Золото Плевны ч 7-3. У турок

Очнувшись, я внимательно прислушивался к звукам, силясь понять, где нахожусь. Лежал на животе и видел только серые простыни и часть полутёмной комнаты, такой же невыразительной, как и постельное белье. Принюхался – странные запахи – неприятные, но память точно пыталась их с чем-то увязать. Периодически раздавался лязг металла о металл, и он-то меня и встревожил – знакомые звуки, в совокупности с запахами, напоминали лазарет.
В спину влезли металлическим прутом и несколько раз провернули. Я невольно негромко вскрикнул. В поле зрение выплыл худощавый мужчина в пенсне. Наморщил нос, глядя строго. Редкие волосы причёсаны на пробор. В руках длинная спица с комком корпии на конце. Заговорил на сносном французском:
— Люди всегда наносили друг другу разнообразные скверные раны, но могли умереть и от простого удара шпаги. А почему? Так Бог распорядился. Медицина, шагнула далеко вперёд, господин инженер, и сейчас вы тому живой пример.
— Инженер? – переспросил я,
  — Откуда Вы знаете, — глядя, как по спице с корпии стекает кровь. Доктор проследил мой взгляд. Понюхал, погримасничал, и откинул от себя спицу в металлический тазик. Раздался знакомый звук.
— Инженер, — подтвердил человек в пенсне, потом он закинул ногу на колено, обхватил ее руками, сжимая ладони в замок и продолжил, глядя в окно, — Казалось бы народные мази, травы и порошки – все те первые компоненты, которые используются, должны помочь, но помогают, почему-то, не всегда. Люди умирают через одного. Вам повезло, господин инженер, что вас нашли добрые крестьяне и сумели вовремя связаться со мной. Потеряй они день, и нет доблестного офицера французской армии.
Доктор поправил пенсне, решил, что во мне нашёл благородного слушателя и важно продолжил:
  — Совсем недавно воинов пользовали кузнецы. Ведь, сперва, раненного нужно было достать, из повреждённого, смятого доспеха. С помощью молота и клещей. Затем, ему, раненному, пилой отпиливали, зажатую руку или ногу, только так можно было сохранить жизнь. Сейчас доктора знают, как устроен человек, но средств подавляющих гниение живых тканей, пока не существует. Поэтому, я немного вырезал Вам, шевалье, поражённое.  Если процесс гниения продолжиться, вырежу ещё. Пока покой и молитва.
— А, где мои люди? – неуверенно спросил я, холодея от мысли, бросил Микола и меня действительно нашли где-нибудь на дороге, приняв за другого. Но обноски! В них я никак не походил на французского офицера, инженера-инструктора низанской армии. Доктор заблуждался, скрывая очевидное.
В чем подвох?
Пенсне упало на грудь, заболталось на длинном чёрном шнурке. Мужчина вздохнул. Поиграл сжатыми в замке пальцами.
— Им повезло меньше, чем вам, господин лейтенант. Выжил ещё один из вашего отряда. Бандиты никого не пожалели. Он неподалёку. В селе хорошая ведунья. Я не признаю её варварских методик, но верю, в силу добра женщины.
— Господин доктор, зачем этот балаган? – тихо спросил я.
 Всё так же глядя в окно позади меня, врач достал из коробки папиросу, закурил и тихо ответил.
— Вы третий день в турецком имении. Здесь стены имеют уши. Два дня, находясь в беспамятстве, Вы говорили на французском и редко на русском. Попробуем выдать вас за французского инженера, находившегося при пушках. Хозяева милые люди, но гайдуки-охрана могут соблюсти правила.
-  Ради бога, папиросу!  Вы, господин лекарь, необычно точно угадали, я действительно инженер и командовал батареей. Однако, Вы сильно рискуете.
— Я – болгарин.
— Тодор? – неуверенно спросил я, вспоминая волшебное слово, оброненное Миколой. Может в шутку, тогда говорил, но суровый врач благостно улыбнулся.
— Про Тодора пока забудем. – Доктор помог перевернуться на бок и вставил в рот зажжённую папиросу. Боль резанула от спины до паха, но желание затянуться табачным дымом не отбила.
Я потихоньку втягивал ароматный дым, чтоб не закашляться, грудь была туго замотана. Голова сладко  закружилась.
  — У Вас, шевалье, ещё и пара рёбер перебиты. Две недели неподвижности, и ещё месяц очень осторожно передвигаться. Рана на лице, чистая заживает хорошо. На днях Вас хочет посетить хозяйка. Если вздумаете при ней, мусульманке, креститься, не забывайте, что католики крестятся в другую сторону.
— Моё оружие?
— Пока забудьте, но при вас была только шашка. Принести?
— Да. Так. Мне будет спокойнее.
В комнату робко поскреблись. Я напрягся, а доктор ухом не повёл. Видно для него, привычный звук. Одел пенсне. Недовольным орлом посмотрел на вошедшую,
— Иванка? Быстро принеси папирос для господина инженера! Возьми в моём бюро.
Дверь скрипнула и захлопнулась.
— Девка. Помогает, — поиграл пенсне. — Способная. Учу потихоньку. Всему. Черт в неё вселился, днюет и ночует возле вашей постели. Не выгнать. Чем думает? Что в головке женской? Вечно в грёзах. А дел много. Шельма, а не девка. Вожжами пороть надо.
