Страстные сказки средневековья Глава 9.

Поздним вечером, когда уже были раскинуты палатки и съеден ужин, за Стефкой пришёл Эстебан. Она решила, что испанец приглашает её в палатку мужа, но тот велел ей отправиться к возвышающемуся над лагерем поросшему лесом холму. На его вершине, рядом с огромным валуном супругу терпеливо дожидался дон Мигель.

Над горами уже зажглись первые звезды, а внизу находился лагерь, и супругам было хорошо видно, как снуют, готовясь ко сну люди, доносился запах дыма от костров, и слышалась перекличка на гортанном испанском языке. Де ла Верда  теребил в руках какую-то веточку и, судя по всему, о чем-то напряженно раздумывал. Но увидев приближающуюся жену, с улыбкой шагнул к ней навстречу.

— Вы сегодня столь мило пообещали поговорить со мной по-испански, что я решил, оторвав немного от часов отдыха, пригласить вас на свидание! — ласково произнес он, поцеловав ей руку, а затем за талию подсадив на валун.

Смущенная жарким прикосновением его ладоней Стефка почувствовала сквозь платье тепло нагревшегося за день камня и рассеянно осмотрелась вокруг.

Валун окружали высокие сосны:  резко и пряно пахло разогретой смолой.

— Почти как дома, — тоскливо вздохнула Стефка, — хотя в нашем лесу гораздо больше елей чем сосен, и деревья выше!

Дон Мигель с пониманием отнесся к её ностальгии.

— Чем дальше мы будем удаляться от Моравии, тем больше будет меняться ландшафт,  а когда прибудем  в Италию,  вы узнаете, как жарко бывает на юге! Хотя, конечно, нигде так не сияет солнце, как в благословенной Каталонии!

— Вы скучаете по родному дому? — вежливо поинтересовалась Стефка.

А как ещё было поддержать разговор? Может, они обменяются пустячными репликами и разойдутся на покой? Почему-то при мысли о таком развитии событий девушка почувствовала разочарование

— Как сказать, -  между тем вздохнул супруг, — мне некогда скучать! Столько дел, что голова идет кругом! Даже в вашем очаровательном обществе и то мои мысли предательски возвращаются к заботам нашей миссии. Но иногда я мечтаю о Каталонии как о земле обетованной.

Он ловко подтянулся и уселся рядом, чуть прижав её к себе. Стефка с волнением почувствовала тепло мужского тела, вдохнула странный, но приятный запах его бархатного пурпуэна. Супруги немного помолчали, любуясь стремительно наступающей ночью.

— Так что же на счет испанского, милая? – наконец, прошептал дон Мигель на ухо юной жене.

— Спрашивайте, мессир!

Её даже зазнобило от мужского дыхания у виска.

— Так как же будет "я тебя люблю"?

Донельзя смущенная Стефка старательно выговорила словосочетание, запинаясь на каждом слоге. Её бедный язык едва ворочался в пересохшем рту.

— Неплохо, — рассмеялся дон Мигель в ответ на жалкий лепет, — но это только форма, а где же сладостное содержание?

— Но мне пока нечем наполнить эту форму!

Общение с Гачеком не прошло бесследно, но ей ли было тягаться в остроумии с одним из самых красноречивых людей Европы?

— Наполните её желанием угодить супругу, а я помогу преодолеть стыдливость! — с этими словами дон Мигель нежно поцеловал жену.

Стефка поначалу инстинктивно дернулась, сопротивляясь объятиям, но мужские губы имели пряный привкус и были такими горячими и настойчивыми, что она покорилась, ошеломленно прислушиваясь к новым ощущениям. Это было и стыдно, и невероятно волновало.

Сердце встревоженной, задохнувшейся с непривычки Стефки билось настолько сильно, что его удары гулом отдавались в голове, путая мысли и заставляя бурлить кровь. А поцелуй всё длился и длился:  дон Мигель языком раздвинул её губы,  и их дыхание слилось воедино. Лаская, его руки остановились на её груди. Чувство оказалось настолько острым, что она  вздрогнула сопротивляясь, но тут же сама вновь прижалась к мужу, пытаясь понять: нравится ей это или нет? Но тут дон Мигель оторвался от её губ.

— А теперь вновь повторите, что вы любите меня, — потребовал он, тяжело дыша и утыкаясь носом в её волосы.

— Я люблю вас! — задыхающимся голосом  пролепетала Стефка, растерянно пытаясь вновь прильнуть к груди супруга.

Но дон Мигель лишь рассмеялся. Спрыгнув с камня, он коротко и крепко поцеловал жену.

— Любви, душа моя, нужно учиться постепенно:  не будем лишать себя сладостных мгновений торопливостью. На сегодня вполне достаточно! А вот завтра мы возобновим урок и, закрепив пройденное, продолжим изучать науку сладострастья!

С этим словами де ла Верда  помог супруге спуститься с холма. Добравшись на палатки графини, он галантно поцеловал ей пальцы и исчез.

Надо ли говорить, что этой ночью графиня  уснула далеко не сразу: она была взволнованна и до слёз растревожена новыми ощущениями. Было и стыдно, и неловко, и жарко, и таинственно сладко думать о прошедшем свидании. Стефка была окончательно сбита с толку: ведь её сердце принадлежало Яреку, почему же одного поцелуя оказалось достаточно, чтобы она так легко увлеклась другим? Может, всё дело было в клятве данной у алтаря?

И лишь наутро, когда отряд вновь двинулся в путь, до Стефки окончательно дошло, насколько всё вокруг волшебным образом изменилось. Если раньше она свободно и легко болтала с Гачеком, не обращая никакого внимания на остальных спутников, то теперь её глаза то и дело останавливались на фигуре супруга, страшась и одновременно желая ответного взгляда. Ласковые бархатистые глаза как будто напоминали ей о прошедшем вечере, и Стефка вспыхивала от смущенного удовольствия при виде изгибающей его губы таинственной улыбки. Именно в то утро она полностью осознала, что замужем за очень привлекательным мужчиной. И это внезапное озарение  стремительно разрушило все старательно возводимые защитные бастионы между ней и столь диким способом навязанным супругом.

