Соня и Лев, или как найти Золушку для принца.

Бабушку моей лучшей подруги Юльки Вербицкой Ольгу Соломоновну больше всего на свете интересовали дела её подруг и знакомых.

Взбивая пюре или замешивая тесто для пирогов, она постоянно придерживала плечом возле уха телефонную трубку и громко кричала (старушка была глуховата):

— Розочка, скажи Боре, что тетя Мойра раздобыла для него золотые запонки! Они очень подойдут к тому костюму, что Самуил Гершевич привез себе из Москвы… Я вас умоляю! Договоритесь с ним, и наш мальчик в концерте будет выглядеть не хуже своей скрипки!

Она была постоянно на связи с различными Розочками, Эльвирами, Мойрами и Гелями.

Когда я забегала по своим делам к Юльке, она неизменно начинала делиться со мной заботами, одолевавшими её великодушное сердце:

— Ах, Виктор — сын нашей дорогой Зои не сдал экзамен на кандидатский минимум!

— Может, плохо подготовился?

— Я вас умоляю! Мальчик такой талантливый! Я говорила Зое, что нельзя всё пускать на самотёк..., таки нет!

Но особо задушевной подругой Ольги Соломоновны была Рахиль Борисовна Кац. Сын последней — Гертруд (сокращенно Героический Труд) Лейбович Кац был лучшим невропатологом нашего города. И вся жизнь этой семьи крутилась вокруг воспитания его единственного чада — Лёвушки.

"Золотой" мальчик с золотой же медалью окончил школу, с красным дипломом институт, отучился в аспирантуре и защитил кандидатскую. Как обстояло дело насчёт школы, я не знаю, но вот в историю кандидатской была невольно вовлечена, потому что всё это устраивалось по большому многоступенчатому блату, и телефон Ольги Соломоновны буквально раскалывался от бесконечных переговоров с вовлеченными в это дело людьми.

После окончания школы я поступила в строительно-дорожный институт, собираясь стать архитектором.

Вот там-то я и столкнулась однажды в коридоре с невысоким (мне по плечо!), щуплым черноволосым мужчиной со смазливым личиком. Вокруг него нервно щебечущей стайкой роились студентки, преданно заглядывающие в его искаженное скучающей миной лицо.

— Чего это они? — вслух удивилась я.

Рядом со мной стояли однокурсницы, и одна из них, больно ущипнув за руку, тихо прошептала на ухо:

— Тише, он может услышать! Лев Гертрудович Кац преподает сопромат! Говорят, сдать ему экзамен всё равно, что в клетку с настоящим львом зайти! Да ещё он ярый бабник — редко какую студентку пропустит!

— Могучий дух в столь щуплом теле?! — недоверчиво хмыкнула я, вспоминая все рассказы Ольги Соломоновны о "деликатнейшем мальчике".

— Ну, рост в этом деле не главное!

Спустя некоторое время, когда я навещала Вербицких, разговор опять зашел про Льва.

— "Принц" ваш блудливым котом оказался! — зло прервала я привычные дифирамбы Ольги Соломоновны, — к студенткам пристает!

Если я хотела удивить старушку, то мне это не удалось!

— Я вас умоляю! — горестно вздохнула та, — Рахиль недавно плакалась об этом! Лева — мальчик робкий, деликатный, а эти девицы — наглые негодяйки! Так и

виснут у него на шее, звонят то и дело домой, приглашают на свидания, а он просто не может им отказать!

Ольга Соломоновна так яростно взбивала белковый крем для безе, словно перед ней были те самые "нахальные негодяйки", и не обыкновенные яйца.

— Женить надо Лёвушку! — наконец, твердо заявила она,- срочно! Кого он в своем институте найдет? Очередную вертихвостку? Прости, Леночка, я не тебя имела в виду!

— Ничего,- легкомысленно отмахнулась я, — вертихвостку, уж как-нибудь переживу! Меня другое интересует — а как вы ему невесту искать собираетесь? Вдруг, у вас вкусы окажутся разными?

