Хроники одной еврейской семьи (продолжение 32) Конец 1 книги!

Г Л А В А   28

Рано утром Матрос и Матвейка сели на вокзальной площади на трамвай и поехали к Алешинским казармам.

— Вот он, – показал Матрос на солидного мужчину, выходившего из подъезда какого-то учреждения.

Одет тот был добротно, можно сказать, богато. Черное пальто с меховым воротником, каракулевая шапка и, что особенно поразило Матвея, ботинки с одетыми поверх них галошами. В руке он нес кожаный светло-коричневый портфель  с золотой застежкой.

— Гляди внимательно за ним, – наставлял его Матрос.

И добавил, провожая того недобрым взглядом:

— Сразу видно,  из бывших. У-у! – Протянул он, — буржуй недобитый.

Матрос, у которого отец погиб в гражданскую,  люто ненавидел всех, как он говорил, буржуев, даже хоть и отдаленно похожих на них. А этот был явно похож, отчего и вызывал у Матроса такую злобу.

— Эх! – С сожалением сказал он, – пришить бы его.

Матвейка со страхом посмотрел на своего главаря и поразился взгляду, которым провожал Матрос этого мужчину.

— Это твой клиент, – махнул  рукой Матрос, – будешь его тенью. — Куда он, туда и ты.  Но учти, мужик он не простой,  с военными связан, так что будь осторожен. Все понял?

— Понял! – Матвейка утвердительно мотнул головой.

— Ну, раз понял, тогда не отставай, а то потеряешь его. А вечером все расскажешь. Давай, не зевай, поторапливайся.

Весь день Матвейка бегал за ним — один раз чуть не потерял его, когда тот вскочил на трамвай, а Матвейка не успел.  Спасло то, что дело в центре города было, и поворотов у трамвая тоже было много. Обогнал трамвай Матвейка — бегал он  всегда хорошо,  да и то сказать, на поворотах тот вообще еле полз,  а уж на остановке прилепился сзади на крюк, как его мальчишки научили. Так и ехал, пока не увидел, что мужик вышел на остановке. В тот день много он перемещался по городу. То в одно учрежденье зайдет, то в другое. Матвейка все вывески старательно записывал.  Только в одном месте он пробыл достаточно долго, часа 4, может. Замерз тогда Матвейка, все же не май месяц был — конец октября.

— Дом Красной армии. Клуб, – записал Матвейка надпись на вывеске здания.

Совсем близко подходить он боялся. Уж очень много людей в форме там ошивалось. Но и с того места, где стоял Матвейка, нет-нет да доносились звуки, при которых тот вздрагивал,  отчего-то волнуясь. Это были звуки, издаваемые музыкальными инструментами. Вероятно, там занимались музыкой.  Часто дверь открывалась, входили и выходили люди с какими-то чемоданами необычной формы. Один чемоданчик Матвейка узнал. Это был скрипичный футляр. Когда уже стемнело, из дверей этого дома вышел, наконец, его мужик и, надвинув шапку на голову, пошел вверх по улице, что-то напевая себе под нос. Видно было, что у него, в отличие от Матвейки, настроение хорошее. Мужик вскоре свернул  в арку  и Матвейка, добежав, успел увидеть, в какую дверь тот зашел.

— Живет он, наверное, здесь, – подумал Матвейка и записал адрес этого места.

В детприемник он добрался, когда  уже  было совсем темно. Он все думал, как ему пройти внутрь, время-то было совсем позднее. Но, подойдя к двери, увидел Матроса, который, как обычно, затягивался папиросой.

— Я специально тут тебя поджидаю, – сказал он, когда из темноты вышел Матвей, – без меня охрана  тебя внутрь может и не пропустить.

Они прошли через пропускной пункт, где Матрос только рукой махнул. Их без слов пропустили, и они попали на территорию детприемника.

— Ну, как? – Нарочито безразлично спросил Матрос, – не упустил нашего кента?

