Страстные сказки средневековья Глава 10.

КОНСТВАЛЬЦ.

Обряженная в алую тяжелую парчу графиня и её близкое окружение сидели в ожидании свадебного обряда в будущей спальне новобрачных.

Стефка  нервно поглядывала на огромное, покрытое простынями ложе под расшитым гербами де Ла Верда бархатным пологом, и тайком ото всех вытирала потеющие ладони. В животе было неприятно холодно.

— Любимая, -  ласково пояснил ей муж по прибытии, — я хочу повторить наше венчание. Обряд в Моравии прошёл в настолько  напряженной обстановке, что едва ли вы вложили много чувства в слова священного обета. Все-таки свадьба — самое серьезное событие в жизни любой женщины, и мне хочется, чтобы наше счастье было скреплено радостью, а не слезами!

К удивлению графини в замке уже всё было готово к проведению церемонии: приглашены в гости самые значительные персоны епископства, готовился на кухне праздничный ужин.  Местные женщины выкупали и обрядили невесту в роскошные одежды, а потом, тщательно расчесав золотистые локоны, накинули ей на голову тончайшую вуаль.

Несколько опешившее от этой суеты ближайшее окружение новобрачной оказалось оттесненным. Зато когда  похожую на сверкающего золотом идола  Стефку оставили в покое, у её свиты появилось время задавать вопросы:

— Вот это да, — раньше всех высказалась недалекая Хельга, — это что же получается? Госпожа, вы почти полгода замужем и так и не стали женщиной?

Стефка  попыталась грозно взглянуть на служанку, но очевидно у неё получилось плохо, потому что Хельга упрямо высказывала своё недоумение.

— А зачем же вы тогда с ним постоянно шлялись по лесам во время стоянок? Я думала графа заводит, когда ему комары жалят задницу!

Побагровев от гнева Стефка открыла рот, чтобы поставить зарвавшуюся немку на место, но тут выступил корчивший смешные рожи Тибо.

— Может  графу  инструмент заменяет длинный нос,  — несколько раз подпрыгнул он на месте, — ну а пестик бедолаги почему-то не дорос!

Теперь его новая хозяйка поняла, почему карлика чуть не убили приближенные Фридриха, она и сама сейчас придушила бы язвительного уродца. Но что говорить про Хельгу и Тибо, когда даже  Гачек и то не отказал себе в наслаждении уязвить ненавистного графа.

— Видимо любовный раж его светлость тратит на преследование ведьм! Но теперь, донна, дошла и до вас очередь!

— Замолчите! — в ярости закричала она. — Вы ничего не понимаете!

Вагант дурашливо улыбнулся.

— Уверен, что и вы, графиня, то же!

— Наш испанец так за дьяволом скакал, что чуть в рогоносцы не попал! — радостно подхватил Тибо. — Подождал б ещё денек, воспитывал ублюдка куманёк!

Тяжелая парча топорщилась коробом, но всё равно разозлившаяся Стефка исхитрилась изогнуться и, сняв туфлю с ноги, от души запустила в насмешника.

— Ой-ой, -  притворно взвыл тот, потешно размазывая по щекам несуществующие слезы,- донна вся во власти гнева, словно яблок не отведавшая Ева!

Он так забавно и жалобно морщил нос и со скорбной миной держался за горб, что графиня не выдержала и рассмеялась. Правда, не очень весело.

— Не сердитесь на нас, донна, — тотчас извинился Гачек, — мы все хотим, чтобы вы стали счастливой.

— Благодарю вас, друзья мои!

Как же сильно отличался второй брачный обряд от первого!

Переступив порог замковой часовни, Стефка направилась к ждущему у алтаря супругу. Она впервые увидела графа столь роскошно наряженным: обычно он предпочитал глухое платье черного цвета, оживляя его только нагрудной золотой цепью. Сейчас же де ла Верда оделся в красный бархатный упленд, украшенный золотым шитьём. На его кудрях красовалась небольшая алая шапочка с алмазным аграфом и шёлк белоснежной рубашки, выглядывающий из разрезов рукавов глухого сюркота, только оттенял яркость наряда. Дон Мигель показался своей юной супруге ошеломляюще красивым.

