Лирика Галины Скударёвой. Мотивы и смыслы
Уважаемые друзья, в рамках моего рецензионного проекта сегодня читаем стихи Галины Скударёвой и размышляем над её созданиями.
Важнейшая особенность поэта — его способность к полёту
Старый сад
Как ночь тепла! Проходит стороной
Ущербный диск луны по небосводу
И обдаёт прохладною волной
Нежнейший ветер, мне в угоду.
Не спит, о чём-то бредит старый сад:
В нём слышно бормотание и шепот.
Сирени куст грустит, как десять лет назад,
И сторожит калитку старый тополь.
Мой добрый друг, дождался ты меня!
Я, как и ты, с седою головою.
Вот лишь теперь, лишь на закате дня,
Решился встретиться с тобою.
Пусть жизнь прошла, как иллюзорный сон,
И тело, как одежда, обветшало,
Душа живёт, и с ветром в унисон
Она поёт, и не грустит нимало.
Всё помню я. Перебирая дни,
Как чётки деревянные меж пальцев,
Всё думаю: как Бог нас ни храни,
А в этой жизни мы — скитальцы.
Бредём не зная, что там — за горой,
Нам всё легко, покуда небо звёздно.
В начале жизнь нам кажется игрой
И к ней мы не относимся серьёзно.
И рвётся в небо восхищённый дух,
Неведомая манит нас свобода,
Душа легка, как тополиный пух,
И радостна в любое время года.
Но эти дни проходят стороной,
Всё реже встречи, новостей всё меньше...
Всё чаще я беседую с луной —
Она ведь не предатель, не изменщик.
Ночами снится мне наш старый сад,
Где в лунном свете тополь серебрится,
И бабушки родимой милый взгляд.
Меня встречая, радостно слезится.
Старый сад
Заглавие — это всегда содержание текста, сжатое до пары слов.
Старый сад — это, стало быть, предельно концентрированное содержание стихотворения, его ведущая деталь или мотив, по которому узнаётся это стихотворение и замысел автора. Значит, сразу из заглавия следует мотив ретроспекции, обращения к прошлому, который переплетается с образом сада, традиционным для русской литературы. У Чехова — вишнёвый, у Скударёвой — старый. В нашей подборке эта малая форма стоит первой, и с неё мы начинаем знакомство с приключениями лирической героини Галины Скударёвой.
Рассмотрим, какую символическую роль играет образ старого сада в стихотворении и каким образом способствует знакомству читателя с лирическим “я” поэтессы.
Старый сад — это образ, связанный с хронотопом. Старый — о времени, сад — о пространстве. Образ пространственно-временной. Образы такого типа всегда нагружены символическими смыслами и стоят в одном ряду с такими значимыми мотивами, как путь, дорога, поле, степь и проч. Неудивительно, что первая же строфа начинается с образа ночи: “Как ночь тепла!”. Сразу возникает ассоциация со строкой Пушкина из поэмы “Полтава” “Тиха украинская ночь...”.
Эпитеты первой строфы формируют собственную композицию:тепла — прохладной — нежнейший. Первые два формируют противопоставление, третий призван их примирить. Образ лирического героя появляется в последних трёх словах первого четверостишия: “мне в угоду”. Как будто всё пространство 1-ой строфы занято садом, ветром, движениями в мире природы, а героиня стихотворения (или герой?) “притулилась” где-то в уголке четверостишия, как будто сидит на скамеечке в углу сада.
Это старик — обобщённый герой, образ любого человека, дожившего до точки осмысления прожитого. Лирическое “я” ассоциирует себя со всеми, кто мыслит так, не ставит себя особняком, а как бы сливает свой голос в голосами единомышленников.
Старый сад олицетворён: “Не спит, о чём-то бредит старый сад”. Сад изображён через тревожный, печальный образ старика, бредящего наяву. Этому же впечатлению способствует олицетворение шума: “бормотание и шепот”. Образу сопутствует настроение упадка, увядания, угасания — и сознания, и жизни, и дня. Старость — ночь жизни.
Это же настроение укрепляет образ “грустящей” сирени: “Сирени куст грустит, как десять лет назад”. Почему сирень “грустит”? Потому что своё настроение экстраполирует на неё лирическое “я” поэта. Грустно не сирени — грустно герою. Сравнение “как десять лет назад” подчёркивает, что взгляд героя направлен в прошлое. А эпитет “старый” из заглавия повторяется вновь: “старый тополь”. Формируется мотив старости, угасания, грусти.
Следующая строфа содержит обращение человека к тополю. Диалог с деревом — вообще традиционный мотив русской литературы. Князь Андрей общается с дубом, Владимир Киршон — с ясенем и тополем (”Я спросил у тополя: «Где моя любимая?» —/ Тополь забросал меня осеннею листвой.”), Сергей Есенин — с берёзами, а себе кажется клёном. Это проверенная классика.
Тополь для лирического героя — “добрый друг”; тема дружбы между человеком и миром природы.
У Лермонтова герой находит понимание со звёздами, потому что он… сам звезда? Гений Лермонтова — звезда и тянется к себе подобным. “Звёзды и небо — Звёзды и небо! — а я человек!” Герой стихотворения Г. Скударёвой стар и тянется к старому тополю, как к своему альтер-эго: “Я, как и ты, с седою головою”. Их встреча напоминает встречу Одиссея со старым псом Аргусом: “Мой добрый друг, дождался ты меня!”. Повтор частицы “лишь” акцентирует внимание на этой трогательной встрече двух стариков: “лишь теперь, лишь на закате дня”.
Двойное сравнение рисует портрет старика-героя: “жизнь прошла, как иллюзорный сон”; “тело, как одежда, обветшало”. Первое сравнение — о времени, второе — о материальном, телесном. “Иллюзорный сон” создаёт противопоставление между сном и явью. Если жизнь — иллюзия и сон, то что есть явь и пробуждение? Смерть? Как у Лермонтова, что ли: “Смерть, как приедем, подержит мне стремя;/ Слезу и сдёрну с лица я забрало.” Скачка на времени — плен, иллюзия; прибытие — освобождение из плена и пробуждение.