— Я вас умоляю! — отрезала старушка,- если глупостями не заниматься, то подойдет любая порядочная девушка из хорошей еврейской семьи!

Тут она сообразила, что последний довод мне вряд ли покажется убедительным, и поспешила добавить:

— Я, конечно, не хочу сказать, что русские девушки плохие, но понимаешь..., здесь справится только еврейка!

Да мне-то что? Пусть женят своего Льва хоть на эскимоске.

Дней через пять ко мне пришла Юлька, и рассказала о баталиях, развернувшихся в её доме накануне.

— Собралась целая дюжина теток! Разложили на столе на всеобщее обозрение фотографии десятка девушек из "хороших" семей, и рьяно принялись нахваливать своих протеже.

Юлька тяжело вздохнула:

— Бабушка Рахиль поначалу всех огульно охаивала — мол, нет среди претенденток девиц, достойных её внука! Ему, дескать, нужна и красавица, и умница, и скромница, и виртуозная хозяйка, и чтобы непременно было высшее медицинское образование!

— А это ещё зачем? До них, наконец-то, дошло, что их Лев — сексуально озабоченный псих, и будущая сноха всё время должна держать шприцы наготове?!

— Да ты что! Кацы, наоборот, считают, что именно Лёвочка страдает от нападок девиц! А на медицинском образовании настаивает тетя Берта (мать Лёвочки). Мол, медички чистоплотные...

— И к лотку приученные!

Юлька хихикнула, правда, как-то невесело!

— Тетя Берта говорит, что ей нужна дисциплинированная и самоотверженная сноха.

— И зачем ему Мэри Поппинс? Сопли вытирать, или давать подзатыльники?

— Служить! Курить фимиам!

— Всего-то? И где они найдут такое чудо?

Моя подруга хмыкнула.

— Представь себе, что нашли! Весь наш кагал посовещался и, в конце концов, постановил, что Лёвы достойна только Соня Гольдберг!

— Софья Генриховна?!

Эта девушка была высококвалифицированной операционной сестрой, и хотя ей было всего лишь тридцать с небольшим хвостиком, она уже заработала себе славу незаменимого работника.

Меня с ней свело несчастье — моя тетка нуждалась в срочной операции на сердце.

Я помню, какая робость охватила меня при виде её серьезного лица небожительницы от медицины. Она выслушала мою просьбу, ничего не сказала, но к вечеру моя тетя уже лежала в палате, готовясь к операции.

Софья Генриховна отличалась статью. Внешне она не была отталкивающей, но характерный большой нос вкупе с тяжелым подбородком приятного впечатления не производили.

Пока Соня заканчивала мединститут, потом проходила ординатуру, и прочие ступени посвящения в свою нелегкую профессию, её родня дышала спокойно. Но как только девушке минуло тридцать, родственники заметались в поисках супруга для своего ребенка.

Семья Гольдберг была зажиточной. Отец — уролог в областной больнице, а мать — зубной техник. Генрих Самуилович, потеряв всю семью во время оккупации Киева, второй раз женился очень поздно, поэтому появление Сонечки он и его жена тоже воспринимали, как благоволение небес. Но достойные женихи из "хороших" семей, почему-то не ломились в их шикарную квартиру "сталинской" застройки, а годы шли. Соня же, между тем, делала блестящую карьеру, не помышляя о женихах и амурах

И вдруг Левушка! Меня поразила сама несуразность такого выбора.

— Но Софья вроде бы не красавица! — неуверенно протянула я,- хотя, конечно, о вкусах не спорят!

— Этот вопрос обсуждался! Но решили, что гораздо важнее, чтобы Софья Лёвушку любила!

Мне стало смешно.

— Действительно, старые дамы правы! Но разве такая умная и сдержанная девушка польстится на вашего блудливого и тщедушного песика?

Юлька пожала плечами.

— Было решено для начала устроить смотрины на нейтральной территории, то есть, у нас! Дескать, Соня придет ко мне в гости, а Лёвочка как будто случайно заглянет на огонёк, чтобы взять у деда книгу Рабиндраната Тагора!

