Золото Плевны 8-2 Малика - Салонные манёвры

— Я слушаю вас, любезный.
— Господин инженер, я принёс хорошие новости.
— Не тяните, — попросил я, ожидая услышать о скором визите Миколы.
— Русские перешли Балканы.
Я подавился чаем. Протянул бокал доктору. Сам закурил. Тот довольный выжидал. Улыбался… Не выдержал первым:
— Как?! Кто?!
— Корпус генерала Гурко.
— Корпус? Там же артиллерия! Откуда такие сведенья? – все ещё не верил я.
— Вернулся человек из Софии - привёз новости. Все восторгаются подвигом русского народа, сравнивают с переходами Ганнибала и Суворова.
— Да, — сказал я и откинулся в подушки, — снова подвиг русского народа, снова рука помощи.… Только у Ганнибала вместо артиллерии, слоны были.
Мы замолчали. У меня перед глазами крутилась картина: лютая метель, орудия на руках наших солдат, обледеневшие камни, пропасти. Опасность на каждом шагу. Гибель людей. Потери, потери, потери…
Доктор, выждав, осторожно продолжил:
— Это не все новости. Русские разбили турок у Ташкинсена, на следующий день у Горного Бугарова отбили контратаку, превосходящую по численности султанские части и, полностью перейдя Балканы, вступили в долину Софии.
Я приподнялся с подушек.
— Пока основные силы турок стерегут Шипку, русский корпус наступает на Софию?! Без остановок и передышек?
— Да. Стремительно, как смерч! – в словах доктора звучало столько пафоса, что не оставалось сомнения, что он это двигается вперёд и стоит во главе армии.
— Как не вовремя я тут разлёгся. Так и война может без меня закончится. Где же мой товарищ?!
Доктор не услышал вопрос. Он заложил руки за спину и прямой, как жердь заходил по палате, приговаривая:
— Русские будут освобождать Софию. Подумать только – я дожил до такого исторического момента. Каков натиск, а? А ведь никто не верил, что армия освободителей сможет Балканы перейти зимой. Теперь этот победоносный марш никто не может остановить! Мы никогда не забудем подвига русских солдат! Никогда, слышите?! Предлагаю выпить хорошего бренди за успех русских частей и освобождение Болгарии!
— А, у вас есть хороший бренди? – осторожно спросил я. Мысль мне понравилась, но этот невежа, продолжил, как ни в чем не бывало:
— Знали бы вы, господин инженер, что сейчас творится в имении. Паника! Суматоха! Настоящая сумятица, господин инженер. В некотором роде, мне даже жаль молодую госпожу Малику – сначала потеряла отца, а теперь, предстоит расстаться и с имением! И жизнью своей, если не поторопится.
— Ма-ли-ка? – по слогам спросил я. – Это имение Малики?
Доктор перестал ходить и развёл руки в стороны.
— Пока, да. Вас, что-то смущает, господин инженер?
— Малика! – кажется, я выглядел неважно. В этот момент доктор остановившись с тревогой, смотрел на меня. Пришлось быстро взять себя в руки. — Отнюдь, я, правда, пока не совершал длительных прогулок, но уверен, что ужин смогу благополучно перенести, а как Вы, мэтр, считаете? Я бы очень хотел увидеться с этой девушкой. Такое необычное знакомое имя… Я чувствую подъем сил и жажду встречи!
— Если бы я знал, что имя Малика на вас так подействует, я бы приказал Иванке произносить двадцать раз на дню. Однако есть трудности — усмехнулся доктор моей наивности, — турецкие женщины не встречаются с молодыми господами, поверьте мне на слово – здесь чтут традиции. Будь вы хоть самым доблестным французским офицером, то вам бы все равно отказали в аудиенции. Конечно, на правах хозяйки она могла бы проведать больного, но в сопровождение десяти гайдуков и прочей свиты. Малика считает себя современной женщиной, воспитанной в европейских традициях и, кажется, хотела сделать нечто такое, но думаю, её отговорили от столь опрометчивого шага. Гайдуки же слишком ленивы и в сложном положении, чтобы действовать самостоятельно. Да и мой авторитет, глушит чужие попытки сделать обыск и учинить допрос с пристрастием. Да, да, шевалье, сейчас вы под моей защитой – помните, кому вы обязаны.