Однако старик-герой противопоставляет не сон пробуждению, а материальное духовному: “Душа живёт”. Метафора “с ветром в унисон” подчёркивает вольность духа в противовес ветшающей плоти. Метафорический ряд рисует образ поющей, как птица, весёлой души в плену старого тела: “Она поёт, и не грустит нимало”. У Лермонтова дух пленён под панцирем и забралом, у Скударёвой — под ветхой одеждой. Лермонтовский герой (естественно) — рыцарь, боец, военный, скударёвский — штатский.
Тема памяти. Мотив ценностного отношения ко времени. Прожитые дни — святыня. Метафора “перебирая дни, как чётки деревянные меж пальцев” создаёт образ героя, благодарного Богу за каждый день. Герой видит себя “скитальцем”. Образ скитальца — вновь аллюзия к Одиссею. Как же герою вернуться из скитания, как Одиссею, и воссоединиться с Богом-хранителем? Так же, как и Лермонтову, снимающему забрало.
Возникает мотив пути: “Бредём не зная, что там — за горой”. Это структурная метафора, изображающая картину целой жизни как бесцельного странничества. Юность — вера в “звёзды”: “всё легко, покуда небо звёздно”. Мотив игры. Жизнь — игра для несерьёзных юнцов: “жизнь нам кажется игрой”. Свободолюбивый юнец преодолевает горы, как бы играя свежими мускулами: “что там — за горой”. Возникает аллюзия на ещё одного узника — теперь уже Пушкина:
“Туда, где за тучей белеет гора,
Туда, где синеют морские края,
Туда, где гуляем лишь ветер… да я!..”
Мотив небесного и земного: “рвётся в небо восхищённый дух”. Юности свойственно рваться в небеса. И 18-летний Лермонтов рвётся туда в “Небе и звёздах”. Небо — область “неведомой свободы”. Сравнение души с тополиным пухом: “Душа легка, как тополиный пух”. Лёгкость, как у Бунина в “Как в апреле по ночам в аллее...”. Лёгкость связана с возрастом в стихах Галины Скударёвой, но радость духа роднит молодость и старость.
Через анафорическую антитезу “Всё реже/ Всё чаще” показано старение. Мир людей, способный предавать и изменять, противопоставлен честному миру природу (”Всё чаще я беседую с луной”). Беседы с небесами — это вновь по-лермонтовски. Как и жалобы на людские предательства и измены. Романтический контраст между честностью небес и бесчестьем земного мира.
В последней строфе вновь образ старого сада: это точка, откуда герой пускается в “кругосветное путешествие” по своему прошлому и куда возвращается, как будто перебрав в пальцах по кругу чётки своих прожитых дней. Значит, вот чем занимается герой: вспоминает по кругу все мечты, взлёты, измены и предательства молодости и возвращается в одинокий сад.
Финальный образ — это самое глубокое, сокровенное воспоминание из детства: “бабушки родимой милый взгляд”. Двойной эпитет создаёт растроганный лиризм и сентиментальный пафос. Тополь серебрится, как старческая седина. Вновь мотив радости: “Меня встречая, радостно слезится”. Герой наконец сам стал стариком. Доскакав по своему пути, он скинул с лица забрало, а стремя ему придерживает не кто иной, как… родимая бабушка. Как Одиссей, герой возвращается к началу начал и встречает там, в “старом саду”, свою старую мать Антиклею: она дождалась. Круг завершён, смерть стала не разлукой, а воссоединением и последней чистой радостью.
Образ старого сада, таким образом, приобретает символический смысл значимой точки хронотопа на круге бытия, точки между жизнью и смертью, откуда человеку доступно прозрение.
***
«Отчёркивая на полях
Места и главы»
Б. Пастернак.
«Отчёркивая на полях
Места и главы»,
Вновь пишем мы, душой в слезах,
Не ради славы;
Но, заполняя вновь тетрадь
Любовной чушью,
Затем мы пишем, чтоб понять
Свою же душу.
Бывает так: то, в чём порой
Признаться страшно,
Выплёскивается волной
На лист бумажный
И, — в расстановке запятых,
Тире и точек, —
Бывает истин непростых
Сосредоточье.
С пристрастием ведёт душа
Своё дознанье:
Вытягивая не спеша
Из подсознанья,
Чтоб не пропало ничего
(лишь в этом сила!)
Когда обидела кого,
Кого — любила.
Всё это соберёт душа
И — по порядку —
Напишет утром, не спеша,
В мою тетрадку.
Отчёркивая на полях...
Тема поэта и поэзии появляется у тех, кто не только пишет, с головой уйдя в процесс, но и анализирует сам себя, собственные шаги на пути, “окунающемся в неизвестность”. Как говорил Лермонтов: “Во мне два человека: один живёт в полном смысле этого слова, другой мыслит и судит его”. Так и у поэта: одна сторона “я”, зачарованная Музой, пишет и страдает, а вторая, самокритичная, страдает и судит своё альтер эго. Но страдают, в общем-то, обе.
Как пишет стихи поэт? — задаёт вопрос Галина Скударёва. И отвечает: “душой в слезах”. Созидание лирики — это духовный катарсис, стихи являются на свет в муках. Недаром эпиграфом становятся строки из “Быть знаменитым некрасиво...” Бориса Пастернака. Поэт пишет ради правды, реализуя своё призванье, подобно тому как крот роет землю не ради славы, а в силу своего рожденья кротом. Зачем же “роет землю”, пусть образ будет поэтичнее… Подобно тому как ворон стремится в небеса и своим “кар” осеняет земли не ради славы, но по велению судьбы. И ворон недостаточно поэтичен?.. Значит, жаворонок. Поэт — это жаворонок, летящий выше и выше не ради славы (он и слова-то этого не знает, он же жаворонок), а в силу природы, давшей ему важнейшую его особенность — способность к полёту. Зачем? А ответ прячется в тумане неизвестности, и жаворонок живёт, летит и поёт не в поисках признания, а в целях полнейшей самореализации перед Создателем.