— Все в порядке, – Матвейка протянул листок, где были записаны все адреса, куда заходил  этот мужик и сколько времени там находился.

Матрос выхватил бумажку и, подойдя к одинокому фонарю, пробежал глазами текст.

— Последний адрес — его квартира?

— Похоже, что да, – ответил Матвейка. – Я еще постоял  немного и видел, как на втором этаже свет загорелся.

— Молодец, Матвейка, – Матрос слегка хлопнул  его по плечу. -  Завтра снова пойдешь.

— А сколько за ним ходить надо?

— Пока я не скажу, будешь ходить за ним каждый день, – грубо оборвал его Матрос.

Матвейка недовольно зашмыгал носом.  Он рассчитывал совсем на другое отношение к себе. Но Матрос, видимо, был в плохом настроении и не склонен был больше  хвалить Матвея.

— Все, – буркнул он на прощание, – иди, отдыхай. Завтра с утра снова будешь за ним ходить.

Больше недели ходил Матвейка за своим мужиком. Он тщательно записывал все места, где тот бывал, и уже к концу недели знал все его маршруты — где тот находился и сколько времени. Все свои наблюдения он пересказывал Матросу. К концу этой недели Матвейка понял, что этот представительный мужчина имеет отношение к музыке и к военным. Осознав  принадлежность его к искусству, Матвейка серьезно призадумался. Он испытывал к музыкантам невольный трепет, и это навевало на него воспоминания раннего детства. Он вспомнил, что папа его  тоже играл на скрипке.  Много раз, когда Матвейка еще лежал в кроватке, папа приходил  к маленькому Матвейке и со словами:

— Лей га век зай гезунд,– играл ему грустные мелодии на скрипке.

Да и после, когда Матвейка учился в хедере, он часто слышал выступления маленьких оркестров у себя в Краславе. Особенно много музыки звучало в праздники.  Все, что он сейчас делал, ему нравилось все меньше и меньше. Делать что-то плохое человеку искусства Матвейка считал чем-то из ряда дикого и невозможного.  Как только это объяснить Матросу, Матвейка не знал. Подозревал в глубине души, что все будет бесполезно. Нет у Матроса никаких сомнений, если речь касается денег. Но одно дело буржуй недобитый или нэпман какой, а тут вопиющая несправедливость вообще. Инстинктивно чувствовал Матвейка, что не на того Матрос нацелился и однажды спросил:

— Слышь, Матрос! А может, ну его, этого музыканта? — Эту кличку ему Матвейка дал,  когда понял, чем тот занимается. – Не наш это клиент, я думаю.

— Много ты думаешь, малек. Мне на него наколку верный человек дал.  Люди зря болтать не будут.  А ты готовься – после паузы сказал он — с нами в этот раз пойдешь. Пора и тебе ремесло осваивать.

Если бы эти слова Матвейка услышал раньше, до знакомства с музыкантом, то непременно бы обрадовался и возгордился. Многие  мальчишки из их детприемника мечтали с Матросом на дело идти,  а он сейчас даже приуныл от услышанного. Матрос, увидев насупившегося Матвейку, неверно истолковал его настроение:

— Не дрейфь,  Матвейка! Мы вместе будем, не бзди так.  Давно пора тебе в дело входить. И уважение среди пацанов зарабатывать. А на шухере авторитета не заработаешь, и в шестерках так постоянно  пробегаешь. Ладно, еще пару дней за ним походишь. Надо еще кое-что проверить, – закончил Матрос.

