Золото Плевны ч.7-2 С Росицей

Третий день страдаю думами, ладно ли я поступил, что позволил лекарю увезти Ивана. С одного боку, правильно. Места мне в докторской бедарке не было, но мог ведь, бегом сопровождать.
На хорошем французском доктор посоветовал выдавать себя и поручика за французских военных инженеров, пострадавших от налёта неизвестных всадников.
— Тут сейчас, много разных на дорогах шалят. Иноземцев обобрать – милое дело.
— Что с Жюлем.
— Жюль?
— Маню.
— Занятное имя.
— Военное прозвище.
— Нужно рану почистить, пока заражение не началось, пока ничего страшного, но время дорого. Вы, месье, задержитесь здесь, пока я хозяйку имения подготовлю.
Вот и застрял у знахарки. Жил в её хате. Набил ей десятка три зайцев. Часть в ледник положили, часть потушили, залили жиром в глиняных глэчиках. Дров наколол, до тепла хватит. Кое–где топором постучал, а главное вещички, наши постиранные, вместе с моей черкеской, в ней зашиты были золотые монеты, перепрятал, чтобы быстро и незаметно забрать, когда нужно будет.
Черкеску стирал сам, не то, чтобы таился от Росицы, но если она не видела, значит и рассказать не сможет.
Симпатия между нами не пропадала, даже наоборот.
Вчера, когда стелила постель, не удержался, обнял, стиснул грудь, она громко застонала, повалилась на кровать. Голова кружилась, но тут взгляд зацепился за образ Спасителя на почерневшей доске. Опустился на колени, руки её гладили голову, лицо.
— Росинка, поедешь со мной ко мне на Кубань. Обвенчаемся. Родители противится, не будут, благословят. Я не простой казак, атаманский сын. Сам атаманом буду. Хозяйство у нас большое. Люба ты мне, желанна. Поедешь?
— Разве тебе не сказали, что турки со мной сделали, — она спустила ноги с кровати, но голову мою, прижимала к себе.
— На тебе греха нет, значит, не было этого. Поедешь?
— Не подойду я, не хочу несчастным тебя делать. Не поеду, хоть и хочу этого больше жизни, - пальчиками вороша мои волосы.
— Тогда почему?
— Не смогу деток тебе родить, испортили меня проклятые турки.
Меня, как водой ледяной окатили. Отшатнулся. Ох, как я теперь их резать буду!
До этого, убивал по воинской необходимости, теперь резать буду с удовольствием.
Росица, не таясь, рыдала. Теперь я гладил её голову, обнимал за плечи.
Чего говорить, да и нужно ли. Всё главное сказано. Мне фамилию продолжать нужно. Чувствам придётся умереть.
И она, промокнув глаза подолом, улыбнулась. Будет ли моя будущая жена такой сильной духом.
Не забыть мне тебя, болгарская девушка и всех остальных буду с тобой сравнивать. Потом я, долго молился, просил прощения у Господа, за то, что естество чуть верх не взяло над заветами. Просил Богоматерь послать Росице, если не счастье женское, то хоть покой и достаток. С девушкой мы держались так, как будто и не было этого разговора, но глазами старались не встречаться.
За вечерей, глядя в тарелку, спросила, почему не воспользовался её слабостью,
— Я тогда, сама хотела, может первый раз в жизни.
— Как же я закон Богом установленный нарушить могу?! Брак освещается на небесах, а без божьего благословения, это скотство какое-то получиться. Как я с жены чистоты буду требовать, если сам замаран.
— Болгарских парней, батюшки, этому не учат.
— Может за это, вами турки командуют. Я, казак. Жизнь моя в руках Божьих. Если я хоть в чём-то отступлю от Бога, то и Он может на минутку от меня отвернуться. Тогда — смерть. Страшная и мучительная.
Тут мысли мои скакнули к Гулому и ещё двоим пластунам, погибших в Македонии. Справедлива ли их гибель? Не мне судить. Свои грехи бы, замолить.
Росица, поставив кружку с травяным чаем, вернула к земным заботам.
— А, скажи честно, казаки, это как башибузуки.
— Казак защитник веры православной и земли русской, хотя для мусульман, наверное, башибузук. Не думал никогда об этом. Ночевать к Дончо пойду. Завтра едем в именье на рассвете, Давай, прощаться. Позднее мужики тебе немного денег передадут, так ты прими. Спасибо тебе, Росинка, за всё. Прости Христа ради. Пора мне. Прощай.
— Сбогом, любим.
Она опустилась на лавку и я ушёл, стараясь не смотреть в её глаза, где плескалась тоска неземная.
Откопал наши «сидора» с вещами, достал турецкие карабины и сабли, со всем скарбом пошёл к Дончо.