А так как юная женщина то и дело оглядывалась, краснела  и была настолько невнимательна, что отвечала невпопад, Гачек с нескрываемым удивлением наблюдал за этими метаморфозами  и, в конце концов, прервал свой рассказ на самом интересном месте. Увы, погруженная в свои переживания Стефка этого даже не заметила.

— Бедная девочка, — пожалел её епископ, с интересом наблюдающий за взволнованной подопечной, — вы слишком жестоки с ней!

Дон Мигель лишь улыбнулся.

— Нет ничего проще, чем вскружить голову девственнице. Они любопытны, наивны и абсолютно невежественны в делах любви. Другое дело — опытные дамы! Там можно и впросак попасть, и самому как глупой рыбе клюнуть на замысловато замаскированный крючок, чтобы тебя потом на нём водили по всем кругам ада!

Братичелли смущенно покрутил носом.

— Неужели любовь женщины к мужчине настолько примитивна?

На щеках испанца заиграли неожиданные озорные ямочки.

— Нет, ваше преосвященство, примитивна не любовь, примитивна страсть, заложенная в них со времен падения Евы. Я уважаю решение отцов церкви, принятое на соборе почти тысячу лет назад, где они снисходительно сравняли души мужчин и женщин. Но согласитесь, душа мужчины все-таки несоизмеримо выше и более угодна Создателю!

— Но бывают же знаменитые своим духовным подвигом женщины! Например, святая Фелиция?

— Единицы, исключения из правил, поэтому и достойные канонизации!

Епископ лишь снисходительно покачал головой.

— Я накладываю на вас епитимью:  сто раз "Аве Мария" перед сном, чтобы научиться уважать женщин хотя бы перед лицом Пресвятой Девы! — укоризненно приказал он.

Однако и дон Мигель состоял отнюдь не из камня, поэтому не мог себе отказать в удовольствии ухаживать за юной супругой. Оставшиеся остановки до Страсбурга Стефка теперь проводила в состоянии сладостной лихорадки. Каждый вечер они с доном Мигелем ненадолго уединялись невдалеке от лагеря и упоенно и самозабвенно целовались.

Ах, эти летние ночи в горах Баварии! Когда на небосводе зажигаются первые такие далекие и тусклые звезды, что их блеск едва заметен. Но вот стремительно наступает темнота, и на всё более сгущающемся мраке неба звёзды начинают сиять так неистово и близко, что, кажется, до них можно дотянуться рукой. Точно так же загоралась и страсть к греховным наслаждениям в сердце растревоженной Стефки. Поначалу поцелуи и ласки приводили её в смущенный трепет, заставляя стыдиться саму себя, но время шло, и от свидания к свиданию ласки мужа принимали всё более и более откровенный характер, иногда доводя  до сладостно мучительного озноба.

Сон и покой окончательно покинули графиню: она не находила себе места, мечась среди скомканных простыней походной кровати.

Облик Стефки изменился, и она с ужасом видела в зеркале беспокойные тени под глазами, осунувшееся лицо. Ей было невероятно стыдно, и она в смятении прятала ото всех глаза, чтобы никто не заметил их беспокойного выражения. И следуя под палящим солнцем по пыльной дороге, она часто видела перед собой не торопящихся навстречу людей и не живописные пейзажи, а искаженное желанием лицо супруга, его губы, шепчущие по-испански слова страсти. Стефка замирала от болезненной истомы, а потом резко вздрагивала и смущенно оглядывалась на окружающих. Словно ночная охотница сова дожидалась теперь она окончания дня: её перестали развлекать разговоры с Гачеком, и вообще стало не интересно всё происходящее помимо свиданий с мужем.

"Бабка Анелька права: я великая грешница!"

А жизнь между тем текла своим чередом. Вели нескончаемые беседы викарии, епископ и граф, переговаривались о чём-то своем даже обычно молчаливые испанцы. Очевидно утомившись от  её невнимания, куда-то всё чаще стал пропадать вагант. И однажды сквозь туманные грезы Стефки вдруг пробился резкий звук женского смеха.

Он был так неуместен в их закованном в латы чопорности отряде, что Стефания вздрогнула и недоуменно оглянулась. Смеялась высунувшаяся из повозки крепкая светловолосая девушка, в которой с трудом можно было узнать страшный полутруп, который они недавно подобрали на дороге. Рядом с повозкой ехал Гачек, и этот счастливый смех был явно предназначен ему.

Дон Мигель с епископом хмуро переглянулись, но Стефку больше удивило странное оживлением, возникшее среди обычно невозмутимых как каменные изваяния испанцев. Над отрядом пронесся возмущенный ропот, затихший только после холодного взгляда разгневанного сеньора.

И только тут Стефка вспомнила о спасенной девушке. Ещё одна женщина в отряде! Вот с кем она  могла бы поговорить о наболевшем: простолюдины всегда житейски более опытные.

— Как там Хельга? — спросила она у Гачека на следующий день. – Её раны зажили?

— Она здорова! — сухо буркнул вагант, отводя взгляд.

У Стефки от такого ответа удивленно расширились глаза. Что-то тут было не так! Славек обычно был разговорчив и весел, а сейчас его лицо приобрело ожесточенное выражение.

 Ей стало не по себе. За своими переживаниями и таинственными переглядываниями с супругом, она забыла об окружающих, а между тем они с доном Мигелем были всё-таки не одни: почему-то опечалился Гачек, что-то происходило с подобранной по дороге Хельгой.

Юная графиня чувствовала себя в ответе за них, и поэтому изо всех сил попыталась вырваться из крепких пут чувственного морока и вернуться в мир реальных проблем.

— Что случилось, Гачек? Отчего вы не смеетесь, как прежде?

Прежде чем ответить земляк осторожно оглянулся на увлеченно беседующих епископа и графа. И хотя они разговаривали на родном языке, всё-таки опасливо понизил голос:

— Ваш муж вчера ночью приглашал Хельгу в свою палатку.

Стефка не то чтобы огорчилась, она просто его не поняла.

— Зачем?

— Он приказал ей обслуживать своих испанцев!

Этот казалось бы исчерпывающий ответ поверг её в ещё большее недоумение.

