Глава 1

                                                             Так последние станут первыми,                                        

                                                              а первые – последними.

                                                                                Евангелие от Матфея 20:16

ГЛАВА 1

После Рождества второй по счету президент республики Кареон, Иван Лукич Щирый, отдыхал за городом. Собрав две команды из личных телохранителей и Службы охраны  резиденции, он играл в лапту. На улице подмораживало, поэтому играли в специально построенном для лапты спортивном зале, за высокими окнами которого искрился во внезапно пробившихся лучах солнца голубоватый снег.

Вызванные к президенту силовые начальники мялись у кромки поля, дожидаясь окончания игры.

— Мазилы! – кричал раскрасневшийся президент. 

Возбужденный, в прилипающей к покатой груди футболке,  он не успел вернуться в «город» и топтался за «коном», дожидаясь, пока его выручат.

Наконец игрок запустил мяч «парашютом» вверх, президент перебежал в «город», махнул, чтобы продолжали без него, и упруго, словно мячик, выпрыгнул за кромку поля.

— Чудо, а не игра, — сказал он дожидавшимся чиновникам и принял от пресс-секретаря мохнатое полотенце. – Ну, что там?

— Все подтвердилось, — доложил председатель Службы государственной безопасности. – Создан политсовет партии во главе с Шерханом, утверждена программа, вот-вот подадут заявку на регистрацию в Минюст.

— Крысы, — разом побледневший Иван Лукич туго сжал кулаки, крепкие и тяжелые, точно булыжники.

 Эсгэбэшник осекся, соображая, кто имелся в виду.

— Не регистрировать, — продолжал президент, снова наливаясь краской и громко сопя. – Разогнать!

  — Нельзя, — покачал головой генеральный прокурор. – Они только и ждут, чтобы поднять шурум-бурум и привлечь к себе внимание. Демократия.

— К едрене фене, — загудел президент.

Чиновники понимающе закивали.

— Депутат Цыганков вербует «жирных» на периферии, — продолжил председатель СГБ, но президент снова перебил его.

— Твои люди проспали, — схватил он эсгэбэшника за отворот мундира и притянул к себе. – А нам дерьмо это разруливать!

Потом перевел взгляд на стоявших рядом прокурора и министра внутренних дел:

  — Если они власть в Собрании^[1] ухватят, будет полный кирдык.

 Он ткнул коротким пальцем в грудь прокурору:

  — Тебе.

Потом перевел палец, словно ствол пистолета, на председателя СГБ и министра МВД:

— Вам обоим тоже.

Наконец приставил воображаемое дуло к собственному виску:

— И мне вместе с вами.

***

Тем же утром в портовом городе Сераусполь Гера, закончив переговоры, проводил Депутата до двери кабинета, пожал ему на прощание руку и пообещал дать ответ в ближайшее время.

— Поторопись, — криво усмехнулся посланник Шерхана. – Кто не успел, тот опоздал. Помнишь?

Гера кивнул. Он помнил любимую присказку басилы^[2].

— Я сам тебе позвоню, — сказал Депутат, покровительственно похлопав Геру по плечу. – Будь готов с ответом.

Гера ненавидел это покровительственное похлопывание и в другой раз не спустил бы обидчику, но теперь промолчал, однако и выходить с Депутатом в приемную не стал.

Когда дверь за гостем закрылась, он прошелся по кабинету, постоял у широкого окна, схваченного морозным узором, поскреб подбородок с модной трехдневной небритостью, еще раз мысленно прокрутил весь разговор.

Александр Степанович Цыганков по кличке Депутат был и в самом деле депутатом республиканского Национального собрания и членом комиссии по правопорядку от фракции «Братство». В свое, теперь почти легендарное, время он прибрал к рукам салоны игровых автоматов и казино, потом на пару с Шерханом, известным авторитетом, подмял почти весь частный извоз и обменники валюты. Однако вскоре сообразил, что бандитскому беспределу не жить вечно, и подался в политику, обеспечивая себе неприкосновенность, а «бизнесу» легальность.

Когда на периферии решался вопрос «кто кого», именно Депутат привез маляву от Шерхана, принявшего сторону Геры и давшего «государственную» поддержку. 

Теперь сметливые Шерхан и Депутат носили парламентские значки на лацканах пиджаков и возглавляли в нижней палате фракцию «Братство». Поговаривали, что Шерхан собирался прыгнуть еще выше. Впереди ожидались выборы, а вместе с ними настоящая битва, так что Гере стоило определиться.

— Ты с нами, — спрашивал Депутат, — или против нас? Третьего быть не может.