О чём пишет поэт? Порой — о “любовной чуши”, совсем как пушкинский Ленский, создатель отменной “любовной чепухи”: “заполняя вновь тетрадь любовной чушью”. И это для поэта — способ самопознания, способа диалога с собственной душой: “Затем мы пишем, чтоб понять свою же душу”. У Галины складывается образ поэта, чьё внимание направлено не вовне, а внутрь, в самого себя. Человек — микрокосм. Как астронавт, поэт летит в глубины себя и исследует. Такого поэта, пользуясь терминологией В. Г. Белинского, называют “внутренним человеком”.
Человеческая душа в стихотворении Галины — это море. Намечается связь с элегией “Море” В. А. Жуковского: “Ты в бездне покойной скрываешь смятенье”. Чувства поэта “выплёскиваются волной на лист бумажный”, и лист оказывается берегом истины, на котором находит твёрдую почву осмысление страхов и переживаний поэта-скитальца. И вновь — мотив странничества. Поэт — Одиссей в море жизни, и берегом Итаки для него оказывается лист бумаги. Да, его вновь уносит, но он ищет свой берег, чтобы опять припасть к нему, изнемогая. А запятые, тире и точки, становящиеся орудием пыток для братьев наших меньших (то есть школьников), у Галины становятся “истин непростых сосредоточьем”. Всё-таки пунктуация — это сила. И — оплот истины. Даже с новыми технологиями и приматом видео человечеству нельзя отказываться от традиционной письменности, и в стихах Галины ещё одно тому подтверждение.
Мотив души и её самопознания — ведущий в стихотворении. Что же именно “дознаёт” душа поэта у самой себя? “Когда обидела кого, кого — любила”. В общем, “скандалы, интриги, расследования”, а поле для них — душа человека. Но отличие этого “дознанья” в том, что поэт пристрастен не к другим, а к себе. Эта строгость к себе оправдывает всю его «стихотворщину», придаёт ему благородства: “лишь в этом сила!”.
В финале вновь через повторяющийся образ души, собирающей “по порядку” вехи своей одиссеи, показан итог всех ночных слёз и дознаний: утреннее рождение стихотворения. Душа, переболев ночью, очищается поутру. Причём поэт у Галины Скударёвой “пишет душой”, то есть поэзия — это целиком духовная деятельность, причём личная, даже интимная, творимая наедине с собой и имеющая предметом лишь самоё себя.
Формируется замкнутое художественное пространство, где поэт — это вечный странник Одиссей, обречённый вечно барахтаться в море собственного “я”, своих страхов, обид и потерь. Особенно тяжело ему приходится ночами, когда его носят шторма. Утром приходит затишье — и Одиссей неспешно вылазит на берег: пишет по порядку в свою тетрадку. Но с наступлением сумерек его подцепляет очередным валом и утаскивает в пучины Посейдона и саморефлексии. Такой вот поэтический цикл. Круговорот поэта в природе.
***
В моей груди — поёт дыханье ветра,
В моей груди — шумит морской прибой.
Родной мой, между нами километры,
Но я — с тобой.
Ты посылаешь письма белых чаек,
Их на заре улыбками ловлю.
Прости, что я тебе не отвечаю,
Но я — люблю.
И, если завтра белым теплоходом
Ты уплывёшь в неведомый мне край,
Не выкажу я грусти пред народом:
Шепну: «Прощай!».
Ты не один такой на белом свете,
Ты не разрушишь мир моей души.
Но, чайкой полетит строка в конверте:
«Пиши!»
В моей груди — поёт дыханье ветра...
Выгодно выделяется формой с броскими финальными стихами четверостиший малая форма Галины Скударёвой “В моей груди — поёт дыханье ветра...”. Композиционно стих-ие делится на 2 части: первую с тире и параллелизмом и вторую — с кавычками и восклицаниями.
В два первых четверостишия вместилось 4 тире, их два финальных стиха оформлены синтаксическим параллелизмом: “Но я — с тобой”; “Но я — люблю”. Оба сказуемых в рематической (правой) части стиха подчёркивают деятельный характер влюблённой героини. Анафора “В моей груди” в составе параллельных стихов повторяет морской мотив из предыдущей лирики.
Чайка — чеховский образ, символ свободы духа и мечты о лучшей жизни.
Тире подчёркивает парадоксальность разрыва и безответности между лирическими героями, которых через километры связывает любовь.
Наблюдается игра слова в строке: “Прости, что я тебе не отвечаю”, — ведь “отвечать” ещё значит “отвечать взаимностью”. Возникает полифония смыслов и парадокс: “прости, что я не отвечаю любовью на твою любовь, но я — люблю”. Как говорится, любит, но странною любовью.
Морской мотив оказывается сквозным, мужчина уподобляется белому пароходу, уплывающему в неведомый край. И снова — о странствии. Ещё одна развёрнутая структурная метафора изображает жизнь плаваньем, а героиню — провожающей своего “капитана” на пристани.
Финальная строфа оформлена через анафору “Ты не”, первый стих звучит с вызовом и обидой: “Ты не один такой на белом свете”. Повторяя образ чайки в финале, поэт скрашивает расставание мечтой о несбывшейся любви: “чайкой полетит строка в конверте: "Пиши!"”.
Наконец, примечательно, что “Прощай!” и “Пиши!” в финалах 3-ей и 4-ой строф можно воспринять как 2 повелительных наклонения, и тогда “Прощай!” из прощания превращается в призыв простить саму героиню.
И это мы зовём полифонией смыслов.
~~~
Отмечу, что присутствие сквозных мотивов и лейтмотивов позволяет говорить о наличии внутренней композиции стихов Галины Скударёвой и о самостоятельном характере её лирического “я”. Обнаруживается как философская, так и любовная тематика. И жизненный, и любовный путь изображён через мотив странствия, “одиссеи”. Присутствует тонкий лиризм, сентиментальный и трогательный, что является сильной стороной стихов. Лиризм нередко принимает пассивно-созерцательную форму, однако безвольным его назвать нельзя. Раскрывая конфликт мужского и женского, поэт наделяет мужскую фигуру внешней деятельностью (ты посылаешь; ты уплывёшь), а женскую изображает деятельной внутренне (люблю; не выкажу), но внешне пассивной. Это изображение соответствует традиционному архетипу мужского и женского.