— Не забуду, — сухо согласился я — больно мне не по нраву пришлись чужие наставления – отдавали каким-то саратовским мещанством.
— Вернётесь сюда, когда русские займут столицу. – И доктор многозначительно потряс пенсне в воздухе, широко и слащаво улыбаясь. – На правах победителя вам никто не посмеет дать отказ.
— Любезный, мне его и сейчас не дадут, я напишу вам записку. Только передайте госпоже Малике, — спокойно и уверенно сказал я, сбивая чужую спесь. — Записку передам,- доктор пытался остаться хозяином положения, - но единственный шанс увидеться, вижу в плохом знании хозяйки французского языка. Говорите быстро, тогда хозяйка может позвать дочь помочь с переводом. – Я уже представлял себе эту картину, и не хотел делить свои грёзы с сельским лекарем. — Давайте-ка мэтр, лучше, займёмся непосредственно медицинскими делами.
Возвращение к рутине, доктору не очень понравилось, и он приказал Иванке сперва обмыть меня.
Голову помыла служанка, затем я её выгнал, хотя эта симпатичная нахалка объяснила, весьма недвусмысленными знаками и мимикой, что уже два раза мыла меня полностью, пока я пребывал в беспамятстве, и мне нечего стесняться.
Всё забавнее и забавнее становится моё пребывание.
Доктор опять вернулся, поменял мази и бинты. По запаху ясно было, что отмечать будущие победы он уже начал без меня. Занимаясь своим делом, он непрерывно болтал о политических перспективах.
— Результатом русского наступления будет полное освобождение Болгарии от гнёта Османской империи! Мы живём во времена великих дел! Россия станет старшим братом Болгарии. Какие времена настанут! А, товарищ ваш здесь, был у управляющего, с десятником гайдуков познакомился, к взаимному удовольствию. Не знаю, что он ему наговорил, но Айдын-бей предложил жить в его доме. Сейчас ходит знакомиться с имением.
— Пошлите за моим товарищем немедленно.
— Давайте не будем спешить, вечером вы приглашены к хозяйке, отужинать. Какая там вишнёвая наливка! Непременно попробуйте, если увидите на столе заветный графинчик. Шевалье, вы непременно должны пойти на приём! Сможете? Не будет ли это Вам в тягость? После, позовём вашего товарища. Я предлагаю выпить втроём, бренди за успех русских частей и освобождение Болгарии! Очень хороший бренди, на смерть берег!
— Прекрасный план!
***
Не доехав, до развилки, Дончо остановился поболтать со знакомым, возвращавшимся из Софии. Оказывается генерал Гурко, обманув турок, перевёл свой корпус и наступает на Софию.
Турецкие солдаты массово дезертируют. Бегут в разные стороны, по пути бесчинствуя в болгарских сёлах.
Приятель Дончо рассказал, как чудом спасся, показывал следы пуль в своей двуколке.
Посоветовав Дончо вернуться в село, спрятать ценное, сам же пешком направился в указанном направлении в имение. Ивана нужно вытаскивать или в имении оборону держать, в общем, на месте нужно разобраться.
Что имение турецкое, мародёров могло не остановить. Что в голове вооружённого человека, плюнувшего на присягу, какие люди их возглавят и что они могут натворить, один Господь знает.
В имении есть охрана, час назад я думал, как с ними поладить, теперь нужно помозговать, как настроить на оборону. Разглядев первые крыши деревушки, начал искать удобное место, спрятать наши сидора. Винтовку, решил не скрывать — время не то.
Кто я? Как представиться гайдукам. Офицер? Могут не поверить, молод, по их представлениям. Отрекомендуюсь ординарцем господина инженера. Старший бомбардир Николя Пласту.
Нашёл флигель управляющего. Хитрован в европейском платье. Пару минут слушал про его заслуги на дурном французском. Прервал ввиду предстоящей опасности. Попросил срочно пригласить старшего гайдука, доктора, кузнеца и оседлать пару лошадей. В общем, командование охраной взял на себя. Старик-гайдук со старинным кремнёвым пистолем и ятаганом, времён Суворова, даже обрадовался. Одно дело десяток лет бездельничать в хозяйском доме, под видом охраны женской половины, другое, в лучшем случае, вести переговоры с шайкой вооружённых солдат.
