Хроники одной еврейской семьи( продолжение9)

.

                                 Г Л А В А   11

Прошло долгих 4 года. Наконец, смиловался  Господь. И понесла Двора своего первенца. Ей тогда уже 32 года было. По еврейским понятиям, прямо беда. У иных, к этому времени,  по пятеро уже было. Совсем отчаялись они деток увидеть, ан нет, свершилось чудо, и даровал Господь Исааку мальчика.  Крепенький родился малыш, и рожала его оттого, Двора трудно, но разрешилась, слава Богу. Когда на руки его брали, он так кряхтел уморительно, как маленький медвежонок. Так и назвали его                                           Дов — что в переводе означало  медведь. У Дворы  это были поздние роды, и она долго приходила после в себя. Доктор, принимавший роды и лечивший ее после родов, предупредил их обоих, что следующие роды, если они надумают, могут быть, как он сказал, чреваты последствиями.

Но, видно, судьбе так было угодно, что через 3 года опять понесла Двора. А и то сказать, очень уж им хотелось девочку, особенно Дворе. И вроде как, по приметам, и должна была, девочка родится. Решили они с Исааком все же рискнуть и родить ребенка. Волновались все очень, переживали, как разрешится Двора, все ли нормально пройдет.  Когда срок подходить начал, заподозрили они неладное. Слишком большой живот стал у Дворы, особенно для ожидаемой девочки.  Но, случившиеся дальше, стало для всех полной неожиданностью.  Раньше, примерно на две недели, стала рожать Двора.  Только вот родились и девочка, и мальчик – близнецы, значит. Опять роды были трудные. Пришлось делать кесарево сечение, но, слава Богу, родились детки здоровенькие, – да только, когда живот Дворе зашивали, попала инфекция. А выяснилось  это спустя две недели  — увидели, что не заживает шрам, гноится. То в жар ее бросает, то в холод, мечется бедолага, только деток покормить успевает. Исаак места себе не находит — по докторам бегает, выспрашивает, что да как, и на осмотр домой приглашает.

Ночью, вроде задремал только-только, и вдруг плач детский услыхал, подбежал к Дворе — младенцы с ней были,  а она уж не дышит, белая вся, строгая,  вытянулась.  Одной рукой девочку обняла, видно покормить напоследок успела, а мальчика нет, вот он и плакал. Упал Исаак перед ней на колени. Завыл по собачьи, уткнувшись лицом  в неподвижное тело своей Дворы. Тут на шум и домашние все  сбегаться стали – заплакали женщины, построжели мужчины. Брат Исаака обнял его, поднял:

— Мужайся, Ися,  — тихо сказал  ему брат, – теперь для своих деток ты один остался, — а потом, спохватившись, добавил, – ну не один, конечно, мы тебя никогда не оставим, всегда поможем, когда надо, а малышам  сейчас кормилицу найдем. Ты только совсем не раскисай, о детях своих больше думай, а мы пока похоронами займемся.

Похоронили Двору как положено по традиции.  Только, когда гроб опускать стали, взял в руки Исаак скрипку, и стал, с искалеченными пальцами, играть какую-то мелодию. Сначала и не поняли все, что происходит. А это Исаак прощался со своей Дворой. Очень уж она любила слушать его, когда еще он мог играть, вот и решил он, напоследок,  так с ней попрощаться.  А уж когда мелодию все услышали – даже те, кто и не хотел, зарыдали.  Грустная та была мелодия,  как молитва прощальная. Никогда, ни до этого, ни после, такого никто не слышал, и вообще странно было видеть, как ложатся искалеченные пальцы Исаака на гриф, но чистота, с которой он играл, никого не оставляла  равнодушным.  Женщины так просто в голос рыдали, и у самых стойких мужчин текли слезы. Даже раввин, читавший молитву, и тот, не смог до конца ее пропеть, тоже разрыдался.  Очень все любили эту пару — и Исаака, и Двору.  Трагедия эта никого не могла оставить равнодушной. И плакал  Исаак горько, никак не мог успокоиться, никакие уговоры ему не помогали, даже заговариваться стал.  Все с Дворой своей, о чем–то говорил, говорил. Спрашивал у нее постоянно что-то.  Брат его не отходил от Исаака, приглядывал за ним, как бы чего не вышло.

И снова раввин выручил. Не за раз  конечно,  а вернул все-таки того к жизни. Потихоньку, не сразу, стал Исаак замечать происходящее вокруг, да и дети маленькие не давали ему уйти за Дворой, как хотел он поначалу.

