Хроники одной еврейский семьи ( продолжение2)

                                                Г Л А В А   4

Все живущие в нашем доме, от мала до велика, были заняты в процессе изготовления щеток. И когда приходили наверх, в папину комнату,  приносили с собой характерные  запахи:  лака, дерева, кожи, красок  и еще чего-то такого, присущего только месту, где было производство. Когда приходила мама,  то брала Матвея на руки, осторожно меняла ему постельку, кормила его.  Много времени она ему уделить не могла,  потому что у нее,  наверное, было больше всех  обязанностей.  Ведь помимо работы в мастерской, там она прошивала нитками или проволокой щетину, закрепляя ее на рукоятке,  а еще сортировала, прочесывала, отмывала от грязи, обрабатывала уксусом, это чтобы придать определенный блеск и сушила  ее,  на ней был весь дом с извечной стиркой и готовкой.  По сегодняшним  меркам такая жизнь могла  показаться адом,  но в те времена люди, которые не хотели быть нищими маргиналами, вкалывали до седьмого пота.   И  семья жила со своими радостями и невзгодами, буднями и праздниками.

 Воспитанием детей в семье,  как и положено в еврейских семьях,  занималась мама. Несмотря на свою огромную занятость, у нее всегда находилась возможность проследить на протяжении всего дня за каждым ребенком. Самый  большой подвиг не тот, который совершается однажды в смелом порыве, а тот который повторяется изо дня в день. Этот феномен еврейской мамы, как раз и зародился в еврейских местечках того времени.  В традиционных еврейских семьях рождалось по  10- 12 детей,  но, к сожалению, не все выживали.  Сейчас мне трудно себе представить, сколько   истинной самоотверженности,  заботы и любви  вкладывала папина мама  в своих детей,  стараясь сохранить их,  дать образование,  обеспечить их будущее. Была, правда, и другая сторона этого воспитания.  Защищая  их от окружающих, мама  управляла  своими детьми с  помощью чувства вины, которое старательно у них развивала.

  Когда однажды  папина сестра   Наама отпрашивалась у мамы погулять с подружками во дворе, она услышала:

-  Конечно иди, доченька!  Я всю твою работу, которую тебе поручил дедушка, сама  сделаю,  хоть правда  у меня сильно болит спина,  но ты не волнуйся, гуляй, сколько хочешь. Естественно,  после таких слов, Наама никуда не пошла.

Или еще:  заходит как-то мама на кухню,  а там Дорон сидит, хотя должен быть cо своим братом  Довом в мастерской,  и не спеша так кушает руками приготовленную еще с ночи мамой рыбу. Тут она делает тревожное лицо и говорит:

— Вей змир!   Дороша!  Кому ты хочешь сделать весело? Почему ты ешь руками — это же опасно! Микробы и все такое! Возьми   вилку и кушай дальше.  Главное не переживай, мама не поспит еще одну  ночь,   чтобы приготовить рыбу к субботе.

И таких случаев было много. В еврейских семьях того времени женщина напрямую не могла добиться высокого  статуса в семье и в обществе, все рычаги управления были у мужчин, и поэтому  мать старалась управлять детьми.  Главным объектом заботы и инструментом влияния мамы, как правило, становится любимый сын.  Им  стал маленький Матвейка.

Как я уже говорил раньше,  у всех детей были свои обязанности в производстве  щеток.  Мальчики  Дорон и Дов были заняты в изготовлении   ручек для щеток.  Наама помогала маме разбирать щетину.

 Каждое утро, после молитвы, дедушка Гершон, он был человек набожный,   раздавал всем  задание. Это происходило в зале, где вечером в пятницу собиралась вся семья. Он чинно восседал на своем любимом  резном стуле,  держа в руках толстую большую тетрадь,  куда он записывал весь процесс производства — от того, сколько на складе готовых к продаже щеток,  и до того, что еще лежит в необработанном виде; сколько и какой щетины, сколько и какого дерева, клея, краски,  различной химии и т.д. Это  только на первый взгляд кажется,  что щетка — вещь простая,  на самом деле для получения готового изделия  ой как много чего требуется.

Начинал Гершон  с разборов  сделанного  накануне.