— О, Господи! Уж лучше бы "Трёх мушкетёров" попросил! Правдоподобнее...

Моя подруга снисходительно смерила меня глазами:

— В каком же уважающем себя доме сейчас нет "Трёх мушкетёров"? Да и правдоподобие в данном случае мало кого интересует! Тут другое… Лен, а что ты делаешь завтра вечером?

Это был новый поворот в этом деле!

— Надо бы в читальном зале поработать над проектом, а то я...

— Обождёт твой проект,- оборвала меня Юлька,- приходи к нам!

Помнится, я изрядно удивилась.

— Это ещё зачем?

Юлька замялась:

— Понимаешь, бабушка попросила, чтобы я тебя привела — разбавить коллектив!

Мне не особо хотелось идти, но я не могла отказать в просьбе Ольге Соломоновне.

Стол готовили сразу две семьи — Ольга Соломоновна вложила душу в горячее, а салаты, нарезки и десерт делали Гольдберги.

Со свойственной юности категоричностью я почему-то была твердо уверена, что Гольдберги зря потратились, и Софья, едва увидев суетливого женишка, сразу же проникнется к нему презрением и вернется к своей работе, но… я фатально ошиблась!

Без белого халата, колпака и кардиологического отделения за спиной она утратила вид невозмутимой Минервы и стала неловкой и смущенной крупной девушкой в возрасте.

Надо сказать, что и Лев Гертрудович был на высоте! Импортный костюм с "искрой", белоснежная рубашка, модный галстук, и запах хорошего французского

парфюма моментально покорили беззащитное сердце Сонечки. Тому же было явно скучно, но он интересничал, толкуя о Дали и Кандинском, и небрежно сравнивая Маркеса и Во.

Мы с Юлькой, боясь выказать собственное невежество, только помалкивали, да подталкивали к нему салаты, а Соня, что-то смущенно лепетала в ответ. Пока все сидели за столом, ещё было терпимо, но когда Лёвушка пригласил Соню на танец, мы с подругой опрометью покинули комнату, чтобы не рассмеяться открыто.

У Льва Гертрудовича была буйная кудрявая шевелюра, которую он обычно старательно укладывал в прическу, но даже если бы его вихры встали дыбом, он всё равно бы не дотянул своей партнерше даже до носа.

— Я вас умоляю! — успокоила нас мудрая Ольга Соломоновна,- это не беда! Будет носить туфли на низком каблуке, да посидит на диете, и к свадьбе уже такого контраста не будет!

Лев Гертрудович, естественно, и после свадьбы не отказался от любовных интрижек. Соня же волокла на себе семью Кац, как могучий вол ярмо. Одного за другим она родила двух детей, и вышла на работу, даже не использовав декретные отпуска.

— Я и лошадь, я и бык, я и баба, и мужик!- язвила Юлька, рассказывая мне об этой паре,- а Левочка только истерит — всё ему не так! Суп невкусный, носки недостаточно отглажены, за унитазом, откуда-то появилась паутина! Скандал!

К тому времени и я, и Юлька уже обзавелись семьями и рассуждали о женском равноправии со знанием дела, но понятно, что семью Кац наше мнение интересовало мало.

А потом настали смутные времена — перестал существовать СССР. Кто-то с этим смирился и начал выживать в новых реалиях, а кто-то стал готовиться к отъезду. Решилась эмигрировать и моя семья.

На прощание я зашла в гости к Юльке. Та тоже суетилась, выправляя для своего семейства визы в Израиль. Ольга Соломоновна к тому времени умерла, и Вербицкие уже не могли воспользоваться её связями.

— Кацы и Гольдберги уже уехали! — нервно сообщила мне Юлька,- а нам не дают визы! Представляешь, оказывается мои дед и бабушка не были официально женаты в синагоге!

— Мне жаль,- искренне огорчилась я,- но, может, вас примет, какая-то другая страна?

