Страстные сказки средневековья Глава 26.

Пробудилась женщина уже ближе к полудню оттого, что стали слышны звуки пробуждения  обитательниц дома: захлопали двери, послышались резкие звуки голосов, топанье ног и потянуло запахом еды из кухни.

При свете дня её клетушка выглядела еще более захламленной и грязной, чем в сумраке ночи. Хлам из тряпок и прутьев был покрыт плотным слоем грязи, а неряшливая паутина затягивала все  углы. Выглянув из маленького окошка, Стефка увидела перед собой  черепичные кровли соседних домов. От окна до двери было не более четырёх шагов.

— Как же я буду здесь сидеть целыми днями? — растерянно оглядела она этот кавардак, и тут же вспомнила о неугомонном карлике. — А где этот безобразник Тибо? Пресвятая Дева, неужели нас выгонят даже из борделя?

Но долго терзаться страхами ей не дали. Вскоре дверь скрипнула и в проеме появилась припухшее со сна лицо какой-то растрепанной девицы, которая даже не удосужилась натянуть на рыжие разлохмаченные кудри чепец.

— Эй, новенькая, — зевнула она во весь рот, — иди обедать:  Мами зовёт. Твой урод давно там торчит, всех уже довёл!

Со сжавшимся от страха сердцем Стефка торопливо привела в порядок помятую юбку и съехавший на бок чепец, и едва ли не бегом последовала вслед за девицей.

Они спустились вниз по винтовой лестнице на кухню, где за длинным столом сидели около двух десятков девиц. Почти все  были простоволосыми, с опухшими бледными лицами и кое-как одетые. Вяло, с явной неохотой ворочая в мисках с похлебкой ложками, они жадно глотали только воду. На Стефку девки взглянули безо всякого интереса: их больше занимал резвящийся вокруг стола карлик.

Графиня так и замерла на пороге, глядя на выписываемые коленца своего шута. А Тибо весело приплясывая, нагло задирал шлюхам юбки и щипал их за пышные зады,  при этом громко напевая:

— Девки у Мами такие красотки: попки как дыньки, а грудки как попки! Мягче перины у них животы, будем резвиться на них я и ты! Дай же мне губки: тебя поцелую, в кровать завалю я из кисок любую!

«Киски»  кисло поморщились. Судя по заплывшим мутным глазам девушки мучились похмельем, а тут ещё вопли неугомонного карлика!

— Твой? — сурово спросила графиню одна из них, пышнотелая солидного вида девица.

— Мой! — тяжело вздохнула Стефка.

— Достал! Как его заставить замолчать? Всю ночь галдел, всех до головной боли довел, и утром не успокаивается.

— Можно утопить, но дурак будет брыкаться и причитать до тех пор, пока вы не попрыгаете в воду сами,  он же останется на берегу в полной целости и сохранности. Так что дешевле его накормить: когда его рот занят, Тибо, как правило, молчит!

— Ангелочек,  — заметила ещё одна вяло жующая девица, после того, как карлику навалили полную миску, и наступила блаженная тишина. — Мами говорит, что это горбатое пугало — твой брат. Она ничего не напутала?

— В семье не без урода, — Стефка присела на край скамьи, получив свою порцию овсяной похлебки.

Кстати, готовили в заведении Мами-ля-Тибод, несмотря на пост, неплохо.

— Мами говорит, что ты не будешь работать с клиентами, — вяло поинтересовалась тощая и высокая не в пример товаркам девушка. — Тогда что станешь делать?

Стефка пожала плечами.

— А что надо? Могу шить.

Эту фразу услышала, ворвавшаяся на кухню бодрая и энергичная Мами.

— Уже жрёт! — констатировала она, увидев карлика, залезшего по самые уши в глубокую миску. — Я так и знала! Если он будет тут пастись как козёл на лужайке, да ещё под юбки девкам лезть, то отрабатывай, милая, содержание своего прожорливого упыря.

Тибо что-то возмущенно хрюкнул, но Мами так на него глянула, что карлик предпочёл вновь заняться едой.