Гера вспомнил, как пристально разглядывал смуглое лицо собеседника. Постарел, отмечал про себя, шевелюра поредела и вместо прежней, смолисто-черной, стала, словно бы присыпана пылью. На левой скуле у Депутата появилось пигментное пятно, а щеки по-бульдожьи отвисли. От прежней волчьей стати остались лишь наглый, самоуверенный взгляд да рубашка, небрежно расстегнутая над алым галстуком от «Армани».

— Решайся, — говорил Депутат. – Вот значок.

Он положил перед Герой золотой крестик, заостренный книзу и напоминавший скошенным обухом и гардой бандитскую финку.

***

В это время в спортзале президентской резиденции Иван Лукич хмурился, недовольно сопел и громко шлепал скрученным полотенцем по голой волосатой коленке.

— Нужны громкие дела, — прервал молчание прокурор.

— Оружие, наркотики, торговля людьми, — предложил министр внутренних дел.

— Цунами, чтобы смыть их на хрен, — добавил эсгэбэшник.

— У Шерхана депутатская неприкосновенность, — Иван Лукич досадливо поскреб грудь, — а в Собрании наших фифти-фифти.

— Послушайте, — решительно сказал прокурор, — надо отбросить формальности. Есть сведения, что они вышли на поставки «техники». Выбросят перед выборами компромат, и это обрушит нас всех.

Иван Лукич насупился.

— Документы уничтожены, — объяснил эсгэбэшник, — но остались свидетели.

— Кто?

— Хозяин порта, например. Он, кстати, должник Шерхана.

Президент насупился еще больше.

— Решите проблему, — процедил он сквозь зубы и припечатал чиновников взглядом.   

Они замерли, вытянувшись по стойке «смирно».

Иван Лукич подозвал жестом пресс-секретаря:

— Телевизионщиков сюда. Республиканский канал. Буду делать заявления. А вам, — он обернулся к «силовикам», — докладывать ежедневно. Ясно?

— Так точно, — в унисон ответили они. 

***

Когда важный столичный гость, окруженный целым отрядом мордатых бодигардов, покинул офис, секретарша Верочка  попросила Боксера покараулить в приемной, пока она отлучится.

— Я по-быстрому, — сказал девушка и, взяв изящную сумочку, вышла в коридор.

Запершись в туалетной комнате, Верочка достала из косметички мобильный телефончик и набрала номер.

— Только что выехал, — сказала она без приветствия. – Все по плану. 

Потом убрала телефон в косметичку, покрутилась перед зеркалом, подкрасила губы и вернулась в приемную.

***

«Решение надо принять сегодня, — думал Гера. – Окончательное».

Нет, он не боялся, он просто хотел понять, есть ли у Депутата и Шерхана, а вместе с ними и у него, Геры, хоть какие-то шансы. Или был прав Полковник, предложивший ему на днях продать свою долю порта столичным людям из МВД.

Гера прошелся по кабинету, остановился перед иконой Николая Угодника, висевшей в углу, и медленно опустился на колени.

— О, всесвятый Николае, угодниче преизрядный Господень, -  зашептал он, прикрыв глаза, — теплый наш заступниче и везде в скорбеях скорый помощниче! Помози мне, грешному и унылому, в настоящем сем житии...

Молитва текла из его уст теплым ручейком, без усилий, без мучительного припоминания слов, без страха сбиться, однако успокоения не давала.

— … и во исходе души моея помози мне окаянному; умоли Господа Бога, всея твари Содетеля, избавити мя воздушных мытарств и вечнаго мучения...

Гера остановился, открыл глаза, посмотрел на лик святого, строго внимавшего ему, три раза перекрестился и, мелко перебирая коленями, подполз ближе. Гибко прогнувшись, ткнулся лбом в ковровое покрытие, а когда выпрямился, протянул руки к иконе, снял с полочки и, приблизив к самым губам, горячо зашептал:

— Храму икону старинную подарю. И земли прикуплю, как благочинный просил. Не обману. Наставь, отец. Подскажи. Помоги.

Гера потянулся губами к лику, трижды поцеловал, шепча обещания и клянясь, их не нарушить. Потом вернул икону на место, перекрестился и закончил молитву: 

— … да всегда прославляю Отца и Сына, и Святаго Духа, и твое милостивое предстательство, ныне и присно и во веки веков. Аминь.

Озираясь, точно совершил нечто стыдное и абсолютно его недостойное, он встал на ноги, надел черное пальто, мельком глянул на себя в зеркало и  направился в приемную.  

— Герман Альбертович,  вам идет черный цвет, — улыбнулась ему Верочка, которую взяли в офис полтора месяца назад после корпоративной вечеринки, устроенной другом Лехой, хозяином агентства брачных знакомств. Девчонка оказалась смышленой.