— О ребе! – говорит Исаак раввину, – за какие грехи опять  меня Господь покарал. За что отнял у меня жену мою Двору? Зачем, скажите мне на милость, жить на этом свете? За что? За что? – Повторял неоднократно он.

  — За мою доброту!? За мой характер!? Как мне после в старости жить?

— Снова ты за свое взялся, – отвечает ему раввин, – да, неравнодушно на тебя Господь,  Владыка небесный, взирает,  но карой тут и не пахнет. Посмотри, каких детей Господь тебе даровал. Знаешь Лейба – меховщика, – так вот, их карает Господь по-настоящему. Вей змир, как я не хотел венчать их, – потому, что поневоле жену ему замуж отдали, и что? Чахнет бедняжка, загибается, и деток Господь им не дал, – так вот их карает Господь. А Хаима – врача не забыл?  Троих ему детей  Сара родила, так и схоронили всех, а ты кара, кара.  Да, жалко нам всем Двору, а как же, но не гневи Бога больше, посмотри, каких деток она тебе оставила, а даст Бог, и еще жену себе найдешь, ты и  не старый для этого.

Вскипел от возмущения Исаак, блеснул глазами:

— Как вы смеете, уважаемый ребе, такое мне предлагать, не нужна мне другая жена.  Никогда я больше не взгляну ни на одну женщину.

Ничего не ответил умудренный раввин, только подумал про себя:

— Поживем, увидим.

И снова сел на свою  повозку Исаак, и снова полетели версты под копытами его коняги. Трудно приходилось Исааку, ох как трудно. Все никак не мог забыть, свою Двору. Но время шло, дети росли, их нужно было кормить, одевать и, что очень важно, присматривать за ними и воспитывать их.  Поначалу, жена брата помогала ему с маленькими, и кормилицу ему подыскали, и приглядывали за ними, пока Исаак был в отъезде, за товаром. Отец Исаака, совсем старый, но пока еще стоял в магазинчике, торговал помаленьку.

Был у отца старинный друг, и звали его Гершон. Их лавочка неподалеку располагалась.  Продавали они щетки, которые сами  производили. С давних пор они дружбу водили и, по субботам, в синагоге, всегда рядом стояли. Праздники, почти всегда вместе отмечали,  в гости друг к другу захаживали.  Семьи их тоже дружили и, конечно, все хорошо друг друга знали. Большая семья у Гершона, и детей в семье много.

Была у них в семье девочка,  звали ее Доба.  Какое ее имя на самом деле, данное при крещении, знали только родители, а звали ее так потому, что она с самого детства любила готовить — вот и прозвали ее Доба-Сдоба, потому что особенно ей удавались всякие штрудели, пирожки, блинчики и многое такое из теста. Когда она еще совсем маленькая была,  мама брала ее с собой на кухню, что-нибудь ей поручала. Обычно они вместе месили тесто или муку просеивали. А уж когда она с мамой испечет что-нибудь, мама обязательно посылала ее  угостить своих друзей Кукля.

 Прибежит она к ним, запыхается, щеки горят,  и глаза тоже горят, только от удовольствия. Очень уж ей нравилось угощать своих друзей.  А особенно Исаака.   Он как откусит от пирожка кусочек, так прямо глаза закатывает  и мычит что-то непонятное,  того и гляди, и ее тоже съест. Уж как она смеялась, когда он так уморительно жевал ее пирожки и блинчики. А тот знай себе надкусывает – один за другим пирожки лопает,  и сам, того и гляди, лопнет. 

Нравилась Исааку эта девочка, что и говорить.  Была она такая живая, жизнерадостная, а особенно нравилось, когда она смеялась,  заразительно так, что самому хотелось смеяться. И, глядя на нее, забывал на время Исаак, про свои невзгоды и печали.  Хотелось ему, чтобы подольше она оставалась подле него, не уходила, вот и придумывал он всевозможные  шутки, и рожицы смешные специально корчил,  чем вызывал такой восторг у этой девчонки. 

А уж когда с Исааком случилась трагедия — умерла его жена, и остался он один,  Доба и вовсе почти каждый день к нему заглядывала. То покушать принесет ему и деткам, то полы помоет, то бельишко какое-никакое перестирает. Помогала всем, чем могла, и отец ее Гершон только и поглядывал на это с удивлением.

Однажды он с Аароном — отцом Исаака на эту тему переговорил:

— А что?  Я знаю? Чего она ходит, не прогонять же мне ее, опять же Исаак, когда она приходит, оттаивает понемногу. Эх! Владыко небесный! – воскликнул Аарон — помоги моему несчастному сыну в себя придти,  и тебе, Гершон, я прямо в ноги поклонюсь, что вырастил  и воспитал такую дочь, как Доба, ей же просто цены нет. Хотел бы и я такую дочь иметь, но куда уж мне! Вот если бы….  Он закатил мечтательно глаза к небу.