Брачующиеся встали напротив аналоя, и счастливой Стефке показалось, что они плывут на корабле замковой часовни: плывут в радость, долгую и счастливую жизнь, наполненную любовью.

А потом был свадебный пир с заздравными тостами, смехом, веселыми, подчас непристойными шутками, с музыкой и танцами. Новобрачные сидели рядом и терпеливо принимали поздравления гостей. Надо сказать, что слова захмелевших мужчин имели далеко не невинный характер. Особенно изощрялся, вгоняя графиню в нервную краску, один из баронов — пожилой мужчина лет пятидесяти с рыжей неопрятной бородой.

— Желаю вам, граф, так объездить эту кобылку, чтобы она отныне всегда слушалась своего седока!

— Пусть ваш меч хорошо подойдёт к этим девственным ножнам!

И так далее, и тому подобное.

— Кто о страсти много говорит, у того пестик очень редко стоит!

Это, конечно же, вылез откуда-то из-за юбок своей госпожи вездесущий шут.

И тут началось! Оскорбленный барон взревел и схватился за нож, все остальные гости содрогнулись от смеха (кстати, громче всех смеялся епископ!)  Стефка поспешно спрятала своего карлика за юбками, испугавшись, что рыжебородый здоровяк убьет его прямо на глазах у присутствующих.

Отсмеявшийся дон Мигель громко обратился к жене.

— Час поздний, сердце моё! Не пора ли нам удалиться в часовню?

Стефка вопросительно взглянула на супруга, решив, что она или ослышалась, или чего-то не поняла. Но судя по тому как стихал смех за столами, гости были в таком же недоумении, изумленно уставившись на новобрачного.

— В часовню? -  раздался чей-то озадаченный голос. — А зачем идти в часовню? Они ведь уже обвенчались!

Граф окинул собрание  надменным взглядом.

— В нашей семье, — сухо пояснил он, — веками придерживаются традиции проводить первые три ночи после свадьбы в молитвах Богу о ниспослании здорового потомства! У меня на родине их называют ночами Тобиаса.

Новобрачная опешила от перспективы заменить долгожданные ласки ночным бдением за молитвами.  И тут она  услышала красноречивое хрюканье возле своих юбок, сразу же догадавшись, что карлик сейчас выкинет очередное коленце. Стефка бросила всполошенный взгляд на Гачека. Вагант быстро опустил глаза, но всё равно не смог скрыть их веселого блеска.

Да что там её приближенные! Подвыпившие гости смотрели на графа как на опасного больного. Такая красавица жена и вдруг...

— Для графа легче ночами молиться, чем один раз на жену взгромоздиться!

И без того выведенная из себя графиня  нашла ухо насмешника и больно вцепилась в него.

Однако дон Мигель уже и сам сообразил, что сказал лишнее:  что нормально для аскетической Испании, неприемлемо для веселой и откровенной Германии. А вытянувшееся лицо явно разочарованной супруги вызвало у него снисходительную улыбку.

— Но уже пять месяцев я неустанно молюсь об этом каждую ночь, — добавил он, — думаю, по этой причине можно сократить время Тобиаса до нескольких часов. И хотя мне хотелось, чтобы мы преклонили колена рядом, я разрешаю вам сделать это у алтаря в нашей спальне!

Минутное замешательство после этих слов означало, что гости не сразу, но всё-таки сообразили:  испанец просто блажит, а не отказывается от первой брачной ночи.

С лёгким сердцем они вернулись к еде и питью, немного пожалев про себя новобрачную.

На этот раз в спальне хозяйку ждала только Хельга. Она помогла ей снять тяжелый свадебный наряд, расчесала волосы и, раздев до нага, уложила на просторную кровать. Служанка уже  собиралась задернуть полог, когда её окликнула Стефка, взволнованная до нервного озноба.

— Хельга, побудь со мной! Мессир задержится: он будет несколько часов молиться в часовне. Мне что-то не по себе!

Служанка с улыбкой встала на коленях у кровати, снисходительно оглядев госпожу, натянувшую простынь до самого носа.

