Еханый бабай!

«Теперь крыть будет нечем, – думал Андрюха, весело преодолевая пролет за пролетом и помахивая толстым командировочным саквояжем. Первый этаж, второй, третий. – Теперь хрен погундит. Всемирная премьера. Американский блокбастер. В лучшем кинотеатре города. Три часа в очереди отстоял».

В нагрудном кармане его куртки лежали голубые полоски билетов для жены Машки и ее подруги.

«Пусть теперь только скажет, что мне наплевать на нее. Путь только попробует. Эх, и загудим же мы сегодня с Кокой!»

Костя, или по-старому Кока, тридцатипятилетний мальчик, как называла его Машка, был когда-то их одноклассником и лучшим другом. Болтался теперь по шесть месяцев в море, а возвращаясь, просился на подводную охоту с острогой и ружьишком. Чтобы с вечера натягать ершей да заварганить ушицу, наваристую, с дымком. Посидеть под звездами у костерка, послушать причмокивающее во сне море, потолковать за жизнь.

Кока единственный из них остался свободным человеком. Ковбой-мореман. Женился было, да через год после рождения сына деру дал. И вот – все теё же джинсы в обтяг, куртон с поднятым воротником, остроносые сапоги на скошенном каблуке. Годы, конечно, приложились, но все равно выгоревшие на южном солнце волосы, легкие морщинки на потемневшем от загара лице, синие, точно небо в тропиках, глаза, оставляли его киношно привлекательным.

«Киношно привлекательным и свободным, – подумал Андрюха. – А ведь по Машке моей сох. Сам на свадьбе признался».

Он усмехнулся и скрутил свободной рукой толстую фигу: «Хренца-с с бугорца-с!»

Довольный, Андрюха перескочил сразу через две ступеньки. Как тогда, в десятом, когда они с Машкой встречались у нее дома после школы, пока родители на работе.

Андрюха перевел дыхание. Надо же как вспомнилось! У-ух! Сколько им тогда было? Ну да, как дочери теперь, шестнадцать. Точно.

Андрюха смущенно покачал головой. Понимающе ухмыльнулся. Именно так все и было.

Его начинало трясти еще на лестнице. В прихожей он уже был землетрясением. Прыгающие пальцы никак не могли расстегнуть крючки на Машкином бюстгальтере. Его распирало. Не хватало воздуха. Он просто взрывался.

Куда все делось? Андрюха вздохнул и поскреб отросшую за два дня щетину. На сейнере не брился. Некогда. Путина в разгаре, а у «360»-го главный дизель полетел. Идти на ремонт в завод – прощай путина, план, премия. Вот и решили своими силами. Старший инженер откомандировал его и еще двух механиков в помощь стармеху «360»-го. Три дня безвылазно в машинном отделении просидели. Даже жратву из камбуза им в машину таскали. Даже спали прямо на пайолах. Но ведь сделали. Запустили дизелек на два дня раньше».

За сверхурочные им, конечно, не заплатили. Эка невидаль!? Рассчитались отгулами.

«Хрен с ним, – Андрюха резанул рукой воздух. – Два дня рыбалки с Кокой – тоже не катран протухший».

Он опять заскакал через ступеньку по лестничному пролету. Четвертый этаж, пятый. Знал, что еще сегодня до того, как жена явится с работы, а дочь из школы, они с Кокой будут на берегу, на только им известном пятачке между скал.

Андрюха зажмурился. Набрал полную грудь воздуха и стал выдыхать, медленно, с чувством, словно под водой.

Да-а-а, вот так же втянет он носом сырой просоленный воздух. Не спеша, со смаком, точно живую водицу. А утром натянет гидрокостюм, который упруго обольет тело. Отрегулирует маску, чтоб не давила. Закачает воздух в ресивер подводной воздушки и попробует пальцем каленое острие гарпуна на счастье. Сила! Андрюха застонал от удовольствия.