— Погоди Аарон, – прервал его Гершон,  — ты сейчас про что? Что-то я тебя не совсем  понимаю, вроде хвалишь мою дочь, а вроде  и просишь чего!?

— Не смею я ничего просить, а только не слепой – вижу все, – отвечает ему Аарон, – как смотрит на нее Исаак, когда она приходит к нам.

— Постой, постой! Азохен вей! Да я никак  в толк  не возьму, про что ты говоришь, – опять спрашивает Гершон.

— Ну чего ж тут не понятного. Заглядывается на нее Исаак, и точка.

Тут, надо сказать, что и вправду, хороша была девка. Вроде бы незаметно выросла так быстро и стала, ну не то чтобы красавица, но посмотреть было на что: роста выше среднего,  глаза темно-карие,  волосы вьющиеся, черные с отливом,  стройная,  как березка, и сияет, как золото. К тому же и не простушка, какая. Хоть и смеется много, а спросишь иной раз, так ответит, что и умный не сможет.  Годков ей тогда 17 уже стукнуло – готовая невеста, да и только. 

А та, и не глядит ни на кого,  не гуляет, на парней не заглядывается,  и если есть свободная минута, тут же к Кукля бежит, и, по  всему видать, тоже к Исааку неравнодушна. Вот такой, скажу я вам, интересный сюжет – разница в возрасте у них,  ни много, ни мало 23 года. Но хоть и большая разница у них была, а как сядут они разговаривать, то и наговориться не могут, так и говорят, говорят.  Так что если б не дела текущие, то и дальше бы говорили. Особенно  трогало его отношения Добы к его детям, а особенно к младшим. Когда она приходила к ним,  встречали ее радостными криками,    думали наверно,  что она их  мама, им ведь всего по 2 годика было. Всегда она приносила им что-нибудь вкусненького, или игрушку, какую новую. Так трогательно они обнимали ее своими ручками и целовали в  розовые щечки, что у Исаака, видевшего это,  слезы наворачивались.  А когда ей нужно было уходить, то начинали плакать и капризничать,  видно не понимали, почему их мама всегда уходит.

Исаак  к тому моменту был большим авторитетом в синагоге. Он  много читал и изучал талмуд,  и старый раввин, иной раз,  обращался к нему, не за советом конечно, а  чтобы узнать его мнение по какому-нибудь  религиозному вопросу, да и вообще. Исаак был начитанным, тихим и эрудированным человеком. За эти качества и нравился он Добе.  Потому что  видела она отношение многих мужчин  к женщинам,  и тут Исаак выглядел, конечно, в очень выгодном свете.

Не забыл Исаак о своей Дворе. На  кладбище к ней часто приходил, рассказывал ей про все, что  с ним происходило.  Однажды, сидя на лавочке, у могилы, он задремал, и во сне привиделось ему жена его Двора. Она стояла рядом с ним и гладила его по голове.

— Вижу как тяжело тебе без женщины мой дорогой, – сказала она.  Ну что делать,  тебе надо жить дальше и детей поднимать надо, и работу бросать нельзя.   Про Добу я тоже знаю.  И вот, что я сказать тебе хочу,  любимый мой. Любит она тебя и детей наших тоже любит,  поэтому благословляю я брак с ней.

Вскинулся, было, Исаак, возразить что-то хотел, но не успел, потому что перебила его Двора.

— Не перечь мне, дорогой мой — это мое тебе повеление, — сказала  и поцеловала его.

Он так и проснулся, весь в слезах, и с ощущением поцелуя на своих губах.

Посмотрел он на могилу своей Дворы, а ветер колышет листву деревьев, растущих вокруг, и будто шепотом кто-то повторяет: -  не перечь, не перечь, не перечь.

Погруженный в свои мысли Исаак не заметил, как  подошел к синагоге. А там, как будто специально его поджидал, сидел на лавочке старый раввин. Он словно присутствовал рядом с ним на кладбище и сразу спросил:

— За благословением моим пришел?

— Уважаемый ребе – начал смущенно Исаак.

— Бекицер! – перебил его раввин – давай покороче, самую суть, мне и так все ясно уже давно, и годы мои,  сам видишь, не для долгих разговоров.

Тут и рассказал ему Исаак быстро, как и хотел ребе, все, что на душе было.