Часто  дедушка  очень торжественно подзывал к себе старшего  внука, он у него был любимчиком,   и спрашивал:

Дуби!  Ан эйнкл!  Ком цумир зай гезунд!  — это означало: – Дуби,  мой внучек,  иди  ко мне  и будь здоров! – вот примерно дословный перевод,  но то, с  какой интонацией  и теплотой в голосе он произносил эти слова, говорило много больше, чем сказано.

— Посмотрите все на этого ребенка! Таки я вас умоляю – это единственное, что у нас есть ценного.  Мало того, что он  а идешер коп, таки он еще и сильный.

— Гезинт ви а ферд ( силен как конь)  чтоб я так жил, как я прибедняюсь,  -  так  говорил дедушка, чтобы дать высшую похвалу своему любимому внуку.

— Я видел вчера, как ты работал и что успел сделать за день.  C какой тщательностью ты отшлифовал все ручки. Я не нашел ни одного изъяна, как ни старался. И что меня поразило еще больше,  сделав свою работу, ты не ушел играть на двор, а помогал разгружать подводу с очень тяжелыми мешками.  Ты заслужил награды.

— Дедушка, а я разве не заслужил награды, – это сказал Дорон, – посчитай, сколько я сделал заготовок для ручек?

— Вей змер!  Афаер зол ты кимен, – что означало: — Боже мой! Огонь на твою голову! Заготовок ты сделал, конечно,  много,  да только половина из сделанного правильные.  Остальные не по размеру, и их придется переделывать,  чем ты сегодня и займешься -  и  скажи мне спасибо,  что не получил дополнительное задание, я сегодня добрый в честь наступления благословенного дня субботы, – степенно сказал дедушка.

Такие примерно разговоры  происходили каждое  утро рабочего дня и, после разборов прошедшего накануне,   все  члены  семьи получали  новое  задание от дедушки Гершона. 

Работы было много: все материалы для щеток нужно было заготавливать впрок – это покупка различной щетины, отбор древесины, химические препараты и т.п., – этим занимался Исаак, муж моей бабушки, затем шло само производство:  обработка щетины, изготовление колодок и их обработка. Посадка кустов щетины в колодку. Это тоже имело много тонкостей – за процессом следил сам дедушка,  потому что от него зависела  долговечность самой щетки.  А  обработкой  самой щетины занимались все женщины,  проживавшие в доме. Изготовлением лака для покрытия им щеток занимался  только  дедушка  — один и колдовал, и читал какие-то молитвы из торы.  К секретам получения своего лака он никого не подпускал, держал в строгой тайне.

Еще в мастерской было двое работников: один был какой-то дальний родственник Исаака –  звали его  Мендель. Он  был хорошим  столяром  и делал ручки для щеток,  а вот второй  -  его звали  Меер, впоследствии  сыграл в папиной жизни трагическую роль, помогал дедушке Гершону торговать щетками на ярмарках и базарах. Про первого работника  мне известно не много: знаю, что это был уже немолодой мужчина около 50 лет, у него была своя семья – жена Сара и пятеро  детей,  они часто приходили к нам в дом,  приносили Менделю обед и таращились на все подряд,  наверно, завидуя дедушкиной предприимчивости.  Семья Менделя жила небогато,  можно сказать, что даже и бедно, поэтому бабушка Нихама,  когда они приходили,  всегда совала детям какие-нибудь конфетки или пряники,  зная, что их мать Сара никогда детям ничего сладкого не покупала ввиду отсутствия денег. Все деньги, которые были у этой семьи, зарабатывал Мендель,  а дедушка много не платил никому. Сам же Мендель был очень скромным и молчаливым человеком, ни на что не жаловался,  не просил  прибавить денег за свой труд. Он был очень исполнительным и довольно хорошим столяром. Всю основную работу по изготовлению ручек и колодок делал он,  а помогали ему мальчики Дарон и Дов. 

Что же касается Меера,  второго работника дедушки,  сейчас расскажу особо.

