервал неприятный голос, который обитал у неё в голове. Сначала, она даже не поняла, а потом испугалась – «Молчавшее, столько времени её второе «Я», объявилось». Зойка стала, вслушиваться в слова. Это была старая песня; о мужиках, о том, что не зачем к нему ехать, стенания о том, что у него уже другая. К сожалению, в этой ситуации закрывай, не закрывай уши враг внутри тебя и сможешь, его не слышать только, если он сам заткнётся. Средство одно – молчать, и ждать, когда враг, иссякнув, угомонится. Увы, враг столь долго молчавший, успокоится не скоро.

       Стерва, воскресшая в голове, бесновалась, почти, до самого Ростова. Утихла только, когда выговорилась, ну-ка, столько времени молчала. У Зойки, вдруг, появилась неуверенность, она чувствовала лёгкий озноб, внутри возникла неприятная дрожь. Честно сказать, она просто испугалась, – покинув автобус, она окунётся в пугающую неизвестность. Подталкиваемая неуверенностью, она быстро покинула автобус, и уже было отошла от него. И тут стерва ехидным голосом спросила – «Что, так невтерпёж увидеть милого? Вещи хоть забери, дура!». Она вернулась к автобусу, забрала вещи, отойдя в сторону, стала соображать, где они с Эдом садились в такси. И вдруг…

       Ей показалось, что мелькнул силуэт «её мальчика» в форме. Она автоматически развернулась в его сторону и пошла. Оставалось шагов двадцать до него, как к Эду подошла черноволосая девушка, славненькая, невысокого роста. Зойка остановилась и замерла. Он поднял сумки, стоящие на асфальте и подошёл к багажнику, рядом стоящего автобуса. Погрузив сумки, он подвёл девушку к двери, та поднялась на ступеньку, чмокнула его в щёку и скрылась в салоне. У Зойки промелькнула мысль – «Она точно так же сегодня прощалась с отцом в Михайловском. К чему вспомнила, непонятно? Это, наверное, девушка Эда – всё кончено». «Воронеж» – было написано на табличке за лобовым стеклом. Лихорадочно, перебирая, кто у Эда мог быть в Воронеже, она бежала прочь от этой остановки. Подхлёстываемая словами, злорадствующей стервы, она устремилась внутрь вокзала, чтобы он не увидел её. Толпа, Зойку, как обожгло – «Что она делает здесь? Это не она убегает, ей нельзя убегать, ей надо посмотреть Эду в глаза», – а голос в голове зудел – «Говорила тебе, говорила, а ты – любовь, любовь». Бросив сумки, развернувшись на месте, Зойка побежала туда, где остался он. Автобуса не было, Эда тоже. Она лихорадочно стала, искать его взглядом по сторонам. Его нигде не было, поняв, тщетность свих попыток в этой суете найти его, решила вернуться за сумками, если они ещё на месте. Повернулась и обомлела, почти, вплотную к ней стоял он – «её мальчик». Эд едва успел, подхватить её, она без чувств рухнула к нему объятия. Прошло минуты три, а Зойка не приходила в себя, он уже подумывал о нашатыре, о враче. Его мысль о нашатыре, наверное, и вернула её к действительности – «Запах, тревожный запах нашатыря, запах беды, надоевший ей на катере, когда она искала Эда». Господи, она снова слышит его мысли, от осознания счастья, она, снова чуть, не провалилась в обморок. Не дали ей этого сделать его страстные поцелуи. Любопытных вокруг собралось много – всем было интересно, кого это целует курсант, одной рукой, обнимая за талию, другой придерживая форменную фуражку. Целовались красиво, в поцелуях чувствовалась нежность друг к другу. Кто-то, вздохнув, поминая прошлое, пошёл дальше, кто-то ещё любопытствовал – влюблённым было всё равно. Когда они перестали целоваться, вокруг уже никого не было. Взявшись за руки, пошли искать сумки. По счастливой случайности сумки были в целости и сохранности, их взяла под опеку пожилая женщина. Увидев, поступок Зойки она поняла, что случилась беда и, не раздумывая стала на охрану сумок, а потом будет видно, что с ними делать. Не сговариваясь, они поцеловали женщину в щёки и, не раздумывая, направились домой, благо Эд ещё не отказался от квартиры. Собирался это сделать на следующей неделе. В такси она спросила, кого это он провожал, и, насупившись, ждала ответа. Оказалось, друг Эда пересдавал экзамен и попросил его, проводить свою жену на автобус до Воронежа. Господи, а она уже невесть, что подумала и чуть, снова, не натворила глупостей.