— Как это — обслуживать?

— Мессир заявил:  раз она — шлюха, то должна заниматься своим ремеслом. Хельга в отчаянии! Заступитесь за девушку, донна! У неё уже вчера побывало двое ненасытных дьяволов. Они совсем замучили Хельгу, и она с ужасом ждет сегодняшней ночи.

Ошеломленную Стефку бросило в гневный жар. Бабка Анелька смогла бы в тот момент гордиться своей внучкой: пусть пани Лукаши не удалось сделать из неё фанатичную католичку, зато понятие о женской чести было вбито в голову крепко. И хотя  графиня по-прежнему опасалась своего супруга, но всему должны быть пределы — мужскому самодурству тоже!

Она уже давно поняла, что мужчины существа сумасбродные, жестокие и бессердечные. С этим ничего не поделаешь, остается только смириться: такими их создал Господь! Но сначала осудить девушку за проституцию, обречь на смерть, а потом самому же отдать приказ надругаться над ней? Нет, это уже было за пределами её понимания!

Разъяренная Стефка немедля подъехала к графу. Дон Мигель был так углублён в обсуждение какой-то проблемы с епископом, что против обыкновения глянул на жену недовольно.

— Что случилось, мой ангел?

А потом удивленно наблюдал, как хмурая супруга осведомляется о делах, которые её ни в коей мере не касались. 

— Да, я отдал такой приказ!  -  холодно подтвердил он. — Я не понимаю, почему если в отряде едет блудница, мои люди не могут воспользоваться её услугами. Пусть посильно исполняет свои обязанности, отрабатывая съеденный хлеб. Каждый должен заниматься своим делом!

— Но Хельга не хочет быть блудницей! — резко возразила Стефания.

— Только порядочная женщина имеет право на одного мужчину! — раздраженно заметил дон Мигель. -  Ладно бы она раскаялась в своем грехе и проводила время за молитвами, но я сам вчера видел, как Хельга в неём упорствует. Девка откровенно заигрывала с Гачеком, а чем он лучше моих людей? А раз она это позволяет ему, то почему отказывает другим?

Хельге нравится Гачек? Что же, графиня вполне её понимала, и тем возмутительнее казались доводы супруга.

— Что здесь плохого, если Гачек ей действительно по сердцу?

Де ла Верда фыркнул с таким возмущением, что в дело поспешил вмешаться его преосвященство. Искренне симпатизирующий юной графине епископ по-своему стремился сгладить ситуацию.

— Увы, дочь моя, грех прельстителен, — тяжело вздохнул он, — и только священные узы брака могут дать женщине возможность вступать в плотские отношения с мужчиной, не греша. Но если она теряет целомудрие, то должна понимать:  её жизнь резко меняется и теперь мало что зависит от доброй воли самой женщины. Ради её же спасения ваш муж решил показать Хельге, насколько грязен, тяжел и омерзителен грех! Может, это заставит грешницу по-другому взглянуть на жизнь и раскаяться? Вспомните историю Марии Египетской!

И тут не выдержал взбешенный Гачек.

— Но почему, что бы что-то доказать человеку, его нужно обязательно втоптать в грязь, мессир? Если вам не понравилось наше поведение, достаточно было сказать об этом!

Лучше бы он и дальше придерживался тактики избегания разговоров с каталонцем.

— Но ведь речь идет не о тебе, вагант, — взгляд графа стал ледяным. — Ты отрабатываешь свой хлеб, развлекая донну, хотя мне не всегда нравятся взгляды, которые на неё кидаешь! Но это нормально, когда вокруг знатной красавицы собираются преклоняющиеся перед ней рыцари. Что же касается Хельги, то я так решил! Если после того, как она пропустит через себя моих людей, у девки останутся силы ещё и на тебя, я не стану препятствовать!

Стефка нахмурилась. Ей совсем не понравилось происходящее.

— Ваши распоряжения оскорбительны в первую очередь для меня: я упросила взять несчастную в наш отряд не для того,  чтобы слушать ваши споры о способах искупления греха, а потому что она умирала. И вообще, я нуждаюсь в услугах приближенной женщины! Или графиня де ла Верда должна как простолюдинка обходиться только своими руками?

Укол оказался точным и довольно болезненным для графа. Дон Мигель сразу же почувствовал себя не в своей тарелке. Эта юная девочка моментально, как и все дочери Евы, нашла брешь в его, казалось бы, неуязвимой позиции.

— Разумеется, такая женщина вам необходима! И только наше путешествие  является причиной отсутствия удобств, на которые вправе рассчитывать женщина вашего положения, — неохотно согласился он, и тут же гневно возразил, — но ведь не блудница же должна вам прислуживать? Наоборот, её присутствие рядом с вами позорно!

— Если она не желает заниматься этим, как вы выразились, "ремеслом", — не сдавалась Стефка, — значит, раскаялась и осознала грех! Вы же сами недавно приводили в пример Марию Египетскую!

— Это не одно и то же!

Стефка не была сильна в спорах, но иногда могла и заупрямиться.

— Я хочу дать возможность Хельге отрабатывать хлеб иным способом!

Дон Мигель с епископом многозначительно переглянулись.

— Только вы забыли, дочь моя, — вкрадчиво заметил последний, — что у вас самой есть господин, которому должны полностью подчиняться. И вы не должны кричать в ослепленной гордыне: "я хочу", "я не потерплю", а униженно просить его уступить.

Стефка растерянно посмотрела на прелата, а  потом перевела взгляд на невозмутимое лицо мужа.

— Господь не оставит вас, донна! – подбадривающее шепнул ей Гачек.

Что же! Она спешилась с коня и встала на колени в дорожную пыль, нагнув голову настолько низко, что вуаль с её шляпы оказалась на земле.

С лица епископа неожиданно исчезла отеческая улыбка.

— Посмотрите, сколько гордыни в её коленопреклоненной позе, сын мой! — встревожено произнес он по-итальянски.

— Гордость  — качество, которого никогда не будет слишком много для матери моих сыновей,- неожиданно улыбнулся граф.

Епископ осуждающе покачал головой.