Наступил следующий день, который в его жизни определил  дальнейшую судьбу. Почти всю ночь не спал Матвейка. Ворочался  с боку на бок. Только под утро впал в какое-то забытье. И приснился ему отец его, Исаак. Он снова  что-то ласковое  говорил ему, снова играл ему на скрипке какие-то грустные песни, отчего Матвейка проснулся с мокрыми глазами.  Как обычно, добрался рано утром на трамвае до дома музыканта и спрятался на своем  знакомом месте. Все было, как всегда. Музыкант вышел из дома, неся в руках свой портфель, и пошел вниз по улице. Матвейка привычно двинулся за ним следом. Тот, как обычно, остановился у киоска и купил газету. Не читая, положил ее в портфель и вдруг обернулся и внимательно посмотрел на Матвея. Он не ожидал этого и в растерянности пялился на музыканта, не зная, как ему поступить.  Прятаться было глупо — он был разоблачен, и сейчас стоял перед ним в каких-нибудь нескольких метрах.

— Здравствуй, – внезапно поздоровался с ним музыкант.

— Здравствуйте, – машинально поздоровался Матвейка.

Он смотрел на музыканта и не знал, что ему делать. То ли продолжать разговаривать, то ли бежать немедленно.  Матвейка склонялся ко второму варианту.  Но музыкант вновь его огорошил:

— Как тебя зовут, мальчик?

— Матвей, – снова, не зная почему, ответил он.

— Ты что, боишься? – спросил тот. – Зачем же ты тогда ходишь за мной?

Молчит Матвейка – не знает, что сказать, но и бежать тоже передумал.

— Ты сам-то откуда? – снова спросил музыкант,  — и вообще, может, ты голодный? – не ожидая ответа, задал он новый вопрос.

В голове Матвейки что-то взорвалось. Он вдруг понял, почему не убегает отсюда  немедленно. Он увидел, наконец, что музыкант этот похож на его отца. Не сильно,  конечно, а так, в общих чертах, но все-таки похож. Будто помоложе, чем он его помнил. А еще ему хотелось, чтобы с ним ничего не случилось. Чтобы никто не пробрался к нему и не ограбил бы его. У него были добрые глаза, такие же, как и у отца.  Он так же смотрел на него внимательно и тревожно, как бы вопрошая:

— Что нужно сделать, чтобы ты успокоился?

— Эх! – Подумал  Матвейка, – будь что  будет.

— Я слежу за вами, – сказал он и подошел ближе.

— Зачем? – Музыкант явно был огорошен. Он не ожидал такого ответа.

— Затем! Чтобы вас потом ограбить, – рубанул Матвейка, сжигая мосты.

— Ого! Вот оно что. Ладно, пойдем со мной. По дороге все и расскажешь.

Они пошли вместе по улице. Матвейка уже знал, куда они идут. Он рассказал ему все. И про то, кто он на самом деле и откуда. И про то, что с ним случилось за время, пока он здесь. И про родителей, и про детприемник. Про Матроса и его банду тоже рассказал. Музыкант слушал Матвейку, не перебивая, иногда только останавливаясь и вздыхая тяжело.

— Да-а! – Протянул он, когда Матвейка закончил.  — Значит, грабить меня решили? – Спросил он немного погодя.

Они как раз пришли в Клуб и стояли около входа.

— Завтра. Ночью.

— Вот что, Матвей. У меня сейчас репетиция, и я буду занят какое-то время. Ты, если хочешь, погуляй тут или можешь пойти послушать, но, чур, только не мешать.  Люди здесь  к порядку и дисциплине приучены.

— Ой! Можно мне послушать? – Закричал Матвейка и схватил музыканта за рукав пальто. — Я тихо буду сидеть,  как мышь. 

— Договорились, – музыкант взял Матвея за руку, – тогда пошли.

Всю репетицию, которая шла около трех часов, Матвейка слушал, как  ненормальный.  Он будто был на другой планете, и не люди здесь восседали, а ангелы. В руках у них были музыкальные инструменты, из которых рождалась прямо на глазах  великолепная музыка, от которой Матвейка то смеялся, то плакал.  Все происходило в огромном зале. Матвейка еще никогда не видел таких больших помещений. На одном конце стояла сцена, полностью занятая музыкантами. Матвейка несколько раз принимался их считать, но каждый раз сбивался и, в конце – концов, бросил это, сосредоточившись на музыке.

