На именинах одного поэта

На именины одного поэта

я, будучи спонтанно приглашённым,

в гостиную с разбега заведённый

минуя тапки,

был взят в охапку,

где вырвали из рук моих пакеты.

Пакеты с водкой. Их пока забудем.

Стоял ноябрь, потому как грели

окрашенные синим батареи.

Из разговоров,

точнее споров,

я узнавал, какие будут блюда.

Попал на кухню, с гардеробом спутав.

Любовников склоняя имена

курили дамы хором. На меня

почти в упор

смотрел топор,

повешенный ещё наверно утром.

Я покурил и позван был за стол,

немедленно со стулом познакомлен,

который был на ногу одну болен.

С опаской сел.

Стул уцелел.

Мужик напротив глупости молол.

Мои соседи по хромому стулу –

семь человек направо, семь налево –

всё время пили, крякая, и ели.

Кусками шпрот

набитый рот

служил образчиком карикатуры.

Вообще-то я приехал не к началу

торжеств, а к середине, и меня

ужасно забавляла та возня –

концовки фраз,

слезливый глаз.

Я чувствовал, что не дожить до чая.

Мужик напротив всё перемолол

план выполнив до срока, кстати,

рязанским рылом в греческом салате

уснул, подлец!

известный чтец

Есенина, но точно в роль вошёл!

Я поискал: а где же именинник?

Виновник, в окружении родни

прикладывая рукопись к груди

читал стихи

сестре снохи

и мат сквозил, как в матче: Таль – Ботвинник.

Моя тарелка пустовала редко.

Соседка слева ловкою рукой

подкладывала тут же и ногой

касалась так,

стараясь в такт

Качанию своей же табуретки.

На танцы выходили не спеша.

Сплошь старики, да я – из молодёжи.

А кто до сорока со скрипом дожил,

пошли курить.

Остались пить

два знаменитых барда-алкаша.

Я танцевал, за талию держа

ровесницу поэта Евтушенко.

Она владела шагом совершенно.

Давным-давно

в немом кино

таких снимали Синема служа!

Я закружился – всё вокруг кружилось!

Смешались люди, водка и вино,

соседка слева, холодец свиной,

стихи, эссе,

Дали, Массне,

других фамилий непроизносимость…

Ночь наступила, как школяр в дерьмо,

нечаянно, смущённо улыбаясь.

Луна, определённо скукой маясь,

меняла цвет

роняя свет

в порталы коридорного трюмо.

Пытало зренье двойственность объектов.

Молчало чувство самосохраненья.

Мозг не выказывал ни капли удивленья.

Поэт родне

наедине

пакетики готовил для объедков.

А выпроводив бедную родню,

виновник торжества, со взглядом мутным

бутылку водки, выдержав минуту,

на стол воздвиг

и в этот миг

убил интригу, в общем, на корню.

Настало утро, а картина та же:

поэт читал, без умолку и цели,

курили дамы, остальные ели,

куранты били,

барды пили…

Изображение достойно Эрмитажа.