Ладно. Сперва позвонить Машке и сказать о билетах. Потом Коке, чтобы пулей мчался на скалки. Затем собраться и…

Вытирая ноги о влажную тряпку под порогом, Андрюха вытянул из кармана связку ключей. Сунул один в замок, провернул два раза и толкнул дверь. Закрыто.

Еханый бабай, что за фигня?

Андрюха еще раз надавил на ручку. Дверь не поддавалась. Пихнул плечом. Нет. Закрыта на верхний замок. Ночной. Ничего не понятно.

Уходя днем из дома, они никогда не закрывали квартиру на верхний замок. Никогда. Только перед сном. Так, на всякий случай.

Может, дома кто?

Андрюха потянулся к звонку, но, точно обжегшись, отдернул руку. Стоп!

Он глянул на часы. Половина второго. Жена до пяти на работе. Дочь еще в школе. Выпускной класс: зачеты, консультации, пересдачи. Раньше четырех не приходит, а то прямо из школы в библиотеку. К поступлению готовится.

Та-ак! Андрюха потер рукой подбородок. Под мозолистой ладонью упруго захрустела щетина. Та-ак!

Месяц назад на втором этаже квартиру грабанули. Через балкон залезли в оставленную открытой форточку. А к ним могли с крыши. И на ночной замок для страховки. Думают, что он в командировке до конца недели. Жена – на работе, дочь – в школе.

Еханый бабай!

Но что у них брать? Машкины побрякушки всегда на ней. Деньги? Так ведь живут от получки до аванса. А баксики халтурные он на работе, под инструментом держит. Телевизор? Нет, допотопный, хоть и японский. Стереовертушку? Ну, ее по нынешним временам – только в музей этнографии.

Андрюха еще раз провел пальцами по колючим волоскам на подбородке.

Вот только если гидрокостюм его немецкий, который у капитана-наставника торганул по дешевке, когда тот  в запой ушел. Да в придачу ружьишко подводное «Нептун», новехонькое, со стволом из нержавейки и двумя гарпунами-восьмерками.

Еханый бабай!

Может, ментов вызвать? Нет, когда прикатят – неизвестно. У них то бензин лимитирован, то машина одна на район. А коль приедут, расспросы начнутся. Ружьишко-то у него нерегистрированное.

Та-ак! Андрюха открыл командировочный саквояж. Порылся в нем и достал отвертку с длинным стержнем. Сгодится. Такой и насквозь проколоть можно. Потом он один за другим перебрал ключи на связке. От почтового ящика. От машины. От гаража. От мастерской. Вот он – от верхнего замка, на месте, миленький.

Тихонько Андрюха вставил ключ в замочную скважину и медленно повернул. Замок цокнул, точно затвор ружья. Андрюха замер. Прислушался. За дверью все казалось тихо. Он слегка толкнул дверь, и она отворилась.

Прикрывшись саквояжем, точно щитом, и отведя назад руку с отверткой, Андрюха на цыпочках шагнул в полутемную прихожую. Остановился. Прислушался. В комнатах тихо. Только в ванной шумит вода.

Еханый бабай, что за хренотень?

Андрюха шагнул к ванной, но споткнулся и, выронив отвертку, плашмя завалился на выставленный вперед саквояж. Конец! Сейчас сверху придавят, чиркнут «пером» по горлу, и всех делов.

Но… ничего не случилось.

Андрюха лежал тихо. Глаза – на уровне нижней планки двери. Той самой. В ванную. С тремя круглыми отверстиями в ряд. Он их сам сделал плоским сверлом с шестигранным хвостовиком. Для вентиляции.

Из ванной сочился желтый свет и слышался шум льющейся воды. А еще женские стоны, тягучие, томные.

Еханый бабай!

***

Это была Машкина идея – отправиться ночью на мотоцикле в Зеленую бухту, чтобы голяком искупаться на диком пляже.