Все остальное место занимали кресла,  где, вероятно, во время выступлений сидели зрители.  Матвейка сейчас тоже сидел  в середине зала и был на седьмом небе от счастья. Тревоги, страхи, сомнения – все было вытеснено музыкой. А вот его знакомый  вообще был тут Богом. Оказалось, что он тут главный, а все потому, что он был дирижером. Именно он и руководил здесь всей музыкой, заставляя ее звучать то тише, то громче, то быстрее, то медленней. Иногда он останавливал звучание оркестра, делал какие-то замечания музыкантам. Матвейка, как ни прислушивался, все равно не понимал, что он им говорит. Вроде как вообще на другом языке. Но музыканты, по всей видимости, его понимали.  И после по взмаху его руки, в одной из которых он почему-то держал тоненькую палочку, оркестр снова звучал со всей мощью, наполняя зал волшебными звуками.  Когда прозвучал последний аккорд, Матвейка сидел, как оглушенная рыба  на песке, разевая рот. Музыканты, весело переговариваясь, складывали свои инструменты в чемоданчики и чехлы.  К Матвейке подошел дирижер и спросил: 

— Ну как, тебе понравилось?

— Я! Мне!? Очень, очень понравилось, -  Матвейка был в состоянии, которого не мог описать. Ощущения переполняли все его существо, не привыкшее к такому звучанию.

— Ладно, об этом потом, – ответил дирижер, – я вот что придумал.  Сейчас подойдут мои проверенные ребята. Ты им расскажешь про ваш план, и мы после решим, что дальше делать.

Вскоре к ним подошли трое довольно крепких молодых людей и сели в кресла рядышком с Матвейкой.

— Вот! Познакомься! Это Володя, он у нас тромбонист. Это Сергей, — он на тубе играет, а это Семен – кларнетист,  и еще Семен работает в милиции.

— Только не работаю, а служу, – поправил Семен и протянул руку Матвею. 

Он несмело пожал протянутую руку и после поздоровался с остальными мужчинами. Потом он рассказал про план Матроса и выжидающе поглядел на собравшихся.

— Вот сволочи, – сразу высказался Владимир. – Эту мразь надо сразу гасить.

— Погоди Володя. А может, в милицию надо сообщить? – Это дирижер спросил и посмотрел на Семена.

— Можно и сразу в милицию, но боюсь, кто-нибудь обязательно убежит и тогда Матвею туго придется. Мы сделаем так…

                                                    ***

На дело пошло сразу восемь пацанов, во главе с Матросом.  Матвейка привел их на место уже за полночь.

— Точно его сегодня дома не будет? – спросил еще раз Кубарь.

— Точняк! Я сам видел, как к нему уже вечером приехал посыльный, и он с ним вместе уехал в казармы.  Так уже два раза было, и он возвращался только утром, – ответил Матвейка.

Он сильно нервничал и боялся, что что-нибудь пойдет не так.  Хотя, правду сказать, еще больше него нервничал Матрос. Ему, с его звериным чутьем на опасность, тоже было неспокойно. Ночь стояла безлунная, как на заказ.

— Все. Пора. Пошли, – скомандовал Матрос. -  Скилет и Шило — на шухере. Ты на этом углу, – показал он рукой Скилету, где ему стоять, – а ты — там .

— Ну, Матрос, – заныл  Шило – ты же обещал.

— Глохни, падла! – Матрос был взвинчен и не собирался ничего объяснять, – Бегом на место, остальные за мной. Матвейка, веди.

Они открыли дверь парадного и вошли в темный коридор, по которому наверх уходили чернеющие ступеньки лестницы.

— Давай, на второй этаж нам надо, – тихо сказал Матросу  обмирающий от страха Матвейка.

Они двинулись вверх по лестнице, друг за другом. Впереди шел Матвейка, за ним Матрос, а за ним уже все остальные.

— Все, пришли, – еле выдохнул Матвейка, – вот его квартира, – он показал рукой на дверь с цифрой 4.

