Редакционный портфель. Выпуск № 10. Татьяна Жилинская
Ведущий рубрики Игорь Исаев открывает свой «Редакционный портфель» — первый раз в 2025 году:
С Новым годом, дорогие друзья!
Первый в году выпуск «Редакционного портфеля» мы начинаем с представления творчества прекрасного поэта Татьяны Жилинской. Впервые я познакомился с нашим сегодняшним автором в 2019 году в Овстуге на традиционном Тютчевском фестивале «Мыслящий тростник».
СонаТа читала свои стихи. На меня неизгладимое впечатление произвело всё: и стихи – глубокие, сильные, и прекрасный чтецкий мини-спектакль, и сама Татьяна – красивая, звонкая, летящая!
На фото: призёры конкурса «Мыслящий тростник 2019» в Овстуге. Слева — Татьяна Жилинская, Игорь Исаев, Елена Асатурова.
Поэзия Тани, на мой взгляд, упоительна и удивительна. Она никогда не прячется за словом, не играет с ним игры ради. Иногда мне кажется, что её стихи «лишены кожи» Но это не та нарочитая обнаженность, которой в попытках сократить дистанцию между поэтом и читателем грешат иные хорошие и вполне зрелые авторы. Скорее, это потрясающая способность автора быть предельно честной перед собой.
Вот, что пишет сама Жилинская:
«О творчестве
Творчество присуще каждому человеку в разной степени, скорости развития, динамике, тональности, темпо-ритме, процентном соотношении и т.д. Оно сугубо индивидуально и в то же время – составляет то самое культурологическое пространство, в котором само же и может дышать. Оно – доказательство присутствия духа Бога на Земле.
Кредо:
Подтексты моих душевных порывов живут по своим законам в моих стихах. И это – их право!
О поэзии:
Для меня – абсолютная истина в словах И. Канта: «Поэзия есть игра чувств, в которую рассудок вносит систему».
В своей поэзии нахожу привлекательность метафоричной глубины смыслов. Много самокопания, саморазоблачения и самоутверждения. Стараюсь использовать грани литературы в соприкосновении с гранями иных видов искусства – музыки, театра и человека в единстве смыслов и неожиданности стилистических подходов. Писать правду о себе, о нас.
О том, почему я пишу:
Возможно, в поэзии, я воплощаю несостоявшийся артистический порыв: прожить много судеб своих лирических героев – с одной стороны. А с другой – это самая честная попытка в жизни – рассказать правду о моем существе. Возникает вопрос: а кому она нужна – эта правда? Возможно тем, кто мечется с вопросами о сущности бытия и не находит ответов. И в моих стихах – нет ответов. Есть лишь подтверждение того, что все мы едины в своих вопросах. Может быть – это и успокаивает.
Миссия поэта:
Высоким языком литературного дара говорить то, во что истинно веришь, не считать себя при этом Мессией.Все нити поэтического поиска должны вести к сокровенной и долгожданной строке, только она и приносит полное счастье. В ней сосредоточена вся целостность поэтического искусства.
Перфекционизм:
Увы, все же… все хорошо в меру… Можно насовершеноствоваться в своём тексте до полного уничтожения оного. Можно сырую лепнину поставить на суд читателя и думать, что: «тебе так Бог диктует». И то и другое губительно для автора. Однако и тот, и иной аспект были присущи даже самым великим мастерам слова. Найти золотую середину в этом вопросе – это тоже огромная работа в стремлении достигнуть идеал. Труд огромной творческой жизни личности, как части его целого существования. В принципе – это вполне себе перфекционизм. Поэтому да – мне свойственен.
Вселенское одиночество и парадоксы в жизни. Индивидуальный голос и творческий метод ну и там… звук, ритм, слово, чувство, пространственные линии, четкость, графичность… многомерность… Неформат, короче я, неформат. При всем, согласно классику, М. Цветаевой: «Возвыситься нетрудно, трудно остаться при этом самим собой».
В поэзии люблю:
Люблю поэзию интеллектуальную и изысканную, насквозь музыкальную, отличающуюся неизменным художественным вкусом.
Поэтические фантазии, метафорические архетипы, абстрактные понятия, причудливо-иносказательная форма выражения мысли – это неизменные составляющие языка смысловых.»
