Хроники одной еврейской семьи (продолжение 18 )

Г Л А В А 16

В 1929 г. в Москве, было подписано соглашение с Латвией, Эстонией, Польши и Румынией об отказе от применения силы при рассмотрении территориальных претензий.  СССР строило внешнюю политику  с оглядкой и с учетом прихода к власти в Германии нацистов, основной лозунг которых – поход на восток – являлся угрозой Советскому Союзу. Советские дипломаты стремились  к созданию  системы коллективной безопасности для противодействия агрессии. А в самой Латвии разворачивалось острое неприятие фашистского режима, постоянно подпитываемое СССР, и его репрессивных шагов. Когда  профашистские партии организовали в Латвии  бойкот еврейских магазинов и предприятий, то латвийские евреи направляемые  через ультралевые партии,  провели встречную акцию в отношении немецких товаров.

Учитывая нарастающее безразличие Великобритании и Франции к безопасности прибалтийских стран, СССР более пристальней и внимательней следил за  ситуацией и работал над  договором о ненападении. На этот момент была самая благоприятная ситуация между СССР и Латвией – это было время заигрываний и обещаний.  СССР стремился  преодолеть состояние дипломатической изоляции, в том числе и путем привлечения иностранного капитала.  Поэтому и неслучайно внимание к еврейско-латышскому капиталу, утекающему из Латвии в результате антисемитских выступлений. 

Нихама и Матвей вольготно устроились вдвоем в отдельном купе. Еще никогда до этого Нихама не ехала с таким комфортом.  Ведь это был международный поезд, и здесь простое население не ездило. Просторное купе с мягкими, откидными лежаками, уютным столиком посередине, тоже откидным.  Квадратное окно было украшено ажурными занавесками. Матвейка сразу устроился возле окна и, в нетерпении, ждал, когда сменится  городской пейзаж, проплывавший, как он считал, очень медленно. Внезапно открылась дверь купе и Матвейка услышал:

— Здравствуйте! Добро пожаловать на наш фирменный поезд! – Это сказала проводница, зашедшая к ним.

Она была в форменной одежде, недавно введенной в железнодорожной компании и выглядела очень строго.

— Здравствуйте, – поздоровались Матвейка и Нихама.

— Я так поняла, что  вы до Москвы следуете?

— Да

— Тогда я должна вас предупредить, что на границе будет паспортный и таможенный контроль. Так, что если у вас что-то будет не в порядке,  то пограничники могут высадить. Есть ли у вас какие-нибудь  запрещенные предметы или оружие? 

— Что вы! Я вас умоляю, где я, а где оружие! – Разволновалась Нихама, -  мы к сестре едем.

-  Она в Москве живет – добавил Матвейка.

— В общем, я вас предупредила, – ответила многоопытная проводница, видавшая много всего, на первый взгляд  обычного. Если хотите покушать, то в нашем поезде есть вагон – ресторан. А, если попить чаю, то в начале вагона стоит титан  с кипятком. И вообще, не стесняйтесь, подходите ко мне в любом случае.

Она мягко закрыла дверь и пошла к другим пассажирам.

— Баба! Бабушка, – дрожал от волнения Матвейка, – о каком оружие нас спрашивала эта тетя.

— Прекрати болтать чепуху Матвей. Скажи мне лучше, ты хочешь кушать?

От всего пережитого у Матвея давно живот урчал от голода,  но он не показывал виду, а сейчас, кода бабушка спросила, то быстро мотнул головой.

— Садись сюда, дорогой,  я буду тебя кормить.

Она достала припасенные с вечера Фирой продукты: хлеб, яйца, соленые огурцы и, конечно, венец всему – курица, поджаренная заботливой Фирой накануне.  От запаха  у Матвея голова  закружилась.  Он с таким аппетитом набросился на еду, что Нихама сказала:

— Матвейка! Ты как будто неделю голодал. Совсем недавно еще у Фиры кушали.