— Да чего бояться? Это всё ерунда, так… словно комарик укусит. Ахнете, и вот уже всё останется позади: и хорошее, и плохое! А я все время буду рядом!

— Быстрее бы уж! — тоскливо простонала Стефка.

Хельга игриво хихикнула.

— Как бы ни был набожен ваш супруг, -  со знанием дела заверила она юную графиню, — в эту ночь он не заставит себя ждать.  Сам сейчас сгорает от нетерпения. Это подумать, сколько времени выдержал!

— Хельга, — Стефка нервно схватила её за руку,- расскажи, а как было у тебя?

Служанка поудобнее уселась у подножья кровати, и её лицо осветилось грустной  улыбкой.

— Курт с малолетства работал подмастерьем у моего отца. Я была уверена, что он тоже станет каменщиком и займет в гильдии его место, так как сыновей моим родителям Господь не дал.  Курт был таким симпатичным и весёлым парнем! Он всё время задевал меня шутками, и так улыбался при встрече, что  замирало сердце.  А однажды отец прислал его за инструментом, когда кроме меня никого не было дома. Мы так целовались, что у меня перехватило дыхание: я и сама не поняла, как всё случилось!

   Хельга прерывисто перевела дыхание.

   — Я сразу полюбила любовь, но всегда знала: как только забеременею, Курт пойдет к отцу и во всём признается. Тот конечно должен был раскричаться и побить нас, но всё равно поженить. Но время шло, ребенка не было, а мы и без того хорошо проводили время! И вдруг отец простудился.  Проболев всего неделю, он умер. Всё имущество: дом и деньги перешли к моей матери, и однажды я застала Курта с ней в постели. Я плакала и стыдила его, но он всё равно женился на ней. Было очень горько видеть, как каждую ночь за ними закрывается дверь  спальни. Мать быстро забеременела, и однажды ночью Курт пришел ко мне. Я всё ему простила! За первой ночью последовала вторая, а потом мать нас застала: был позор и кнут палача. Пресвятая дева спасла меня, послав встречу с вами, госпожа!

— И что же ты опять простишь негодяя отчима?

Но Хельга не стала отвечать на вопрос.  Она насторожилась, а потом быстро исчезла.

Стефка сразу же поняла, что это значит:  затаив дыхание от волнения, она вжалась в свою половину постели.

Резко отодвинутый властной рукой распахнулся полог, и в проёме показался супруг.

Едва завидев его обнаженное тело, Стефка сразу же испуганно зажмурилась. Дон Мигель негромко рассмеялся, и она почувствовала, как он вытягивается рядом. Сразу же крепко прижав жену к себе, супруг захватил в плен жадного поцелуя её дрожащие от волнения губы. Все его жесты, все движения тела были  иными, непохожими на свиданиях в лесу — более настойчивыми и даже болезненными.

Задыхающаяся от нехватки воздуха и возбуждения Стефка почувствовала, как его тяжелое горячее тело вдавливает её тюфяки постели и растерялась. Она ожидала нежности и пьянящих ласк, которыми он прежде доводил её до мучительно сладкой истомы. Увы! Супруг был настолько целеустремленно настойчив и нетерпелив, что напугал  юную жену и странным пряным запахом обнаженного тела, и скупыми грубоватыми движениями: распухшие губы полыхали огнем под его алчными поцелуями, руки не ласкали, а болезненно сдавливали груди.  Тем не менее, до её слуха доносились страстные испанские  слова, смысл которых Стефка не улавливала, но они зажигали в ней нечто неведомое, заставляя бурлить в жилах кровь и тяжело биться сердце.

Всё произошло настолько быстро, что она едва ли хоть что-то поняла.

— Спасибо, любимая, — прошептал ей на ухо довольный супруг.

Дон Мигель не торопился отпускать жену, медленно и нежно целуя её лицо, шею и грудь, а Стефка чувствовала себя настолько странно, что едва сдерживала слезы разочарования. Неужели об этом она столь долго мечтала? Болели губы, ныл живот, а главное страшным болезненным огнем горело всё внутри. Мерзко и противно! Это и есть любовь?  Но почему тогда о ней говорят, как о самом главном счастье на земле?