С точки зрения лексики лирика Галины тяготеет к классическому стилю, авторских окказионализмов нет, поэт не позиционирует себя созидателем слов или игроком в слова, а, напротив, бережно, с уважением подходит к словам. Тем не менее, не могу не отметить, что нередко чрезмерная бережность рождается из неуверенности, отсутствии веры во внутреннее право “играть” словами по-свойски, позиционировать себя если не хозяином, то мастером этих слов. Следовательно, лирика Галины нацелена не на то, чтобы поражать читателя, жонглировать перед его изумлённым взором словами, а скорее на результат невидимой глазу, каждодневной духовной жизни самого поэта. То, что другие зовут “поэзией”, для души поэта — её рутина. Это близко к концепции “чистого искусства”. Лирика, таким образом, предстаёт одним из процессов, протекающих в организме — в душе — поэта, а читатель становится свидетелем этого (совершенно естественного) процесса.
Образу автора чужд крайний индивидуализм, этот образ то и дело теряет индивидуализированные черты и сливается с коллективным народным образом — образом человека. Звучит отдельная тема человека и его жизненного пути. И — конца этого пути.
Отмечу также образность художественного слова Галины, структурные нестёртые метафоры и их ясность, прозрачность. Галина не “интересничает” перед читателем, подобно Белле Ахмадулиной, не мутит водичку на поверхности своих образов, стремясь казаться загадочнее и оригинальнее. Это значило бы “оригинальничать”, имитировать подтекст без его присутствия на самом деле, однако благодаря такому методу появилась бы многослойность, мотив загадки, тайны. Но стихи Галины — не тайнопись. Благодаря такому подходу в стихах поэтессы появляется прямодушный, благородный пафос правдивости, полнейшей открытости перед самой собой и читателем. И — перед Богом, чья фигура то и дело появляется в системе образов. Это — тот, перед кем нельзя лукавить и “интересничать”, чей приход поэт ждёт и к которому готовится, полируя прозрачность своих строк.
~~~
Мы
Как правило, сидим мы по домам:
О нас соседи близкие не знают.
Мы — тяжкий крест усталых наших мам,
Что нас всю жизнь, как малых, опекают.
Мы терпим одиночество, тоску,
А боль — подруга бедной жизни нашей...
Вам не понять, сколь на своём веку
Мы съели боли вместе с манной кашей.
Но вот живём и смотрим в небеса.
Из тишины, душевного томленья,
Лучистое, как на цветке роса,
Рождается порой стихотворенье.
И только здесь, в пространстве наших грёз,
Мы можем позабыть о нашей боли.
Вы нас не принимаете всерьёз;
От этого мы хуже стали, что ли!?
Отчаянья в нас нет, ведь нам дана
Возможность сладкая летать в мечтах, как птица.
Для творчества нужна лишь тишина
И монитор иль чистая страница.
Мы
Стихотворение “Мы” прежде всего привлекает себя заглавием. Возникает “смычка” с “Мы” Замятина и первый вопрос: а не аллюзия ли это? Однако с точки зрения содержания эти стихи ближе всего к “Поэтам” Блока:
Разнежась, мечтали о веке златом,
Ругали издателей дружно.
И плакали горько над малым цветком,
Над маленькой тучкой жемчужной…
Однако если у Блока четырёхстопный амфибрахий, то у Скударёвой — пятистопный ямб. Амфибрахий создаёт более вальяжное и размеренное звучание, многостопный ямб — более паузное и восходящее. Это поклон Пушкину, сконструировавшему ямб из 5 стоп и раскрепостившему его от медленного ритма; считается, что до Пушкина пятистопный ямб не существовал.
Тем не менее, если говорить о ритмике скударёвского ямба, то заметно сдвоение полуударений во второй и четвёртой стопах, из-за чего в первом стихе первого четверостишия ритм замедляется: “Как правило, сидим мы по домам”. Это же замедление ямба происходит и в последующих стихах: например, читается безударно и сдваивается с последующей четвертая стопа (”Что нас всю жизнь, как малых, опекают.”) Возникает ощущение, что ритм стоп спорит с ямбом, упрямо высвобождает шею от приподнятого ямбического ритма, пытаясь сохранить внутреннюю минорность и задумчивость.
Ямб — форма, пафос — содержание. Пушкин, например, даже “Я вас любил...” умудрился написать пятистопным ямбом, постоянно передвигая и изменяя ритм то на одной, то на другой стопе. “Любовь” — это третья стопа, “ещё” — четвертая. Четвертая отдаёт своё ударения, после “любви” пауза, и “любовь” становится куполом стиха.
Характерно, как в третьем стихе “Мы”, стоящее в слабой безударной позиции, требует себе дополнительного акцента, и на первой же стопе ритм на секунду полностью замирает: “Мы — тяжкий крест усталых наших мам”. Титульное “мы”, таким образом, получает даже не полуударение, а полноценное ударение.
Однако во второй строфе повторяющееся “мы” уже не перетягивает на себя полуударения и спокойно стоит в слабой позиции, терпит слабость своего положения: “Мы терпим одиночество, тоску”. Создаётся рисунок ритма с ударными первой, третьей и пятой стопами и со второй и четвертой — безударными, сдвоенными с соседними: “Мы-тер/пим-о/ди-но/чес-тво, /тос-ку”.
Приобретается возвышенный, несколько высокопарный высокий моральный пафос. (Особенно непереносимый для “тех”, кому мечтательные полёты “нашего брата” застревают как кость поперёк горла: “Возможность сладкая летать в мечтах, как птица”.)
“Мы” обрамляет вторую строфу. Композиционно “мы” оказывается противопоставлено “вам”, легкий (само-) иронический пафос окрашивает стихи: “Вам не понять, сколь на своём веку/ Мы съели боли вместе с манной кашей.” В системе образов намечаются “мы”, обладатели печальной судьбы и бедного болезненного детства, и их оппоненты (”вы”), которым боль первых невдомёк. Однако стихи адресованы именно оппонентам, как бы втирают им в лицо боль угнетённых “нас”. Это позволяет свести концепцию стихов к архетипическому противопоставлению “свои — чужие”.