— Стаскивайте Ангелочку все рваньё, — приказала она своим подопечным, — пусть штопает: всё равно ей делать нечег.! Только не заваливайте девчонку работой: она не портниха, да и с мэтром такого уговора не было. Гулять, милочка, можешь выходить во двор:  он закрытый и тебя никто не увидит.

Задохнувшаяся от царящего на кухне запаха перегара, Стефка торопливо воспользовалась разрешением и вышла во дворик. Здесь были разбиты пока ещё укутанные снегом грядки, но всё равно из проталин уже выглядывала дерзко рвущаяся к солнцу зелень травы. И несмотря на угар валящегося из труб окружающих домов едкого дыма, в воздухе ощущалась острая свежесть, напоминающая, что весна не за горами.

Прищурившаяся Стефка посмотрела на садящее за островерхими крышами багровое солнце. День прошёл быстро, и вскоре всё должно было повториться сначала: и визг, и крики, и прочие звуки разгула. Интересно, почему все дома терпимости работают только по ночам? Может  потому, что мужчинам невмоготу даже ночная тишина?

Когда женщина вернулась в свою комнатушку, к ней протиснулась толстая девка с огромным задом и пышной грудью. Её довольно приятное лицо с черными кудрями и карими глазами смотрело на окружающий мир вполне счастливо, можно даже сказать, умиротворенно. Она принесла ей для штопки нижнюю юбку с прорехой.

— Вот, — досадливо вздохнула девица, — зацепилась за что-то. Могу и сама зашить, да только голова очень болит с похмелья. Ты издалека, Ангелочек?

— Из Эльзаса, — Стефка решила придерживаться этой версии до конца.

Она принялась за работу, но света из окна уже не хватало, поэтому толстушка принесла ей масляный светильник.

— Меня зовут Изабо. Я у Мами уже четыре года, — трещала она без умолку, с любопытством рассматривая новенькую. — Попала сюда сразу же после чумы: у меня умерли родители, а дядька — отцов брат обозвал меня шлюхой и выгнал из дома.

Стефка с соболезнующей миной покосилась на девушку, сшивая полотнища обширной, далеко не первой свежести юбки.

— И тебе здесь нравится?

— Да уж лучше, чем драить чугунки и выносить ночные горшки как служанки, — жизнерадостно рассмеялась Изабо. — Конечно, иногда  козлы так разойдутся, что и глядеть на них не охота, но у меня своя клиентура, поэтому я без заработков не остаюсь. Здесь не любят таких худосочных как ты: мужчины не собаки, чтобы бросаться на кости.

— А ты любила когда-нибудь? — поинтересовалась графиня, вспомнив вчерашнюю лекцию мэтра Метье.

— Почему – любила? — удивилась собеседница. — Я и сейчас люблю. У меня есть дружок, с которым я сплю не за деньги, а потому что он -  милашка.

Стефка наморщила лоб, пытаясь осознать сказанное. Не получилось. От удивления она даже перестала латать юбку.

— И он не ревнует тебя к остальным?

— Ревнует? — у толстухи необъятная грудь заходила ходуном от смеха. — А на что бездельник будет жить, если я перестану зарабатывать на хлеб? Он — опальный поэт:  его выслали из Парижа за разные неблаговидные дела, поэтому прохвост  в городе  до тех пор, пока удачно скрывается. И у нас с ним на двоих только то, что я выбиваю задницей из клиентов.

Тут Изабо сделала такое непристойное движение, что Стефка не удержалась от смущенного смеха.

— О чем же пишет твой поэт? — поинтересовалась она. — Неужели о любви?

— Какой там… о любви,  — небрежно отмахнулась Изабо. – Пишет вирши о выпивке, иногда воспевает мой зад, а в основном нудит о том, как ему нравится жить и как не хочется умирать. Он премилый, озорной и веселый…

Стефка хотела было улыбнуться, когда толстуха глубоко и тоскливо вздохнула:

— … только его уже дважды чуть не повесили!

Графиня слегка оторопела: наверное, любовник Изабо не только стихи писал, если им столь неприятным образом заинтересовался закон.

— Где же он скрывается от бальи?