— Дорогая, — между тем обратился к жене де ла Верда, — встаньте! Эта девка не стоит того, чтобы из-за неё валяться в дорожной пыли. Нужна она вам: забирайте! Но предупреждаю,  если Хельга не будет целомудренна, пусть пеняет на себя!

 Весь остаток дня Стефка не могла прийти в себя от унижения, которому её подверг муж. Заставить встать на колени! На глазах всего отряда! И только когда на отдыхе в палатку госпожи протиснулась Хельга и принялась со слезами благодарности целовать подол её платья, она чуть-чуть оттаяла.

И все-таки урок оказался болезненным: напрасно Эстебан пришел за ней, приглашая на очередное свидание к своему господину. Стефка отказалась, сославшись на головную боль. Неизвестно, как перенес отказ жены дон Мигель, но утром он осведомился о её самочувствии.

— Здорова!  — сухо ответила юная супруга и подчеркнуто отвернулась.

Зато, когда ближе к вечеру на горизонте показались острые шпили церквей Страсбурга, Гачек благодарно поклонился графине:

— Хотел в этом городе покинуть вас, но теперь не сделаю этого, действительно став вашим верным оруженосцем до прибытия в Париж. Знаю, какое унижение вы испытали, преклонив колени перед мужем из-за нас с Хельгой, но хотите я расскажу вам легенду о леди Годиве?

— Кто это?

— Это  знатная  госпожа из английского города Ковентри.  Муж у неё был таким же изувером, как и ваш.  Однажды лорд  повысил городские налоги настолько, что горожанам стало совсем невмоготу, и они обратились за помощью к доброй леди. Она заступилась за горожан перед своим господином, но он потребовал, чтобы взамен милости жена голая проехалась по улицам города.

— Какой ужас! — изумилась потрясенная Стефка. — Неужели она согласилась?

— Но ведь от её поступка зависела жизнь целого города! Что значит унижение одного человека рядом с горем многих людей? Самопожертвование леди пережило века и осталось в истории. Кстати, все жители города пока леди Годива ехала на лошади закрыли ставни домов, чтобы не смущать её стыдливость.

Они беседовали чуть в стороне от графа и епископа. Де ла Верда, казалось, был занят  разговором с Братичелли и не обращал на них внимания, и тем неожиданнее прозвучал его насмешливый голос:

— Всё это так, гаер, но ты забыл рассказать об одной интересной детали старинной легенды!

Стефка и Гачек опасливо повернули головы к испанцу.

— Какой, мессир?

— У леди Годивы были  густые и длинные волосы, которыми она смогла укутаться до пят. Что, согласитесь, несколько меняет картину происшедшего!

СТРАСБУРГ.

Недаром Страсбург называли городом дорог. Как и в Рим туда вели, казалось, все торговые пути с запада на восток, настолько  тесно было от повозок с товарами при подъезде к его знаменитым крытым мостам. Их округлые солидные башни отражались в водах реки Иль, огибающей город со всех сторон, чтобы затем впасть в величественный Рейн.

Уютный и сравнительно небольшой имперский вольный город стал общеевропейским центром торговли из-за уникального положения да ещё потому, что его часто выбирали своей резиденцией императоры Священной Римской империи. Обитал здесь и нынешний император Фридрих II.

На эти дни был назначен имперский сейм: в Страсбург съезжались наиболее влиятельные князья и все курфюрсты империи.

Здесь де ла Верда вновь преобразился:  он больше не заигрывал с дамами и не развлекал властителей. Граф выступил с обличительной речью перед императором и рейхстагом при полной поддержке вооруженного папскими грамотами епископа.

В светлом и просторном зале городской ратуши в тот день разместились все важные лица империи. На небольшом возвышении на троне восседал император, увенчанный знаком высшей власти — золотой тиарой, чуть ниже полукругом расположились курфюрсты, за их спинами заняли места властительные князья.  Все присутствующие постарались не ударить в грязь лицом: глаза слепило от обилия шелков, бархатов, драгоценных камней в солидных золотых нагрудных цепях. Не терялись среди вызывающей демонстрации богатства и роскошные фиолетовые сутаны епископов.

На фоне всего этого сверкающего великолепия строгий и глухой (несмотря на духоту, воротник топорщился у самого подбородка) черный костюм испанца выделялся мрачным и угрожающе неуместным пятном. Но де ла Верда отлично сознавал, что оживляемый всего лишь золотой цепью с родовым знаком (яростно сплетенные в битве химера и бык) черный бархат сделал лицо его владельца  более значительным и суровым. А ведь речь шла о делах очень серьезных — о расширении полномочий инквизиции на территории империи.

Стефка тихо сидела за спинами мужчин с неизменным вышиванием среди других высокопоставленных дам  и недоуменно прислушивалась к ораторам. Вообще-то, женщинам здесь нечего было делать, но император из каких-то собственных соображений пожелал придать собранию менее официальный характер. И у него это, мягко говоря, не получилось. Уж слишком серьезна и угрожающа была речь папского посланца.

Император и князья с каменными лицами слушали красноречивого каталонца, но дона Мигеля мало смущала их холодность. Он знал, чего хочет.

— Наше посольство выехало из Рима, благословленное его святейшеством, и прежде чем посетить Страсбург, побывало в немалом количестве городов и селений империи. Мы с его преосвященством разговаривая с властительными государями, простыми священниками и  добрыми прихожанами, пришли к неутешительному выводу: Германия опасно больна! Больна болезнью худшей, чем проказа, потому что та уничтожает всего лишь тело, а еретики лишаются  бессмертной души. Я уже сообщил папе, что сатанизм, ведовство и поклонение дьяволу приняло в ваших землях такой неслыханный размах, что нуждается в ужесточении мер.  Со скорбью и гневом я вынужден констатировать: население в ваших краях больше поклоняется дьяволу, чем Создателю! До меня дошли возмутительные слухи о связи с нечистым даже высшей знати, которая должна бы наоборот встать на защиту святой-матери церкви, а не заигрывать с сатаной! Но страшная николаистская ересь распространяется даже быстрее, чем мор. Вы  хотите, чтобы разгневанный Господь обрушил на империю свою кару? Вам мало чумы, голода, войн? Вы хотите участи Содома и Гоморры?