— Так. – Матрос взял командование на себя. – Кубарь, быстро ко мне!

С легкостью Кубарь протиснулся к двери и достал из-под полы своей телогрейки какую-то черную металлическую палку. Он засунул ее в щель двери и, поднатужившись, отжал ее в сторону. Легонько треснув, дверь с тихим скрипом открылась. Впереди чернел коридор большой квартиры. Матрос, стоявший прямо у входа, отчего-то не решался войти. Он стоял, как бы принюхиваясь, но идти, внутрь не спешил.

— Кубарь, – наконец произнес он, – давай, ты первый иди.

Тот на цыпочках прошел внутрь и пропал в темноте коридора. За ним, погодя некоторое время,  вошел Матрос и уж после все остальные. Последним прошел Матвейка и, как его научили, закрыл за собой дверь.

— Свет не зажигать, – услышал он в глубине квартиры приказ Матроса.

— Разделиться всем,  и начинаем по нашему уговору, – прошептал он чуть погодя.

Комнат было три и банда, разделившись, начала методичный и привычный для них шмон. В центре зала расстелили большую простынь. Туда складывали  все, что казалось им ценным. Все шло, как обычно, как вдруг…  Вдруг в квартире зажегся свет.

— Атас! Шухер! – Раздался истошный вопль кого-то из пацанов.

Они все быстро ринулись обратно к двери, и тут же образовался затор по причине довольно простой – дверь оказалась закрыта.

— А ну, разбойнички-малолетки, руки в гору, – раздался мощный мужской голос.

Из ванной комнаты в это время вышли трое здоровенных парней. Каждый держал в руке палку, похожую на черенок от лопаты, а возможно, это и были черенки. Пацаны заметались  по квартире  в надежде найти хоть какой-нибудь выход.  Но пути к отступлению были отрезаны. Только один Кубарь стоял посередине комнаты, ухмыляясь и поигрывая металлической фомкой. Ростом он не уступал этим парням. Но наглости и злости в нем было за троих.

— Я не понял. Что, сдаваться мы не хотим? – Спросил один из парней, глядя на Кубаря.

— А ты попробуй, возьми, – ответил тот и вдруг, неожиданно прыгнул вперед, замахиваясь фомкой.

Парень, стоящий впереди, ожидал что-то подобное и отскочил в сторону, однако краем фомки его все же зацепило за плечо. Он невольно вскрикнул, потирая ушибленное место.

— Ух, ты! Гад! Ну, держись теперь!

Закрутились они по комнате, сшибая все на своем пути.  Да и вообще все забегали, уварачиваясь от ударов, которые сыпались со всех сторон. Парни были здоровые, не чета 12-14 -летним пацанам, и драться в тесных помещениях они, видно было сразу, тоже научены.  То и дело слышались удары, которые попадали маленьким бандитам то по ногам, то по спине. По головам парни, по уговору, не били.  Как ни хотел Сергей, но договоренность все же  соблюдал. Здорово досталось всем малолеткам тогда, однако никто из них громко не кричал, не звал на помощь. В это время один из парней все-таки достал Кубаря.  Он попал ему прямо по кисти, в которой тот держал фомку. Кубарь вскрикнул, выронив фомку, и тут же получил удар по ногам, от которого повалился на пол. Он лежал, не вставая, прижимая к себе кисть, и тихонько выл. Рука, наверняка, была сломана, да и  нога, по всей видимости, тоже. Остальные мальчишки видимого урона причинить не могли. Их сбили в кучу у окна.

— Всем лечь на пол! – Послышался командный голос, – лицом вниз, руки за голову! Живо! Кому сказано!

Все это время Матвейка сидел, как и было ему накануне сказано, в нише у окна, и только рот разевал от ужаса происходящего. Ему категорически запретили вмешиваться и даже говорить что-либо. Но не только он сидел тихо во время этой потасовки. Матрос, как только зажегся свет, нырнул за большое кресло, стоявшее в углу комнаты. Он не участвовал  в драке и не помогал, когда били его банду. Он, зажав в руке финку, ждал удобного случая.