Но, как говориться,  в пути аппетит еще больше,  и Матвейка уплетал за обе щеки. А Нихама смотрела на него, и такая жалость вдруг накатила, глядя на еще очень маленького мальчика, не понимающего, что ждет их впереди.  Не знал он тогда, да и она не знала тоже, что только спустя много лет он увидит свою маму, о которой он, конечно, скучал и тосковал с самого первого дня их отъезда. А пока поезд стучал ритмично колесами, унося их все дальше от насиженных мест,  от прошлой размеренной жизни, от знакомых, родственников и друзей, навстречу к неизвестно какой жизни.

Матвейка, наконец, наелся и опять вроде устроился у окна, но буквально, через минуту стал клевать носом, и бабушка положила его на мягкую скамейку, где он тотчас провалился в сон. И глядя в спокойное лицо спящего внука, Нихама не заметила, как и сама задремала. Ее разбудила проводница.

— Сейчас будет граница, – сказала она, – приготовьтесь.

Нихама посмотрела в окно, но ничего не увидела. Время было позднее, и за окном чернела ночь.  Кое-где, медленно, проплывали редкие огни каких-то строений, то ли домов,  то ли складов. Поезд притормаживал  и скрипел своими металлическими колесами, как бы не желая останавливать свой ритмичный бег.  Но вот, наконец, остановился. Послышались какие-то команды,  свистки и лай собак. Затем Нихама услышала, как мужской голос скомандовал.

— Вещи оставить и всем выйти  из вагонов!

Когда Нихама с перепуганным Матвеем  вышли из вагона на перрон,  то увидели, что все пространство освещено лучами прожекторов.  Вдалеке,  вдоль железной дороги, стояли какие-то столбы с колючей проволокой   и сторожевые  пограничные вышки. На платформе стояли вооруженные карабинами  пограничники. Они  подходили к каждому пассажиру и спрашивали документы. Один из них подошел к Нихаме и на латышском языке спросил:

— Пожалуйста, предъявите ваши документы.

Нихама протянула ему свой паспорт. Пограничник взял и, не раскрывая его, сказал:

— Вам придется пройти со мной.

— Куда? 

-  В комендатуру.

— Зачем? Что мы нарушили? – с тревогой в голосе спросила она. — И почему, мы должны идти в комендатуру?

-  Потому, что у вас нет разрешения для пересечения границы.

Он повернулся и пошел к зданию  комендатуры. Нихама с Матвеем пошли за ним. В помещении, куда они пришли, находилось еще несколько человек.  Было сильно накурено, и от табачного дыма  Матвейка стал сразу кашлять.

         -   Урмас!  Кого ты снова привел?

         -   Да  вот, опять евреи уезжают.

— Ты что, ничего не слышал про специальный приказ, о беспрепятственном проезде евреев в СССР?

— Я, может, и слышал, но пусть офицер с этим разбирается.

Вскоре подошел еще один военный, оказавшийся старшим среди всех.

— Так!  — Что тут у нас? – спросил он строгим голосом.

— Да вот, Урмас опять евреев  задержать решил, – ответил кто-то из военных.

Офицер подошел к Нихаме и внимательно посмотрел на нее.

— Где их документы? – спросил он.

Ему тут же передали паспорт Нихамы.

— Так! – протянул он. — Откуда и куда следуете? – спросил офицер, внимательно продолжая разглядывать Нихаму.

— Мы из Краславы, – собрав остатки мужества, произнесла Нихама.

Честно говоря, уже когда пограничник попросил у нее паспорт,  от страха   у нее внутри все оборвалось. С детства у нее был страх от людей в форме. Ничего хорошего от них она никогда не ждала, и не видела. Если и появлялся  в их местечке полицейский в форме, то в лучшем случае он забирал деньги, а так мог забрать с собой в участок, где запросто и убить  могли тамошние костоломы.  И сейчас она не ждала ничего хорошего от этих военных и уже про себя жалела, что решила ехать на поезде.

— А едем мы в Москву, к моей сестре.

— Понятно, – протянул офицер. А где же ваше разрешение на выезд, за границу?

— Ни о каких разрешениях я не знаю. Я просто хочу ехать к своей сестре.

— Хорошо. А мальчик – это твой сын?

— Да! – сказала Нихама, напряженным голосом, и крепко стиснула руку Матвея.