Если переговоры будут, придётся отдать часть продовольствия, сбором должен заняться староста. Лучше добровольно отдать часть, но нет никакой гарантии, что не придут другие, третьи, поэтому сперва переговоры с демонстрацией силы и не просто отдавать, а обменивать на оружие.
Пошептавшись с доктором, о здоровье поручика, с хорошим настроением, поскакал вместе с он-баши, осмотреть окрестности.
— Перед развилкой, поставь двоих поздоровее и сена стожок, чтоб подожгли при опасности. Вон там, в саду, ещё одного и второго на другой стороне сада, тоже с сеном.
Договорились посадить на всех, сколько есть лошадей, крестьян. Они будут демонстрировать, не приближаясь, наличие конного отряда.
****
Гостиная хозяйки имения, мало чем отличалась от привычных для моего глаза, дворянских гостиных на родине. Окна побольше, потолок пониже, много ковров и серебренной посуды.
Хозяйка, на удивление, моложавая женщина лет сорока. Приятные мягкие черты лица. Европейское платье, хоть и закрывало плечи и руки, но не скрывает стройности фигуры, а главное глаза! Такие глаза я видел в своих снах. Вот от кого получила Малика озёра, в которых я безнадёжно утонул.
Рядом с ней стояла бесформенная от чадры, фигура. Два дверных проёма без дверей вели видимо, во внутренние покои. У одного прохода стояли два мальчика, лет восьми-десяти, у другого два гайдука.
Я представился как Жюль Маню, военный инженер, попытался щёлкнуть мягкими туфлями без каблуков. По совету доктора быстро затараторил на французском, выражая свою признательность за своё спасение и выражая восторг от возможности лично выразить благодарность, столь благородным и ослепительно красивым дамам.
Хозяйка недоумённо переглянулась с существом в тёмно – фиолетовом мешке.
— Не могли бы Вы говорить помедленнее, я ничего не понимаю. У меня не было возможности практиковаться в разговорном французском, хотя читаю бегло.
Хозяйка этого имения боян Домла, а это моя старшая сестра боян Йамур.
Если перевести на Ваш родной язык, я Капелька, а сестра Дождь.
— Какие замечательно прекрасные имена, — я сделал шаг вперёд, с намерением припасть к ручке.
— Стойте, шевалье, вы в мусульманском доме, уважайте наши обычаи.
Мой учитель французского был, гасконцем из Дакса, кроме парижского произношения учил южному диалекту, отличавшемуся быстротой и пропуском буквы «Ф» в словах. Умение говорить на двух диалектах неизменно приносило мне высшие баллы на всех экзоминациях. Мысленно поблагодарив зануду-француза, я опять застрекотал с максимальной скоростью. - Простите, мадам, приехав в Порту, я сразу оказался в первых рядах османских войск и не имел возможности узнать светский этикет, если…
— Стойте, шевалье, ничего не понимаю, медленнее, пожалуйста.
— Мадам, я с юга Франции, и говорить медленно, для меня хуже пытки.
— Может быть, доктор, Вы его понимаете?
— Отдельные слова.
Существо в мешке произнесло фразу, из которой, я понял одно слово — Малика!
Я сразу её полюбил, тем более из щелей мешка — капюшона, сверкали, такие же прекрасные глаза.
Лицо моё покрылось испариной, я слегка пошатнулся.
Последовало несколько фраз, в результате, которых я был усажен на небольшой диван, а в комнате появилось небесное существо, по имени Малика.
Её потрясение было гораздо сильнее, но окружающие приняли за смущение и всячески её подбадривали. Я же видел, что сознание её на грани и напомнил доктору, что кроме меня ещё кое – кто нуждается в его умении.
Хрустальный флакон с нюхательной солью перекочевал с дивана под более изящный носик.
