Хроники одной еврейской семьи (продолжение 20)

Они двинулись вслед за толпой по направлению к реке. Вдалеке слышаласьмузыка, кругом все пестрело от знамен и красных транспарантов, отовсюду слышались песни, распевавшиеся радостной молодежью, было полное ощущение праздника.

Не спеша они подошли к реке. Вся набережная, сколько хватало глаз, была заполнена людьми.

— Как же мы будем смотреть, бабушка? — Расстроенный Матвейка чуть не плакал.

— Не хнычь, Мотл, что-нибудь придумаем.

Недалеко от них стояла грузовая машина, вся заполненная красными знаменами, вероятно оставленными демонстрантами.

— Давайте сюда вашего мальчика, – раздался голос мужчины, стоящего в кузове,- давайте, давайте, не бойтесь, — снова сказал он, увидев смущение женщин.

Он подхватил Матвейку за руки и подтянул его в кузов. Вид отсюда открывался великолепный. По обеим сторонам рекистояли люди и махали цветами и красными флажками.По всей глади водыбыли протянуты канаты.

Вдалеке, надеревянном помосте, стоял оркестр и наяривал какие-то веселые мелодии, а около него, на импровизированной площадке, танцевала молодежь. Недалеко от помоста стояли трибуны, на которых сидели какие-то солидные дяди, не спеша переговаривающиеся.

Со стороны Котельников послышался нарастающий гул и тут же в толпе закричали:

Но пока ничего видно не было. Только крики в толпе нарастали. Но вот из-за поворота показались какие-то точки, которые медленно приближались.

— Глиссеры! Глиссеры идут, – опять послышались крики.

А глиссеры приближались, итеперь Матвейка увидел на водной гладитри небольших, как отсюда ему казалось, кораблика. Один желтый, один красный иодин зеленый. Чем ближе они приближались, тем быстрее двигались.Казалось, глиссерывообще не касаются воды.Носы у них были задраны, и было ощущение, чтоэто большие гуси, взлетающие к небу.

Прародителем такого вида транспорта был английский пастор, по фамилии Рэмус. Он на опыте доказал возможность нового способа перемещения.Но воплотить в жизнь эту идею не смог.Не было в то время еще двигателей, способных развивать нужную мощность. Только лишь в 1897 г.в Англии, на Темзе, русскийпо происхождению эмигрант маркиз де Ламер, осуществилпервый полет глиссера по воде. И вот сейчас несколькоподобных машинмчались по Москве-реке. Это были машины российского производства, АНТ или “ Осавиахим.” Они мчались со скоростью 60 км в час.

В какой-то момент красный глиссер вырвался вперед и первым разорвал красную ленточку.

— Ура! Ура! – Закричали зрители.

— Ура! – Матвейка радостно поддержал ликующую толпу.

Вдруг, до этого светлое небо потемнело, будто его туча закрыла, и, подняв голову, Матвейка обмер. Ему показалось, что полнеба занимает этот продолговатый, воздушный шар. Он поистине был огромен, а за ним, как бы большой хвост, на двух канатах, большой портрет усатого мужчины, который сегодня уже много раз видел Матвейка.

Головы всех были задраны кверху. Никто уже не смотрел на воду, где мчались, обгоняя друг друга, глиссеры.

— Да здравствует товарищ Сталин! Ура товарищу Сталину! — скандировализрители, стоящие кругом.

Оркестр вжарил Интернационал, и люди дружно стали подпевать и хлопать в ладоши.

Матвейка от праздника был в восторге. За всю свою маленькую жизнь онне испытал таких мощных потрясений. Да и откуда им было взяться в Краславе, в затюканном еврейском местечке. Увиденное им сегодня перевернуло весь его устоявшийся мир, и вообще, представление омироустройстве. Да и обе бабушки тоже были полны впечатлений. Ведь Бася, хоть и жила в Москве, но никогда не ходила на подобные мероприятия. Что уж говорить про Нихаму. У нее, в отличие от Матвейки, была все-таки устоявшаяся психика, но и она была просто раздавлена масштабом происходящего. Что и говорить.

— Где та Латвия, а где СССР — со своим неисчерпаемым ресурсом.

— Ну что, дорогие мои, бекицер, — надо и к дому пробираться, — сказала Бася, – и так уже 4 часа гуляем.

Они не спеша отправились снова на Лубянскую площадь, на остановку трамвая. Матвейка, переполненный впечатлениями, всю дорогуприставал к бабушкам с вопросами, прося объяснить ему все, что он увидел.А в трамвае он, прислонившиськ теплому боку бабушки, уснул.

— Азохен вей! Бедный ребенок! – приговаривала Нихама, гладя спящего внука по курчавым волосам,-Сколько еще выпадет всего, на твою долю, один Господь знает.Что мы можем иметь против его воли. Он ниспослал нам муки воспитания детей, помимо всего прочего, и воспринимать это надо, как благо.

— Как? Как воспитывать его теперь в этом чужом для нас мире и чужой стране? Каким наукам обучать? – задавала себе вопросыНихама. Только теперь, увидев эту страну, она поняла, как не просто это будет сделать.

Все следующееутро и почти весь день проговорили Нихама и Бася.Думалии обсуждали вариантыдальнейшей жизни.

В конце концов, приняли решение, что оставаться в Москве они не будут.Большая родня у Кукля, вот и вспомнили они, чтов Нижнем Новгороде ( сейчас в Горьком ) у них тоже родственники есть. Сестра двоюродная Соня со своей семьей проживала в Горьком. И ещебрат ее, тоже двоюродный, Ааронпроживал там же.