— Вообще-то вы не можете без специального разрешения пересекать границу. Но вот уже 3 дня действует временное соглашение, о беспрепятственном выезде евреев. Это связано с беспорядками в Риге.  Так что, можно сказать,  вам повезло.

— Все! — громко сказал он, – можете следовать.  Айвар! Проводи!

Один из военных  подошел к Нихаме.

— Следуйте за мной, – скомандовал он.

Нихама, еще не веря услышанному, на негнущихся ногах, держа крепко за руку перепуганного Матвея,  который, не переставая, кашлял, двинулась за пограничником. Они быстро прошли на перрон и увидели, что поезд стоит на своем месте. На платформе группа пограничников обыскивала молодого мужчину, которого вскоре, под конвоем, увели в комендатуру. Нихама с пограничником поднялась по лестнице в вагон и увидела, что многие пассажиры смотрят на нее.

— Я уже думала ваши вещи выносить, – раздался голос проводницы, – как хорошо, что вас  выпустили. Знаете, – перешла на шепот она, — еще ни разу не было, чтобы кого-нибудь не ссадили.  А вас вот отпустили.

— Извините! – с сарказмом произнесла Нихама, – что не оправдали ваших ожиданий.

Проводница от обиды что-то фыркнула и пошла закрывать дверь вагона.

А Нихама прошла в свое купе, все еще держа Матвея за руку.

— Бабушка! — взмолился Матвей, – ну, может, отпустишь меня, наконец. У меня рука очень болит.

Нихама, спохватившись, разжала пальцы и увидела, как побелела рука мальчика. На ней четко обрисовались ее пальцы.

— Азохен вей! — Мотл! – Что же ты молчишь? Я от страха голову потеряла, ну а ты что же  не сказал мне раньше.

-  Ничего бабушка!  Я же видел, как ты боялась.  Ну, теперь все?

— Нет, мой мальчик.  Сейчас еще одна граница будет. Там может и построже все. Это вообще уже не наша страна, – с грустью произнесла Нихама.

Поезд тронулся, но разгоняться не спешил, потому что вскоре опять стал притормаживать, пока, наконец, не остановился совсем. Новая граница, теперь уже советская. Нихама сидела тихо в купе, прислушиваясь к звукам, доносящимся с улицы.  Команды выходить не было, и вскоре они услышали топот приближающихся сапог. Нихама выглянула и увидела, как по вагону идет человек в мундире  и в черных сапогах. В руке у него горел небольшой фонарик. Он по очереди заходил в каждое купе, и после там раздавались шумы отодвигаемых вещей. Вскоре очередь дошла и до них.

— Ваши документы, – довольно грубо спросил пограничник.

Нихама, услышав его голос, от страха задрожала. Ей казалось, что ее сейчас выволокут на перрон  и тут же расстреляют. Трясущейся рукой она протянула свой паспорт.

— Ваша фамилия Кукля? – Спросил строгим голосом пограничник.

— Да, – еле слышно пробормотала Нихама.

-  Евреи?

— Да

— От фашистов бежите?

Она еле заметно мотнула головой, не понимая, при чем здесь фашисты.

Но пограничник вдруг улыбнулся, затем протянул  Нихаме паспорт и уже другим голосом сказал:

— Добро пожаловать в СССР! Здесь вам нечего боятся! Всяких фашистских недобитков  и их наймитов  мы быстро отправим на цугундер,  а то и вообще…, — он не договорил, но Нихама, отчего-то, сразу ему поверила, что с фашистами в СССР разговор короткий.

— Не везете с собой оружия, или еще чего-нибудь запрещенного? – спросил пограничник.

Нихама в недоумении не знала, что сказать, и только отрицательно мотала головой.

— Да не боись. Это я так, для порядка спрашиваю.  Я врага насквозь вижу, у меня тут мышь не проскочит.  Насмотрелись мы тут всяких.  Все, езжайте спокойно, здесь в СССР, вас никто не тронет, – важно сказал громким голосом пограничник и протянул Нихаме документ.

