Куда бежишь ты?
Куда бежишь ты?..
этюд
…Указует Бог Перстом или не указует? При рождении дает талант или потом где-то? Случайно или не случайно – именно Этому? –подняла Она завистливые глаза из далёких равнин — из книги, из Замятина… Оказалось, она едет в метро… Ну да все мы – вечные странники, наяву или где-то внутри себя… А некоторые совмещают это – и поэтому могут неожиданно для себя оказаться в каком угодно месте, свалиться в какую угодно канаву или бездну, кому угодно на голову… Сначала она подумала об этой своей "невесомости", а потом поняла, что в последнее время всё не совсем так...
В последнее время ей таки приходится прислушиваться к своему весу — к своему телу… Что-то слишком чувственная она стала в последнее время, вальяжно-женственная, грудь никак не может в бюстгальтере поудобнее расположиться, все притирается, томит ее что-то… Вот и сейчас – сидит в метропоезде на сиденье с краю, тесно с мужчиной, он плечи к ней развернул, приуютились друг к другу без задней мысли – а потом одновременно вошло в одинаково неудовлетворенные души тепло домашнести – и он украдкой вопрошающе быстро взглянул ей в лицо – а она в маске невозмутимости читает книгу – лишь брови в чересчур-внимательности приподнялись… Сейчас, если бы оба «поверили», вышли бы вместе – и прямо у вагона тепло и без слов по-братски обнялись бы – доверчивости не хватило… Если б её приподнявшиеся брови не сказали нарочито-определённое «нет»… — кто знает… Сосед поднялся с сожалением, шлейфом скользнувшим за ним по ходу движения его тела – и вышел на очередной станции… Она – на следующей… О мы, женщины!.. Мы так непросты, и нам самим так порой непросто с нашей непростотой – не-простатой…
***************************
— Честно говоря, хотелось бы попасть домой пораньше. Ты же понимаешь… — Так сказал Любимый… А она под этим «понимаешь» так много понимала!.. Сидела на ёжике (конечно, в размере Дюймовочки) – а он вдруг вывернулся наизнанку — а она-то осталась внутри — и прошли все его иголки сквозь неё насквозь, одна до другой острием дотянулись… Если б он сказал: «Сегодня обещал ребёнку прийти пораньше»..! Очень боялась спросить его, любит ли он свою жену – он, честный, добрый, может ответить: «Люблю» (хотя часто жалуется: "Она меня не понимает!") — а вопрошающую от этого ответа в зенит подкинет острой ревностью – и как она оттуда грохнется об острые камни истины! – и тогда уж не собраться… Дико ревновала к жене и думала:
- Счастливая она: где бы он ни был, с кем бы он ни был, как бы ни была она им обижена – она знает, что он вернётся, все равно придёт сюда, в свой дом, к ней, так его не понимающей… Он вернётся – и будет вот здесь рядом сидеть и лежать – Муж… И вокруг – стены их дома, и в комнате спит – любимый — их сын… Дети – это святое… Это единственный Бог, который в нас остался… Если бы он сказал: «Еду к сыну…»..! Но он не уточнил… и потому счастливая Та, как бы она его ни не понимала, а Она – несчастная, потому что «всё понимает»…
**************************
… Квазимодо, Квазимодо – лицом и телом, ненавистный Паук, Муха возвращается в твою паутину — со злой решимостью Она едет к тебе — будет лечить свою невыносимую боль «грязями»… Она зла – и хочет твоей злой любви…
Она звонит. Он открывает. Вошла. Воздух облизывающийся вокруг безобразного сластолюбца… Наклонился – развязать ей шнурки на ботинках. Лысина – на скошенном черепе, тело – словно наполненная мелким бисером детская мягкая игрушка – рыхлая, «для развития моторики», бисер сбивается в кучу, то один бок выпячивается, то другой у переливчатого тела…