Вот туда – то, спасаясь от возможного голода, Нихама и решила ехать. Она знала, что у Сони мама живет в деревне, и у них там большой дом, и скотина тоже имеется. Да и легализоваться там будет значительно проще, чем в столице. Ведь паспортов советских у них не было. А тут еще, в синагоге Бася слышала, что евреи, прибывающие из стран Балтии, могут рассчитывать на помощь при условии, что проживать они будут в провинции, не ближе чем 300 км от столицы и Ленинграда. На следующий день Бася с Нихамой отправились на почту и отправили Соне, в город Горький, телеграмму с просьбой о приезде к ним, и стали ждать ответа.

А Матвейка подружился с местными ребятишками, и целый день пропадал на улице, пока Нихама не приводила его домой обедать. Она сильно переживала, как бы мальчишки не обидели маленького Матвейку, но Бася ее успокоила, что в их районе, хоть и не богатом, но очень спокойном, никогда никаких происшествий не случалось.Да и проживают здесь, в основном, еврейские семьи, а у них, в отличие от гоев, воспитание в доме присутствует.

Через пять дней в дом к Басе пришел почтальон и принес телеграмму от горьковских родственников. Они писали, чтобы Нихама не задерживалась в Москве и немедленно приезжала в Горький, и что они их очень любят и ждут.

— Вот видишь! – сказала Бася,- а ты боялась, что они вас не примут. Семья, и весь род Кукля, никогда своих в беде не оставлял.

— Да! – только и протянула Нихама, смахивая слезу. Что ж, будем собираться. Надеюсь, что там мы найдем себе приют.

— Что ты Нихама, дорогая, я не гоню тебя. Ты неправильно меня поняла. Если хочешь, оставайся, – быстро и с волнением заговорила Бася. Да и вообще, если увидишь, что там будет нехорошо, немедленно возвращайся, я что-нибудь придумаю. Через нашу синагогу что-то можно решить.

— Спасибо тебе, Бася, огромное. За все тебе спасибо.Я бы и денег тебе дала, но ты, наверно, не возьмешь.

— Не возьму.

— Вот! Как любил говоритьмой покойный муж:- Велик наш Бог и весь мир его волей управляется. Это я про то, что доброта твоя, Бася, обязательно Господом замечена будет.

— Нихама, смилуйся! Я же не за ради Бога.Я же люблю тебя и Матвейку, – Бася была смущена и не знала, что говорить. Ладно, ты давай вещи будешь собирать, а я обедбуду готовить.

А на следующий день они все вместе поехали на Ярославский вокзал. Оттуда уходил поезд на Горький.

— Еще раз огромное тебе спасибо, Бася. За все, за все!

— Ты, Нихама, пиши мне. Обязательно пиши, как вы там устроитесь. Но главное, помни, если что не так- тут же обратно возвращайтесь.

Сестры обнялись. У обоих катились по щекам слезы. Один лишь Матвейка, с недоумением, смотрел на плачущих сестер, не понимая, почему у них такое грустное настроение. Впереди снова дорога. Впереди путешествие, новые открытия и новые впечатления. Ему так понравилось ездить на поезде, что будь его воля, он так бы и ездил, выходя лишь на станциях. Наконец, проводница скомандовала отправление, и Матвейка с большим удовольствием полез по ступенькам ввагон, пыхтя от натуги, заталкивая свой багаж.

Нихама тоже вошла вслед за ним, и поезд ощутимо толкнуло.Они прошли в свое купе, в котором уже сидели двое военных.Они пропустили Матвейку к окну, и он прилип к стеклу, внимательно разглядывая проплывающие мимо склады и пакгаузы.А после пошли неказистые домики деревень, расположенных вдоль железной дороги.

Он опять уснул от мерного покачивания вагона. И в этот раз ему приснился папа. Он, как обычно, нес его на руках, и Матвейкавзахлеб рассказывал ему, как это здорово — ездить на поездах. Он рассказывал ему про Ригу, про Москву, про парад, который ему посчастливилось увидеть. А папа нес и нес его куда-то и только грустно улыбался, иногда гладя Матвейку по курчавым волосам, и нежно держал его маленькую руку, а тот прижимался к этой, такой родной руке щекой.

Вдруг поезд ощутимо тряхнуло, и Матвейка открыл глаза. Он увидел сидящую бабушку и руку, к которой он прижимался. Другой рукой бабушка гладила его по волосам.

— Просыпайся, Матвейка –  мы подъезжаем.

— Мне папа снился, – грустно сказал Матвейка, отчетливо понимая своим детским умом, что сон кончился и папа остался где-то там, куда он не может сейчас попасть.

Но жизнь продолжалась  — детская психика  легче переносит такие утраты, наверное, еще и потому, что не осознает, что эта потеря невосполнима. Дети еще надеются увидеть  то, что на самом деле увидеть невозможно.

Матвейка проворно вскочил и снова приник к окну. Был ранний рассвет, и солнце еще только поднималось.  От земли, по оврагам, поднимался туман. Вокруг стоял густой лес. Черными от влаги колоннами уходили ввысь мощные стволы деревьев, верхушки которых Матвейка даже не успевал разглядеть.  Иногда лес внезапно прерывался, открывая взору то распаханные поля, то прозрачные белые березовые рощи. Вот замелькали неказистые деревянные домишки,  огороженные такими же заборами и палисадниками.

— Готовимся к выходу! – Громко прозвучал голос проводницы из тамбура вагона, – Поезд прибывает по расписанию в Нижний Новгород.

— Давай, Матвейка, собираться, – бабушка суетливо стала собирать вещи.