Рядом с кроватью появилась Хельга и, настойчиво потянув с постели, увела госпожу за перегородку, где помогла погрузиться  в теплую воду лохани.  От боли Стефка даже заплакала, но служанка с улыбкой вытерла ей слезы и опять проводила до кровати. Постель уже была перестелена, и теперь уже дон Мигель дожидался жену.

— Как вы себя чувствуете, радость моя?- спросил он, нежно притягивая её к себе.

Но расстроенная Стефка лишь уткнулась носом в его грудь.

— Потерпите, — по голосу чувствовалось, что граф улыбается, — вы не представляете, моя бедная малышка, как вскоре всё изменится! Раны знакомства со страстью болезненны, но легко лечатся поцелуями и заживают от повторных объятий. Хотите, я предложу вам увлекательную игру?

Играть с ним Стефке не хотелось. У неё было неприятное чувство, что её жестоко обманули, обвели вокруг пальца, а теперь, очевидно, пытаются вновь одурачить.

— Какую игру? — обиженно шмыгнула она носом.

— Весьма занимательную, -  де ла Верда встал с постели (его супруга зажмурилась, чтобы не видеть наготы мужского тела), но быстро вернулся, неся в руках небольшую золоченую шкатулку. — Посмотрите!

Стефка неохотно откинула крышку и поневоле залюбовалась мерцающими крупными розовыми жемчужинами, среди которых красовались две редкостные черные.

— Какая красота! -  поразилась она, восхищенно скользя пальцем по  прохладной поверхности.

Дон Мигель со слабой улыбкой наблюдал за её оживившимся лицом.

— Игра же будет заключаться в следующем:  с двух сторон нашей кровати мы поставим две пустых шкатулки – вашу и мою, — пояснил он. -  Когда  наслаждение получу я,  мы опустим  жемчужину в вашу шкатулку, когда любовный восторг охватит вас, соответственно пополнится моя.  По окончании медового месяца  мы с вами сосчитаем, кто из нас больше старался: каждый получит  жемчужное ожерелье, длина которого будет зависеть от его личного вклада в любовь.

Стефка с опасливым изумлением посмотрела на супруга. Это сколько же надо будет заниматься любовью, чтобы хватило на ожерелье? И хватит ли у неё сил выдержать эту процедуру хотя бы ещё раз? Правда, все в один голос уверяют, что боль пройдет, и всё-таки… приятного в этом мало!

Дон Мигель, как будто прочитав её мысли, весело рассмеялся.

— Всему своё время, дорогая! В любви всё  имеет тайный сокровенный смысл: первая ночь должна быть ночью боли, чтобы потом ярче и полнее стало наслаждение. А пока, -  он вытащил самую большую черную жемчужину, — положите это в свою шкатулку. И хотя ничто не сможет сравниться  с наслаждением, которое я испытал, лишая вас девственности,  редкость и красота жемчужины будет иметь свою цену в будущем ожерелье.

Стефка озадаченно взяла из его рук жемчужину и, покрутив в пальцах, отдала назад.

— С почином, дорогая, — де ла Верда  поцеловал жену в висок, — а теперь постарайтесь заснуть! Завтра нам предстоит еще один тяжелый день. В замке полно гостей, придется сидеть с ними за столом, но к вечеру мы всех проводим, и будем любить друг друга, сколько душа пожелает!

С этими словами он обернул её косы вокруг своей шеи и тут же заснул. Стефка тоскливо разглядывала тонкий нос с горбинкой, даже во сне властно сжатый рот, хищные дуги бровей и тихо плакала. Шевельнуться она не могла и вскоре, обессилив от слез, тоже заснула.

МЕДОВЫЙ МЕСЯЦ.

Утром Стефка  проснулась от поцелуя. Испуганно распахнув ресницы, она встретилась взглядом с черными глазами супруга. Де ла Верда был уже полностью одет и, снисходительно улыбаясь, любовался разметавшейся по постели женой.