… Квазимодо трепетно ожидал. Она вышла из душа с полотенцевой голубой повязкой, сползающей с бедер – гладкокожая, стройная, свежая. Мягкий холмик нежного живота у своего подножия отсвечивал белой опоясывающей ленточкой кожи – плавно нисходил к косточкам бедер, в середине – жерло вулкана – втянутый пупок… Села на мягкий стул рядом, забросила ноги вместе через одно его мощное мужское бедро, придвинулся-подался мягкокожий животик, на упругих белых яблоках-грудях выдвинулись еще больше плотно-острые темно-розовые пульки-соски… Квазимодо не стесняются… Легла, прекрасная, на стуле вальяжно и призывно – к разврату готова. К тому же, знает: он – Раб у тела Госпожи. Ощущает себя обнаженная прекрасной полинезийкой, гогеновской «женой короля»… Долго и тщательно истосковавшийся Квазимодо рвал зубами сладкие груди-плоды на розовом дереве-теле… На прощанье зло и чувственно, больно надавил-таки пальцем в жерло вулканчика-пупка… Только подавалась Жена Короля жалкому Рабу – сейчас уже будет над ним смеяться, и унижать его своим смехом… И никогда не позволит поцеловать себя в губы, отворачиваясь с брезгливой гримасой… и никогда не позволит… «А как бы я тебя…! Как бы ты извивалась подо мной!» — с ненавистью думает Квазимодо…
…Она уже одевается, равнодушная.
– Возьми упаковку мыльца, такое душистое, для тебя купил, — уже с покорным лицом произносит усмиренный. Она привычно берёт, по-домашнему, по-товарищески…
*********************
Она ходит по сырой, промозглой улице, ходит-бродит и повторяет:
— Хожу-с, хожу-с, хожу-с….
И это на самом деле означает:
— Хо-Жу-С, Хо-Жу-С, Хо-Жу-С…
Что в свою очередь на самом деле означает: Х-Ж-С… Что переводится как: Хлеб.., Журнал.., Сигареты… Она завернула всё это в один фантик-слово «хожус», чтобы не забыть все это купить, чтобы не забыть, ЧТО именно ей надо купить, если по дороге «заастралится»… Удобный фантик, теперь можно забыться и подумать о своем, «отъехать» от этой грязной улицы и этих надоедливых светофоров на перекрестках – они всё время мешают, всё время кричат «Внимание!», «Внимание!» — и отвлекают от очень серьезных размышлений…
Итак, «да, несомненно, впились мне в сердце точеные стрелы, и в покоренной груди правит жестокий Амур…» (из Овидия)…
Что советуют компетентные «доктора»?… Она держит в руках пять рецептов. Один рецепт – от плоти, она только что его испробовала – не помог, лишь поверхностно, ненадолго «скрыл» болезнь… Есть еще рецепт от ума: Беги от одного огня к другому – и не обожжёшься – в постоянных бегах… — Да нечасто сейчас и огни зажигаются…
Еще, уже возвышенней:
— Знай одно: никто тебе не пара –
И бросайся каждому на грудь… (от Марины Цветаевой).
Но Она хочет бросаться только на Его грудь…
Овидий советует: «Сдамся: поклажа легка, если она по плечу.
Я замечал, что пламя сильней, коль факел колеблешь, —
А перестань колебать – и замирает огонь…»…
Она отвечает Овидию: — Мне не хватит терпения и мудрости «не колебать»…
Баратынский пишет Плетневу: «Искусство лучше всякой философии утешает нас в печалях жизни. Выразить чувство значит разрешить его, значит, овладеть им. Вот почему самые мрачные поэты могут сохранить бодрость духа… Совершим с твердостию наш жизненный подвиг. Дарование есть поручение…».
Она хоть и творческий человек, но не знает собственного «веса», сомневается в своём даровании…
В общем, теоретические вычисления ни к чему не привели. Ничто не поможет. Любовь – болезнь конкретная, в каждом случае – свои осложнения, свои особые лекарства, свой «инкубационный» период и своя «хроника»…
— Хожус … Хожус… Хожус… Девушка, мне два э-э-э…..