Боксер, телохранитель Геры и давний-предавний друг, сидел на углу письменного стола и охмурял секретаршу, показывая, как ловко умеет шевелить ушами.

Уши у него были похожи на кочаны цветной капусты и вместе со сломанным в нескольких местах и неправильно сросшимся носом, характерно набитыми скулами и опухшими надбровьями  красноречиво говорили о прошлом увлечении.

— Собирайся, — сказал телохранителю Гера.

— Далеко? – соскочил тот со стола, все еще продолжая двигать ушами.

— На кладбище, — ответил Гера и с удовольствием отметил, как застыли вывернутые уши Боксера. — Чемпа и Бредня проведать.

Телохранитель послушно кивнул и вышел из приемной.

Перед серьезным решением Гера всегда ездил советоваться к Чемпу и Бредню. Так он именовал визиты на кладбище, где лежали те, без кого сегодняшний его день был бы невозможен. 

Теперь решение следовало принимать не просто серьезное, а чрезвычайное, определяющее всю дальнейшую жизнь.

В свои тридцать пять Гера добился многого. Конечно, Сераусполь не был столицей, миллионщиком, промышленным центром или пересечением торговых путей, однако все равно городок время от времени мелькал в областных и республиканских новостях. «Лучше быть первым в деревне, чем вторым в Риме», — вспоминались ему слова Чемпа, любившего щегольнуть заумной фразой.

В активе «империи» — Гере нравилось это слово – состояла половина плюс один процент акций небольшого торгового порта, сеть супермаркетов и ресторанов, ЧОП[3], маслобойный завод и много разной мелочевки. Казалось бы, жизнь удалась. Из разборок, столкновений и настоящих войн с конкурентами он вышел не только живым, но и победителем. Чемп и Бредень, основавшие «империю», погибли. Залетные блатыри, рвавшие ее на куски, отправились вслед за ними. Так что Гера единолично занял освободившееся место генерального директора торгово-портового холдинга «Круг». Более того, закорешился с начальником городской ментуры, который не без навара помогал ему разруливать дела с городским начальством.

Однако спокойные времена длились недолго, и Гера был этому рад. Неторопливая, жирная, размеренная жизнь — не для него. Ни прыжки с парашютом, ни «тарзанка», ни собачьи бои, ни схватки бойцов без правил не выбрасывали столько адреналина, сколько реальная опасность, когда на кон поставлено все, включая жизнь.

А теперь на кон ставилось многое.

— Если будут звонить, — Гера внимательно поглядел на Верочку, — скажи, что приеду через пару часов.

— Конечно, — сказала она, улыбаясь.

«Хороша, — отметил про себя Гера, — и глаза как у Марины. Те, которые были раньше, в школе, без спрятанного в глубине страха, без ненависти, затаенной в черных, нацеленных, словно пистолетные дула, зрачках».

Заметив его пристальный взгляд, девушка покраснела, точь-в-точь как Марина, когда он соблазнял ее в десятом классе.

«Тьфу, ты, — чертыхнулся про себя Гера, — и чего сука из головы не лезет!»

Он перегнулся через стол и, прихватив пальцами кожу на щеке Верочки, нежно ее потрепал. От этой ласки девушка зарделась еще больше.   

— Можешь уйти раньше, — сказал он. – Но завтра, чтобы, как штык, была в восемь ноль-ноль.

— Хорошо, — Верочка пылала. – Вы сегодня придете? Заказать пасту или расстегаи?

— Не знаю, — ответил Гера. – Если приду, закажем вместе.

— Хорошо, — она тихо кивнула.

«Боже, — покачал головой Гера, — даже в этом копия Марины».

Свою бывшую жену он не видел с тех пор, как она вернулась из Боснии. И с Ленкой, дочерью, а на самом деле главным его унижением, тоже не встречался порядком, хотя знал об обеих все.

Он думал, что чувство  досады и опустошения пройдет, но — нет, не проходило. Сидело занозой, напоминанием в каждой последующей женщине, которую выбирал.

— Полковник нарисовался? – спросил Гера, отгоняя навязчивые мысли.

— Нет, — ответила Верочка. – Его зам сказал, что начальник в столице. Будет вечером.

— Понятно. Что еще?

— Звонила ваша бывшая, Марина, — сказала Верочка. – Вы были заняты, так что я не соединила.

— Что ей надо? – Гера вопросительно посмотрел на секретаршу.

— Вы же просили, чтобы я вызвала. Вот она и спрашивает, когда и зачем.

Гера подошел к настенному календарю с логотипом фирмы, задумался, а затем распорядился:

— Пусть будет завтра утром.

— Она работает, — ответила Верочка. — Среди недели не может.

— Завтра к девяти, — отчеканил Гера и вышел из офиса.