Сидящие перед папским послом люди в досаде поморщились, не зная, как правильно реагировать на столь гневную филиппику. По рядам пробежал слабый ропот, и пурпурные отделанные горностаем шапочки курфюрстов закачались словно цветы под дуновеньем ветра, склоняясь то в сторону одного соседа, то другого. Люди явно растерялись и не знали, как отреагировать на такие возмутительные нападки. В конце концов, за всех высказался  недовольный нападками император.

— Не преувеличиваете ли вы опасность, граф? — брюзгливо осведомился он.

Этот пожилой, поднаторевший в интригах человек с хищным профилем и изрезанным преждевременными морщинами лбом явно недооценивал своего гостя.

— Преувеличиваю? — холодно вздернул бровь дон Мигель. — Да разве её можно преувеличить, когда непосредственно под вашим городом ведьмы вчера проводили свой шабаш!

По залу прокатился ропот изумленных голосов, в которых доминировало недоверие.

— Отцы-доминиканцы с городской стражей сумели захватить около десятка бесноватых дьяволиц, — каталонец жестко пресек зачатки даже такого робкого бунта, — на дознании они выдадут остальных. Богохульницы голыми плясали вокруг костра и, опьяненные дьявольским зельем, призывали к себе сатану! И я вас спрашиваю: кто они?

Он обвёл присутствующих пылающим гневом взглядом.

— Женщины из почтенных семейств города! Как подобное могло случиться? Куда смотрел капитул, священнослужители, их сограждане? Я уж не спрашиваю, почему мужья не проявили интереса к ночным забавам  жён? Наверное, тоже находились в сговоре с дьяволом? И что теперь делать с несчастными: излечение невозможно, покаяния не дождаться, остаются только самые крайние меры! Но каким образом понять, насколько глубоко проникла разъедающая души смертоносная зараза? Нужны особые методы дознания!

Надо сказать, что его речь по настоящему всколыхнула зал, но не так как бы хотелось непримиримому борцу за чистоту веры.

— Инквизиция, если дать ей волю, обезлюдит наши земли,- выступил один из князей, недружелюбно взглянув на де Ла Верду. – Вы — испанцы, привыкли истреблять неверных, но здесь-то речь идёт о католиках!

— Да-да, — охотно подержал его сосед, — инквизиция не знает меры: хватает и правых, и виноватых!

В поддержку выступавших неожиданно загудели и курфюрсты. И только лишь молчали как каменные изваяния имперские епископы: в них боролась цеховая солидарность с чисто прагматическим подходом к ведению хозяйства.

— Это от излишка усердия, -  живо возразил дон Мигель, — пусть лучше на небо попадут десять добрых католиков, ведь на том свете их ждет счастливая вечная жизнь, чем удастся избежать кары хотя бы одному еретику!  Что же касается Испании… У нас нет сомнений: вот мавр, еврей, а вот добрый христианин! Враг ясен: крести или уничтожай его! Здесь же всё гораздо сложнее: ведь сатана все делает исподтишка, потому что он отец лжи и хитер. Днем женщина — добрая мать семейства, а ночью она седлает метлу и отправляется к дьяволу. Отплясывая нагишом на лугу, она призывает на ваши земли болезни и мор! На ведьму смотрит дочь, внучка, соседка и всё превращается в бесконечную вакханалию страшного греха. Нет сомнений, что светскому человеку трудно разобраться в таких вещах: у каждого властительного князя и без того много государственных дел. Так предоставьте же решать эти проблемы тем, кто может отличить ведьму от почтенной женщины, колдуна от добропорядочного католика! Не ставьте палки в колеса инквизиции, проявляя неуместную жалость к столь опасным преступникам! Поймите, защищая их, вы тем самым сами становитесь прислужниками дьявола!

Стефка с нескрываемым восхищением смотрела на мужа. Она мало что понимала из его вдохновленных речей:  какие-то ведьмы, метлы, пляски обнаженными на лугу (и как им только не холодно!), и это почему-то приносит болезни и мор! Бабка Анелька, наверное, была бы в восторге от этих речей, но её внучке в глаза бросилась лишь необычайная привлекательность выступающего дона Мигеля. Его глаза светились темным огнем, лицо поражало одухотворённостью.

— Какой красавчик! — восторженно шушукались дамы вокруг.

И действительно испанцу не было равных. Граф играючи разбивал доводы своих оппонентов, и иногда казалось, что он прямо-таки заворожил зал. Много выступал также епископ, бесконечно цитируя труды отцов церкви, и в особо трудных местах переходя на латынь, словно рассчитывая задавить этим тяжелым щитом всех сомневающихся.

Мужчины яростно спорили, язвили и отпускали нелестные замечания в адрес друг друга, вскоре перейдя на такие выражения, что растерявшийся распорядитель был вынужден попросить дам удалиться.  Совсем запутавшиеся женщины с легким недоумением покидали неудавшееся собрание.

— Крайние меры — это как? — удрученно спросила Стефка свою соседку — герцогиню Пфальцскую.

Пожилая женщина пренебрежительно взглянула на юную глупышку, у которой очевидно все мозги ушли в хорошенькую мордашку, и всё-таки холодно ответила.

— Это пытки и аутодафе — костер на средства города, милочка!

Стефка нервно сглотнула, и не осмелилась задавать ещё вопросы.

 В задумчивости  возвращалась она из дворца, следуя по живописным улочкам Страсбурга, вытянувшимся вдоль каналов с зацветшей грязной водой. Её сопровождали вооруженные испанцы и  Гачек, что само по себе было странно. Обычно стоило им приехать в какой-либо городок, как вагант исчезал и появлялся только в час отъезда. Но на этот раз Славек не покинул свою покровительницу.

— Что ещё потребовал от курфюрстов ваш муж, донна? – поинтересовался он.

Резкость его тона встревожила и без того замороченную Стефку.

— Я мало, что поняла, — озадаченно призналась она, — дон Мигель твердил о невероятной опасности, дьяволе и ведьмах.

— Ну это как водится! Любимая тема вашего супруга!

— По-моему, — Стефка смущенно помялась, -  говоря о чрезвычайных мерах он вовсе не имел в виду костры. Эти люди не поняли моего супруга!