— …синих «Бонда», — заканчивает её традиционную фразу девушка из её «традиционного» табачного киоска – и подает гладкие прямоугольнички в подставленную ладонь…
— Спасибо! – Она вскидывает на продавщицу удивленно-весёлые глаза…
*****************
— Я вполне созрел для встречи, — сказал Любимый.
Наконец-то она увидит своего бога!
Они сидят в кафе за угловым столиком – особняком. Пьют две высокие кружки пива. Она хмелеет – и начинает говорить- говорить, всё больше распаляя свое экзальтированное нутро. Он внимательно слушает – а его глаза! - они так Внимающи… Проникающи… Мудры… И очень-очень-очень добрые. Он вбирает в себя всё, все её шторма - и бесконечно их прощает… Она говорит-говорит-говорит, как на исповеди, лицо одухотворённо пылает, обо всём говорит – и о низком, и о высоком – и с обожанием смотрит на него:
«Господи, ну почему он кажется мне таким совершенным?!.. Я гляжу в его необыкновенного цвета глаза – и вижу там немыслимой грации душевность, такую сдержанную во внешних формах проявления – и такую упоительную в своей сути, в своей непреложности… Я понимаю: этот божеский мазок (отметина) – уникален — и потому мне не найти лекарства… Пока, во всяком случае, я его еще не изобрела…».
И вдруг она чувствует, что давно, уже давно, пока она горячо выговаривалась, их руки гладят друг друга, гладят и гладят – они даже не замечают этого…- то его рука ложится поверх её – так утешающе, то – её поверх его — так же…
«Только бы это никогда не кончалось, только бы всегда мы могли бы так вот встретиться здесь, в этом кафе, и говорить-говорить, гладя руки друг друга!»…
Леопардовы глаза
Смотрят бережно внимающе,
Как смятенная гроза
Одухотворяюще
Подняла двоих над стулом
Речью собеседницы –
И полнИт обоих гулом
Страсти-привередницы…
Их «близостей» она не помнила (может, потому, что их было так мало?): это всякий раз происходило так спонтанно, чувственность так перехлестывала, что она не могла охватить её разумом – и потому не помнила… Помнила только, как они моются потом вместе в душе – и его тело так гармонично и пропорционально, и даже мужские гениталии, кажущиеся ей у других мужчин безобразными, у него – совершенных форм, и вызывают её восхищение… Но всё-таки больше её «забирает» его душевная организация — тот костерок, единственный в своем роде, у которого, как ей кажется, она только и может согреть свою душу, ставшую уже почти агасферовой, заражённой всеми черными вирусами человеческого общежития… Он – из богоискателей, хотя и скрывает это – но во всех его произведениях (он писатель) она видит это страстное и безуспешное богоискательство… Оба они находятся на одной духовной волне и инстинктивно жаждут полного понимания друг от друга – но, давно став в душе Степными Волками, оба не верят в «стайность», и даже в «парность»… Однако общение с этим человеком, «отнимающим аромат у цветка», дарящим читателю этот украденный аромат – но не могущим подарить себя (ведь его первая и вечная любовь – это Творчество), доставляет ей такое тонкое наслаждение… Она, художница, хочет написать для него картину «Маргарита, бегущая мимо…» — мимо церкви, мимо толпы, мимо суеты, мимо чего-то ещё преходящего… Куда же ты бежишь, Маргарита?.. На встречу с Мастером! — Но ждёт ли он тебя?
********************
Катастрофически не успеваю… И почему это в сутках всего лишь 24 часа – кто это определил?! Эй там, небесная канцелярия, полная сухих чиновников – разогнать бы вас!
Когда «катастрофа» превосходит всякие пределы – я «отрываюсь» и перестаю смотреть вообще на часы… В моём доме настенные часы остановились семь лет назад – и я их не чиню и не снимаю: меня радует, что они показывают не час, а - время…
Вот вышли с работы с Наташей и Раечкой… Наташа – умничка, читающая девушка.