А теперь – стихи…
Татьяна Жилинская, Минск
Из окраин лазурных и сахарных...
Из окраин лазурных и сахарных,
Деревянных, молочных, мирских,
В глухомань полукаменной, шахматной,
С душным запахом смол заводских,
Торопясь, задыхаясь и охая,
Обнуляя испорченный год,
То чистюлей, то сладкой пройдохою,
Набивая оскоминой рот,
Вырождаясь, рожая и жалуясь,
Усмиряя и каясь в грехах,
Я ломала себя, запоздалую,
На фальшивых, дрянных языках.
Собирала по фишкам, по катышкам,
Отодрав ярлыки прежних лет,
Допускала соринки и пятнышки,
Чтоб эскиз был похож на портрет.
Распрямлялась, рыдая и радуясь,
Убеждала: что вкривь – то не вкось…
Получила себя заурядную,
Маскарадную, «белую кость».
Не сейчас…
Не сегодня, не куплено…
Не продать, да и не подарить…
Хорошо бы обратно, потуплено
В те запруды нагою ступить.
И почувствовать росное, грешное,
Что роняется лаской, плывёт
Из далёкого детского, нежного,
Словно олово – имя моё…
****
Простое желание
Я хочу потрогать Родину
За тугой пупок смородины.
А потом – набить оскомину
Через тонкую соломину.
Да еще с морковки стёклышком
Прям на грядке счистить пёрышко.
Натереть на корку рядышком
Чеснока тугое ядрышко.
Облепив весь рот черешенкой,
Прикорнуть в тени орешника.
Да под шею репку валиком,
Чтоб себе присниться маленькой.
****
Обикновено желание
Как Родината си да усетя?
Ето, касисът с пъпката зряла –
сок се стича в устата и свети
даже в сламката – проста реалност.
Да – и с моркова слънчев във чашата.
И олекваш в леглото, перце си.
Чесън също настъргваш и чакаш
във ядрото си чудо безценно.
Със череши устата препълнила,
сред леската да кимаш на сянката,
да надникнеш под ряпата спъната
и да видиш пак себе си малка…
Перевод на болгарский: Елка Няголова
****
В сезонное «сейчас» пришла зима без снега.
Як культавае “чэ” у вычварны матыў.
И ровно пять секунд от травли до побега
Отчетливым смешком – наградой за стихи.
А дзесці снег ідзе… ўсё наканавана ‑
И имя, и судьба, и муха в янтаре.
Паслухай, я спяю пракураным сапрана
О том, что мелкий дождь наивен в декабре.
І зажуруся зноў, як быццам – вінавата,
У тым, што снег ідзе не зараз і ў прасак…
В том, что мою строфу, за грешное – расплату,
На разных языках заставят написать.
Потребую счета, сочту себя капризной,
Зайдуся ад сумы, усхліпну ад дурнёў.
И выйду вместе с той, раздвоенной отчизной,
Где ты всегда чужой, в любом из языков…
Соломинка
Казалось, нет спасения.
Жалея и кляня,
Упрямое растение
Прорывом сквозь меня
Пронзает руку тонкую.
Сквозь боль разлук и встреч,
При жизни я картонкою
Пыталась уберечь
От ветра стебель рябенький,
Листок от сквозняка…
А здесь, дружок мой слабенький,
Древесная тоска.
Давай, тянись к воробышку,
Что вздумал присмиреть,
Склевав надежды зёрнышко.
Решилась умереть.
Прескверное надгробие –
Зачем его на грудь?
Земная тьма недобрая –
Промозглый рыхлый путь.
Ни тропочки, ни щёлочки
На много-много лет.
Давай, моя метёлочка,
Увидим вместе свет!
Ты сильная, ты смелая!
Ты соком налилась.
Тяни за кожу белую,
Под ней угасла страсть.
Тебе – последней капелькой
Отдам порыв на жизнь.
Пробейся яркой крапинкой
И песней продержись
На две ладони просеки,
На три глотка воды,
Где дымчатые сосенки –
Защита от беды.
Тянись, моя соломинка,
Спасай меня, спасай…
С упорностью паломника,
Что дверцу ищет в рай.
И если все получится –
На свете погости.
Тянись, моя сподручница,
Твой час пришел – расти…
*****
Всё вернется
Всё вернется.