Затем он смешно подмигнул Матвейке, сидевшему в углу купе, и вышел, даже не осматривая их чемоданы. Нихама прямо упала на свое место, обливаясь потом. Она ничего не понимала. Всю  свою жизнь, когда  ее спрашивали, еврейка ли она, после ответа на этот вопрос, дальше были только неприятности, а здесь,  впервые, человек в форме не только не оскорбил ее или унизил, так еще и успокоил.

— Великий Бог! Всемогущий и Всемилостивый! – воскликнула она,  — мир, наверно, перевернулся.

Теперь Нихама уже не считала, что она ошиблась приехать  в СССР.  Но как все-таки она ошибалась, наивно полагая, что вот и конец их унижений.  Она еще не знала о начале принудительной коллективизации сельского хозяйства, она не знала об ускоренной индустриализации и укреплении личной власти Сталина,  что будет арестовано 1,58 миллиона человек и приговорено, только официально, к расстрелу 682 тыс.  Впереди было много сфабрикованных дел: Шахтинское дело, Дело Промпартии,  Дело Союзного бюро,  раскулачивание,  дело академии наук, Московские процессы, репрессии в армии, в органах госбезопасности.

Дело в отношении этнических меньшинств, ну и, конечно, не обошлось и без дел в отношении евреев. Сравнивая их с дореволюционными погромами, понимаешь, что те выглядели просто как мелкое хулиганство. Сотни евреев-интеллигентов были  арестованы в Москве и Ленинграде. Группа инженеров – вредителей,  в большинстве своем еврейской национальности, была арестована на металлургическом комбинате.  Закрытый процесс — над членами Еврейского антифашистского комитета. 125 приговоров, из них 25 – расстрел. Даже высшие начальники — генералы Эйтингон и Райхман -  были обвинены в националистическом еврейском заговоре.

Дело врачей – вредителей. 9 человек, лечивших высшее партийное  руководство, были арестованы  и обвинялись в  злодейском подрыве здоровья, в том, что они ставили неправильные диагнозы  и этим губили пациентов. После этого, по всей стране  начались массовые увольнения евреев с работы. Миллионы людей подверглись пыткам и репрессиям  — были посажены в тюрьмы, отправлены на каторжные работы, на которых погибли от истощения и голода, миллионы были депортированы – и отправлялись со своими семьями в холодные сибирские края.  О масштабах  содеянного за этот период злодейства есть несколько версий и размах цифр в них тоже большой — от 10 до 60 миллионов жертв режима – цифра запредельная. 

Всего этого Нихама не знала и даже представить себе не могла. Она ехала в теплом купейном вагоне  с любимым внуком Матвеем. Ехала и благодарила Бога за то, что в конце–концов, они не промахнулись  и не поехали в Америку, как ей советовала Фира.

— Там человек человеку — волк, – думала она, – а  здесь на тебе, даже офицер пограничник, а как вежливо с ней  обращался. С этими мыслями она и уснула. Самое трагичное, что и пограничник, который совершенно искренне посочувствовал ей, тоже  ничего не подозревал о грядущих событиях,  которые скоро наступят в стране. Просто он любил свою страну, так много давшей ему, и готов был защищать ее до последней капли крови, любил  свою жену и двух сыновей, подраставших им на радость.  Он был правильным и честным человеком, и если бы он знал, что вскоре произойдет  со страной и с населением, проживавшим на необъятных просторах его Родины, то наверно не пустил бы Нихаму с маленьким Матвейкой через границу, и других евреев, наивно полагавших найти в СССР спасение, тоже бы не пустил.  Наверно он сказал бы им:

— Нет! Нельзя сюда вам! Только погибель свою вы найдете! Поворачивайте обратно и что есть мочи бегите в свои Палестины!

Но стучал ритмично поезд своими колесами, убаюкивая, укачивая, неся  ничего не подозревавших пассажиров навстречу своей судьбе. Наступало утро следующего дня,  занимался рассвет. Михаил Шолохов, подняв тяжелую голову, поставил последнюю точку в своем романе  «Поднятая целина». А на юге страны уже разрастался страшный голод, причиной которому послужило безжалостное изъятие зерна у крестьян, в основном, для экспорта,  унесший множество жизней.  Наступало утро 30 апреля 1932 г.