— Ну как тебе Пелевин?
— Знаешь, чем он меня более всего привлекает? Есть в нем какая-то целомудренность, несмотря на его «Поколение ****юков»… Он же нигде ни разу не «опустил» женщину…
— Это точно… Помнишь, у Ерофеева в «Пяти реках» о фекалиях на волосках задницы известной женщины — зачем?..
— Да, Ерофеев — циник, а Пелевин как-то благороднее, трагичнее… Но «Омон Ра» - жутко мрачная вещь, тяжелая, фатальная…
— А мне «Жизнь насекомых» — более всего… Дробно так, по ложечке… и трагедия, и безысходность – и эфемерность, и мотыльковость нашей жизни… Меня прямо пропёр диалог Марины-матери с дочерью Наташей… ну, мухи или стрекозы этой, уже не помню… Слова дочери прямо-таки вырезают сердце матери, всю её жизнь перечеркивают… ну, мы – женщины, мы можем это понять, но Пелевин же мужчина, ему-то откуда эту горечь знать?!..
— Талант… И все-таки он – из новых, другая, «новая» волна… Вот ты Лимонова читала?
— «Это я, Эдичка» не пошёл, а вот «Молодой негодяй» прочитала как «Трех товарищей» Ремарка…
— А что, «Эдичка..» не понравился? Да ты что, это же такая трагическая история о любви… Мне его так жалко… Разбитое сердце, неприкаянность…
— Ну, Лимонов – другой, более советский ещё, у него ещё и радость, и надежду можно разглядеть, и даже «советскую» инфантильность и иллюзию защищённости… А в «новой волне» уже одна сплошная безысходность, мрак, бег по кругу, и никакой точки опоры – ни в чем, ни в ком…
— Мне нравится, что он, Пелевин, «тусы» не любит, ты много видела его фотографий? Прячет лицо…
— Думаю, его «внутренний кабинет» очень сложно устроен…
— Ой, смотрите, беглый попугайчик! – восторженно вскрикнула Раюша, до того недовольно и обиженно на нас поглядывающая. Мы проследили за её указующей рукой – в грязно-серых ветках пятнел радужно маленький живой комочек…
— Замёрзнет, бедняжка!…
— Ой, пойдёмте скорей, пойдёмте скорей, я не переживу, — на Раины глаза уже навернулись слёзы…
Раюша… Сегодня это не Раюша-Хрюша, ворчунья и нудила, а Раюшечка-Душечка… Я ещё называю её «мужской радостью» — такая она в свои 37 лет сочная, пухленькая, уютненькая, красивая, ухоженная женщина. Содержит в полном порядке прическу, верхнюю одежду и походку – призывно раскачивающуюся, как и подобает женщине, на раечкин взгляд… И не только на её…
В оранжевой дублёнке трапецией до колен, с красивым каре темных чистых волос с отливом чёрного винограда, с маленькой сумочкой на узеньком ремешке через плечо, Раечка очень женственна и заметна. К тому же, она очень легка в общении, если в настроении… Открытость, смех, беззаботность, искренность и нежелание причинять боль и неприятности кому бы то ни было как незыблемое свойство её характера очень меня к ней привлекают. А жалобы этой бездетной и незамужней свободной молодой женщины, всё ещё находящейся под заботливым крылом любящей мамы, очень напоминают детские капризы – и, привыкнув к ним, я начала их любить. Лёгкий патронаж с моей стороны, снисходительность к её капризам даже в процессе рабочих коллизий слегка удивляли окружающих. Я просто любила эту добрую ранимую «девочку», она не кусалась и легко признавала свою вину, а её задор, светлый взгляд на мир и смешливость просто лечили мою «мрачную» душу. Она не тяготила меня в долгой дороге, как другие, при ней я могла сосредоточиться на своём, под её птичий щебеток… Некоторые коллеги считают нас лесбиянками, мы не разочаровываем их – любим эпатаж, посмеиваемся… Нет, нас вовсе не тянуло к физической близости…
Читая с Наташей «передовых» авторов, мы часто говорили на эти темы: о бисексуалах, о «голубых», о лесбиянках. Мы одинаково нормально к этому относимся: всё, что есть – тому быть, лишь бы без насилия. И сходились во мнении, что и вообще это стало заметной тенденцией времени: однополая любовь. Однополым легче понять друг друга, они знают, где тот «шлагбаум», за которым уже можно обидеть, знают, какие физические наслаждения ожидает подруга или друг, их отношения гораздо доверительнее и менее проблематичны, потому что все реакции проверены на себе — тысячелетним опытом… Но всё же это не общая практика – и слава богу.