Станет прошлое
У порога голосить…
Ты прими меня, хорошая,
Помолясь на эту синь.
Забываюсь.
Сумасбродною
Поселюсь строкой в тетрадь.
Помнишь, птицами свободными
Мы рванулись выбирать.
Между правдой – круглой дурою –
И успехами с тоской…
Вот теперь прими сутулую
На прижизненный постой.
Да поверь – не современница,
Не сгораю на бегу.
Я надежд беспутных пленница.
Что сумею – сберегу.
Принимай! Ломай традиции!
Роль моя – секретаря…
Зависть, наглость и амбиции
Мне, поверь, до фонаря.
Что скрипит побитой рожею
От бесчисленных потерь.
«Принимай…»
Попросит прошлое.
Что же я?
Открою дверь.
****
Четыре темы
Четыре темы: ненависть, любовь,
Смерть или жизнь… в ознобе и расплатах…
Я знаки выбираю – прекословь.
Веди на свет и звук, на вкус и запах…
Моё любвеобильное вчера,
Моё не растревоженное завтра.
Веди на грех и риск сквозь крик и страх,
За ту черту, откуда нет возврата.
Так интересно – что там… миг стыда?
Дары? Упрёки? Фолиант ответов?
Сегодня я сказала тихо «да»
Тому, кто самый… самый из поэтов…
Всех остальных напрасно приручать.
Да и зачем? Отзывчивость не в моде.
И жизнь не стон, в ней некому страдать,
Когда одеты строки по погоде.
Мои – наги! Не чувствуя стыда
Бредут с котомкой от беды до рая…
Сегодня я опять сказала «да»,
Сегодня телом и душой нагая!
Листаю темы … нечего листать –
Всё выпукло, всё на одной ладони…
Ведёшь? Веди в запретные места
До самой сладкой из моих агоний…
Ты хотел
И о том, что вместе с телом воскресала душа,
Захотелось выдохнуть – мешала кровать.
Выгибалась.
Ты во мне безумной лаской внушал
То, что так обидно было бы не узнать.
Словно скошенная трава по ночной прохладе,
Из последних желанно-податливых сил,
Выгибалась к долгожданной природной награде
И просила её у тебя…
И проси...
Ла – ла – ла – ласково.
До потрясающей драки,
До правды эротичных современных саг.
Взвыли грозно мною рассерженные собаки
На мои же распущенные паруса.
Пусть их! Беснуются… это – это переживём,
Чтобы после плакаться на груди у дня…
Ты, наверное, страстно хотел
БаловАть её,
А баловАл меня.
*****
Влюбилась
Волнуются губы то песней, то плачем,
Тревожатся руки дрожанием робким.
Влюбилась…
Любовь узнаю по походке,
По разным моментам счастливых чудачеств.
Мальчишество, право…
Девичество? Сложно.
То давит, то режет, то дергает возраст
И шепчет ехидно, что всё – слишком поздно.
Нет, верно не верит любовь в осторожность.
Идет и танцует.
И кажется глупой
Что смелое «па» –
по уму и фигуре.
Я каждый свой жест изучаю под лупой,
И спину держу, как положено дуре.
Прямой, королевской, с намёком на палку,
Которой гоняли по детству сутулость…
Влюбилась…
Влюблённой уснула, проснулась,
Взглянула…
Ну что же – не выгляжу жалкой.
Гляжусь молодой, значит, точно – влюбилась!
И сердце стучит, значит, снова – живое…
И губы волнуются, ритм не освоив,
И тембр не поймав придыхания «милый»…
А значит, не все поддается приказу,
Быть самой такой...
Пятку ест босоножка.
Ты держишь её, как хрустальную вазу.
Возможно ты тоже – влюбился немножко…
*****
Взглянуть в твои глаза
Взглянуть в твои глаза, взглянуть и утонуть…
Любимый, слышишь, драгоценностей не надо.
Политик-время намечает новый путь
Для двух в тумане потерявшихся фрегатов.
Для двух в тумане затерявшихся имён
Предвестник-время ищет счастья полусферы.
Его корсары, джентльмены, флибустьеры
Познали то, что Посейдон ожесточен
Вселенской жадностью. И высказан концепт
О трюмах кораблей и блеске в них сокровищ…
Провизор-время составляет свой рецепт
От кровожадных тварей и морских чудовищ.