— Доктор, вы же должны быть гуманистом.
-  Исключительно из гуманистических побуждений. Вы, шевалье, должны мне помогать. Ваш организм ослаблен, множественными травмами, на лицо истощение. Если Вы не будете хорошо кушать, то всё моё умение, будет бесполезно. Обещайте, что не будете меня расстраивать.
 Я, осторожно кивнул.
-  Иванка обед сварила. Сейчас принесёт. Куринный бульон вас подкрепит. Хороший петух бегал. С Вашего позволения, пойду тоже отобедаю.
Живот свело. Рот наполнился слюной. Когда в последний раз ел суп? Осенью?
— Это хорошо, — доктор улыбнулся, увидев мою реакцию, и крикнул. – Иванка!
Дверь моментально открылась, скрипя на петлях, словно подслушивал нас кто-то.
— Приберись тут, да покорми господина офицера, ну и всё остальное, — он коснулся носком чего–то металлического, стоявшего под кроватью.
  — Сегодня вставать запрещаю, все дела через неё, только она девка простая, французским не владеет.  Впрочем, я ещё зайду.
В комнате заскрипели половицы, застучали по дереву каблучки. От создаваемого ветра заколыхались рушники на окнах. Словно забегало отделение батарейцев. Загромыхало железо, валясь из рук.
Доктор хмыкнул.
— Всё будет хорошо, господин инженер. Ешьте, спите. Может всё обойдётся, – сказал доктор и вскочил со стула. Я думал он ещё здесь, но воцарилась тишина. Потом меня осторожно потрясли за плечо. Открыв глаза, я увидел аккуратные пальчики с острыми коготками. Могу поклясться, что с такими руками к свиньям не ходят.
— Мадмуазель?
— Мадмуазель, мадмуазель, — застрекотал скороговоркой женский приятный голос. Руки тянули вверх. Понял, что меня хотят усадить. Наверное, можно. Все-таки у доктора живёт и знает, что делать. Голова кружилась, клонилась. Шаткое сознание сопротивлялось, моля каждой клеткой о спокойствии. Заботливые руки поддерживали тело, разворачивали, усаживали, обкладывали подушками. Гладили кудри ненароком. Хмурился я от такой непристойной дерзости простолюдинки.
— Спасибо, мадмуазель, — поблагодарил я, когда меня наконец усадили и я смог после возни поднять голову на Иванку.
Надо же.
Неожиданно.
Бывает так, среди помета элитной борзой, вдруг увидишь щенка и сразу поймёшь – нет, не извелась порода, продолжится племя, вырастит знатный вожак. Будет и чудо, и новая ветвь. Ликует тогда сердце при виде приятного подарка природы. Улыбаться хочется.
Девку природа так же выделила. По всем параметрам. И придраться не к чему. Из таких обычно достойные экономки получаются, на зависть всем соседям вокруг. А уж какие пересуды могут пойти. Только, что нам чужие сплетни? Привыкать что ли? На них выросли. Я слегка подмигнул своей ночной добровольной няньки. Не увидела, правда, наклонилась к принесённой корзинки. Жаль.
Распрямилась, глядя на меня, радостно заулыбалась, так что от нахлынувших слез восторга, искрились глаза. У меня, что на лбу написано – граф? Приветливое лицо излучало такую доброжелательность, что я невольно заулыбался в ответ. У Иванки улыбка стала ещё шире. Из-под лёгкого белого платка выбилась прядь волос темной бронзы, быстро спрятала за ухо, потрясла открытой ладошкой в воздухе, сказала:
— Момент, — и колени мне лёг  белый рушник, а затем сверху поставили кроватный столик. Белые ручки прислуги проворно сервировали, выполняя привычную работу. Поймал себя на мысли, что продолжаю глупо улыбаться. Кашлянул, смазывая улыбку. Вот ведь доктор пройдоха! А еще в пенсне! И как у такого обычного местного божка, может быть в услужение такое очаровательное создание. Где мерило небесное? Справедливость? Кого к ответу призвать? Почему у одного в услужении сызмальства дядька хромой, да девки курносые, конопатые, а в забытом всеми турецком имении, в какой-то Болгарии, у простого докторишки в прислуге – алмаз, по- другому то и не назовёшь. Да такой огранить, да руку мастера приложить — сама судьба просит. Возможно, хитрый лекарь мне её как лекарство прописал.
Иванка поставила на стол фарфоровую закрытую миску. Открыла витую крышку и шумно понюхала поднимающийся пар от варева.
— Вкусно, — она даже губами причмокнула, слишком пухлыми, хоть и правильной формы, как у настоящей мадмуазель.
Я опустил глаза в миску и чуть не потерял сознание. В янтарном море жирных скалок, среди рубленной свежей зелени, кружевной моркови и тонкой соломкой нарезанного картофеля, островом торчал куриный окорок. Стало так дурно, что Иванка откровенно забеспокоилась, подхватила меня за плечи и не дала упасть на бок. Зашептала на ухо, волнительное что-то, да заботливое.
— Ешь. Вкусно. Хорошо, — она кормила меня с ложечки, заботливо пропитывая уголки рта белоснежной салфеткой. В эти мгновения сердце мое тревожно билось в груди, гулко отдаваясь в больной голове. Я со всем рядом видел приоткрытый женский рот, невинную улыбку в изломах сочных губ.
 Кабы не эта проклятая боль