Гачек с откровенной жалостью заглянул в её расстроенное лицо.

— Графа вообще трудно понять! — сухо согласился он.

— Но если все эти люди против моего супруга, то почему слушают его? Ведь император может приказать замолчать человеку и с более высоким положением, чем дон Мигель?

Гачек небрежно пожал плечами.

— Времена интердиктов канули в Лету, — задумчиво пробормотал он. — Невозможно представить, чтобы Фридрих простоял на коленях перед закрытыми воротами Каноссы, как в свое время император Генрих перед папой Григорием, но… у Рима всегда есть что-нибудь за пазухой. Не напугать, так подкупить: предложить разделить имущество казненных на две части: одну светским властям, другую – церковным. И все недовольные моментально утихнут, даже если огонь от костра будет такой чудовищной силы, что затлеют собственные подошвы.  Нет предела человеческой жадности: перед ней снимает шляпу даже инстинкт самосохранения!

— Но зачем это всё моему мужу?

 Гачек тяжело вздохнул.

— Превратив Европу в поле охоты на ведьм, усилит свои позиции инквизиция, а через неё и  Рим станет активнее влезать во внутренние дела империи!

Объяснил! С таким же успехом он мог говорить и на китайском языке! Стефка с уважением посмотрела на столь умного собеседника, и за неимением лучшего улыбнулась в ответ, хотя и понимала, что вряд ли это правильная реакция на столь серьёзные слова. Впрочем, красивой женщине  охотно прощают улыбку не к месту: она её делает ещё привлекательней, а против такого аргумента не в силах устоять даже самый разумный мужчина.

Отряд не спеша передвигался по узким улочкам города к постоялому двору,  протискиваясь между выступающими эркерами домов, когда  дорогу преградила толпа взволнованных женщин в характерных чепцах эльзасок — высоких, с черными бантами.

Конь Стефки поневоле встал на дыбы, когда одна из них метнулась прямо под копыта, вырвав из её рук поводья.

— Это жена черного испанского дьявола, который приказал подвергнуть наших дочерей пыткам! — пронзительно закричала другая, гневно тыча в неё пальцем.

Белые от бешенства невменяемые глаза, искаженные ненавистью лица, тянущиеся к всаднице скрюченные злобой пальцы. Перепуганная  Стефка судорожно вцепилась в гриву коня, когда её попытались вытащить из седла. Угрожающе трещала материя юбок, от ударов крепких кулаков по ногам и рукам, казалось, не было спасения, но пуще всего пугал нескончаемый вопль:

— Бей дьяволицу!

И пока закупоренные тесной узкой улочки испанцы смогли пробиться к своей госпоже, бросившийся на помощь Гачек уже оказался в плену распоясавшихся женщин, пинками втоптавших его в грязь, а юбка Стефании превратилась в клочья, открыв взору страшные кровоподтеки на ногах.

— Безумицы, -  кричал извивающийся под ударами Гачек, — чем этот ангел виноват перед вами? Нужно было лучше смотреть за дочками, когда они по ночам сбегали из дома!

— Бей прихвостня сатаны!

Взявшиеся за копья испанцы попытались оттеснить взбешенных женщин. Но минутное замешательство вскоре обернулось градом камней, которыми они закидали кавалькаду. Как не защищал Стефку изрядно израненный Гачек, как не старались  испанцы  загородить своими телами госпожу, один из камней все-таки достиг цели, и трясущаяся от ужаса графиня почувствовала  болезненный удар по голове и потеряла сознание.

Приходила она в себя с трудом, потому что вместе с сознанием возвращалась и тошнотворная саднящая боль в области темени.

И первым, кого она заметила, с трудом разомкнув ресницы, оказался Гачек.

— Мессир, — тихо позвал тот  находящегося  рядом дона Мигеля, — донна пришла в себя!

Застонавшая от боли Стефка увидела у своей кровати коленопреклоненного супруга.

  — Любимая,  как вы?  — его взволнованные глаза осмотрели бледное лицо жены. -  Я бы не пережил такой потери!

Де ла Верда был настолько выведен из себя и говорил такие нежные слова, что Стефка невольно  улыбнулась. Приятно было видеть всегда невозмутимого графа в таком смятении. Сердце жарко полыхнуло радостью, и мгновенно стало легче.

— Какова сила дьявола, — но голос епископа разрушил всё очарование момента, и в поле зрения тотчас застонавшей больной оказалась его фиолетовая сутана. — Он замутил разум этим несчастным, чтобы отплатить вашему мужу за разоблачение его козней, ударив в самое сердце! Надеюсь, дочь моя, эти безумные эльзаски не сильно вас напугали?

Стефка вспомнила ненавидящие глаза и вздрогнула от ужаса. Дон Мигель тяжело вздохнул, нежно погладил её по перевязанной голове и, поцеловав в лоб, вышел из комнаты.

Графиня пролежала в кровати несколько дней.  С ней практически неотлучно находились Гачек и Хельга. Супруг показывался редко: в основном целовал ей руки и заботливо заглядывал в глаза, но его почти сразу же отвлекали.

— Мессир даже ночами не бывает дома, — как-то хмуро заметил Гачек, когда графиня удивилась кратковременности этих визитов, — и мне не хочется знать, чем он занят! Говорят, что история с нападением на вас наделала такого шума, что имперский совет внял его убеждениям и принял постановление, развязывающее руки инквизиции на всей территории империи.

Теперь Стефка была не склонна осторожничать в вопросе о преследованиях ведьм. Приличная болезненная шишка на голове лучше всяких аргументов убедила, что их нужно уничтожать.

— Граф сражается с колдовством, чтобы нормальные люди могли без опаски появиться на улице. Эти сумасшедшие чуть не убили меня!

Славек болезненно поморщился.

— Они заблуждались, донна! И безрассудную ярость  женщин можно понять: их близкие были подвергнуты пыткам.

Графиня недовольно взглянула на собеседника: его заступничество показалось ей неуместным. Но так как она доверяла Гачеку, то поневоле задумалась над его словами:

— Я никак не могу понять, что заставляет этих несчастных вступать в сделку с дьяволом? Неужели не страшно, что их разоблачат? Да и почему они это делают?