Девица недоуменно пожала плечами, почесав нос:

— Двор Чудес всех спрячет: туда власти боятся даже днём заглядывать. Ну а как стемнеет, Франсуа приходит ко мне, — губы Изабо изогнула нежная улыбка. — Правда, я почти всё время занята, но  для него минутку всегда улучаю. Женщина не может прожить без любви.

Стефка задумчиво перекусила нитку, заканчивая латать прореху. Как-то странно  прозвучало это признание, но она уже начала привыкать, что многого не понимает из творящегося вокруг.

После того как Изабо забрала свою юбку, зашла ещё одна девица: той надо было починить корсаж. Когда де Монтрей пришел к своей протеже, то увидел её в слабом свете светильника, склонившейся над шитьём.

Дом уже привычно сотрясался от хохота  грубых мужских голосов и женского визга — девицы начали свою работу.

— Как ты, Стефания? — мэтр осторожно поцеловал пальцы с зажатой в них иглой.

— Всё в порядке, -  ласково улыбнулась она, и в ответ прикоснулась губами к его щеке. — Здешние обитательницы — неплохие девушки. С толстушкой Изабо я даже разговорилась, и она  рассказала о своем возлюбленном. Это – поэт, и он скрывается от властей  во Дворе Чудес.

Неожиданно известие о беглом преступнике произвело на де Монтрея удручающее впечатление.

— Вот как, — озабоченно нахмурился он, — неужели Франсуа опять в Париже? Как неосторожно с его стороны! Когда Вийон в последний раз попался в руки бальи, его приговорили к повешенью. С трудом удалось упросить принцев заступиться, и король  заменил казнь изгнанием.

— Изабо говорит, что содержит его, — не переставала удивляться Стефка. — Разве  возможно, чтобы мужчина любил женщину и делил её с остальными, разрешая заниматься подобным ремеслом?

Доктор виновато поцеловал ей руку.

— Прости, что я определил тебя в такое место, где у любой порядочной женщины пойдет голова кругом.

— Дело не в этом, — попробовала объяснить свое недоумение Стефка,- но если любимый есть, то как же… как же позволять другим...

Она окончательно стушевалась, но собеседник её понял.

— Дорогая, всё зависит от того, как смотреть на жизнь. Что же касается Изабо и Франсуа, то у них нет возможности строить какие-то планы совместной жизни:  у обоих  ни денье за душой. День прошёл, на виселицу не вздернули и под кнут палача не попали — благословение Всевышнему! Франсуа не может безраздельно владеть возлюбленной: содержать её ему не по карману. Вот он и предоставляет это почётное право другим, мудро довольствуясь лишь  крошками с её стола, оставшимися от других клиентов. Зато в этой малости столько неподдельного, ничем незамутненного чувства, которое не купишь ни за какие деньги.

Стефка задумчиво вдела нитку в иголку. Интересно, чтобы сказал его преосвященство, услышав эти рассуждения? Упал в обморок от ужаса или пожалел запутавшихся грешников?

— А вы бы так смогли? — полюбопытствовала она.

— Нет, не смог бы, — грустно усмехнулся де Монтрей, — но я — не поэт, а служителям муз дана возможность смотреть на мир другими глазами.

Кое-что о видении мира поэтами Стефка знала.

— Мне Гачек читал стихи итальянского поэта Петрарки о его любви к одной прекрасной даме Лауре. Он даже не был с ней знаком:  один раз увидел и влюбился на всю жизнь. Она умерла, а Петрарка всё писал и писал сонеты, посвященные этой даме и своей безнадежной любви. Могу себе представить, чтобы стало бы с Петраркой, если Лаура вдруг оказалась падшей женщиной!

— Я думаю, — уклончиво заметил де Монтрей, -  что его сонеты принялись бы восхвалять не лик прекрасной дамы, а так сказать…

Он смущенно хмыкнул.

— … другие её сокровища. Впрочем, скажу я вам: поэты такой народ, что Петрарка мог вполне сознательно закрыть глаза на занятия своей возлюбленной и по-прежнему описывать её святость. Мне рассказывали, что моделей Мадонн для росписи храмов художники выбирают  из куртизанок.

— И что же, Изабо в стихах этого Франсуа тоже образец куртуазного преклонения?