Свои — это “мы”. Прослеживается их собирательный образ: домоседы, одиночки, внешне пассивные, внутренне терзающиеся; настороженно относящиеся к соседям и не поддерживающие отношений с ними (наследие советских времён со стенами, имевшими уши?), однако не теряющие трепетной связи с матерями; бедные, болезненные, претерпевающие внутреннюю болькоторая упоминается 3 раза; мечтатели, чей духовный вектор направлен вверх — к полёту, к небесам; творцы, не опускающиеся до отчаянья; созидатели лучистого света. Кто же они?
Разумеется, это поэты, литературная интеллигенция.
Это мы. Это мыслящий, страдающий, тоскующий и духом стремящийся к небесам класс, прослойка, страта, социальная группа, субкультура. Духовная культура intelligens — умных, знающих, мыслящих, понимающих. Особое духовное состояние, определяющее способного на него человека. Процитирую главного редактора альманаха «Мир культуры и культурология» профессора И. В. Кондакова: “Интеллигент — носитель высшего сознания и духовности, способный к рефлексии культуры и саморефлексии.”
Однако интеллигент-поэт — это совершенно особая порода интеллигенции. Поэт — это не только носитель, но и творец высокой русской культуры, противопоставляемой низкой, невежественной, грубой, похабной, безнравственной.
В русской культуре быть интеллигентом и поэтом — значит заключать в себе некое духовное избранничество. Например, мы же осознаём, что, хотя водители автобусов в рублях получают больше учителей, для русской нации особую духовную функцию несут именно учителя, а не водители автобусов? А почему? Ведь формально и те, и другие являются поставщиками в сфере услуг. Но культура нации, духовный и интеллектуальный облик наших детей формируется не водителями в автобусах, а учителями. Учителя — это интеллигенция, ответственная за детей своей нации и страны, за сохранение духовной планки. А поэты — это такая интеллигенция, что традиционно ответственна за всю нацию, за всю страну, за всю Родину, порой даже за весь мир, а не только за детей. Поэт в России — это светоч, носитель высокой нравственной культуры, способный мечтать о великом, представляющий собой духовную совесть и моральный компас для своей страны. В условиях гласности Интернета — для всех говорящих с ним на одном языке.
Кто же “чужие”? Кому “мы” противопоставлены у Галины Скударёвой? Кто их (наши!) идейные противники, не воспринимающие нас всерьёз, не считающиеся с нашей болью и принимающие наше умение грезить за скудоумие и легкомыслие?
Толпа, традиционно противопоставленная поэту.
Свора обывателей, норовящих куснуть поэта за недостаточно бразильский, бледный от кабинетной жизни зад. Это массы, причём придонные. Массовое сознание, приравнявшее небеса к глупости, то есть по сути отрекшееся от небес. Наслаждение для рождённых ползать — это не только ни в коем случае не взлететь самим, но и высмеять способных к полёту, выставить сами небеса символом глупости, беспочвенных иллюзий и даже зла. А интеллигента приравнять к бытовому инвалиду, придурку и белой вороне, над которыми смеют похахатывать плохо знающие падежи “поцаны”, “поднявшие бабла”, но при этом ни на миллиметр не поднявшие собственный уровень грамотности. Да и зачем это “им”? Если можно материться и выгодно “поднимать баблишко”, при этом не задумываясь ни о Боге, ни об истине, ни о сути любви, ни о гранях морали, то зачем вообще все эти сложности? Зачем жить сложно, тонко и больно, если можно жить сладко и жрать жирно, шнырять и испражняться, и только?
Вот почему разрыв между интеллигенцией и не понимающим её народом не залечить, не залатать, не зализать никаким целебным шершавым языком. Кульминацией стихотворения становится прямой вопрос “грубым, залезающим на бабочку поэтиного сердца с калошами и без калош”: “Вы нас не принимаете всерьёз;/ От этого мы хуже стали, что ли!?”
Для “них” — да, хуже. Интеллигентный, тонко и глубоко мыслящий, много и изощрённо знающий, всё измеряющий совестью и моралью — идейный враг “ложущих” на грамотность и на истину. Они на него плюнут и разотрут. Его стихами подтирались и подотрутся ещё раз. Куря свои вонючие сигареты, смачно харкая себе же под ноги и унижая словом и битьём собственных детей, дружно нарекут “нашего” болезненного “дебилом”, посчитают его (небольшие) деньги, сравнят со своими (более жирными) и придут к выводу, что обладатель этих худосочных денег туповат и телефон у него наверняка дешёвенький. И разойдутся, наивно уверенные в собственной непререкаемой правоте и превосходстве.
А что останется поэту? Как всегда: мыслить, чувствовать, анализировать, предвидеть, страдать за себя и за того парня. На собственной душе поднимать всю тяжесть бытия, нравственности и безнравственности, одиночества и тоски. Есть такая профессия — жизнь осмыслять.
Благодарю за прочтение, уважаемые коллеги!
С пожеланием удачного нового года
и мирного Рождества,
Надежда Николаевна Бугаёва,
филолог, педагог, член МСП им. Святых Кирилла и Мефодия, медалист Международной академии русской словесности (медаль имени Л. Н. Толстого «За воспитание, просвещение и наставничество», 2023), автор романа со стихами «Сказка о царевиче-птице и однорукой царевне», лауреат «Славянского слова — 2023» и «Стилистов добра» II Всероссийского форума молодых писателей в Челябинском государственном институте культуры в 2024. Создатель просветительского проекта «LiterMort».
Эти стихи о инвалидах, которые сидят по домам без живого общения.
Конечно, «Нам не дано предугадать, как слово наше отзовётся».
Поэзия — это ряд образов, и у читателей они отзываются в зависимости от их внутреннего опыта. Видите, у меня они отозвались так, потому что таков мой культурный опыт. Даже анализируя по строкам, я не смогла отгадать загадку, загаданную Вами. Браво!