Когда родился папа,  он уже работал в мастерской у дедушки,  но, как правило, мало что делал в производстве.  Его способности были  проявлены в  другом.  Меер был прирожденный торгаш. Не было случая, когда, что-нибудь покупая, он не сбивал цену почти вдвое и наоборот,  продавая на ярмарках с дедушкой наши щетки, он не давал сбить цену даже на большие партии.  Меер был чрезвычайно хитер и изворотлив, умел красиво говорить, как паук, опутывая жертву паутиной,  обволакивал своими словами собеседника, запутывая его, не давая вставить слово.  При этом он преданно и участливо смотрел в глаза,  подобострастно приседая,  всем своим видом давая понять, что он в лепешку готов расшибиться, лишь бы доставить удовольствие.  Как говорил дедушка, Меер был настоящий ГЕШЕФТМАХЕР и именно с большой буквы. Хотя и сам дедушка был тоже не промах – нихт арайнленген фингер ин мойл – т.е. палец в рот не клади, но отдавал должное способностям этого, как он говорил,” рогомета” – это совсем не то, что вы подумали -  это слово обозначало, что молодой человек выходец из села,  и ничего больше. Но, несмотря на то, что он был из глухой деревни, язык у него был подвешен что надо. На ярмарке, где они с дедом продавали в своей небольшой лавке товар, иной раз приходили люди  послушать,  как торгуется и причитает Меер.

— Таки я вас умоляю! Люди, ну будьте свидетели! Где еще лучше вы найдете такой товар. Чтоб я так знал,  как я не знаю.  Этим щеткам сноса нет.

-  Вот посмотрите на ваше шикарное пальто, — будьте уверены, ваши внуки, дай Бог им крепкого здоровья, будут счищать с него пылинки нашими щетками,  чтоб я так видел через свои глаза. Так убеждал очередного клиента Меер.

-  Ой, – неслось в ответ на эту тираду.

-  Ну раз вы говорите  Ой, – то пусть будет Ой,  только не откладывайте покупку.  Послушайте сюда, таки я вас умоляю,  вы что, покупаете рыбу у этой мишугинер  Сары?  Нет?

— Правильно, – сам же и отвечает Меер. -  Вы покупаете щетки у дедушки  Гершона,  которые прослужат вам и вашим детям,  и не боюсь повториться, и вашим внукам долгие годы.  И  не кидайте брови на лоб,  нечему здесь удивляться.

-  Знаете, – он делал заговорщицкое лицо и продолжал говорить шепотом:  Наши щетки не каждый-всякий покупает,  таки  их и при дворе его императорского величества, царствие ему небесное, тоже всегда только у нас и брали,  самому ихнему царю  наряды чистили.

После таких слов товар разлетался, как горячие пирожки.  Некоторым даже и не надо было  никаких щеток, а все равно брали одну или две – глаза- то, как говорится, завидущие.

Вообще,  знал свое дело Меер,  был, как говорится в нашем местечке,  хорошо  грамотный,  и говорить мог красиво и отпор любому давал. Так отбривал, что только брызги летели.

Подходит к нему как-то один, как у нас выражаются, фраер ушастый, т. е.  человек неглупый,  свободный  и при понятиях:

-  Я вас вычислил и все про вас знаю.   Все, что вы говорите, не стоит и выведенного яйца,  — с угрожающим нажимом произнес человек и продолжил:

-  Тоже мне, нашел свободные уши и сиди себе катайся, шлифуй дальше, – что если перевести на сегодняшний современный язык, звучало бы примерно так: — Нашел себе благодарных слушателей, расслабился и врет внаглую.

На это серьезное оскорбление Меер отвечает так:

— Таки во-первых, замолчи свой рот,- начинал свою отповедь Меер.

— А во- вторых: Люди! Возьмете свои глаза в руки и посмотрите сюда! – почти прокричал он.

— Посмотрите внимательно на этого типеша (глупца), я не хочу много размазывать  кашу (говорить много зря), но это он у себя в Риге  гройсе хухэм,  а тут в Даугавпилсе еле- еле поц,   чтоб вы знали, — очень торжественно и с расстановкой изрек Меер,  что означало: – это вы в Риге большой человек, а здесь в Даугавпилсе — поц, зарубите себе на носу.

Толпа, стоящая вокруг них, разразилась хохотом и человек,  вступивший в спор с Меером,  счел нужным,  опять же как у нас говорили, слить воду, т.е.  прекратить ненужный спор и быстро удалился.

— Дил цунг зол дир опфалн, – крикнул он напоследок,  что означало: – чтоб у тебя язык отсох.

— Плацн золсту фун нахэс, – тут же полетело ему вдогонку,  — что в переводе с идиш:  — чтоб ты лопнул. – Поц мит капелюх – поц в шляпе.

Хороший был торгаш Меер, вот только не доверял ему дедушка Гершон.  В чем была истинная причина, не знаю,  а вот только не доверял и все тут.  С гнильцой был человек.