Гачек долго раздумывал, глядя на озадаченную даму. Высокий с отворотами чепец не смог закрыть обвивавшую её лоб повязку, но лицо уже не соревновалось с ним по белизне. Можно  было не щадить больную, затевая столь серьезные разговоры.

— Насколько я знаю, вы выросли в деревне?

Стефка грустно улыбнулась.

— Наш замок находился в горах, поросшими деревьями настолько густо, что их прозвали Черным лесом.

— Вы часто гуляли по его опушкам? — клонил к чему-то своему вагант.

— Конечно: вместе с холопками мы собирали ягоды  и целебные травы, купались в речке и ловили рыбу. Но к чему эти странные вопросы, Гачек?

— Я долго жил в Праге, когда учился в университете, — вздохнув, пояснил он, — и имею неплохое представление о жизни простой горожанки. В ней мало минут отдыха. Женщина  никогда не бывает одна: в тесных стенах толпятся дети, муж, слуги, родственники. Она всё время под перекрестком множества не всегда даже доброжелательных глаз. Каждый день тяжелая изнурительная работа, каждый год неизменные роды: и ни глотка свежего воздуха, ни капли родниковой воды, даже солнечные лучи редкие гости на темных городских улицах…

Стефка, широко раскрыв удивленные глаза, слушала его тихий проникновенный голос.

— … но  однажды приходит день, когда из-за городских стен ветер донесёт до неё запахи весны: травы, цветов, распустившихся почек. И женщина вдруг осознает, что за пределами вонючих и душных закоулков есть другой мир: там много простора, света и тепла! Это встревожит ей кровь, взволнует отупевшие чувства и она как птица из клетки вырвется на волю. Разве женщину можно в этом винить?

— И она выбирается ночью из города и танцует голой при свете луны? — недоверчиво пробормотала Стефка. — Но… зачем?

Гачек тихо рассмеялся.

— Вы только представьте себе, донна, как это здорово: скинуть с себя давно осточертевшие тряпки, почувствовав свободу от рубашек, юбок, корсажей, подставить тело волнующему ветерку  и раствориться в окружающей природе, слиться с её красотой!

— Что вы в этом можете понимать? — недоверчиво удивилась Стефка. — Вы же не женщина!

— О, госпожа, — в разговор вмешалась Хельга, чуть ли не с благоговением взирающая на Гачека, — он всё понимает!

Стефка почувствовала легкую саднящую боль. Наверное, когда-то и она также смотрела на Ярослава. Сейчас ей казалось, что они любили друг друга много лет назад,  и тогда всё было по-другому: светло и радостно.

— Но причем тут дьявол? — всё-таки вернулась она к первоначальной теме разговора.

Прежде чем ответить, вагант осторожно оглянулся на закрытую дверь и понизил голос:

— Да не причем: его на тех полянах просто нет!

Стефка задумалась над откровенно отдающими ересью словами, но не стала обвинять собеседника в вероотступничестве. У неё нашлись другие аргументы.

— Мой муж — человек не очень приятный, — тяжело вздохнула она,-  и я сама видела, как иногда он манипулирует людьми. Однако есть вещи, обсуждая которые дон Мигель никогда не позволит себе кривить душой. Это касается вопросов веры. Если он говорит, что женщины призывали дьявола, значит, так оно и было!

— Да мало ли кого можно позвать, — едва слышно прошептал ей Гачек,-  это не значит, что он придет!

Но видимо отеческие наставления епископа и беседы с мужем не прошли бесследно для юной графини.

-  Ведь дело даже не в том:  придет дьявол или нет, а в самом факте его призвания! Значит, эти люди чего-то от него хотят?

— Да что взять с больных, усталых и запутавшихся женщин:  они сами не ведают, что творят! -  забыв про осторожность, с болью воскликнул вагант. – Например, вашу ангельскую красоту назвали искушением дьявола. Неужели вы сами не видите, что это какое-то массовое умопомешательство, которое  надо лечить и… не пытками!

   Стефка по натуре была непритязательной и недалекой женщиной, словно созданной для того, чтобы стать  матерью десятка детишек, заботливой женой и рачительной хозяйкой какого-нибудь захолустного баронского замка. А насмешница судьба, словно издеваясь, заставляла её решать такие ребусы, что дамы и с более изощрённым разумом попали бы впросак. И все же она старательно пыталась освоить странные доктрины, от которых пухла и без того пострадавшая голова.

— В ваших словах есть нечто роднящее их с мыслями моего мужа. Вы думаете почти одинаково: дон Мигель тоже называет заблудших женщин  достойными сожаления безумицами. Так что же вам не нравится в его поступках?

— Лечение болезни мы предлагаем разные! — с сердцем ответил Гачек и, сухо извинившись, удалился из комнаты.

Больше к обсуждению данной темы они не возвращались, но что-то этот разговор всколыхнул в душе Стефки: заставил её по другому взглянуть на некоторые вещи. И чтобы развеять свои сомнения юная графиня решила задать несколько вопросов мужу и епископу.

К тому времени папское посольство уже покинуло негостеприимный Страсбург.

Капитулы города, стремясь замять скандал, подарили пострадавшей графине множество красивых тканей и украшений, а от императора лично она получила в подарок забавного шута. У него была большая голова с умными глазами и тонкие ножки, спереди и сзади уродца  вдобавок «украшали»  два горба. Звали карлика Тибо.

Шут был довольно остроумным, но что-то не заладилось у него с имперской свитой: кого-то он неосторожно задел неудачным словцом, и  Фридрих предпочел отдать любимца от греха подальше в чужие руки. А тут как раз подвернулась история нападения горожанок имперского города на жену папского посла, и подарок пришелся очень кстати.

Дон Мигель в этот раз отказался от чинного торжественного шествия, наоборот он всячески торопил кавалькаду, потому что  неукротимо рвался в Страсбургское епископство. Как выяснилось позже, епископство за какие-то прошлые заслуги подарило его ещё  деду де ла Верды.