— Просыпайтесь, ангел мой, гости ждут: им не терпится отпраздновать нашу брачную ночь. Полюбуйтесь, как ваше знамя реет над замком!

С этими словами он вытащил  жену из постели и подвёл к окну. Нервно кутаясь в поспешно прихваченную простынь, Стефка недоуменно оглядела возвышающуюся башню донжона.

— Знамя?

— Но, любовь моя, — ласково упрекнул её супруг, — неужели не видите: я даже спустил фамильный штандарт, склонив его перед вашим стягом!

Графиня недоуменно покосилась на неизвестно чему радующегося супруга: иногда он её пугал. Какой ещё стяг? Она вновь пристально оглядела шпиль башни и с удивлением заметила закрепленное на нем непонятное белое полотнище. Но вот ветер рванул его, и отчетливо стали видны бурые пятна.

— Это моя простыня? – дошло до шокированной Стефки. — Но… зачем?!

В их краях  тоже практиковали обряд выкупа простыни новобрачной, но никому и в голову не приходило вывешивать её на всеобщее обозрение. Такими деликатными делами обычно занимались мать невесты и женская половина семьи жениха.

— Как это – «зачем»? – в свою очередь не понял её недовольства супруг. — Пусть вся округа убедится в вашей чистоте и невинности. Никто не должен усомниться в законности происхождения моего наследника!

— Какое им всем до этого дело?

У Стефки даже слезы выступили от стыда:  сейчас на  полотнище смотрит Гачек, епископ, Тибо и все испанцы из отряда мужа, и от этой мысли ей становилось кошмарно неловко.

— Таков обычай, принятый в моей семье, — терпеливо пояснил де ла Верда, откровенно забавляясь её смущением. — Этот драгоценный штандарт новобрачной обязательно должен быть вывешен на башне замка. Разумеется, женившись, я не мог пренебречь  кутюмами своего рода!

Онемев от возмущения,  юная женщина уставилась на простынь, и тут до неё кое-что дошло.

— Неужели из-за невозможности помахать перед всеми окровавленной тряпкой,  вы пять месяцев мучили меня бесплодными свиданиями? -  грозно взглянула она на супруга.

— Не мог же я её повесить над каким-нибудь постоялым двором или украсить простыней папское посольство, — добродушно фыркнул дон Мигель, — а родовые обычаи на то и существуют, чтобы их придерживаться!

— Ах вот как! — разозлилась Стефка. – Я так понимаю: если бы епископ не подарил вашему деду этот замок, мне пришлось дожидаться окончания вашей миссии!  А может, чтобы добраться до брачного ложа ещё и проследовать в Испанию?

У графа было настолько хорошее настроение, что его не могли испортить даже глупые придирки жены. Впрочем понятно, почему она так злилась. Мысли женщин всегда крутятся вокруг постели: что им борьба с еретиками или особые поручения папы! Да пусть хоть весь мир рухнет в тартарары, если им нужен мужчина, то подойдет любой придорожный куст и клок соломы! Дон Мигель сочувственно поцеловал в шею шипящую словно разъяренная кошка супругу.

— Столько бы я не выдержал, — с готовностью признался он.

— А как же фамильные кутюмы?

Де ла Верда хмыкнул, любовно отводя от раскрасневшегося лица жены пряди спутанных волос.

— Чтобы не запятнать себя бесчестием в глазах достопочтимых предков,  я приказал бы захватить какой-нибудь замок по дороге.  И пока мои люди бились на стенах, осуществил бы  супружеские права. А потом, вздернув вашу простынь вместо стяга над головой, пошёл под её сенью в свой последний бой.

Граф, конечно, смеялся над  разгневанной женой, но Стефка даже на миг не усомнилась, что он способен и не на такое!

Ещё вчера она наивно думала, что такого количества непристойностей, как на вчерашнем ужине, не произносилось ни на одной свадьбе, но утро показало, что юная женщина  ошибалась.

 Развевающееся полотнище в пятнах крови подействовало на присутствующих, как удирающая дичь на охотника.

Бедной Стефке казалось, что это событие громко обсуждают между собой даже развешанные по стенам залы проржавевшие рыцарские латы, что уж говорить про не обремененных излишней стыдливостью эльзасских баронов.