— Я вас умоляю! Есть, конечно, перспектива уехать в Канаду, но надо собрать столько документов..

Короче, все мои знакомые тогда практически сидели на чемоданах — собирались в жуткой спешке, контейнеров не хватало, и толком никто не знал, куда едет. Страшные годы! Не люблю их вспоминать...

В своё время, Родина посылала наших родителей на окраины Советского союза поднимать экономику бывших союзных республик, а вот назад их никто не ждал.

Вынужденным мигрантам предстояло выживать в тяжелой и упорной борьбе, которая поглощала все силы, и было не до старых друзей.

Мы с Юлькой выпустили друг друга из виду на долгие годы, но, конечно, я о ней не забывала, и часто рассказывала своим детям о друзьях своей юности.

— Мать,- как-то предложил старший ребенок,- зарегистрируйся в "Одноклассниках", там твоя подруга наверняка тусуется!

— Да она, наверное, в Израиле или Канаде!

— Ох, какая же ты темная! "Инет" сам выбросит её на твою страницу!

И вот тут-то, к всеобщей радости, выяснилось, что Юлька живет совсем недалеко от меня — в Волгограде.

Мы начали переписываться, а вскоре они со старшей дочкой приехали ко мне в гости.

И как-то за чаем разговор коснулся семьи Кац, и я услышала потрясающую во всех отношениях историю.

В отличие от Юлькиной семьи у тех проблем с визами не возникло, и они покинули страну одними из первых.

Судьба старшего поколения определилась быстро и легко. Генрих Самуилович Гольдберг, как участник войны с фашистами, получил от государства прекрасную квартиру и массу льгот, а прибывшие с немалыми деньгами Кацы неожиданно забыли своё атеистическое мировоззрение, примкнули к общине ортодоксальных евреев, и общались теперь больше с Богом, чем со своими детьми.

Соня, Лев и их двое сыновей оказались, как бы предоставлены сами себе. Впрочем, они рьяно принялись искать работу, но тут выяснилась неприятная вещь. Все их дипломы и ученые степени в глазах израильтян были простыми бумажками, и чтобы получить работу по профессии, нужно было сначала сдать экзамен, подтверждающий их квалификацию.

Соня сдала этот экзамен блестяще, и после небольшого испытательного срока заняла привычное и хорошо оплачиваемое место у операционного стола.

А вот её любимый Лёвушка, рассчитывающий также блистать среди еврейских студентов, как когда-то блистал среди русских, не подтвердил ни ученой степени, ни диплома. В конце концов, он устроился на предприятие по благоустройству дорог, получал мизерную зарплату, постоянно запивал, и клял на чем свет "проклятых узколобых евреев".

Соня безропотно всё сносила, и привычно тащила на себе и дом, и детей, и озлобившегося на весь мир желчного супруга. От жары и пыли Лев быстро утратил свой лощеный облик советского денди. А вот его жена, наоборот, с возрастом стала выглядеть интереснее — похудела, подтянулась, сменила очки на линзы, держалась уверенно, чем и доводила своего благоверного до бешенства.

Но это ещё было не всё! То ли солнце сильно напекло голову, то ли русская "белка" догнала его и на "земле обетованной", но Лёва вдруг яростно возненавидел соплеменников, и вызывающе демонстрировал это по каждому удобному и не очень случаю.

— Не будет нам здесь жизни! — орал он в пьяном угаре,- эти евреи! Они же все двуличные и подлые, они за шекель душу продадут! Я — кандидат технических наук на улице убираю собачьи "каки"! Это, по-твоему, нормально, Соня?

— Нет, дорогой! — кротко соглашалась та,- все знают, какая у тебя светлая и талантливая голова!

И вот эта "голова" стала доставать её планами переезда в Канаду.

— Там оценят мои труды, там я, наконец-то, вновь обрету возможность реализовать свой опыт и знания! Вон, Гуревичи сразу же эмигрировали в Канаду, и Яков сейчас возглавляет кафедру в техническом колледже в Ванкувере, а я убираю дерьмо за твоими евреями!