Ингредиентов мало в нем, и в этом суть,
Провидец-время понял толк природной плазмы –
Взглянуть в твои глаза, взглянуть и утонуть
Бездумно… страстно…
Спасай теперь, спасай весь мир… меня, себя,
Читай губами неизведанные штили.
Проказник-время, мы сокровищ не просили,
Но получили их в пути, любовь любя…
*****
Приходит печаль
Приходит печаль…
И параграф восторга
Откроем потом, утомленные верой.
Наивной походкой несмелого вора
Опутаем словом сутулую ересь.
На пальцах считая своих пилигримов,
Заменим привычку капризами страсти,
И что-то еще из замешанной глины
Упрячем в карман запоздалого счастья.
Приходит печаль…
Неприступная крепость –
Её ощущение собственной буквы.
Вселенная, хаос, простая нелепость
Пытаются радужно выстроить круг свой.
Но странен порыв, нет порядка касаний
Для разных кривых, что споткнулись о точку.
Поэтому множество мелочных ссадин
Диктуют параграф своих проволочек.
Вот этот – открыт, изучаем обзорно –
О! Тайнопись редкого оригинала.
И вновь парафраз удивляет повтором.
Приходит печаль…
Расшифровано мало
Вопросо-ответов несмелости тела,
Крадущего миф по слепым подворотням.
Невинно вздохнем, неприкаянны, те же…
Сейчас для двоих торжествует «сегодня».
*****
Признание
Напиши мне пару слов –
с лёту.
Просто так, о пустяках
разных.
Я сейчас заправлю чай
мёдом,
Потому что у меня
праздник.
Потому что, ошалев
вволю,
Я признаюсь о своем –
праздном:
Наслаждаясь дармовой
болью,
Ты, хороший мой, во мне
вязнешь.
Извини, но я в твою
песню.
Загнала так много нот
с фальшью.
На своём хотелось – хоть
тресни,
А теперь не расхлебать
кашу.
У тебя иной порыв –
верю…
Ты, немного ошалев,
смотришь.
Ты бы смог построить мне
терем,
Баловать и одевать
модно.
И просить меня, просить
и рифму:
Пара ног – за пару строк.
трафик…
Знаешь, я опять сама –
фиг вам! –
Предложу на этот год
график.
А потом, опять сама,
честно!
Всем совру красиво так –
с ходу…
И умчу тебя в одно
место,
Где мы оба перейдём
в коду.
И не пара…
Много слов –
верных!
Обо мне.
И прозвучат –
просто!
Извини, сейчас курю
нервно…
Показалось, ты меня
бросил…
Листья
Листья скулят в окно,
Просят: «Прости-впусти…»
В мятой твоей горсти
Чьё-то плечо грустит.
Листья сулят в окно:
«Все еще есть, постой!»
Плачется сиротой
Вечер предгрозовой.
Листья стучат в окно,
Но бесполезен стук.
Сумрачен и сутул,
Тот, кто с тобой заснул.
Тот, кто тебя стрелял,
Выгорел до угля.
Землю потом взрыхлят.
Листья скулят в окно
Зря…
*****
Ожидание
Наливалось до краёв –
нерасчетливо.
Выпивалось за моё –
Безысходное.
Распрощалось по друзьям,
Время выждало.
По холмам да по полям
болью выжило.
Вышивало по одной –
две кровиночки,
На покосное рядно –
по травиночке.
Опечалена молва,
смолкла свадебка.
В женихи не ждан-не-зван
Пьёт у садика.
Пьёт и видит: вся в красе –
девка-умница,
Босиком да по росе –
Не сутулится.
Видно – терпкое вино,
видно – крепкое.
От него не мудрено
впиться щепкою
В жесткий холмик на краю
с белой яблоней.
А я всё наряд крою,
будто, надо мне…
*****
Обрывается повесть
Обрывается повесть, больше ей не до нас.
Меньше мучает совесть, значит, скоро предаст.
Впрочем, это неважно чья, с какой стороны…
Эпатажно, вальяжно превратимся в иных.
Примитивных и сложных, неподкупных на лесть…
Может, вспомним, возможно, что-то снова про «честь».