Когда суета улеглась, вспомнили об ужине. За едой рассказывал о себе, именно про Суздалева, но от имени Маню. О маменьке, отце, имении даже о Прохоре, назвав его Пьером. Старшие женщины, явно благосклонно отнеслись ко мне, Малика же глаз не поднимала, но переводила всё исправно, иногда в мою пользу, о чём тут же сообщала мне. Мол, так в мусульманском доме говорить не следует, она перевела по-другому. А матушка заметила, что или она стала разбирать мою речь, или я стал говорить нормально.
— Мадам, простите, с детства мне запрещали вообще говорить во время еды. Садясь за стол, я с братом должен превращаться в глухонемых. Присутствие меня – католика, в доме правоверных, заставляет тщательно продумывать слова и действия, однако южный темперамент, чрезмерный даже на родине может оскорбить Ваши чувства. Заранее прошу простить. Дамы понимающе закивали, а хозяйка жестом отправила гайдуков вглубь дома.
Блюда менялись, но вкуса я не чувствовал, жевал, хвалил, изо всех сил старался смотреть на всех одинаково.
Боян Капелька шепнула мальчишке, и на столе появился графинчик с тёмной жидкостью.
— Покойный муж, частенько приглашал офицеров из Пруссии, они научили моих слуг делать алкогольный напиток из вишни. Нам Аллах запрещает туманить голову вином, но Вам-то можно. Доктор составит Вам компанию.
— Так ведь мэтр Дончев?
— С удовольствием, боян.
— За прекрасных дам.
— За Ваши сердца, приютившие полумёртвого, в такое трудное время. За Ваше умение, доктор.
Страшная боль в голове, черным замазала желанный лик, стол с правой стороны рванулся к голове.… Очнулся я на знакомом диване.
Доктор зачем-то растирал мне грудь. Малика! Вот она стоит с тревожным личиком. Я поймал руку лекаря, сжал.
— Всё в порядке, мэтр, Вы же знаете, что припадки у меня бывают только раз на дню, всё позади, — опять несколько раз сжал руку и сделал зверское лицо, губами прошептал — Убирайтесь, чёрт Вас возьми.
Доктор всё понял, промямлил о неотложных лекарских делах и откланялся.
Стол убран, мальчишки исчезли, маменька тоже.
Малика стояла возле окна, возле крохотного витого столика орехового цвета. Тонкая, юная, одетая в лёгкое европейское платье, девушка, совладав с собой, и поджав дрожащие губы, благосклонно мне улыбнулась. Я на краткий миг оцепенел, справляясь с головокружением. Она была ещё красивее, чем та турчанка из моих воспоминаний. Ослеплённый желанием, в едином порыве я преодолел комнату и упал на одно колено.
— Малика, — простонал я, с намерением осыпать эти руки страстными поцелуями, — Малика.
Она сделала шаг назад и спрятала руки за спину.
Я осмелился поднять голову. Сейчас я буду либо низвергнут в ад, либо вознесён в рай. Я открыт. Мои чувства и порывы понятны даже слепцу. Девушка смотрела расширенными глазами куда-то поверх меня, за спину. Обернулся. Тётушка сидела в противоположном углу за прялкой. Потом у нее из рук выпало веретено. Гулко ударившись об пол, оно покатилось к нам. Я встрепенулся и, как воспитанный человек, поспешно поймал вещицу и отнёс даме.
— Садитесь, месье Маню, — сказала Малика, показывая на изящное деревянное кресло у столика, — кажется, моя тётя получила удар. У неё слабое сердце. Этот день она точно никогда не забудет.
— Смею вас заверить, мадемуазель, что я тоже, — сказал я, присаживаясь за столик. Малика слегка улыбнулась. Глаза её заблестели. Она взяла кофейник и принялась разливать кофе по крохотным кружечкам.
— Прости меня за мой порыв, но вы … так очаровательны.
— Это из-за платья. Я хотела произвести впечатление и соответствовать моменту. Думаю, такую выходку мне тоже не простят.
— Оно изумительное! – признал я. В этот момент на девушке все одежды казались божественными. – В нем вы просто ангел!
- Оставьте, Иван, пожалуйста, вы меня смущаете. Я к такому не привыкла. Лучше скажите мне, как вы оказались в моем имении? Специально? Вы так настойчивы и искали встречи со мной? Я ведь думала, что доктор действительно лечит раненого французского офицера.