Всю банду, лежащую на полу, обыскивали и вязали веревками одного за другим. Это происходило у окна, где кучей лежали связанные малолетки и парни стояли спиной к тому месту, где притаился Матрос. Он неслышно поднялся из-за кресла, держа на отлете руку с зажатой в ней финкой, и крадущейся походкой приближался к ничего не подозревавшим парням. Матвейка со  своего места видел все, но оцепенел от страха и не мог не то что пошевелиться, но даже голос подать, и то не мог.

В тот миг, когда финка уже летела в спину Володе, Матвейка все же пискнул, показывая рукой в сторону Матроса. Реакция у здорового Володи была отменная. За долю секунды, повернувшись и увидев жало ножа, нацеленного  прямо на него, он успел только чуть отклониться в сторону, но все же  удара избежать не сумел. Нож с легкостью вошел в плечо уклонявшегося.

— А-а-а! – дико закричал Матрос, пытаясь выдернуть финку и нанести еще удар.

Ему это почти удалось. Но только почти. Нож он выдернул, а вот ударить еще раз не смог. Как ныряльщик прыгает в воду, так и Сергей в невероятном прыжке ударил головой Матроса прямо в грудь, и оба полетели к стене.  Удар был очень силен и припечатал Матроса, как молот. Тот сполз, закатив глаза, и лежал бездыханный.

— Ты что? Убил его!? – Подбежавший Семен оттянул ему веко.

-  Надо бы, конечно, добить эту гадину, – сказал, поднимаясь с пола, Сергей, – ну да ничего, жить будет.  Я ему солнышко пробил  хорошо. Очухается скоро, мразь.

— Что с Володькой?

Все бросились к истекающему кровью Володе.  Тот сидел на полу, сильно прижимая руку к кровоточащей ране.

— Надо остановить кровь, – сказал Сергей, повернувшись к Семену. Это я смогу, а ты давай своих вызывай и в скорую тоже позвони.

                                                          ***

Матвейка открыл глаза, и в удивлении огляделся. Он лежал в незнакомой комнате на огромной постели, укрытый одеялом с белоснежным пододеяльником. Он приподнялся на локтях и увидел окно, в котором светило солнышко.

— Проснулся уже, – раздался знакомый голос.

Матвейка рывком вскочил на кровати и увидел дирижера, стоявшего в дверях с подносом, на котором дымилась чашка, а еще стояла тарелка с бутербродами.

— Вот! Завтрак готов, – сказал дирижер.  — Как ты себя чувствуешь?

— Нормально, – Матвейка встал с кровати и оглядывал шкафы, сплошь уставленные книгами.

— Я в библиотеке тебе постелил, – объяснил дирижер, – ну раз нормально, тогда иди умываться и садись за стол. Будем завтракать вместе.

За завтраком Матвейка услышал продолжение истории, которая случилась после того, как он потерял сознание.  Последнее, что он видел, был удар ножа, пришедшийся Володе в плечо. Сознание отказало воспринимать происходящее, вот он и грохнулся в глубокий обморок.  Когда приехавшая скорая помощь увозила Володю, пожилой врач, осмотрев Матвейку, сказал:

— В принципе, ничего страшного. Нервное истощение. Пару недель покоя и как огурчик будет ваш ребенок.

Милиция, приехавшая почти сразу, забирала молодых грабителей, а старший группы что-то недовольно выговаривал Семену.  Но, посмотрев на связанного Матроса, уводимого дюжим сержантом, уже примирительно хлопнул Семена по плечу. Все вскоре разъехались.  Дирижер, оставшийся один, позвонил каким-то своим знакомым, которые  пришли  и помогли навести порядок в квартире, а тот перенес Матвейку в кабинет и уложил на приготовленную постель.