Только раз со мной приключилось что-то подобное, но всё же – другое, это было просто восхищение совершенством. Как-то осенью я шла, отрешённая, уперев взгляд под 30-градусным углом в землю, отходящую от меня назад справа и слева – и вдруг глаза зафиксировались на точёных пяточках в босоножках и матовокожих икрах. Крепкие стройные ножки плавно перешли в аккуратную непорочной красоты и формы пару ягодиц. Непогрешимые линии тела сомкнулись на круглой, маленькой, плотной лепки, голове. Это была миниатюрная восточная девушка с благоухающего вида кожей и невероятно пропорциональным красивым телом, излучающим чистоту. Залюбовавшись ею, я представила, как она спокойно и расслабленно ложится голая на узкий диван, лицом вниз в сложенный вперед квадрат рук, а я, опустившись на колени, восхищённо целую прохладными губами это совершенное тело – от пяток до маленьких ушек – и это доставляет мне очень тонкое благоговейное наслаждение… Всё это я тогда ПРОЧУВСТВОВАЛА…. Но это промелькнуло только однажды.
Наташа уже давно свернула от нас – ей в другую сторону. Мы с Раюшей вошли в метро. Её лёгкий смех привлекал взгляды мужчин. Я спокойно к этому отношусь, не ревную. Знаю, что эта беззаботная бабочка ложится спать в девять часов вечера – и утром встаёт румяная и свежая – и я рада за неё. Слава богу, что одна из нас ещё может это себе позволить… На неё приятно смотреть, с ней приятно общаться… Я уже давно «просекла», что эта злая Оса с острым жалом – Зависть – может сильно портить настроение и нарушать внутреннее равновесие, сохранять которое в наше сумасшедшее время и так не просто, а лететь в эти пропасти депрессии, ненависти, бессильных потуг стыда и мести, стервенизма, прочих негативов — не хочется: в равновесии проживёшь радостней и дольше. Так диктует в подсознании инстинкт самосохранения. Вот я и законопатила вылетное отверстие своей Осы-зависти – и она чахнет в своем гнезде – но, впрочем, так и не умирает совсем…
Нет, я не ревновала Раечку, она несла моей душе Радость. Но я ясно видела: цветущий Раечкин вид и весь её «упакованный прикид» воспринимался другими женщинами как вызов и личное оскорбление, они «мерили» её пренебрежительным взглядом, хмыкали и подчёркнуто равнодушно (на тебе!) отворачивались… Некоторые говорили взглядом: «Уж я-то выше этого, я – умница-благоразумница – и не стану так вилять бёдрами перед мужиками…». «Винокур был прав: сдерживаться надо!..», — кричали их возмущённые взгляды… Слава богу, Раюша вовсе на замечала, что её очередной весёленький «прикид» разрезан в «мелкий лохмотик» завистливыми взглядами сестёр по полу — она продолжала от души хохотать над меткими характеристиками окружающих, которые я негромким голосом подавала ей –и все мужчины поворачивали головы на этот смех…
Как-то мы гуляли — и я доверила подруге свою тайну. Раюша, выслушав мою «лав стори», сказала здравомысляще (ведь это её конек – мужчины, по её мнению): «Да он просто слабый, твой Любимый, ты его насмерть перепугала своей страстной любовью – он такое и не донесёт… Оно ему и не нужно, немного поиграет – потому что лестно – а потом устанет – и попрощается… Когда ты меньше всего этого будешь ожидать… Небось врёт вовсю про духовную близость, пришивает тебя к себе, а на самом деле убивает тебя более изощрённо, чем какой-нибудь мужик попроще своей прямотой… Ты умная, дорогая моя, но такая слепая… Вот мы тут на работе смотрели онлайновый журнал «Компьютерра» — слышала?