Но прочесть неизбежность унизительных слов
Не смогу безмятежно, да и ты не готов.
Расстаемся… надменны, слепы, глупы… Глухи.
Эта дурь непременно просочится в стихи.
Дальше–дольше–и в повесть… Ну, чтоб так, про запас.
Нежность, память и совесть, попечальтесь о нас.
Эта боль… веришь, знаю, эта боль–и твоя…
Разбредемся по краю, влево – ты, вправо – я.
Но возможно на грани, где взбунтуется жизнь,
Мы шепнем еле слышно: оглянись, оглянись…
*****
Озарение
А когда у меня отнимали твою любовь,
Закипали фонтаны, куражился в танцах парк.
Мне нахально заглядывал прямо в лицо любой,
Словно кто-то незримый, «Ату, её!», кликнул старт.
И вперёд: кто быстрей, кто повыше и кто сильней –
Выдирали любовь из моих ослабевших рук.
Веселились огни разухабистых фонарей,
Замыкая, как сказано в песне, порочный круг.
Лихорадило сцены обилием модных тем,
На неловкой гитаре нелепо рвалась струна.
И мерещилось в запахе многих потливых тел:
«Посмотри, посмотри, до чего же она дурна!
Истерична.
Кричит, унижается, терпит боль.
Шантажирует стонами, типа, умру для всех…»
А когда у меня отнимали твою любовь,
Я узнала, что самое страшное – это смех.
Исхлестал, вырывая любовь из моей горсти.
На губах, на глазах оставляя свою печать.
Вот тогда им меня ослепило.
Любовь, прости…
Я не знала, что я не умею тебя терять.
Котя
Приходит тварь–и больше ничего.
Мурчит-урчит … от счастья или злобы?
На точках болевых живёт тепло.
Давай, подвинься влево, чтобы… чтобы…
Не хрустнуло от нервности толчка,
Не сбилось от неясности подвоха.
Урчащий зверь–мошенник и ловкач,
Ведь вроде спит, а вроде щурит око.
Но точно лег.
Теперь и не привстать,
Вечерний свет не притушить на лампе…
А где-то рядом ручка и тетрадь.
Да дела нет мохнатой рыжей лапе,
Что тянется под сладкое «мур-мяв»
К артерии–той самой, вроде, сонной…
И безмятежно-мирный вид приняв,
Пронзает когтем кожу, вену, стон мой.
Так ревности больное существо
С противным хлюпом рвется вон–наружу,
Но спотыкается о стул и стол,
О пару стирок, несколько утюжек.
И понимаешь–есть порог и быт,
И тот, кто был, тот носит имя «небыль».
Возможно, здесь твой мир еще бескрыл,
Возможно, завтра бросит в новый ребус…
А тварь шипит. Потеряно родство.
И безмятежность стала многозначной.
Что капли крови? Просто озорство.
И что там когтя? Сантиметр невзрачный.
Ему простишь. Ведь что там с твари взять…
Ну, котофеич-кот, котище, котя…
И вслух еще раз несколько про мать,
Которая погибла на охоте…
Он сдуру мышь притянет – хозрасчёт!
Погладишь мех– на ощупь горностаев!
Царапинка на шее – зарастет…
На сердце, мать ити, не зарастает.
*****
Научите меня расставаться
Научите меня расставаться без слёз,
Без напрасных вопросов: за что? почему?
Без намёков, упрёков, истерик, угроз,
А всем сердцем желая удачи тому,
Кто старался, играл, ошибался, устал…
Что поделать…
Но сладкими были уста.
Их забыть бы, моими теперь не кляня.
Научите меня.
Научите меня
Ни о чём не жалея, простить, отпустив.
За положенный жизненный опыт принять.
Эту повесть закончил банальный мотив.
Пережить бы его…
Научите меня
Не выдумывать фраз, не навязывать встреч,
Не казниться за каждый упущенный миг.
И себя от нелепой болезни сберечь,
Научите, кто это науку постиг!
О! Желающих – тьма
И, плечами пожав,
Скажут: вытянет время и этот кинжал.
Вспомнят притчи, советы, свой опыт разлук
От наивности встреч до дрожания рук…
Каждый будет по-своему велеречив,
Убеждая, что знает заветный приём…
Все нелепо…
Возможно, нельзя научить,
Как, себя не теряя, молиться о нём.