— Сабли продашь, всё равно владеть ими никто не умеет, да и не научится уже. Только вместе с сёдлами не продавай.
Ружьё одно могу вам оставить. Себе оставишь или тоже продашь?
— Оставлю.
— Тогда запоминай.
Один карабин подвинул к нему, достал маслёнку, стал показывать, как разбирать, чистить, смазывать. Показал, как заряжать и стрелять.
Взял немного мелких денег, наказал поделиться с Росицей.
Дончо достал кувшин красного, помозговали, в каком обличье я могу появиться в именье. Дворня смешанная. В основном болгары, но есть и турки. Опять же, гайдуки!
Здесь я ходил в добротных кавалерийских шароварах – ничего странного в этом не было, многие крестьяне носили что-то из турецкого обмундирования. Старую куртку и вытертый кожушок, шапку дал Дончо. В своём, ни здесь, ни в имении появляться невместно. А так, ограбленного иностранца одели крестьяне.
Завтра переберусь к графу, а Дончо попросит управляющего послать его с арбой подальше, скажем в Софию или Пловдив, с каким-нибудь торговым поручением. Всё равно с каким, лишь бы подальше от черкесов.
За одно сёдла продаст и амуницию.
Устроившись на ночь на широкой лавке, перестав думать о Росице, стал обдумывать своё положение.
Окрестности я осмотрел. Дончо, рассказал местную географию.
На заход — турецкое село, лес, за ним болгарское село, большое и дорога на Софию и сербский Ниш.
В противоположном направлении именье Джума-оглы. Там сейчас пользуют Ивана. Хозяин недавно погиб в боях с русским корпусом. Делами заправляет приказчик-болгарин при убитой горем вдове. Есть там, правда, десяток вооружённых гайдуков-турок. Так уж тут заведено.
Дальше Плевна. Наши, на севере. Сутки, через земли, наводнённые турками.
Придётся ждать, пока поручик будет здоров или, не дай Бог, помрёт.
С усами тоже, распрощаюсь. Пшеничных в этих местах не бачилы. Французы, даже военные с босыми лицами ходят.
Усы ничто, отрастут, а вот как нас черкесы в ущелье подкараулили, нужно было ещё раз обдумать.
С трёх сторон ждали. С вечера. Один стрелок наверху на скале наблюдал. Как мы утором прошли, он вряд ли углядел, а вот как мальчишка мне деньги передал, мог увидеть или догадаться. Когда снизу конные появились, он и сигнал подал засадной группе. Он и Сашка подстрелил и мне бы башку снёс, если б я поручика на плечи не взвалил. Выходит, граф простому казаку жизнь спас, хоть и не по своей воле. С другой стороны, я вроде как, графом прикрылся, хотя совсем не о том думал.
Засадная команда спряталась в узкой щели, обычно забитой снегом. Значит, вычистили залезли, сделали ложную стенку из снега и всю ночь и полдня там сидели. По сигналу со скалы, выскочили. Сперва, правда, растерялись. Кинулись баранов отбивать, сразу двоих потеряли. Увидели внизу три огневых точки, рванули с тылу напасть, тут поручик их встретил – огорчил и проредил неплохо. За Грица, я не волновался, ужом извернётся, проскочит, ещё за собой погоню уведёт. Из нашей тройки он самый умелый.
Мне было шесть, ему девять и он уже год с отцом по плавням шастал и в линейных крепостицах на вышке дневалил.
Батька сговорился с его отцом, за мной ходить. С той поры, мы расставались, только когда я в Катеринодар, в гимназию уезжал. Хоть мне нравилось учиться, но учиться у дядьёв Грица, его деда и отца, нравилось больше. Лагеря, линия, плавни, везде мы были с Гришкой. Только на учёбу Грицько не сильно отвлекался, обучился у батюшки буквы складывать, да монеты считать, вот и вся наука. Зато в четырнадцать, о нём рассказывали по всей Кубано-Черноморской линии.
Повёл его отец в плавни, ночью на звук кабанов бить. Выстрелил, да не убил.
Гриц кинулся в камыши, добить. Кабан сделал круг и напал на отца. Распорол ногу выше колена, кость перебил. Гриц кабана добил, отца перевязал, ружьё к ноге привязал, до людей дотащил. Вернулся, разделал добычу, часть пристроил, чтоб зверьё не растащило, часть до кордона допёр.
Кто по плавням не ходил, по несколько часов проваливаясь по колено в жидкую пласту и воду, тому непонятно какие силы уходят, чтобы просто, без груза пройти десяток вёрст.
Много всяких подвигов у моего побратима и хранителя.
Как бы ему весточку передать…