Луч фары рыскал по каменистой проселочной дороге, подпрыгивал на ухабах, пробивал тоннель в густой темноте. На каждой кочке Машка наваливалась на него грудью. Он спиной чувствовал, что под ее ситцевым халатиком, мягким, заношенным, ничего не было. Совсем ничего…

Черная маслянистая вода. Полная луна в голубоватых прожилках. Голая Машка, вытянувшаяся на его руках. В бледном свете то там, то сям вспыхивают фосфоресцирующие блестки. Он осторожно баюкает ее в теплой воде, и она, невесомая, расслабленная, смотрит на звезды. Она любит спрашивать его о звездах. Он любит ей рассказывать.

– Большая Медведица?

– Ага, – улыбается Андрюха. – Ковш – тело, ручка – хвост.

– А голова? Лапы?

– Справа Мицар, а рядом малюсенький Алькор, – опять улыбается Андрюха, покачивая ее на воде и целуя съежившиеся соски, то появляющиеся на поверхности, то прячущиеся в бархатистую воду.

— Мицар и Алькор, – говорит Машка и закрывает глаза.

— Конь и всадник.

Он прижимает Машку к себе, и она легонько постанывает.

***

Андрюха уперся ладонью в пол. Нащупал, обо что он споткнулся. Остроносый ковбойский сапог со скошенным каблуком. Андрюха пошарил рукой вокруг. Туфельки на шпильках.

Еханый бабай!

Глаза, привыкшие к полумраку прихожей, различили в углу джинсовую куртку. Прямо на полу. С вывернутыми рукавами. Невтерпеж, видать, было, на ходу раздевались.

Начальница – сука, значит. Машеньке ни опоздать, ни уйти пораньше. А тут – мужик в командировке. Как пить дать, отгул взяла. Вот и вся сказка про строгую начальницу.

Андрюха поднялся. За дверью шумела вода и стонала женщина.

Эх, Кока, а еще дружбан закадычный! Добился-таки. Долго ждал. Та-ак!

***

На свадьбе Кока был его дружкой. С голубой лентой через плечо, высокий, худой, отчаянно веселый. С прибаутками сыпал серебро пацанве, перетянувшей ленточками проезд к Машкиному дому. Наливал шампанское бабам и перцовку мужикам, перекрывшим вход в подъезд. Кланялся дядьям у входа в квартиру и просил отдать невесту. С блестящими глазами смотрел, как в загсе Машка и Андрюха расписывались в толстом кожаном гроссбухе и тягуче целовались. Громче всех кричал в ресторане «горько», опрокидывал рюмку за рюмкой и охранял невестину туфельку. Последним пригласил Машку танцевать, и Андрюха, уже изрядно подпивший, мутно глядел на них и дивился, как замечательно они подходят друг другу.

А потом он и Кока сидели на ступеньках ресторана, без пиджаков, в распущенных галстуках, с бутылкой водки в руках. Отхлебывая из горлышка, Кока пьяно шмыгал носом и говорил Андрюхе, как тому повезло и какой он, Кока, несчастный.

***

«Обоих, – подумал Андрюха. – Вместе».

Он поднял с пола отвертку, покрутил ее перед глазами. Нет. Не подходит. Одного, может, и получится. Двоих – вряд ли.

Переступив через саквояж и разбросанную обувь, он прошел в гостиную. Кресло в углу. У самой двери. Это хорошо. Когда войдут, сразу не увидят. А убежать он не даст.

Та-ак. Переставил кресло еще ближе и чуть в бок, чтобы свет из окна освещал дверной проем и не мешал целиться.

Андрюха достал из кладовки подводное ружье и навинтил на два гарпуна насадки со стальными крылышками. Закачал насосом воздух под завязку. Отрезал линь, чтобы не мешал. Сел в кресло и поставил поршень на боевой взвод.

Шум воды в ванной стих. Теперь оттуда слышались тихие голоса и смех. Женский и мужской. Андрюха легко поднял с колен «Нептун». Ружьишко легкое, и двух килограмм не весит. Прицелился в дверной проем. Хорошо. Скорость двадцать пять метров в секунду, «слонобой», а с двух метров не промахнешься.