***
Пол-января – то слёзы, то простуда,
То запах подгоревшего кунжута
При выпечке домашних пирогов.
Чего еще… плетеная корзина
Как символ дома, кухни, магазина
И едкий пар шипящих утюгов…
О, Господи, как ныне стыдно здесь
И где проходит твой водораздел?
Здесь оставаться… лишь мусолить слово.
Искать свои притоны тишины,
Где звук спокоен, мысли лишены
Логичности, принятия и крова.
И этак день не первый, и не третий
Кружат слова, куда-то носит ветер,
Собаки лают – все, как повелось.
Списать, конечно, можно на простуду,
Мол, все пройдет, и я смогу и буду
Свой создавать рифмованный «авось».
Журавлик в небе, небо в облаках.
Январь уходит в мокрых сапогах,
И я ему чихаю едко в спину.
Ну что ты сможешь? Повернуть назад?
Добиться правды, заглянуть в глаза?
Белье погладив лишь наполовину…
А где-то провожают до подъезда,
И верят в непорочность анапеста,
В котором нагло торжествует жизнь.
А ты все невесомей, незнакомей,
Слова раздав до истины искомой,
Рождаешь рифму для себя – держись.
*****
Таинственные запахи июля
Таинственные запахи июля
И так некстати взятый бюллетень…
Ко мне сегодня мятные прильнули,
Решив, что я прекрасная мишень
Для летнего недужного бездумья,
Бредового плетения строфы…
Зачем теперь я не твоя колдунья,
Почем теперь меня не любишь ты?
Куда кругами по пустой аллее,
Как будто я тот камень, что на дне?
Ответы здесь подобны лотерее,
Которая разыграна вполне.
По нотам, но без выигрыша в коде.
(Не съехать бы на графоманский слог)
Но запах пряной мяты в переходе,
Но рифма, что рождает эпилог…
Пойму причины встреч и расставаний,
Отчаянные споры и мечты…
Возможно, я хотела – филиграней,
И благородней всех – желал бы ты.
Опять шагнем в иные небосводы,
И каждому присущ свой личный шаг…
Болезненны июля эпизоды,
До бреда, до звучания в ушах.
Все есть у жизни, кроме постоянства,
Где мятный запах – совести печать.
Мы нарушали личные пространства,
Теперь бы научиться их прощать…
Когда-нибудь и я приеду
Когда-нибудь и я приеду в Несвиж
Не на экскурсию, а словно гостья рода…
Тепло, и солнца луч в полнебосвода.
Поставлю лимузин свой у подъезда,
И что я назвала сейчас подъездом?
Туннель въездных ворот? Фронтон угольный?
Тут впору вспомнить о своей осанке,
Учтиво, как положено дворянке,
Холодный реверанс отдам герольдам.
И где я увидала тех герольдов?
Поманят тамбур, светлая терраса.
Наверное, пройду туда спокойно,
Рассматривая лики на иконах,
Портретах, в перьях, бантах и гримасах…
И что я поняла по тем гримасам?
Спесь и слеза равновеликих мира,
Мой скромный род Пашкевичей несчастных,
Растоптанных, униженных напрасно,
Крестьянский пот и буйство Радзивилов.
Что мне теперь хотеть от Радзивилов?
Возмездия? Вот – мраморная зала…
Здесь мрамор грешен, чёрен временами,
Пашкевичей здесь били батогами…
Возможно, дани было вечно мало.
По нашим меркам, сколько это – мало?
Великий род угас… а мой – исчезнув,
Остался лишь в рассказах деревенских.
Когда-нибудь я в зале Королевской
Свою исполню праведную песню
И дай мне Бог слова для этой песни.
* На историческую достоверность ЛГ не претендует, но такие поверья передаются из уст в уста в ее семье
Суфийствовать грешно...
Суфийствовать грешно, но если миг – то можно.
Держи меня, окно, я так неосторожно
Качнулась из кулис до вешнего предела,
Осмыслив то, что жизнь я все же – проглядела…
Мистичный снегопад, настырная тревожность:
Любила невпопад, желала невозможность…
Дышала, не молясь о встречном-поперечном…
И разом не сдала опрос на человечность.