       Когда поднялись к себе, закрыли за собою дверь на замок. Волна, их накрыла волна. Потом, пытаясь вспомнить происходящее, оно представлялось одним мгновением. От начала до конца; поцелуи, душ, он нежно вытирает её тело пушистым полотенцем, укутывает в него, поднимает на руки, целует в шею, нежно собирает, оставшиеся капельки воды губами, а её уже нет, она провалилась в небытие. Тело не принадлежало ей, соскучившись по ласкам Эда, оно творило что-то невероятное, пробуждая в Зойке чувства, которых она раньше никогда не испытывала. Это было сумасшествие, прекрасное сумасшествие. Когда засыпала в его объятиях, мелькнула мысль, что беременности не миновать, и счастливо улыбнувшись, провалилась в объятия Бога Морфея.

       В эту ночь Зойкино второе «Я» задохнулось в объятиях Эда, и её поглотил океан, бушующих чувств и страстей. Со «стервой» было покончено. Наутро было повествование истории, периодически он обнимал её, не переставая восклицать – «Глупенькая ты, глупенькая!». На его вопрос о том, что неужели она не верила в него. Она поведала ему всё о своём втором «Я», которое ещё вчера обретало в ней и толкало её, порой, на неконтролируемые поступки. Рассказала ему о том, как тосковало её тело по ласкам, как однажды чуть не довела себя до оргазма, но ребёнок удержал её и осеклась…

        О детях ещё не было сказано ни слова. Эд боялся, спрашивать о ребёнке, думая, что его нет, а она ещё не сообщила ему, что соврала. Ложь странная штука, на какое-то время, облегчая жизнь, впоследствии, заводит в такие дебри, что выбраться из них уже непросто. Зойка собралась с духом и всё рассказала ему, остановившись в конце повествования, чтобы отдышаться, она взглянула на Эда и испугалась. Таким она его никогда не видела. Он сидел белый, как полотно, казалось, ему не хватает воздуха. Придя в себя, тихим голосом, тембром присущим лишь ему, он сказал. Зойка боялась его, когда он становился таким неприступным и суровым. Она вжала голову в плечи, готовясь не к самым лестным словам. Но слов было немного – «Неужели ты не веришь мне, и ненавидишь так, что смогла причинить такую боль?». Она кинулась его целовать, рыдая взахлёб, рассказывала ему про метаморфозу, которая с ней произошла. А он молча, как подкошенный, повалился на кровать, и больше не проронил ни слова. Зойка решила, закончить повествование, как бы не прореагировал Эд. Говорила о том, что пыталась изменить ситуацию, когда поняла, что натворила, но было поздно, ничего не получилось. А в конце добавила, что, пройдя через все эти передряги, она родила двух прекрасных малышей Дениса и Дарину, которые ждут её и его у неё дома. На последних словах Эд приподнялся, взгляд был обезумевшим, то ли от счастья, то ли от неожиданности. Он обнял Зойку и зарыдал, зарыдал без слёз, так плачут мужчины. Сердце работало на пределе. Душа рвалась на части от событий, произошедших за последние часы, от чувств, мечущихся, от горя к радости. Сколько же им пришло вынести за время расставания. Известно им самим и Богу.

       Была ещё одна безумная ночь, утром договорились, что он сегодня отправит Зойку домой, а послезавтра приедет к ней. Там познакомится с родителями и они, взяв малышей, отправятся к его матери в любимый Таганрог. Она сказала, что, возможно, отец с матерью тоже решатся поехать, тогда на машине отца они все и поедут к Эду домой. Тот согласно кивнул, поцеловал Зойку, и они счастливые отправились на автовокзал. Ей надо было спешить, а он был не прочь, чтобы она ещё немного задержалась, но дети. В кассе были билеты, он беспрепятственно взял ей билет в середину салона, чтобы не укачивало. Целовались у автобуса, расставаясь ненадолго, они теперь точно знали, что всё у них будет хорошо. Но это уже будет другая история, отличная от этой, насыщенная не менее яркими событиями, но другая…