***

Детей так быстро они не планировали. Надо было учиться. Ему на механика, ей – на бухгалтера. Какие дети?! Да только куда там! Легализовавшись, они стали, словно кошки в марте. Любили друг друга каждую ночь и до самого утра. В постели. На кухне. В коридоре. Даже на балконе. И все было мало, мало, мало.

Он никогда не спрашивал, как она предохранялась и предохранялась ли вообще. Машка тоже его ни о чем не просила. Только закрывала глаза, смеялась, царапалась и стонала: «Еще, еще, еще!»

В сентябре она «залетела». Делать аборт наотрез отказалась, да он и не настаивал. Конечно, если бы погодить годик-другой, но… что поделаешь.

0Машка изменилась. Куда девалась былая резкость и бесшабашность? Чем больше она округлялась, тем движения становились плавнее, а глаза наполнялись мягким светом и, казалось, все время улыбались. Она стала готовить ему по утрам завтрак, печь по воскресеньям пироги, а вечерами вязать спицами. Когда он приходил домой, она целовала его в колючую щеку, терлась о плечо и, поддерживая двумя руками живот, просила не уходить вечером: посидеть с ней, посмотреть телевизор, послушать пластинку, поговорить.

Андрюха иногда оставался, но чаще отмахивался. На Прибойной как раз открыли новый пивняк. Прямо как за бугром: пиво чешское из бочки, рыбные наборы, закадычные корефаны.

Домой возвращался поздно. Она пару дней дулась, а потом снова терлась о его плечо. И молилась, стоя на коленях, подолгу и обреченно, точно выпрашивала у Бога что-то, а Он никак не соглашался дать.

Андрюхе сначала это просто не нравилось, потом стало пугать. Он оставался вечерами дома. Держал Машку за руки. Поглаживал вспухшие на них венки. Прикладывал ухо к ее животу, огромному и круглому, точно перекаченный пляжный мяч. Целовал вывернутый пупок. Машка от щекотки тихонько смеялась и тут же плакала, светло и прозрачно.

Когда она растолкала Андрюху среди ночи и зашептала испуганно, что у нее отходят воды, он сорвался в одних трусах к телефону-автомату около подъезда. Подпрыгивал босыми ногами на обжигающе холодном полу будки, долго не мог попасть монеткой в щель, ругался и кричал, чтобы «неотложка» ехала скорее.

А потом вел дрожащую Машку вниз, заикаясь, уговаривал не бояться, потому что сам жутко боится. Сжимал ее руку, неловко тыкался губами в ладошку, в шею, в ухо. Хотел ехать с ней в больницу, но усатая фельдшерица отпихнула его от двери машины и сказала, чтобы звонил утром.

«Скорая» заиграла в темноте мигалкой и, переваливаясь на колдобинах, скрылась за углом. Стало тихо, пусто и страшно. Андрюха, все еще чувствовавший мягкость Машкиной шеи, дрожь ее рук и соленость щек, сел на бордюр, закрыл ладонями лицо и, тихонько подвывая, заплакал: «Ма-а-шка, Ма-а-ша, Ма-а-а-шенька!»

***

Дверь в ванную отворилась.

«Теперь», – Андрюха задышал чаще, вскинул ружье, навел на дверной проем, и чуть тронул пальцем спусковой крючок. У «Нептуна» спуск мягкий, плавный.

«Выходите!»

***

В день, когда Андрюха забрал Машку с дочкой из роддома, он накрыл «поляну» для всех «мотылей» в рыбколхозе. Засиделись. Кто его привел домой, он не помнил.

В благодарность за рождение дочери Андрюха купил Машке прибалтийский утюг, а она ждала колечко с золотой шишечкой.

Однажды, явившись в порт прямо с детской коляской, Машка застала его с молоденькой сетепосадчицей. Ничего между ними не было, но Машка напридумывала себе целый ворох, и девчонку до смерти напугала.