— Обратно в детприемник тебе нельзя, – сказал после завтрака дирижер. – Я уже позвонил туда. Там сейчас будет работать комиссия, которая разберется с администрацией вашего заведения и виновные понесут, я думаю, заслуженное наказание.

— А я как же?

— Ты пока у меня поживешь, а после решим.

Целую неделю Матвейка жил в квартире у дирижера. Ходил с ним везде, сидел на всех репетициях.  Однажды они поехали в Алешинские казармы навестить какого-то друга. Матвейка помнил это место, где впервые увидел дирижера, и невольно вздрогнул.  На КПП военный позвонил куда-то по телефону, и их пропустили внутрь. Они прошли через плац, к красивому дому.

— Клуб, – прочитал Матвейка знакомую надпись.

— Заходи, не бойся.

Они прошли через большое фойе.  Матвейка услышал звучание оркестра.

-  Нам сюда, – дирижер отворил большую дверь, и они прошли в зал.  Музыка гремела так, что уши закладывало. На сцене играл оркестр.  Они сели на деревянные кресла и стали слушать. Музыка была очень энергичной. Хотелось вскочить, прыгать или шагать в такт музыке.

— Это марш, – объяснил Матвейке дирижер, – а репетирует здесь духовой оркестр. За пультом мой хороший приятель. Вот скоро они закончат, и я тебя с ним познакомлю.

— Там,  там,  та-та-там, – прозвучали последние аккорды этой музыки, и наступила не менее оглушительная тишина.

Матвейка во все глаза глядел на музыкантов, восхищаясь блеском и красотой труб.

— Построение на плацу в 13-00, – раздался командный голос, – репетиция закончена.  Разойдись!

Музыканты стали дружно складывать инструменты, тихо переговариваясь между собой. Была существенная разница между оркестром дирижера и этими, одетыми в военную форму музыкантами. Здесь чувствовалась дисциплина и порядок.

Военный дирижер, увидев сидящих в зале, приветливо махнул  рукой и крикнул:

— Я сейчас к вам подойду!

Он четко отдал распоряжения музыкантам и своим помощникам, а затем, сложив ноты, подошел к ним.  Оба дирижера обнялись и стали обсуждать какие-то произведения, но вскоре военный спросил:

— Ты про этого пацана мне говорил?

— Я сам его прослушал, – ответил дирижер, – способен чрезвычайно.

Матвейка вспомнил, как однажды дирижер попросил его  простучать какой-то замысловатый ритм. Что Матвейка сделал без труда, потом еще и еще раз. В конце он стучал ладонями больше минуты, но Матвейка ни разу не ошибся. После они подошли к роялю, стоявшему в одной из комнат, и дирижер просил его спеть то одну ноту, то другую, то интервал, то мелодию.  Нигде Матвейка не сфальшивил и не ошибся.

— Учиться тебе надо. Обязательно учиться, – он задумался, теребя рукой по волосам на голове Матвейки. — Ладно, что-нибудь придумаем.

— Значит, говоришь, сирота? – военный внимательно посмотрел на Матвея.

— Нет. Мама жива. Вот только в Краславе она осталась.

— Где это? – Спросил  военный.

— В Латвии.

— Ты с ума сошел! – От волнения военный вскочил. Здесь же воинская часть. А ты человека без документов привел, да еще с вражеской территории.

— Вот и хорошо, что  без документов. Скажешь, что беженец с Украины, всего и делов, – продолжал гнуть свое дирижер.

— А если кто узнает? Меня под расстрельную статью подведут. За шпионаж.

— Успокойся. Ты меня знаешь. Я сам под расстрел пойду, а тебя никогда не подведу, а Матвейка вообще парень интересный.  Он еврей.

— Еще новости, – обреченно сказал военный.

— Ты не понял. Он еврей, и если бы я тебе не сказал, он ни за чтобы не сказал, парень — могила, ты на него потом положиться можешь, не сдаст никогда.

— Эх! – Как-то обреченно произнес военный, была ни была. Беру.