Держи меня, окно, не то промозглый ветер
Накроет мерзлотой из наихудших сплетен.
И сядет на кровать кладбищенская птица,
Надумает клевать… а … нечем поживиться…
Грусть вечерней звезды
Грусть вечерней звезды,
Серебристые нитки
Бесконечной езды…
От мечты до улыбки
Застеснялось окно.
В монотонном движенье
Наблюдает оно
Не свое отраженье.
Пальцы струны не рвут…
Разговор о погоде.
Завершается круг
Очень странных мелодий.
Мчится время, разъяв
Все – на «до» и на «после».
Под ногами земля.
А мерещилось – «возле».
Не порвать эту нить
От слезы до начала.
Тихо щурится жизнь,
И её уже мало.
*****
Дворцовая пыльца...
Дворцовая пыльца, межведомственный сахар,
Тоска больных очей – нагрузочный журнал…
Кто это всё познал и после горько плакал,
Тот бешено устал, да, бешено устал.
Внутри него вулкан ужасных сквернословий
От патоки чужих, искусственных речей.
Он раньше принимал взаимосвязь условий,
А нынче – хоть убей.
Идет к себе назад, надменный и суровый.
Кляня себя за все, что прожил невпопад.
Но в том, что часто сам ронял пустое слово
Он точно виноват.
И в том, что принял власть карьерного искуса…
Внезапно разлилось и вылилось в закат
Под занавес тоски рябинового вкуса,
К финалу аккурат,
Прозрение.
Увы…
Но ведь и мы не святы,
Себя, дуривших всласть, ни в чем не обвинив.
Он хоть успел прозреть в предчувствии расплаты.
А мне достанет сил?
*****
Монолог виртуального андроида
В манускриптах двадцатого века
Непонятно читается фраза:
«Человек приходил к человеку»…
Может, это – какая зараза?
Ну, зачем поясни гуманоид,
Хоть в упрек триста первому веку,
Для чего, виртуальный андроид,
Человек приходил к человеку?
Их стихи, песни, танцы и проза
Все сквозит внесистемным парсеком…
Почему, даже в злые морозы
Приходил человек к человеку?
Волноваться за деток и внуков,
Обсуждая, как жизнь переделать?
И мотаться во тьме переулков
С надоевшим вопросом: «Что делать?»
Их искусство Порок искровавил!
/Лихорадит машинное сердце,
Словно кто-то немножко добавил,
В строчки красного жгучего перца!/
Странно, глупо, смешно, нелогично
За какой-то «Любовью» гоняться?
И «догнав её», эпизодично
Друг над другом всю ночь! Издеваться!
Растревожен искусственный разум,
Слишком много вопросов от чтенья.
Видно, все же, большая зараза -
Чай с печеньем и банка варенья!
Размигались в извилинах токи,
Превращая машину в калеку,
И явились бессвязные строки
Посвященьем, забытому веку.
«В ма-ну-скрип-тах двад-ца-то-го ве-ка
Рас-шиф-ро-ва-на фра-за из тре-ка!
Че-ло-век при-хо-дил к че-ло-ве-ку,
Чтоб ос-та-вить в се-бе – Че-ло-ве-ка!»
Текст с «ново современного» на «старо современный», переведен андроидом «Ж.Т.Г. «СонаТа»
Ниспадает ветрено...
Ниспадает ветрено таинство поэтово,
В озелень усталую мятною листвой.
Именно поэтому жгут одёжку летову
Вместе с отгулявшими явью да мечтой.
Время неприкаянных: исповеди каинов,
Проповеди праведных, жалобы святых.
И гундит неправильно, мимо нот хозяина,
Вековое кладбище, что к селу впритык.
Постернёй взъерошено под пятой прохожего,
Хорошо, что в обуви он пружинит шаг.
На людей похожие, холмики опрошены –
Видно, что не прошен он, случаем в бегах.
Запугав до одури, не догонят окриком,
Он, под выстрел выстояв, повернул домой.
Мимо рваных выступов, по траве расхристанной,
По душе, истерзанной, да, зато живой.
Доберётся – веточки соберет под ветошь ту,
Что была одёжкою в проливной сквозняк.
Подгребет сапожками, оглядит сторожко так,
Разведет костёрище, чтоб уже верняк.