Г Л А В А 16

В 1929 г. в Москве, было подписано соглашение с Латвией, Эстонией, Польши и Румынией об отказе от применения силы при рассмотрении территориальных претензий.  СССР строило внешнюю политику  с оглядкой и с учетом прихода к власти в Германии нацистов, основной лозунг которых – поход на восток – являлся угрозой Советскому Союзу. Советские дипломаты стремились  к созданию  системы коллективной безопасности для противодействия агрессии. А в самой Латвии разворачивалось острое неприятие фашистского режима, постоянно подпитываемое СССР, и его репрессивных шагов. Когда  профашистские партии организовали в Латвии  бойкот еврейских магазинов и предприятий, то латвийские евреи направляемые  через ультралевые партии,  провели встречную акцию в отношении немецких товаров.

Учитывая нарастающее безразличие Великобритании и Франции к безопасности прибалтийских стран, СССР более пристальней и внимательней следил за  ситуацией и работал над  договором о ненападении. На этот момент была самая благоприятная ситуация между СССР и Латвией – это было время заигрываний и обещаний.  СССР стремился  преодолеть состояние дипломатической изоляции, в том числе и путем привлечения иностранного капитала.  Поэтому и неслучайно внимание к еврейско-латышскому капиталу, утекающему из Латвии в результате антисемитских выступлений. 

Нихама и Матвей вольготно устроились вдвоем в отдельном купе. Еще никогда до этого Нихама не ехала с таким комфортом.  Ведь это был международный поезд, и здесь простое население не ездило. Просторное купе с мягкими, откидными лежаками, уютным столиком посередине, тоже откидным.  Квадратное окно было украшено ажурными занавесками. Матвейка сразу устроился возле окна и, в нетерпении, ждал, когда сменится  городской пейзаж, проплывавший, как он считал, очень медленно. Внезапно открылась дверь купе и Матвейка услышал:

— Здравствуйте! Добро пожаловать на наш фирменный поезд! – Это сказала проводница, зашедшая к ним.

Она была в форменной одежде, недавно введенной в железнодорожной компании и выглядела очень строго.

— Здравствуйте, – поздоровались Матвейка и Нихама.

— Я так поняла, что  вы до Москвы следуете?

— Да

— Тогда я должна вас предупредить, что на границе будет паспортный и таможенный контроль. Так, что если у вас что-то будет не в порядке,  то пограничники могут высадить. Есть ли у вас какие-нибудь  запрещенные предметы или оружие? 

— Что вы! Я вас умоляю, где я, а где оружие! – Разволновалась Нихама, -  мы к сестре едем.

-  Она в Москве живет – добавил Матвейка.

— В общем, я вас предупредила, – ответила многоопытная проводница, видавшая много всего, на первый взгляд  обычного. Если хотите покушать, то в нашем поезде есть вагон – ресторан. А, если попить чаю, то в начале вагона стоит титан  с кипятком. И вообще, не стесняйтесь, подходите ко мне в любом случае.

Она мягко закрыла дверь и пошла к другим пассажирам.

— Баба! Бабушка, – дрожал от волнения Матвейка, – о каком оружие нас спрашивала эта тетя.

— Прекрати болтать чепуху Матвей. Скажи мне лучше, ты хочешь кушать?

От всего пережитого у Матвея давно живот урчал от голода,  но он не показывал виду, а сейчас, кода бабушка спросила, то быстро мотнул головой.

— Садись сюда, дорогой,  я буду тебя кормить.

Она достала припасенные с вечера Фирой продукты: хлеб, яйца, соленые огурцы и, конечно, венец всему – курица, поджаренная заботливой Фирой накануне.  От запаха  у Матвея голова  закружилась.  Он с таким аппетитом набросился на еду, что Нихама сказала:

— Матвейка! Ты как будто неделю голодал. Совсем недавно еще у Фиры кушали.