Глебу Горбовскому
Трущобный двор. Фигура на углу.
Мерещится, что это Достоевский.
И жёлтый свет в окне без занавески
Горит, но не рассеивает мглу.
Гранитным громом грянуло с небес!
В трущобный двор ворвался ветер резкий,
И видел я, как вздрогнул Достоевский,
Как тяжело ссутулился, исчез…
Не может быть, чтоб это был не он!
Как без него представить эти тени,
И жёлтый свет, и грязные ступени,
И гром, и стены с четырёх сторон!
Я продолжаю верить в этот бред,
Когда в своё притонное жилище
По коридору в страшной темнотище,
Отдав поклон, ведёт меня поэт…
Куда меня, беднягу, занесло!
Таких картин вы сроду не видали,
Такие сны над вами не витали,
И да минует вас такое зло!
…Поэт, как волк, напьётся натощак.
И неподвижно, словно на портрете.
Всё тяжелей сидит на табурете,
И всё молчит, не двигаясь никак.
А перед ним, кому-то подражая
И суетясь, как все, по городам,
Сидит и курит женщина чужая…
– Ах, почему вы курите, мадам!—
Он говорит, что всё уходит прочь,
И всякий путь оплакивает ветер,
Что странный бред, похожий на медведя,
Его опять преследовал всю ночь,
Он говорит, что мы одних кровей,
И на меня указывает пальцем,
А мне неловко выглядеть страдальцем,
И я смеюсь, чтоб выглядеть живей.
И думал я: «Какой же ты поэт,
Когда среди бессмысленного пира
Слышна всё реже гаснущая лира,
И странный шум ей слышится в ответ?..»
Но все они опутаны всерьёз
Какой-то общей нервною системой:
Случайный крик, раздавшись над богемой,
Доводит всех до крика и до слёз!
И всё торчит:
В дверях торчит сосед,
Торчат за ним разбуженные тетки.
Торчат слова,
Торчит бутылка водки,
Торчит в окне бессмысленный рассвет!
Опять стекло оконное в дожде.
Опять туманом тянет и ознобом…
Когда толпа потянется за гробом,
Ведь кто-то скажет: «Он сгорел… в труде».
Торчит бутылка водки"
Здравствуйте, Георгий!
Спасибо за стихи!
При прочтении у меня создалось впечатление, что у Галины всё же острое противопоставление поэтов именно с «дном», а не с народом вообще. Народ — это и Арина Родионовна, и Матрёна Корчагина, и Вася Тёркин. У них есть нравственность и душа. А не уважают интеллигента именно «придонные элементы». Их, кстати, я и изобразила на иллюстрациях, вдохновлённых картинами Игоря Мониавы и статуями Вейо Рёнккёнена.
P.S. Между прочим, образы торчащих слов и водки вообще похожи на «Поэтов» Александра Блока. И торчащая торчком душа.))
Сам Рубцов стал жертвой пьяной женщины. Нужно много душевных сил, чтобы не опуститься, сохранить в себе божественный свет, хранить и приумножать этот великий дар.
Я знаю несколько людей с Д.Ц.П. которые не становятся безвольными. но стремятся реализовать себя в творчестве.
Это истинные герои духа!
Причём на основании первых стихов я сделала вывод, что у Галины отсутствует тайнопись, что на первом плане ясность, прозрачность образов. А в «Мы» она доказала, что является мастером тайнописи и литературных мистификаций!
На нашем сайте я стараюсь читать все публикации. И, конечно, знакома с произведениями Галины Скударёвой. Признаюсь не всё нравится, может быть не понимаю авторской задумки, но, безусловно, в большинстве своём работы достойные.
Однако сейчас я бы хотела уделить внимание не столько лирике Галины, сколько самой рецензии к ней.
Меня смутила планировка Дома (текста рецензента Надежды Бугаёвой). Мы сразу без Прихожей (вводной части), не сменив уличную обувь, попадаем в Первую Комнату (стихотворение), затем Вторая, Третья, дальше, по логике, мы должны посетить Четвёртую и собраться на Кухне или в Гостиной для Чаепития (итоговой части). Но Чаепитие почему-то оказывается в Коридоре между Комнатами. Могу допустить, что это оригинальная находка Надежды. Хорошо, пусть так.
А ещё, в одной из Комнат, на мой взгляд, был явный перебор с чужими предметами (сравнения/противопоставления с другими авторами).
Конечно, есть в рецензии моменты, и их немало, ставшие для меня открытиями.
Спасибо, Надежда.
Спасибо, Галина.
За лишнюю возможность прочитать, перечитать, подумать, высказать.
Да, только стихи и размышления о них. Ни прихожих, ни бассейнов.)
Кроме того, во вступлении нет нужды, так как для него нет фактов: мне ничего не известно о Галине, кроме того, что она пишет стихи. Зачем набивать «сени» формальной инф-ей, как советский балкон набивали всячиной: Галина пишет стихи, и вот однажды она обратилась ко мне с предложением их проанализировать...)
Я пыталась сказать об этом Надежде…
Когда в 2022 я опубликовала роман со стихами, то столкнулась с тем, что мне нужен был рецензент. Бесплатных рецензентов не было. Я обратилась к одному, и он назвал условия: 6000 руб. за рецензию, причём он заранее не гарантирует, положительная она будет или отрицательная.
Видя печальные примеры, что в современном обществе рецензирование всё чаще происходит на таких малопоэтических условиях, Вы выражаете «удивление», что я не успела проанализировать все Ваши стихи и сделала это не по тому плану, который бы Вам понравился. Причём рецензия получилась явно положительная.
А потом наш брат-поэт сидит и недоумевает: почему это филологи и рецензенты не интересуются его драгоценным даром — поэзией, ведь он совершенно безвозмездно готов предоставить им честь проанализировать его творенья… И даже сам укажет им, как именно нужно рецензировать…
Но из сказанного Вами, Надежда, получается, что качественная рецензия — за денюшку, а «просто так» гарантировано только «что-нибудь».