Что там будет далее: пепел иль проталина,
Жалобней иль алее слёзы на глазах?
А потом – отчаянно, от любви отчаленный,
Подзатянет горестно: «… на крутых верстах…»
Что во воле брошено – ничего хорошего.
Не годна соломинка в золотой рушник.
А по ветру крошево из того, что скошено.
А над ветром жалобный, дождевой курлык.
Вот опять такая моя печаль...
Вот опять такая моя печаль,
Примечай, мой ласковый, примечай.
Мне бы вызвать быстро себе врача,
А я дружку вызвонила на чай.
И пространство сузилось в нудный шум,
Кипешуй, мой суетный, кипешуй...
Мне б заварку, пряников да брошюр,
А я все прошедшее ворошу.
И тогда, и после одни дожди.
Не беги, хороший мой, уходи.
Мне бы сразу выдохнуть никотин –
Только вздохи хриплые из груди.
Знаешь, нынче хлопотно от простуд.
Не соврут, мой праведный, так согнут.
Мне бы верить, загнанной, что спою,
Да по краю дергаюсь – на краю.
Да по кромке выберусь – попенять.
Славно в рифму выпишу кренделя.
Стану лучше прежней – чай барыня!
Вот такая памятка – от меня…
*****
Последнее ариозо Снегурочки
Взлетела перышком над вихрем огненным,
Познав все таинства, а счастье – нет.
Прощайте милые, я буду облаком,
В свои неполные шестнадцать лет.
Слободка славная, тропинка трудная,
В веках прославит вас костра отсвет.
Не бойтесь, милые, я стала мудрою,
В свои неполные шестнадцать лет.
Весною ласковой дождей прибавлю вам,
Потом, тепло — земле, парням – невест!
Не ссорьтесь милые, я вас – забавила,
В свои неполные шестнадцать лет!
Теперь созвездию себя сосватаю,
Утехой станет вам вечерний свет!
Не плачьте милые, всего лишь таю я,
В свои неполные шестнадцать лет.
Опасен дар Любви! Мне с ним не маяться.
Встречайте песнями земли рассвет!
Живите милые, не надо каяться,
За эти долгие шестнадцать лет.
*****
Волновались громко...
Волновались громко –
молчали нервно.
Соглашаясь с ломкой,
Боялись скверны.
Разрушали смыслы,
теряли время.
Приходили к мысли,
что так со всеми.
Предавали память,
тянули шеи,
Становясь частями
чужой идеи.
Притворялись кем-то,
меняя роли,
Козырнув акцентом,
желали воли.
Понимали четко,
увы – не миф мы…
Утешались водкой –
грешили рифмой.
Принимали болью
порез на коже,
Заучив невольно:
«Помилуй, Боже».
Предавали честных –
хвалили разных.
У властей, у местных –
ходили в праздных.
Становились в позы,
кичились фото.
Получив неврозы,
кляня работу.
Нацепив манеры –
желали славы.
Пик своей карьеры
добив скандалом.
О такой кадрили
жалеть негоже …
Вроде, нас – любили.
И мы – похоже…
И о нас, истлевших –
Во чистом поле,
Только это вспомнят –
чего же боле…
Горчит солёная тоска...
Горчит солёная тоска,
Ознобом стынет.
Чаинок конусный каскад
В заварник кинут.
Насыщен цвет, вечерний вкус,
Разлуки запах.
И я сейчас не ошибусь,
Решив заплакать.
Сентиментальность не в чести.
Поставлю водку.
Под надоедливый мотив
Раскрашу нотку
И буду через вечность фраз
Хранить открытку.
Вся жизнь – попытка номер «раз…»,
Вся жизнь – попытка…
У меня есть давно любимые строки СоНаты, но каждый раз я открываю для себя новые грани её поэзии. Представленная подборка раскрывает читателю то самое «таинство поэтово», в котором каждый найдёт и услышит что-то своё, сокровенное.
Очень тронули стихотворения «Всё вернется», «Из окраин лазурных и сахарных...», «Таинственные запахи июля», «Ниспадает ветрено...».
А «Последнее ариозо Снегурочки» просто за душу берёт…
Замечательные фотографии напомнили о прекрасном фестивале «Славянское слово»