— Ну, Матвейка, – опустив голову, дирижер смотрел на мальчика, – вот и решилась твоя судьба. Видишь ли, живешь ты сейчас нелегально, документов нет.  С Латвией у нас вообще отношения сложные, а тебе учиться надо, возраст у тебя подходящий. Вот здесь у военных ты и легализуешься.  

Матвейка непонимающе смотрел на дирижера.

— Ты пойми, я не могу тебя у себя оставить. Документов у тебя нет, а ты с враждебной территории. Если узнает кто, и тебя, и меня в тюрьму посадят. Бумаги на тебя я не смогу сделать, а вот военным с этим делом попроще. Понимаешь, о чем я?

Матвейка кивнул, хоть и не все понял.  Но одно он знал, дирижер, похожий на его отца, не предаст его и плохого не посоветует.

— Ты, – продолжал дирижер,  — останешься здесь в гарнизоне и будешь военным.

— Военным, – такое удивление было написано на лице  Матвейки, что оба дирижера засмеялись.

— Ну, не совсем военным, а воспитанником Красной Армии.  Тут   тебя будут учить разным предметам, которые учат в школе, а еще будешь учиться музыке.

Матвейка не поверил своим ушам.

— Да. Да, не удивляйся. Тебя оставят служить при оркестре,  подберут какой-нибудь  музыкальный инструмент и будут учить на нем играть.

Матвейку снова, как оглушили. Он верил и не верил тому, что ему обещали. Его оставят в оркестре. Он будет играть на самой красивой дудке. Слезы выступили у него на глаза. Он взял дирижера за руку и хотел что-то сказать,  но комок подкатил к горлу. Дирижер и сам смутился от такого проявления чувств.

— Да не меня благодари, а вот товарища капитана. Он тебе теперь и мать, и отец,  и учитель. Но учти, здесь настоящая армия, и порядки здесь военные, если что не так, то и наказывать тоже по- военному станут.  Все понял?

Матвейка только кивнул, с благодарностью смотря то на одного, то на другого дирижера.

Это был поистине знаменательный день. Судьба сделала очередной поворот в  жизни Матвея. Из еврейского местечка с провинциальным и забитым населением он попал в довольно крупный индустриальный город. Его внесли в список воспитанников Красной Армии и прикомандировали в гарнизонный духовой оркестр г. Горького. Поставили на довольствие, определили в казарму, вскоре по снятым меркам пошили и выдали военную форму.  Каждый день в гарнизоне выдавал какие-то новые и необычные для Матвея события. Через две недели Матвея вызвали в штаб и торжественно вручили ему военную книжку, в которой была его фотография, и сказано, что он, Матвей Кукля, является воспитанником Красной Армии. Дальше шли какие-то цифры, в которых он ничего не понимал.  Это был первый документ, который открыл Матвею дорогу в новую жизнь. Он каждое утро вставал по подъему с солдатами, выбегал на зарядку, завтракал и шел на репетицию  духового оркестра.

Основная деятельность военных оркестров  — это участие в военных парадах и праздниках. Встречи и проводы официальных лиц,  участие в похоронах военнослужащих и лиц партийной номенклатуры и т.д. Музыка воинских ритуалов, исполняемых на открытом воздухе, всегда привлекала внимание большого количества людей.

Военная музыка этого периода оказывала значительное воздействие на культуру. Оркестр обслуживал официальные мероприятия, участвовал в концертах и даже в театральных постановках, вел большую просветительскую работу с населением города. Видную роль в развитии военной музыки сыграли военные капельмейстеры, превратившие ряд оркестров в профессиональные творческие коллективы. Из военных оркестрантов вышли замечательные профессионалы, впоследствии ставшие ведущими преподавателями нашей страны, профессора, написавшие множество работ по освоению и совершенствованию игры на духовых инструментах.

Вот в одном из таких оркестров и начал свою творческую деятельность мой папа. Ему тогда  было неполных 9 лет.

Конец первой книги