Печально.
Печально.
А вот это уже наезд. По полагаю, что это недоразумение в буквальном смысле. Поскольку У Надежды – явный и я бы сказал, оригинальный жанр. Каждая её «рецензия» не есть рецензия в буквальном смысле. А – своего рода ЭССЕ, притом эссе мастерское и я бы сказал безупречное. Она берет за основу стихотворение, и пишет, какие конкретные мысли и ассоциации — это стихотворение у неё вызывает. То есть поступает точно так же как поэты пишут свои стихи: свободно, раскованно, ни на кого и ни на что не оглядываясь. Я бы рискнул назвать эти рецензии – авторскими стихотворениями в прозе. Безусловно, такое видение может расходиться с ожиданием поэта, на стихи которого пишется такое эссе.
И тогда нужно определиться: а нужны ли нам в Клубе такие «рецензии»? Или еще шире — имеет ли право рецензент высказывать свои личные соображения на то или иное рецензируемое произведение? Не лучше ли заказывать платные рецензии, как например, практикуется в Клубе платное опубликование в коллективных сборниках?
И наконец, последнее, по поводу «печали» Натальи Симановой. Надежда пишет вовсе не «что-нибудь», а — блестяще искрометно, как дай Бог всем нам писать. У неё великолепное чутье СЛОВА. И она им пользуется, как подобает настоящему Поэту.
По каждому отдельно взятому стихотворению сделан добротный анализ. Но всё вместе выглядит не совсем стройно.
Я лишь высказала своё мнение, без каких бы то ни было претензий.
Пока, к сожалению, ещё не встречалась с ситуацией, когда "качественная рецензия — за денюшку". Со вторым утверждением ("«просто так» гарантировано только «что-нибудь»"), увы, тоже не могу согласиться.
Во-первых, потому, что ваятели рецензий «за денюшки» — нередко мошенники и дилетанты, пользующиеся тем, что наш литературный рынок (увы, но сейчас везде рынок) перенасыщен именно поэтами, но не литературоведами и не рецензентами. Спрос рождает предложение, а не наоборот. Дельцы этим пользуются, доят корову, пока даёт молоко. Вот почему с последним Вашим утверждением согласна полностью: печально
Тот рецензент, который раздаёт рецензии по 6000, на самом деле оказался даже не филологом, а так — народным блогером. Стригуном денюшек. Его услуги мне были ни к чему. Но наши коллеги-писатели, лишённые поддержки настоящих филологов, пользуются его услугами, так как привыкли в условиях рынка к тому, что за «денюшку» — значит качественно… Кроме того, различать между профессионализмом и дилетантизмом сегодня стало, как никогда, тяжело.
А во-вторых, 2 блестящих филолога отрецензировали мою работу совершенно безвозмездно и без каких-либо просьб с моей стороны. Один из них вдобавок был специалистом по истории французского языка и значительно помог моему французскому правильнописанию (заметно хромающему), а второй оказался профессором Благовещенского университета и заядлым читателем, по своей инициативе создал со мной интервью о моём романе. Интервью было опубликовано в журнале «Художественное слово», его можно прочесть по ссылке: dzen.ru/a/ZZEjhicKAQiqANZt
Сегодня, когда уже AI пишет рецензии поэтам, потребность в профессиональных филологах только возрастёт, я считаю. В энтузиазме, профессионализме, любви к искусству. Ведь машинным алгоритмам это чуждо. И спрос родит предложение. В современном рецензировании, так сказать, зародится жизнь.)
Так что с Новым годом, желаю поменьше всяческой мертвечины и побольше всяческой жизни в новом году!
Наши постоянные авторы, в том числе Галина, прекрасно знают, что можно предложить коллегам по сайту — таким же непрофессиональным стихотворцам — свои стихи для обсуждения и разбора в «Школе поэтического мастерства» (рубрика «Рецензии»). И услышать их мнение о допущенных технических огрехах, общем восприятии стиха и лирического героя и т.д. Мы стараемся, чтобы своё мнение высказали и более опытные поэты, а автор мог учесть все замечания и пожелания.
Профессиональная рецензия — это совсем другое. И, открывая в прошлом году рубрику «Каждому Пушкину нужен свой Белинский», Надежда Бугаёва довольно чётко определила для нас понятие литературной критики: pisateli-za-dobro.com/articles/1951-kazhdomu-pushkinu-nuzhen-svoi-belinskii-nadezhda-bugayova-aka-litermort-recenziruet.html
Понять подход к разбору произведения Надежды Бугаёвой — профессионального филолога и литературоведа — и его отличие от наших дружеских обсуждений в ШПМ можно по рецензиям, опубликованным на нашем сайте и в авторском проекте vk.com/litermort
Думаю, Галина не случайно обратилась к Надежде, рассчитывая на более серьёзный анализ своих текстов. И результат, по-моему, не просто удовлетворительный, а замечательный. Вызывающий у читателя, даже давно знакомого с творчеством Г. Скударёвой, желание перечитать и переосмыслить её строки.
Глубокое и вдумчивое осмысление нескольких стихотворений, их сопоставление с классикой — это совсем не «что-нибудь», как пишет выше Наталья. Это уровень, до которого просто не все мы ещё доросли. Но тем и полезна просветительская работа Надежды в нашем ЛитКлубе, чтобы поднять всех нас от простого домашнего стихотворчества на ступеньку повыше.
Рецензия весьма комплиментарна для автора, поэтому какие-то обиды непонятны и, считаю, неуместны.
Здравствуйте, Галина Скударёва.
На странице "Лирика Галины Скударёвой. Мотивы и смыслы" добавлен новый комментарий:
Якубовская Ольга:
Я тоже поддержу Надежду, при всем моем уважении ко всем нашим авторам. Она действительно проделала большую работу, несмотря на всю ее основную занятость. По своему опыту знаю, что это такое. И, если честно, то рецензия выполнена на высоком литературном уровне. Надежда была во всем предельно корректна. Здесь не только личные наблюдения, здесь еще приведены известные наши поэты. Так чем же не понравилось такое сравнение? Что касается стихотворения «Мы», то мне тоже было сначала невдомек, о ком идет речь. Раза два перечитала и подумала, что оно посвящено обездоленным. Галине надо было указать в скобочках, кому она конкретно посвятила его.