Четыре года назад, на его тридцатилетие, Машка подарила ему огромный атлас звездного неба. На глянцевой бумаге, в тисненном переплете. Она так счастливо смотрела на него.

Андрюха забросил атлас в шкаф и ни разу не открыл.

***

Из ванной в прихожую падал свет, слышалась возня, игривые шлепки и хихиканья.

Руки налились тяжестью. Ружье опустилось само собой на колени. Андрюха вскинул его опять, но не смог удержать на весу. Уткнул гарпун в ковер, в плешку, выcтриженную когда-то маленькой дочерью. Она думала, что это травка. Ну и задал же он ей тогда чертей!

Когда они с Машкой получили от рыбачьего кооператива квартиру, вся их поклажа уместилась в эмалированную ванночку для купания дочери и старый походный рюкзак. А еще этот зеленый ковер, Кокин подарок на свадьбу.

Они постелили его в пустой гостиной и устраивали на ковре «половые коктейли». Кока приносил мускат и розу для Машки. После свадьбы Андрюха не дарил ей цветов. Не до того было. Днем горбатился в порту, а вечером бегал в техникум.

Он усмехнулся. Когда его взяли механиком на судоремонт, ему тоже было некогда. Мужские дела. После работы – в шалман. К закрытию туда приходили жены и уводили своих мужиков домой. Машка тоже приходила, с дочкой на руках, ругалась, а потом плакала.

В субботу-воскресенье – рыбалка. А бабы на рыбалке, известно, плохая примета. Сначала дулась, затем привыкла.

Андрюха усмехнулся. Вот тебе и еханый бабай. Выходит, сам приучил. Он провел рукой по щетинистому подбородку. Вздохнул. А ведь он и не помнит, когда Машка стонала последний раз в постели. Все как-то ушло. Стало по-быстрому.

Андрюха равнодушно посмотрел на титановый корпус ружья, черную галочку прицела, раскрытые крылышки гарпуна. Покачал головой и, щелкнув предохранителем, отложил ружье в сторону.

Вытащил из кладовки рюкзак с гирдрокостюмом. Зачем он ей? И Коке ни к чему. Он же не охотник. Так, любитель. Андрюха поднял ружье и расстегнул застежку-молнию на чехле. Решил, что, кроме своих рыбачьих причиндалов, брать ничего не будет.

– Папа?

В дверях стояла дочь. С мокрыми волосами и в мохнатом полотенце. Рядом сутулился нескладный долговязый парень с еще ни разу не бритым пухом над верхней губой и подбородке. Он неотрывно смотрел на Андрюху, облизывал пухлые губы и тщетно пытался сглотнуть.

– Ты же в пятницу… Мы здесь… Пока мамы нет… – забормотала дочь.

Андрюха молча смотрел на них. Ружье наперевес. Наконечник гарпуна – в сторону парня.

– Папа, ты что?!

Дочь встала между ними. Полотенце, подоткнутое вокруг груди, ослабло, но она успела схватить его руками.

– Это Алеша. Сын дяди Кости. Мой парень.

– И давно у вас? –хрипло спросил Андрюха, не опуская ружья.

– Полгода, – ответила, потупившись, дочь. – Мама знает.

– У нас очень серьезно, – сказал парень. – После школы мы…

Теперь Андрюха узнавал припухшие губы, и ямку на подбородке, и длинный, с легкой горбинкой нос.

– Еханый бабай, парень, – мотнул он головой, – как же нам с тобой повезло!

– Повезло?

– Одевайся, за мускатом сгоняешь. Жена моя, Маша, любит его, – сказал Андрюха, доставая из кармана кошелек. – Нам с тобой водки возьми.

– А ты, – он повернулся к дочери, – картошку поджарь. И курицу. Мать с работы голодная придет, уставшая.

Андрюха посмотрел на приоткрытую дверцу шкафа.

– Я вам сегодня Мицар и Алькор покажу, – сказал он. – В атласе. А стемнеет – сами на небе найдете. Рядом с Большой Медведицей.