Она впервые услышала, как обычно серьезный доктор настолько громко смеется: в уголках его глаз даже появились слезы.

— Нет, наш Вийон на такое не способен, — наконец ответил он, поспешно вытирая глаза, — хотя не абы какой простак: окончил университет и является магистром свободных искусств. Но влюбиться в один раз увиденную даму, которую даже ни разу не поцеловал? До такой глупости он не опустится. Это удел таких идеалистов, как ваш покорный слуга. Кстати, а где ваш шут?

— Хотелось бы мне и самой это знать! — Стефка в сердцах воткнула иглу в материю, но промахнулась.

Мгновение спустя де Монтрей уже зализывал ранку на её пальце, попутно целуя и все остальные.

— Он не стоит твоего гнева, дорогая. Пусть болтается среди девок.

— Да, как бы из-за его выходок нас не выгнали.

— Отсюда уже некуда выгонять!

Тогда Стефка не обратила внимания на его слова, но потом, оставшись одна, призадумалась.

Как-то незаметно, чуть ли не играючи преодолела она расстояние, отделяющее испанскую графиню  от нищей белошвейки, работающей за кусок хлеба и крышу над головой в низкопробном парижском борделе. Действительно, ниже упасть, наверное, было некуда, но осознавая это умом, Стефка не воспринимала происходящее как трагедию позорного падения: её сегодняшнее окружение казалось ей убогой декорацией спектакля труппы бродячих актеров.

Вот-вот представление балагана закончится, и она, кинув монетку в подставленную шляпу, пойдет домой. Вот только где сейчас её дом? Куда она может уйти из борделя? К мэтру Метье? Стефка относилась к нему с величайшей нежностью, но твердо знала, что парижский лекарь не пара пани Лукаши из Черного леса, чей древний род гордился гербами и легендами о героическом прошлом. Она могла бы даже улечься в его постель, но никак не разделить судьбу: сословная стена непреодолима.

  В ту ночь ей снилось, что она бежит по лугу, заросшему алыми маками, а рядом мчится знакомый белый барс. Играя с ним в догонялки и кружась в шутливых отступлениях по зеленой траве, Стефка протянула руку, и тот прильнул к ладони умной пушистой головой.

— Странные существа женщины, — замурлыкал барс, усаживаясь рядом, — с такой-то красотой нужно укладывать у своих ног королей и развязывать войны, а ты штопаешь прорехи в грязных юбках шлюх. Связалась с  нелепым лекаришкой…

Вот ещё, будут приснившиеся кошки оскорблять её лучших друзей!

— Штопка — занятие ничуть не хуже остальных, а у мэтра Метье золотое сердце, — возразила Стефка, заглядывая в зеленые изумрудные глаза. — Хватит без толку язвить: давай полетаем!

— Золотых сердец не бывает! И если ты предпочитаешь участь живущей в грязи мыши, то летать не сможешь. Это удовольствие для тех, кто стремится вверх, а не вниз!

— Глупая ты, кошка, — Стефка дерзко потрепала барса за шелковистую холку. -  Я немного прожила на свете и много не знаю, но твёрдо уверена:  лучше штопать юбки шлюхам, чем тонуть в грязи дворцовых интриг.

— Ах ты, дерзкая малышка! -  болезненно резанул, уже ставший навязчивым кошмаром странный голос.

 Всё закружилось многоцветным хороводом и пропало. Стефка проснулась  в холодном поту и с бешено бьющимся сердцем.

Дом уже замолчал: очевидно, угомонились даже самые буйные клиенты. За окном забрезжил ранний весенний рассвет.

И только тут она заметила какой-то предмет, лежащий около потушенного светильника. На колченогой табуретке источал тонкий приятный аромат круглый оранжевый плод в твердой пористой кожуре. Стефка никогда не видела подобного. Она осторожно взяла это чудо в руки и нежно сжала: благоухание стало еще сильнее, заглушив уже привычные запахи пыли и плесени, царящие в комнате. Было в этом аромате нечто светлое, прекрасное, дарящее надежду, что все образуется.

Стефка сразу же поверила этому молчаливому обещанию и, прижав маленькое ароматное солнце к себе, вновь заснула.