Но, как говориться,  в пути аппетит еще больше,  и Матвейка уплетал за обе щеки. А Нихама смотрела на него, и такая жалость вдруг накатила, глядя на еще очень маленького мальчика, не понимающего, что ждет их впереди.  Не знал он тогда, да и она не знала тоже, что только спустя много лет он увидит свою маму, о которой он, конечно, скучал и тосковал с самого первого дня их отъезда. А пока поезд стучал ритмично колесами, унося их все дальше от насиженных мест,  от прошлой размеренной жизни, от знакомых, родственников и друзей, навстречу к неизвестно какой жизни.

Матвейка, наконец, наелся и опять вроде устроился у окна, но буквально, через минуту стал клевать носом, и бабушка положила его на мягкую скамейку, где он тотчас провалился в сон. И глядя в спокойное лицо спящего внука, Нихама не заметила, как и сама задремала. Ее разбудила проводница.

— Сейчас будет граница, – сказала она, – приготовьтесь.

Нихама посмотрела в окно, но ничего не увидела. Время было позднее, и за окном чернела ночь.  Кое-где, медленно, проплывали редкие огни каких-то строений, то ли домов,  то ли складов. Поезд притормаживал  и скрипел своими металлическими колесами, как бы не желая останавливать свой ритмичный бег.  Но вот, наконец, остановился. Послышались какие-то команды,  свистки и лай собак. Затем Нихама услышала, как мужской голос скомандовал.

— Вещи оставить и всем выйти  из вагонов!

Когда Нихама с перепуганным Матвеем  вышли из вагона на перрон,  то увидели, что все пространство освещено лучами прожекторов.  Вдалеке,  вдоль железной дороги, стояли какие-то столбы с колючей проволокой   и сторожевые  пограничные вышки. На платформе стояли вооруженные карабинами  пограничники. Они  подходили к каждому пассажиру и спрашивали документы. Один из них подошел к Нихаме и на латышском языке спросил:

— Пожалуйста, предъявите ваши документы.

Нихама протянула ему свой паспорт. Пограничник взял и, не раскрывая его, сказал:

— Вам придется пройти со мной.

— Куда? 

-  В комендатуру.

— Зачем? Что мы нарушили? – с тревогой в голосе спросила она. — И почему, мы должны идти в комендатуру?

-  Потому, что у вас нет разрешения для пересечения границы.

Он повернулся и пошел к зданию  комендатуры. Нихама с Матвеем пошли за ним. В помещении, куда они пришли, находилось еще несколько человек.  Было сильно накурено, и от табачного дыма  Матвейка стал сразу кашлять.

         -   Урмас!  Кого ты снова привел?

         -   Да  вот, опять евреи уезжают.

— Ты что, ничего не слышал про специальный приказ, о беспрепятственном проезде евреев в СССР?

— Я, может, и слышал, но пусть офицер с этим разбирается.

Вскоре подошел еще один военный, оказавшийся старшим среди всех.

— Так!  — Что тут у нас? – спросил он строгим голосом.

— Да вот, Урмас опять евреев  задержать решил, – ответил кто-то из военных.

Офицер подошел к Нихаме и внимательно посмотрел на нее.

— Где их документы? – спросил он.

Ему тут же передали паспорт Нихамы.

— Так! – протянул он. — Откуда и куда следуете? – спросил офицер, внимательно продолжая разглядывать Нихаму.

— Мы из Краславы, – собрав остатки мужества, произнесла Нихама.

Честно говоря, уже когда пограничник попросил у нее паспорт,  от страха   у нее внутри все оборвалось. С детства у нее был страх от людей в форме. Ничего хорошего от них она никогда не ждала, и не видела. Если и появлялся  в их местечке полицейский в форме, то в лучшем случае он забирал деньги, а так мог забрать с собой в участок, где запросто и убить  могли тамошние костоломы.  И сейчас она не ждала ничего хорошего от этих военных и уже про себя жалела, что решила ехать на поезде.

— А едем мы в Москву, к моей сестре.

— Понятно, – протянул офицер. А где же ваше разрешение на выезд, за границу?

— Ни о каких разрешениях я не знаю. Я просто хочу ехать к своей сестре.

— Хорошо. А мальчик – это твой сын?

— Да! – сказала Нихама, напряженным голосом, и крепко стиснула руку Матвея.