— Хорошая была у тебя жена Двора, и мы все ее помнить будем, но если  ты помнишь, я уже говорил тебе, что не может без женщины жить мужчина. Нет в жизни без нее гармонии, да и мать детям просто необходима.

Он немного замялся, а потом продолжил:

— Смущает меня только разница в возрасте.  Большая ответственность на тебя ляжет, если ты с ней свою судьбу свяжешь.

Поник головой Исаак и проговорил чуть слышно:

— Что же мне делать ребе? Как поступить?  Я вижу, что она любит меня и, самое удивительное, и детей моих любит,  и они, конечно же, ее тоже любят.

— А про себя, что же не говоришь?  — Ты – то, как к ней  относишься? Любишь ее или как?

— В том-то и дело что люблю, но и Двора тоже живет в моем сердце, и я не знаю, как быть с этим. Получается, я сразу двух люблю, что ли?

— Не простой вопрос, но это на первый взгляд, а на самом деле, в писании сказано  — кто низвергнут будет – а кто вознесен будет, и если ты на Господа нашего уповаешь,  молишься ему  и со смирением живешь надеждою, как и должно каждому еврею быть, тогда, обязательно, увидишь, счастье вновь повернется к тебе. Главное упование! -  с нажимом произнес ребе.

— А про Добу, вот что  скажу — славная она девушка, воспитанная правильно. Один недостаток — молода для тебя,  но время это поправит. 

И закончил так:

— Благословляю сей брак! – Живете дружно!  А там жизнь покажет.

Вскоре после этого состоялся обряд обручения Исаака и Добы.  С одной стороны, отец Добы был не совсем доволен  скорым замужеством, но  с другой, нравился ему Исаак,  потому что знал он эту семью не один десяток лет. Знал, как воспитан тот,   а возраст? Что ж, не такой уж он и старый, и еще дети могут быть,  да и от прежнего брака дети тоже  новому не помеха. В общем,  через 3 месяца состоялась свадьба Исаака и Добы, и была она тоже веселой и шумной,  но не такой помпезной, как первая. 

Ответить на вопрос, счастлив ли был Исаак, можно было однозначно – Да! Но только нет-нет, да и промелькнет у него на лице грустная улыбка – видно,  воспоминания о прошлой свадьбе.  

Хотя, по  правде сказать, времена  в Латвии были уже не те.  Семьи Исаака и Добы не были политизированы, но все равно положение дел в стране их тоже касалось.

18 ноября 1918 г  образовалась Латвийская республика, и впервые за долгие годы евреи, проживавшие в Латвии, стали  полноправными гражданами  Наряду с другими нацменьшинствами евреи получили право голосовать,  образовывать политические партии,  поступать на государственную службу, иметь собственную прессу. В состав Национального парламента входило 11 евреев.  Во время боев  за независимость более 1000 евреев сражалось за независимость против Белой гвардии.  Жизнь в независимой Латвии для евреев радикально изменилась в лучшую сторону. Естественно, и число евреев постоянно увеличивалось за счет постоянно приезжающих семей. Высокий процент евреев  наблюдался в торговле, в  лесной и текстильной промышленности. До провозглашения независимости евреи накопили большой капитал,  выраженный в золоте и в западноевропейской валюте.  В тоже время  еврейские капиталисты поддерживали тесные связи с  американцами и англичанами, среди которых были банкиры, и те, в свою очередь, давали латвийским евреям денежные кредиты на выгодных условиях.

Вот и Гершон, имея хорошего знакомого, занимающегося в Америке банковскими кредитами, решил взять заем, чтобы расширить  собственное дело.  Подробностей этого договора я не знаю, однако для расширения производства Гершону понадобился еще один работник, и что характерно, тот должен быть из своих – проверенных.   А тут как раз и свадьба дочери, и кто, как не зять, может быть доверенным лицом, да еще такой, как  Исаак? Тем более, что дело, которым Исаак занимался, постепенно себя стало изживать,  и магазинчик,  который у них был, потихоньку стал хиреть. Вот Гершон и предложил своему зятю закрыть свой магазинчик и работать на паях, на производстве щеток.

Недолго думал над  этим предложением Исаак. Дал свое согласие и стал компаньоном своего тестя Гершона.  Но не с пустыми руками пришел  Исаак. Продал он свой товар, который  был в магазине оптом, да и сам магазин тоже продал – так что внес всю оговоренную сумму и стал полноправным компаньоном. Так вот и стал Исаак, во всех смыслах, полноправным членом семьи Гершона, и жить тоже к ним переехал,  вместе со своими детьми.

                                                     Г Л А В А   12