— Нет, — рассеянно-грустно ответила я…
— Ну вот, — голос Раюши стал сладким и заговорщическим, — там у них такой мужик есть – Ревич, я фото видела: мне кажется – настоящий мужик, сильный такой, бородатый, мужественный!..
Раюша мечтательно закатила глаза – и тут же рассмеялась:
— Да пошли они все! Тебе что, со мной плохо? Или с собой скучно?.. Поехали со мной на дачу в эти выходные, с моими мужиками развлечешься, с джентльменами… Да знаю, что не поедешь… Ну поехали! Мне так надо Игоря на золотой браслет развести… А он при тебе всегда такой добрый… Кстати, надо разобраться, чего это мой толстяк всегда так краснеет при твоём появлении…
— Отстань, зануда… А что касается моего Любимого, то мне кажется, что я «устану» раньше. Потому что именно я – слабое звено…
— Да ты-то вот страдаешь, а у него всё в порядке. Кстати, что он привёз тебе в подарок из таиландской командировки?
— Музыкальные трубочки на ниточках, с даосской надписью: «Кто довольствуется малым, тот всегда будет доволен».
— Вот, не понимаешь, на что он тебе намекает? Будешь довольствоваться малым..
Мы вышли на «Парке культуры». Только с Раечкой я могу ходить на выставки: она мне не мешает, розово-пастельный фон…. Неправда, я её люблю, вовсе она не фон… Посмотрели сегодня выставку молодых выпускников Суриковки – хорошо… Но в соседнем зале – тоже молодой, но уже такой мастер – Игорь Ларионов… Сгусток солнца на белёной стене южной мазанки – такой живой и энерготворящий – а всего лишь мазок талантливого художника…
Потом мы пили дорогой кофе в буфете ЦДХ (Центрального Дома Художника), я сидела счастливая, в очаровании от картин Ларионова, Рая что-то мило щебетала о своих любовниках, спонсорах…
***********************************************
— Ну так что, Тело? На что ты так томно и блаженно жалуешься?
— А я, кажется, беременно…
Да ну?!.. А вот мы тебя сейчас – душем-кипяточком… А вот еще аскорбинкой с витамином А, красненькие такие горошинки, только непременно они должны быть в комплекте с аскорбинкой — так говорят «ушлые»… Сложно, сложно женщине с ее не-простатой, а даже наоборот – с яйцеклетками… Это совсем другие яйца…
Это могло бы быть Счастье – ребенок от любимого человека… Но я не могу предложить ему условия для счастливой жизни, Возлюбленному моему Ребёнку от моего Возлюбленного… В моём «советском ещё вчера» я не смогла построить для него Замок… И отец-Король правит совсем в другом королевстве… И вряд ли у меня хватит сил выстроить Замок Возлюбенному моему Ребёнку теперь… Я, как и многие другие зрелые «советской породы лошади», уже потеряла свои силы на «тяглах» советских «строек» и производств, мы – отавизм… В новой конюшне — новые правила… Всё нынче как-то без Бога в не-датском нашем королевстве… Вот порой и Желанному Ребёнку нет места в нём… Оно к нему Не Готово…
Ужастики гинекологии пересмотрела быстро в своей памятетеке. Всего одна «чистка» мне до сих пор досталась – да и то только потому, что невозможно было уже избежать. Я была ещё не в разводе тогда, и готовенькому сыну-очаровашке было десять месяцев, когда он, весело прыгая у меня на коленях, больно ударил крепкими ножками в мой живот. Открылось кровотечение – оказывается, я была снова беременна… В палате женщины стращали «случаями» прободения стенки матки и всяким таким при «чистке»… Жутковато было. Но смело легла на операционный стол. Анестезия меня не берёт.