Каждый изощрялся как мог, наверное, больше всего опасаясь, что его не услышит то и дело краснеющая новобрачная. Пьяные разнузданные голоса составили такую какофонию звуков, что столетиями мирно спавшие в перекрытиях крыши летучие мыши то и дело испуганно вылетали из своего убежища, гадили на головы и в блюда буянам и опять исчезали в темноте.

— Дурость в голове, а та по самые уши в дерьме! — тотчас мечтательно прокомментировал ситуацию Тибо. — И мыши баронам под стать, поэтому знают, где им нас… ть!

Стефка даже взвыла, не в силах дать безобразнику подзатыльник, и тот бессовестно воспользовался её попустительством.

— Ваша простынь пусть не велика, зато свисает здесь с любого языка!

Впрочем, граф не разделял угрюмого настроения жены и  от души веселился, глядя на безобразные выходки гостей. Громче же всех над сальными шутками  смеялся епископ, само присутствие которого, казалось, должно было отбить охоту у пошляков острить подобным образом. Гордость не позволила Стефке окончательно пасть духом и, возмущенно выпрямив спину, она уткнулась взглядом  в сложенные на коленях руки и терпеливо застыла. Вот если бы ещё можно было вставить затычки в уши или временно оглохнуть!

— Жизнь женщины, конечно, не мёд, но говорил Соломон, что «И это пройдет»!

Стефка удивленно покосилась на сидящего у её ног карлика.  По обыкновению дурацки хихикая, Тибо строил обидные рожи какому-то наливавшемуся злобой огромному мужлану, но эти слова...  в них прозвучало сочувствие и попытка утешить! Неужели этот шут умнее её мужа и епископа?

— Тибо?

— Ваша светлость — мужчин золотая греза! Вы здесь как жемчуг средь свинячьего навоза!

Неизвестно почему, но последние слова принял на свой счет пьяный рыжеволосый толстяк.

— Ваш шут обозвал меня свиньей, — подскочил он с места, гневно обращаясь к графу, — я требую наказания для дерзкого!

Тибо чудом не пострадал из-за вчерашней выходки, и вот пришел новый день, а он и не подумал остеречься, дразня баронов, как наглый кот стаю свирепых псов.

Испугавшаяся за любимца Стефка опять укрыла его складками подола своей пышной юбки, но за шута неожиданно вступился граф.

— Стоит ли обращать внимание на дурака, любезный барон Кунц? Не много ли ему чести?

— Барон оказал бы шуту честь, перестав хоть на мгновение есть! — карлик упрямо вылез из своего укрытия и, высунув язык, скорчил обиженному гостю страшную рожу. – Хоть я и дурак, но ни разу своей тушей не сворачивал косяк!

— Да я тебя… — рванулся разъяренный барон на обидчика.

Но юркий Тибо метнулся прочь и, впрыгнув на стол, понесся, ловко лавируя между блюдами.  Кунц бросился за ним, но неповоротливому толстяку было не угнаться за шутом. Он моментально перевернул стол и под всеобщий радостный вопль рухнул на пол, осыпаемый тарелками с остатками пищи.

Громовой хохот, перебиваемый рычанием и проклятиями озверевшего барона и новый виток полета перепуганных мышей, закончившийся шквалом помета.

Стефка оторопело уставившись на это безобразие, думала только об одном: "И это моя свадьба? Да лучше бы я умерла старой девой!"

Впрочем, у де ла Верды было свое мнение по этому вопросу.

— Пока гости развлекаются на свой лад, — шепнул он на ухо супруге,- не пора ли нам возвратиться к нашим делам?

У Стефки сразу же испуганным протестом заболел низ живота.

— А Тибо? – растерянно пискнула она. — Вдруг они убьют карлика?

— Не велика потеря, — фыркнул граф, настойчиво увлекая упирающуюся супругу из пиршественного зала, — да и не догнать им его никогда! Он же ловкий  как обезьяна! Поторопитесь, душа моя, у меня есть чем вас развлечь помимо дурацких выходок шута!