— Мадемуазель… Я должен признаться вам, что это чистое совпадение. Сама судьба вела меня к вам, извилистой дорожкой. Случай привёл меня в Болгарию, случай помог спуститься с горной кручи, судьба уберегла от вражеской пики, да ещё много от чего, чтоб только мы вновь встретились. Разве не чудо, что меня чуть живого, в беспамятстве, принесли именно в Ваш дом, обожаемая моя мечта. Милая Малика, не было дня, часа, минуты, чтобы я не думал о вас. Я бы обязательно разыскал вас после войны, потому что…
— Потому что?.. – эхом повторила девушка.
— Моё сердце полностью принадлежит вам. Я люблю вас. Умоляю, не отвергайте эту любовь! Да она безумна на фоне этой войны и наши страны воюют друг с другом, но я ничего не могу поделать со своим сердцем.
— Это так неожиданно, шевалье, — тихо промолвила Малика.
Я вдруг всё понял и горестно вздохнул:
- Сердце вы мне уже разбили, так неужели, не дадите мне надежды снова собрать эти жалкие осколки?
— Речи ваши сладки как виноград в сентябре, — девушка слабо улыбнулась, — где и с кем вы так научились?
— Мадемуазель, мой мир пушки, грубые солдатские будни. Если чему и учишься, то не салонным разговорам. Ночью у костра, языки пламени напоминали мне огонь ваших глаз, вашу танцующую фигуру. В проплывающих облаках я видел ваш профиль. Оказавшись здесь, у ваших ног, никогда в жизни я не был так счастлив. Аромат ваших духов сводит меня с ума, я просто боюсь сделать что-то безумное и разрушить прелесть возможности созерцать прекрасный образ. Обожание и любовь дают возможность говорить слова никогда ранее не произносимые. Разве Вы не видите искренность моих слов.
— Шевалье, Вы видели меня несколько минут, при не самых лучших обстоятельствах и хотите уверить, что сразу воспылали безумной любовью?
— Мадемуазель Малика. Имя ваше произносить для меня удовольствие, разве когда вы видите восходящее над рекой солнце, вам нужен срок, чтоб полюбить эту картину? Так и я, в тот миг, когда судьба осчастливила меня узреть вас в карете, на горной дороге, сердце моё всецело принадлежит вам, обворожительная Малика.
— Я много думала о вас. Девичьи грёзы и тому подобные глупости. Перед нами столько преград. Я слабая девушка. Если сможете разрушить эти барьеры.…
Я резко встрепенулся, так, что девушка откинулась в кресле назад, а где-то за спиной снова упало веретено.
— Малика, — в порыве потянулся к рукам девушки.
— Осторожно шевалье — девушка натянуто улыбнулась, — или сейчас может всё закончится и тётушка вызовет гайдуков. Тогда у нас точно не будет ни каких встреч. — Она повернула голову в сторону старой карги, и произнесла фразу на турецком, видимо успокаивая старуху.
— Я … я не могу держать себя в руках.
— Придётся, — Малика улыбнулась, — просто смотрите на платье – оно одето для вас и пейте кофе.
— Это так жестоко, любимая.
— Мы и так затягиваем время первой встречи. Прости, Жюль, — девушка поникла головой. –Вам нужно уходить.
Я вдруг вспомнил, чего хотел больше всего на свете, какие картины рисовал в своём воспалённом мозгу.
— Знаешь, я всегда представлял, как мы сидим с тобой вот так за столиком, смотрим, друг другу в глаза, смеёмся, пьём молоко и едим круассаны.
Малика расплылась в улыбке. Взяла в руки закрытый кувшин молока, подняла, так, чтобы я обратил внимание и перестал на неё пялиться, и сказала:
— Вот и сбылся Ваш сон. Вот я. Вот молоко. Вместо круассан могу предложить халву.
— Я много слышал о турецкой халве.
— Настало время попробовать.
Лакомство походило на белые и серые тонкие нити шелкопряда. Малика улыбалась, глядя, как халва тает в моих пальцах. А я застыл, не в силах пошевелиться, стараясь запомнить момент навсегда.