Птица Счастья

   Птица счастья завтрашнего дня,

   Прилетела крылья звеня…

   Это были как позывные старшего сержанта Виктора Зимина или попросту "Зимы"  или для своих Витька.

 Когда он въезжал на базу, окна его "КамАЗа" были открыты и оттуда во всю мощь лилась жизнеутверждающая песня.

Выбери меня, выбери меня,

Птица счастья завтрашнего дня!

   Старенькая спидола, купленная перед отправкой "за речку", уже давно сдохла, точнее "пала смертью храбрых". Душман разнес ее из своего «бура», попав в лобовое стекло. Осколками пластмассы посекло тогда Витюхе лицо. Но лишь отшучивался: "Ничего шрамы только украшают мужчину. Вернусь на гражданку, все девки, мои будут!"

    Так вот его земляк из Твери, Леха Мохов, по кличке «Мох», раздобыл японский однокассетник «Тошиба», там была такая классная функция можно было песню «закольцевать» и гонять «по кругу». Еще Леха выменял две пачки "Мальборо" на кассету с Гнатюком, где была и любимая песня Витька "Птица счастья". Его КамАЗ так и назвали «Птица Счастья. Как-то на свой день рождения он попросил в качестве подарка, сварить металлический ящик для своего "музыкального Антошки", так ласково называл "Тошибу". Объяснив, что талисман надо защищать.

   Машина у него была специфическая, на армейском сленге «наливняк» или как принято на гражданке цистерна с соляркой.  Витек сам на цистерне намалевал «Молоко».  Пацаны смеялись и говорили, что он «кормящая мать» их БТРов и БМП.

   Недавно прибывший "за речку" молодой лейтенант Смирнов, большой ценитель устава и строевой подготовки, сразу же получив от солдат кличку "Смирно" начал было возмущаться и потребовал от старшего сержанта Зимина " закрасить эту чушь". Витюха, конечно игнорировал "летеху-дуреху", но тот вцепился как клещ и провести Зимину бы остаток службы на губе, если бы не Сыч.

  Прапорщик Копылов, по кличке «Сыч», прозванный солдатами так, за то, что не раз устраивал им ночные проверки.

   Как-то раз он отозвал в сторонку товарища лейтенанта и доходчиво объяснил, что пацаны каждый день рискуют своей жизнью, пусть сначала сам сходит в 2-3 рейса, а потом решит, что там будет написано, может даже написать героически-посмертное «Смерть душманам!» или жизнеутверждающее «Чистый спирт».

   Лейтенант увял как лист, вместо солнца, испепеляемый взглядами сослуживцев и больше не досаждал никому.

Однажды топлива не оказалось там, где он обычно заправлялся, и ему сказали, что придется сделать крюк километров 80.

 Лейтенант Смирнов, временно замещавший попавшего в госпиталь с желтухой майора Кремечугова вызвал к себе Витюху.

— Значит так сержант, мы тут без горючего уже почти неделю сидим. А если вдруг боевая операция?

Придется тебе самому смотаться, без сопровождения, у меня только один БМП на ходу, да и тот заправлен только наполовину. Вроде участок не опасный. Знаю, что это нарушение, но ты же не хочешь бросить своих товарищей в беде. Я скажу, что ты сам добровольцем вызвался, а я тебе взамен дембель на две недели раньше устрою.

 Сыч лично повесил по броннику на каждое стекло.

—  Ох, не нравится мне все это. Этот раздолбай Смирнов хочет выслужится. Слышал я, что его папаша, полковник при штабе, если что отмажет.  Зачем ты только согласился? Ты вот что Витюха, не включай громко свою музыку, а то их Аллаха разбудишь!

— Да, ладно Василий Степаныч, небось не первый раз замужем.  Ребята, там подогнали бутылку "Посольской", сварганьте картошки с тушенкой вернусь к вечеру, там и попируем. Ведь на дембель скоро!

   Когда Витек не вернулся на третий день, прапорщик Копылов скомандовал "На броню" и мы как кузнечики, захватив свои "калаши" попрыгали на броню.

  Только обдав пылью выбежавшего лейтенанта Смирнова.

   Дорога была извилистой и где-то километров через двадцать вдруг мы услышали:

 Будет утро завтрашнего дня,

 Кто станет первым, а не я.

— Комар, поднажми! — прорычал Сыч, ефрейтору Комарову.

— Итак, на пределе идем, товарищ прапорщик, так же зло ответил ефрейтор. — Солярки, почти не осталось. Зима же не приехал… Может он уже и того…

— Заткнись, твою мать, — рявкнул Копылов, — Витюха везунчик, его наливняк три раза душманы дырявили, он и на двух колесах доползал до нас. Зиме до дембеля меньше месяца осталось, да я его больше никуда и не пущу, пусть на базе сидит и гайки крутит.

Кто-то, а не я, кто-то, а не я,

Сложит песню завтрашнего дня.

— Вадик, жми! — уже умоляюще попросил Сыч, — я эту дорогу знаю, еще два поворота. Всего два поворота, всего два поворота…

Последние слова он уже произнес шепотом, почти как заклинание.

  Когда мы прошли третий поворот, то увидели Витькину машину, точнее, то что от нее осталось.

Цистерны с надписью "Молоко " не было, ее просто не было физически. Все что осталась, это обгоревшая кабина КамАЗа, смотрящая широко разинутым ртом вместо лобового стекла, в выбеленное небо …

Из кабины радостно неслось:

   Птица счастья завтрашнего дня,

   Прилетела крылья звеня…

 Настоящая жуть!

Комар как загипнотизированный продолжал ехать…

— Останови! — заорал Сыч, схватив автомат, он спрыгнул  и побежал  к обгоревшей кабине,  и забравшись на подножку,  выпустил короткую очередь в кассетник.

— Выбери меня, выбери ме…

 И все провалилось в тишину как в пропасть…