— Они не мои, Лёвочка,- слабо сопротивлялась Соня,- сам подумай, как мы можем оставить наших стариков одних?

Он так всех достал своим нытьем и жалобами, что, в конце концов, сами же Кацы и взмолились:

— Соня, деточка! Уезжайте вы в Канаду! У нас уже нет сил его слушать, да и перед людьми стыдно!

И Соня, эта святая женщина, второй раз бросила налаженную жизнь и клинику, в которой её ценили и уважали, и потащилась вслед за своим чокнутым Львом через океан в далекую Канаду!

Но как в страшном сне повторилась та же самая ситуация! Не иначе, как наущаемые за что-то невзлюбившими Лёвочку евреями, канадские власти отказались принимать его дипломы и звания на веру, и заставили их с Соней сдавать экзамены на квалификацию.

Софья, шесть последних лет отстоявшая за операционным столом в клиниках Израиля, играючи справилась с самыми каверзными вопросами, а её супруг, подметая улицы, и что знал-то, за это время забыл!

И вот только тут Лев сообразил, кто во всём виноват — ну, конечно же, Соня!

— Это ты уговорила меня уехать из СССР,- орал он, — ты лишила меня будущего! Там я был уважаемым человеком, а ты сделала из меня голодранца!

— Ну как же так, Лёвушка, — чуть ли не плакала бедная женщина, — это ведь ты посылал запрос и оформлял визы! Это ты твердил мне, что хочешь обрести Родину, и перестать быть Вечным Жидом!

Но что ему были её доводы! Лев Гертрудович просто не слышал свою жену — новая идея посетила его голову.

— Нужно возвращаться домой! — твердо заявил он,- в мой родной институт! Там меня все знают и ждут, когда я вернусь, и только там меня оценят по достоинству!

Соня так и села, в ужасе глядя на своего обезумевшего мужа.

— Да ты что? Мамины подруги пишут, что в городе дикая безработица, месяцами не платят зарплату! И твоё место на кафедре, наверняка, занято другим человеком!

— И пусть! Меня всё равно возьмут! Я был в хороших отношениях с ректором!

— Да где он сам-то теперь, этот ректор?

— Я уверен, что меня при любом ректоре примут на работу!

Неизвестно, чем бы всё это закончилось, если бы не восстали, уставшие от психозов отца дети. Их старшему сыну уже исполнилось шестнадцать лет, и он твердо заявил:

— Можете отдать меня в руки социальных служб, но никуда больше я не поеду! Здесь мои друзья, и мне нравится одна девушка!

— Но, сынок,- заблеял непутевый папаша,- ты не понимаешь...

— И понимать не хочу! Если вам настолько не хватает денег, то брошу колледж и устроюсь на бензоколонку!

Образование детей — святое для любой себя уважающей еврейской семьи. И Лёва, с горечью прикусив губу, отправился устраиваться на работу на склад подержанных автомобилей.

Соня как-то писала матери, что муж получает особое удовольствие, бесконечно рассказывая своим нынешним сослуживцам, что ради детей он отказался от карьеры преподавателя в престижном российском вузе, куда его усиленно приглашали. И что самое парадоксальное, сам верит в эту, им же выдуманную легенду, периодически озвучивая её среди домочадцев.

— Чудны дела твои, Господи! — растроганно вздохнула я, выслушав этот рассказ,- надо же, какое сильное чувство сумел внушить Софье Генриховне этот потрепанный жизнью ловелас! Я бы не выдержала таких тараканов в голове мужа!

— Как знать, возможно, она уже давно поняла, с каким ничтожеством связала свою жизнь, но чувство долга и дети не дают ей выкинуть его на помойку! — пожала плечами моя подруга,- а может, и до сих пор любит!

И как тут не помянуть добрым словом Ольгу Соломоновну — действительно, она со своими подружками выбрала Лёвушке единственную женщину, которая оставалась ему предана "и в горе, и в радости..."