— Я имею право на двухнедельную остановку, — с жаром доказывал он епископу, — вот уже пять месяцев как я женился, а до сих пор не провёл медовый месяц. Меня уже тошнит от допросов, крови и вида камеры пыток. Я хочу передохнуть и заняться продолжением рода, что согласитесь неудивительно, имея столь очаровательную жену.

— Сын мой, — сочувственно вздохнул Братичелли, — я вас пониманию, но...

— Да,  нас ждут при дворе Карла Смелого, — с досадой согласился де ла Верда, — но и вы, ваше преосвященство, далеко не молоды: не мешало бы отдохнуть от постоянных переездов, дурных постелей, напряженной работы на износ. Я  не предлагаю  предаться безделью. Пока буду занят с донной, вы займетесь разбором накопившихся бумаг и перепиской.

Граф виновато покосился на собеседника.

— Кстати, ответите и на письмо, в котором его святейшество упрекает меня за скандальную женитьбу. Придумайте какое-нибудь оправдание!

Однако даже искренне сочувствующий дону Мигелю епископ возражал против его планов, указывая на сжатость  сроков их миссии, хотя  постепенно уступал его нетерпеливому напору.

Стефка не подозревала, о чём они так ожесточенно спорят,  поэтому весьма некстати вторглась в их яростную полемику:

— Я  долго размышляла над вашей речью в Страсбурге,  мессир, и у меня появились вопросы!

Дон Мигель тоскливо посмотрел на нежные розовые губы жены:  у него не было ни малейшего желания говорить с ней о работе инквизиции. Сейчас граф жаждал слышать только слова любви, и желательно наедине. Тем не менее, он вымученно улыбнулся и поощрительно кивнул головой.

— Вы можете спрашивать меня о чём угодно, донна!

И Стефка торопливо осведомилась:

— Почему страсбургские ведьмы призывали дьявола, мессир? Он должен был прийти?

— Уже этот призыв говорит о том, что нечистый поселился в них! Дьявол, прежде всего, забирает душу!- сдержанно пояснил де ла Верда.

— Но тогда не понятно: в чём же они виноваты? Получается, что эти женщины — сами жертвы темных сил?

— Ах, дочь моя, вы слишком юны и не знаете такого термина как богопопустительство,- вступил в разговор епископ. -  Господь дает людям свободу выбора между светом и тьмой. И тот, кто выбирает тьму,  становится жертвой дьявола.

— Но зачем выбирать тьму? И если дьявол в душе, тогда почему его изображают с рогами и копытами?

— Он всесилен, дочь моя, и может принять любой облик!

— Даже красивого юноши? — почему-то на ум Стефке моментально пришел принц Генрих.

— Или ещё хуже, — холодно усмехнулся в ответ на её удивление дон Мигель, — красивой девушки. Наверное, ему приятнее на шабашах вступать с ними в плотскую связь, поэтому среди красавиц так много ведьм.

— В плотскую связь?!

Стефка окончательно запуталась, но поневоле была заинтригована.  

— А вы думаете, почему они прыгают голыми вокруг костра и призывают сатану? Они хотят нечистого как мужчину!

Пока наивная девственница  бледнела и краснела от стыда, пытаясь сообразить, что именно ей было сказано, не выдержали нервы у Гачека.

— И дьявол приходит?

Дон Мигель смерил надменным взглядом осмелевшего ваганта, но всё-таки ответил:

— Если бы не приходил, то не звали бы! Показания несчастных женщин на допросах недвусмысленны!

Но Гачек не сдавался.

— Почему они считают, что это именно дьявол? Может, кто-то пользуется обезумевшими женщинами для разврата?

— У него есть отличительное свойство, которое выдает нечистого в какую бы личину он не рядился, — мрачно пояснил, благочестиво перекрестившийся граф, — у дьявола ледяное семя. Все допрашиваемые хором твердят об этом и, путаясь в других показаниях, здесь всегда единодушны.

— Может они оговаривают себя под пытками?

— Пытки применяются только к упорствующим в ереси, а таких мало!

Стефка вновь задумалась, но епископ и муж торопливо заговорили по-итальянски, и она пережидала паузы, чтобы вклинится в разговор.

— Вы правы, сын мой, у юной донны в голове сплошная путаница. Конечно, во многом виноваты мы и наши занятия, но всё же подобное любопытство очень опасно для  души. Дьявол не дремлет и везде ищет лазейку, -  епископ тяжело вздохнул. — Что же,  пожалуй, я действительно плохо себя чувствую, но моя болезнь затянется недели на две,  не больше! Вы слышите, сын мой?

  — Мне вполне хватит этого времени для продолжения рода, -  обрадовался дон Мигель, — и коль Господь будет милостив, графиня понесёт.  А беременные женщины думают только о своем ребенке. Он для них — сосредоточие всего мира и предмет неустанных забот!

Де ла Верда нервно оглянулся на пытающуюся о чём-то спросить жену и внезапно потребовал у Гачека его лютню. Вагант недоуменно и неохотно протянул графу свой инструмент.

И тут его спутники с удивлением услышали,  как каталонец запел, неожиданно опытной рукой перебрав струны. Голос у дона Мигеля был низким и чуть хрипловатым, но хватающим слушателей за сердце. Пел он по-испански что-то печальное и страстное, не сводя сверкающих глаз с  порозовевшей от удовольствия жены.

Замершей в предчувствии чего-то чудесного Стефке было приятно и томительно слушать его песню. И хотя она не понимала всех слов,  все же осознавала, что муж поёт о любви и страсти.

Супруги встретились взглядами, и  Стефке показалось, что по её телу промчалась щекочущая молния,  увлекавшая неофитку в таинство любви. Закончив петь одну песню, дон Мигель начал было вторую, но внезапно сам себя оборвал, небрежно сунув лютню обратно владельцу.

— Дорогая, — промолвил он по-испански, — вы видите впереди крепость?

И протянув руку вдаль, показал на чернеющие на фоне закатного неба тонкие шпили какого-то замка.

— Да! — улыбнулась Стефка.

— Это Конствальц -  наш первый приют на протяжении столь долгого времени. Внимательно вглядитесь в его башни: слова «Конствальц» и «любовь» отныне будут означать для вас одно и то же!