— Вообще-то вы не можете без специального разрешения пересекать границу. Но вот уже 3 дня действует временное соглашение, о беспрепятственном выезде евреев. Это связано с беспорядками в Риге.  Так что, можно сказать,  вам повезло.

— Все! — громко сказал он, – можете следовать.  Айвар! Проводи!

Один из военных  подошел к Нихаме.

— Следуйте за мной, – скомандовал он.

Нихама, еще не веря услышанному, на негнущихся ногах, держа крепко за руку перепуганного Матвея,  который, не переставая, кашлял, двинулась за пограничником. Они быстро прошли на перрон и увидели, что поезд стоит на своем месте. На платформе группа пограничников обыскивала молодого мужчину, которого вскоре, под конвоем, увели в комендатуру. Нихама с пограничником поднялась по лестнице в вагон и увидела, что многие пассажиры смотрят на нее.

— Я уже думала ваши вещи выносить, – раздался голос проводницы, – как хорошо, что вас  выпустили. Знаете, – перешла на шепот она, — еще ни разу не было, чтобы кого-нибудь не ссадили.  А вас вот отпустили.

— Извините! – с сарказмом произнесла Нихама, – что не оправдали ваших ожиданий.

Проводница от обиды что-то фыркнула и пошла закрывать дверь вагона.

А Нихама прошла в свое купе, все еще держа Матвея за руку.

— Бабушка! — взмолился Матвей, – ну, может, отпустишь меня, наконец. У меня рука очень болит.

Нихама, спохватившись, разжала пальцы и увидела, как побелела рука мальчика. На ней четко обрисовались ее пальцы.

— Азохен вей! — Мотл! – Что же ты молчишь? Я от страха голову потеряла, ну а ты что же  не сказал мне раньше.

-  Ничего бабушка!  Я же видел, как ты боялась.  Ну, теперь все?

— Нет, мой мальчик.  Сейчас еще одна граница будет. Там может и построже все. Это вообще уже не наша страна, – с грустью произнесла Нихама.

Поезд тронулся, но разгоняться не спешил, потому что вскоре опять стал притормаживать, пока, наконец, не остановился совсем. Новая граница, теперь уже советская. Нихама сидела тихо в купе, прислушиваясь к звукам, доносящимся с улицы.  Команды выходить не было, и вскоре они услышали топот приближающихся сапог. Нихама выглянула и увидела, как по вагону идет человек в мундире  и в черных сапогах. В руке у него горел небольшой фонарик. Он по очереди заходил в каждое купе, и после там раздавались шумы отодвигаемых вещей. Вскоре очередь дошла и до них.

— Ваши документы, – довольно грубо спросил пограничник.

Нихама, услышав его голос, от страха задрожала. Ей казалось, что ее сейчас выволокут на перрон  и тут же расстреляют. Трясущейся рукой она протянула свой паспорт.

— Ваша фамилия Кукля? – Спросил строгим голосом пограничник.

— Да, – еле слышно пробормотала Нихама.

-  Евреи?

— Да

— От фашистов бежите?

Она еле заметно мотнула головой, не понимая, при чем здесь фашисты.

Но пограничник вдруг улыбнулся, затем протянул  Нихаме паспорт и уже другим голосом сказал:

— Добро пожаловать в СССР! Здесь вам нечего боятся! Всяких фашистских недобитков  и их наймитов  мы быстро отправим на цугундер,  а то и вообще…, — он не договорил, но Нихама, отчего-то, сразу ему поверила, что с фашистами в СССР разговор короткий.

— Не везете с собой оружия, или еще чего-нибудь запрещенного? – спросил пограничник.

Нихама в недоумении не знала, что сказать, и только отрицательно мотала головой.

— Да не боись. Это я так, для порядка спрашиваю.  Я врага насквозь вижу, у меня тут мышь не проскочит.  Насмотрелись мы тут всяких.  Все, езжайте спокойно, здесь в СССР, вас никто не тронет, – важно сказал громким голосом пограничник и протянул Нихаме документ.