С новым годом, пусть в новом году найдутся силы и время на всё задуманное!
Вы предположили, что оно посвящено обездоленным. Хорошо. Но, подумайте, разве их кормят манной кашей!?
Жидкой протёртой пищей кормят тех, кто плохо жуёт самостоятельно, в частности у кого Д.Ц.П.
Это они тяжкий крест усталых мам!
«А боль — подруга бедной жизни нашей...»
Надо ли говорить сколько эти люди терпят душевной и физической боли каждый день!
Оттого, что эти люди — как правило — плохо говорят, они замыкаются в себе, стесняются контактировать
с соседями… Соседи о них, сидящих в квартирах, могут и не знать.
Вот вынужденное краткое объяснение этого стихотворения.
Жаль, что никто не понял его боли.
Поэзия тем и хороша, что каждый может на себя примерить что-то созвучное.
С новым годом, желаю здоровья и всепреодолевающего вдохновения!
Спасибо за поддержку.
С новым годом, желаю вдохновения и побольше всепобеждающего искусства!
Всех с Новым годом. с наступившим Рождеством!
Перечитал эту страничку, получил добрую порцию удовольствия и от очень неплохих стихов Галины, и от профессиональной статьи Надежды с их анализом. Правда, немного огорчился последующей дискуссией, точнее, некоторыми её разветвлениями. Литературоведение — профессия, требующая серьёзного филологического образования и предполагающая наличие однозначно определённых предмета и метода, в том числе, и метода аналогий.
Почему наших коллег удивляют частые отсылки автора статьи к высокой литературе, совершенно не понимаю!
А с чем. и, главное, с кем ещё сравнивать наше скромное творчество, как не с Большими Поэтами!?
Да. набор высоких имён, а в действительности, эдаких Мер для сравнения у каждого аналитика свой, в какой- то части субъективный, отражающий и личные пристрастия — и они всегда с плюсом, и полученные в рамках профессионального образования литературные предпочтения. Но это всегда — великие вершины, акме, их имена и творчество всегда на слуху. Сопоставить свои скромные вирши с поэтикой Блока, Пастернака, Рубцова весьма полезное для автора действо…
И помогает его совершить наш литературный обозреватель, аналитик, рассматривающий наши стихи не сами по себе, а соизМеряя их с лучшим в многомерном поэтическом пространстве. И чем, кроме крайней благодарности за проделанную работу над нашим текстом, можно оценивать усилия и время потраченное на это?! НАм предЪявлен продукт серьёзного профессионального литературного осмысления текста. а это — громадная работа. И она, работа эта, заслуживает большого уважения и соответствующего к отношения к профессионалу, проделавшему эту работу.
Признаюсь, меня очень заинтересовала тема рецензирования. В ожидании подборки литературы из городской библиотеки, я стала изучать информацию в интернете и наткнулась на предложения типа «Сгенерировать рецензию».
Простите меня, пожалуйста, Галина, любопытство взяло верх и я позволила себе «отдать на растерзание» Ваше стихотворение.
Вот, что выдала бездушная, но в тоже время беспристрастная программа:
—/—/—/—/—/—/—/—/—/—/—/—/—/—/—/—/—/—/—/—/—/—/—/—/—/—
Стихотворение представляет собой глубокую рефлексию на тему человеческой жизни, одиночества и творческих стремлений. Автор открывает перед читателем картину жизни, отличающуюся от активного присутствия в обществе, подчеркиваяIsolation (изоляцию) как основное состояние существования.
1. **Тема одиночества**: Стихотворение начинается с описания ситуации, когда люди замкнуты в своих домах и не знают друг о друге. Автор подчеркивает, что этот изоляционный опыт является источником страдания как для самих поэтов, так и для их матерей. Одиночество здесь воспринимается как неизбежный и тяжелый крест.
2. **Боль и страдание**: Болезненное существование является постоянным спутником героев, что выражается в метафоре о том, что жизнь полна страданий, с которыми они мирятся наравне с привычной едой. Этот параллель показывает, как интегрированы страдания в повседневность, превращая их в неотъемлемую часть бытия.
3. **Творческий акт как освобождение**: Как контраст к описанным страданиям, в стихотворении появляется мотив творчества. Создание стихотворений представляется как способ вырваться из тягот одиночества и страха, встречая «лучистое» вдохновение. Творчество становится возможностью для выражения и, возможно, даже терапией, позволяющей «летать в мечтах».
4. **Непонимание со стороны общества**: Автор выражает свое недовольство и недоумение по поводу того, что их внутренний мир и страдания не воспринимаются всерьез окружающими. Это подчеркивает конфликт между глубокими переживаниями индивидуумов и поверхностным восприятие их со стороны общества.
5. **Сила литературы**: В заключительных строках отметка о том, что для творчества нужна лишь «тишина» и «чистая страница» служит напоминанием о том, что литература сама по себе представляет собой мощный инструмент для выражения самих себя в условиях, где голос может быть не услышан.
В целом, стихотворение поднимает важные вопросы о роли одиночества, боли и творчества в человеческой жизни, а также о сложностях восприятия личного опыта в общественном контексте. Оно заставляет переосмыслить, как мы воспринимаем страдания других и какое значение имеет для нас искусство как средство самовыражения.
—/—/—/—/—/—/—/—/—/—/—/—/—/—/—/—/—/—/—/—/—/—/—/—/—/—
На мой взгляд, это просто набор общих фраз, которые можно использовать для рецензирования каждого третьего стихотворения. А я ввела для анализа «Мы».
По итогам этого эксперимента хочется сделать личный вывод —
«Нечеловеческая» рецензия меня, как простого читателя, не заставила бы обратить внимание на само произведение. А работа Надежды, напротив, побудила спокойно и вдумчиво прочесть стихотворение.
Ещё раз прошу прощения за эту экспериментаторскую вольность.