Да уж… развлечь! Впрочем, когда нетерпеливо совавший с себя одежду граф оказался в постели рядом с супругой, выяснилось, что это действительно более интересное занятие, чем сидение за столом в компании разнузданных  баронов.

На этот раз дон Мигель никуда не торопился, бесконечное количество раз лаская становившееся всё более и более отзывчивым тело жены, и едва ли не мурчавшей как кошка Стефке казалось, что на ней зажглось бесконечное количество маленьких жгучих огоньков. И она заполыхала  так, что опомнилась только, когда он вновь оказался в ней. Но в этот раз боль была мимолетной, и тут же сменилась блаженной истомой, доставившей никогда  не испытываемое  ранее удовольствие. Стефка стонала в руках супруга и постоянно искала его губы, как будто испытывала жажду и только поцелуи могли её напоить.

— Ну как? — спросил дон Мигель, когда они оба отдышались. — Вам понравилось?

— Да, — улыбнулась она и потянулась к мужу с поцелуем.

Но прежде чем пылко ответить жене, де ла Верда сунул ей в пальцы жемчужину.

— Не забывайте о нашей игре!  

С этого момента для Стефки началась совсем другая жизнь. Она перепутала день с ночью, отключаясь в объятиях мужа только от изнеможения и усталости.  Полог кровати, казалось, надёжно отделял их от всего мира.

Это было время самых прекрасных открытий в жизни юной моравки. И шкатулки по обе стороны кровати быстро наполнялись жемчугом.

Стефка ничего не знала об уговоре графа с епископом, да и не задумывалась о том, что им вскоре вновь предстоит отправиться в путь. Она редко кого видела кроме улыбающейся Хельги, да ей и не был кто-либо нужен, словно счастье и блаженство теперь  навечно поселились в их маленькой семье.

Увы, вскоре настал последний вечер супругов в Конствальце. 

Разжав объятия, дон Мигель достал шкатулки, положил в них очередные жемчужины и вдруг молниеносно ссыпал их вместе. Стефка огорченно ахнула: ей всё время хотелось посчитать количество своего жемчуга, и вот, пожалуйста! Стоило так стараться!

— Пусть в одном ожерелье перепутаются и мои, и твои экстазы, любимая, и когда-нибудь обовьют шею воспоминанием о нашем медовом месяце. К сожалению, сегодня наша последняя ночь в Конствальце! – голос мужа прозвучал с пронзительной тоской.

Их глаза встретились, и у Стефки тревожно екнуло сердце. Она не понимала, в чем причина его печали: ведь они не расстанутся и после того, как покинут Конствальц.

— Мой друг, — нежно обвила она руками шею мужа, — наша любовь сделает медовой всю нашу жизнь.

Дон Мигель криво усмехнулся.

— Да, конечно, — рассеянно согласился он, и уже более заинтересовано добавил. — Надеюсь, что одна из этих жемчужин прорастет в вашем теле, и вскоре вы осчастливите меня наследником!

— Я хочу этого больше всего на свете!

— Надо как можно усерднее молиться, и Господь обязательно наградит нас сыном, — граф поцеловал жену в лоб, — а теперь спать:  завтра в дорогу!

Когда ранним утром следующего дня Хельга подняла госпожу с постели, мужа в спальне уже не оказалось.

Супруги увиделись только на выезде из замка, когда граф возглавил  отряд.

Невозмутимый и суровый дон Мигель опять о чем-то толковал с епископом по-итальянски, не обращая особого внимания на тоскующую неподалёку жену. Рядом ехал силящийся улыбаться Гачек и пытался развлечь опечаленную женщину какой-то историей, смысл которой она едва ли улавливала.

— Что с вами, донна? — наконец, не выдержал Славек. — Вам плохо?

— Как же мне может быть хорошо, если я вновь лишена внимания супруга?

— Вы настолько его любите?

— В доне Мигеле вся моя жизнь, как будто по нашим жилам бежит общая кровь!

Гачек подавленно замолчал, и никто не заметил, как отвлекшись от беседы с епископом, победно улыбнулся де ла Верда.