Затем он смешно подмигнул Матвейке, сидевшему в углу купе, и вышел, даже не осматривая их чемоданы. Нихама прямо упала на свое место, обливаясь потом. Она ничего не понимала. Всю  свою жизнь, когда  ее спрашивали, еврейка ли она, после ответа на этот вопрос, дальше были только неприятности, а здесь,  впервые, человек в форме не только не оскорбил ее или унизил, так еще и успокоил.

— Великий Бог! Всемогущий и Всемилостивый! – воскликнула она,  — мир, наверно, перевернулся.

Теперь Нихама уже не считала, что она ошиблась приехать  в СССР.  Но как все-таки она ошибалась, наивно полагая, что вот и конец их унижений.  Она еще не знала о начале принудительной коллективизации сельского хозяйства, она не знала об ускоренной индустриализации и укреплении личной власти Сталина,  что будет арестовано 1,58 миллиона человек и приговорено, только официально, к расстрелу 682 тыс.  Впереди было много сфабрикованных дел: Шахтинское дело, Дело Промпартии,  Дело Союзного бюро,  раскулачивание,  дело академии наук, Московские процессы, репрессии в армии, в органах госбезопасности.

Дело в отношении этнических меньшинств, ну и, конечно, не обошлось и без дел в отношении евреев. Сравнивая их с дореволюционными погромами, понимаешь, что те выглядели просто как мелкое хулиганство. Сотни евреев-интеллигентов были  арестованы в Москве и Ленинграде. Группа инженеров – вредителей,  в большинстве своем еврейской национальности, была арестована на металлургическом комбинате.  Закрытый процесс — над членами Еврейского антифашистского комитета. 125 приговоров, из них 25 – расстрел. Даже высшие начальники — генералы Эйтингон и Райхман -  были обвинены в националистическом еврейском заговоре.

Дело врачей – вредителей. 9 человек, лечивших высшее партийное  руководство, были арестованы  и обвинялись в  злодейском подрыве здоровья, в том, что они ставили неправильные диагнозы  и этим губили пациентов. После этого, по всей стране  начались массовые увольнения евреев с работы. Миллионы людей подверглись пыткам и репрессиям  — были посажены в тюрьмы, отправлены на каторжные работы, на которых погибли от истощения и голода, миллионы были депортированы – и отправлялись со своими семьями в холодные сибирские края.  О масштабах  содеянного за этот период злодейства есть несколько версий и размах цифр в них тоже большой — от 10 до 60 миллионов жертв режима – цифра запредельная. 

Всего этого Нихама не знала и даже представить себе не могла. Она ехала в теплом купейном вагоне  с любимым внуком Матвеем. Ехала и благодарила Бога за то, что в конце–концов, они не промахнулись  и не поехали в Америку, как ей советовала Фира.

— Там человек человеку — волк, – думала она, – а  здесь на тебе, даже офицер пограничник, а как вежливо с ней  обращался. С этими мыслями она и уснула. Самое трагичное, что и пограничник, который совершенно искренне посочувствовал ей, тоже  ничего не подозревал о грядущих событиях,  которые скоро наступят в стране. Просто он любил свою страну, так много давшей ему, и готов был защищать ее до последней капли крови, любил  свою жену и двух сыновей, подраставших им на радость.  Он был правильным и честным человеком, и если бы он знал, что вскоре произойдет  со страной и с населением, проживавшим на необъятных просторах его Родины, то наверно не пустил бы Нихаму с маленьким Матвейкой через границу, и других евреев, наивно полагавших найти в СССР спасение, тоже бы не пустил.  Наверно он сказал бы им:

— Нет! Нельзя сюда вам! Только погибель свою вы найдете! Поворачивайте обратно и что есть мочи бегите в свои Палестины!

Но стучал ритмично поезд своими колесами, убаюкивая, укачивая, неся  ничего не подозревавших пассажиров навстречу своей судьбе. Наступало утро следующего дня,  занимался рассвет. Михаил Шолохов, подняв тяжелую голову, поставил последнюю точку в своем романе  «Поднятая целина». А на юге страны уже разрастался страшный голод, причиной которому послужило безжалостное изъятие зерна у крестьян, в основном, для экспорта,  унесший множество жизней.  Наступало утро 30 апреля 1932 г.