— Подвиньте её поближе, — слышу голос хирурга.
Я подвинулась сама.
— Хе-хе, — удивился хирург.
Я отвернула голову набок, к стене, смотрела на круглые настенные часы… Семь-восемь, не более десяти минут работала «стиральная машина», лопастями винта вращая внутри меня, бороздя стенки… Очень неприятное ощущение, будто зашита внутрь дикая кошка – и кидается в истошном отчаянии и скоблит-скоблит когтями замкнутое пространство…
Слава богу, обошлось… — жива-здорова…
— Да Вы, милочка, динозавр, — ласковый голос участливо-участкового гинеколога, — Давайте попробуем вытащить вашу «заржавевшую» спираль прямо у меня в кабинете. Недорого…
— Хорошо… Только мне кажется, что у меня «кошкино» тело, уж если что вросло – то уж моё, не вырежешь… Заживает всё, как на кошке, и врастает – так же…
— Да ведь положено спирали четыре года стоять, не больше, милочка вы моя, а вы её уж лет восемь таскаете…
— А что, есть какая-то угроза?
— Да ведь рак может быть…
— А есть статистика, как часто рак – от срока?
— Нет…
— Так, может, пусть себе живёт во мне, как пуля в теле раненого на войне… Может, стронуть – даже хуже?..
— Ну, давайте всё же попробуем… Заходите-ка завтра к вечеру, я с ассистенткой буду, попробуем вытащить…
Всю меня наизнанку вытягивали вдвоём, уперевшись ногами в гинекологическое кресло… Тянут-потянут – вытащить не могут… И так, и эдак тащили – да не вытащили, только «усы» оторвали (не троллейбусные, а внешнюю ниточку спирали)… Теперь уж не выдернуть – не за что… И я ушла с чувством вывороченных кишок…
— Так что не обманывай себя и меня, мое Тело, и не мечтай, забеременеть ты не можешь… Ты тоже Не Готово…
******************************************
Никому не достанется Счастье,
И журавль всегда – в небесах…
И люблю я смотреть на ненастье,
С сигарет отрясая Все-прах…
— писались мне ночные стихи. Раскрыв окно в свежесть ночи, я курила – с удовольствием, подняв воротничок блузки и забулавив его сложившиеся уголки подбородком… Хорошо! Дождь идёт, сильный, шуршит громко… Я (Она) смотрю и слушаю Дождь… А в листве, шевелящейся под дождём и высверкивающей от света фонаря – Лик… Глаза влажно-чёрные, печальные … Смотрит так участливо… Невыразимая тишина и печаль в ночи, только дождь «шелкует» в листве… Этот Лик – не Бога ли? Наверное, за жизнь каждого он хотя бы один раз взглянет на него вот так вот, из листвы, прямо в душу… И чувствуешь Связь…
— Как мне одиноко, как холодно, — жалуюсь я ему взглядом…
Он смотрит ещё печальнее, еще проникновеннее..
— Я никогда не была маленькой девочкой… Никто никогда не брал меня на руки и не гладил по голове…
Смотрит ещё печальнее… У него нет рук, чтобы погладить меня по голове, он – только Лик…
— Впрочем, — подумала я, — если б кто-нибудь сейчас взял бы меня на руки и ласково погладил бы по голове, я, наверное, сразу задохнулась бы от острого чувства — это сильно смутило бы меня, отвыкшую от «роскоши»… Нешто попробовать самой погладить по голове кого-нибудь? Но большинство сейчас так боятся Нежности, так боятся быть «в ответе за того, кого приручили» — и берегут себя, уклоняясь от моей руки…
Дождь и дождь, он – на всём белом свете,
От окна не хочу отойти…
Пепел дум на моей сигарете…
Заблудилась я где-то в пути…
Прочли стихотворение или рассказ???
Поставьте оценку произведению и напишите комментарий.
