Берлюк(Гребневская легенда)

                             Пролог.

Усадьба Гребнево…Уснувший парадиз…
В Галантную эпоху возведённый…
Златого Века негой упоённый …
Бастарда государыни каприз….

Над Любосеевкой выводят соловьи
Свои волшебные таинственные трели
И сосны старые мне с тихим скрипом пели
Легенды древней гребневской земли…

Храм на холме, неспешный бег реки,
Полей, лесов широкое приволье.
Когда-то здесь на Куликово поле
Владимир Храбрый вёл свои полки…

Иванов курень – в Русской смуты дни,
Во времена Великого раздора
Здесь на Москву, за Тушинского Вора,
Надменный лях с черкассом лютым шли.

Но отгремела яростная брань…
Врагам своим на поле битвы страшен
Князь Трубецкой – владелец здешних пашен,
Простёр над троном дерзостную длань…

Проём парадных арочных ворот…
Сквозь них фельдмаршал старый, в мрачном лике
За преданность Голштинскому владыке ,
Из Петербурга изгнанный войдёт…

Величественный, в прошлом, барский дом…
Огнём и лихоимством разорённый,
В руины запустеньем превращённый,
Упорным возрождаемый трудом…

Давным-давно, сюда, издалека,
Пиитов русских мчалася плеяда,
Хераскова звучала «Россиада»,
Державинская дивная строка.

Прекрасен гребневский заветный тихий край!
Историей здесь каждый камень дышит.
И кто-то летопись его ещё допишет,
И оживёт, уснувший, было, Рай.

Бастард Государев – Г.Бибиков некоторыми считался незаконнорожденным сыном Екатерины Великой.
Владимир Храбрый – Князь Серпуховской. Брат Дмитрия Донского. В 14 веке владел здешними землями.
Тушинский вор – Лжедмитрий II
Фельдмаршал старый – Князь Н.Ю.Трубецкой. Остался верен Петру 3, за что и был выслан в своё имение Гребнево.

                             I

То не вьётся чёрный суховей,
Не кружит над полем саранча,
Из Яицких катится степей
К Волге, рать Емельки Пугача.

С ним идут башкиры, казаки:
«Поднимайся, пахотный народ!»
Жгут дворян усадьбы мужики,
На воротах вешают господ.

И пошла в безумьи Русь плясать
В огненно-кровавом колесе.
Ох, не дай же, Боже, увидать
Русский бунт во всей его красе!...

…Под Петровском, Бахмутских гусар,
Смяли буйной лавой казаки,
Взяв фурштат обозный на «хабар»,
На Саратов двинули полки.

Ускользнул отрядный командир,
Денщика врагу отдав в полон.
Офицерский разглядев мундир
Кинулись станичники вдогон.

Словно вихрь текинец вороной
Мчит по полю не жалея сил.
Наклонился над седла лукой
Офицер – Державин Гавриил.

Ты лети, как ветер, аргамак,
Сгинь, исчезнь в берёзовом леске!
На буланом жеребце казак
Догоняет с пикою в руке.

Коренастый, как лесной пенёк,
Злобный взгляд из-под густых бровей,
Мощной дланью, офицеру в бок
Остриём нацелился, злодей.

Кто, коли Державин здесь падёт,
Станет первый на Руси пиит?
Кто, сходя в могилу «наше всё»
Старческой рукой благословит?

Но, сменив десятую версту,
Начал вдруг буланый отставать.
Бьёт казак нагайкой по хребту.
Где там! Вороного не догнать!

В сизой дымке, на закате дня,
Растворился из последних сил.
Ой, не зря поручик за коня,
Персу золотыми заплатил!

Натянул поводья, сын степей,
Повернул буланого назад.
На дороге, между двух полей,
Собрался мятежников отряд.

Пронеслися с гиком по стерне,
Проскочили сходу буерак.
Впереди- на белом скакуне,
Черноглазый, с бородой, казак.

Невысок, в зелёном зипуне.
Вестовой поднял над ним бунчук.
Повернувшись боком на коне,
Говорит: «Ну как же так, Берлюк?

Отличить тебя я не могу,
Видно похвалялся нынче зря.
Не привёл ты Катькина слугу!
Не потешил батюшку-царя!

Здесь стоял бы он сейчас живой,
Я б тебя пожаловал, как встарь!»
И Берлюк склонился головой:
«Дай лишь срок, потешу, Государь!»

                          II

Ветер рвёт знамёна и значки,
Вороны на пир летят крича.
Под Казанью, царские полки,
Сокрушили войско Пугача!

Быть с «ворами», мягким не привык,
Бибиков – царицы генерал,
Плахами обставил весь Яик,
Усмирил Поволжье и Урал.

Он с Венерой, Бахусом на «ты»,
Но, порой, бывает очень крут!
Вниз по Волге-матушке плоты,
С гроздьями повешенных плывут!

Вот, лицом холодный, как порфир,
Генерал выходит на балкон.
Блещет шитый золотом мундир.
Рядом с ним Суворов, Михельсон.

«Не жалеть верёвок и плетей!
Пусть, по чём, узнают лиха фунт!
Чтоб дрожали внуки их детей
Вспоминая Пугачёвский бунт!

Тех же, кто главу свою склонит,
Заречётся снова бунтовать,
Милует царица и велит,
Мне в владенье вечное отдать!

Как по мне – я б перевешал их,
Иль в мешки – да в Волге утопил!
Да Гаврила – брат у Трубецких,
Под Москвой имение купил.

Гребнево, он пишет, рай земной
Монплезир второй там создаёт
Будет летом жить с детьми, с женой,
Катеньку — сестрицу привезёт.

Дел немало предстоит ему
А рабочих рук нехватка там
Дороги крестьяне, потому,
Я злодеев всех ему отдам.

Пусть познают тяжкие труды,
«Воровские» искупив дела,
Выкопают барину пруды,
А на них – насыпят острова.»

И приняв холопскую судьбу,
Средь полос распаханных полей,
Шли раскисшим трактом на Москву
Сотни, цепью скованных людей.

Проклиная в сердце царских слуг,
В рваный зябко кутаясь зипун,
Шёл среди других, казак Берлюк,
Меж рядами синими драгун.

Но дойдя до Старой Слободы,
Наш герой тихонько вдруг исчез,
Как, куда направил он стопы,
Знают ночь черна да тёмный лес…

Улетел степной орёл – канюк…
Зашептался в сёлах вдруг народ:
«На Стромынке атаман Берлюк,
Пошлину дорожную берёт.
Он собрал ватагу удальцов,
В просеках лесных обозы бьёт.
Грабит бар, чиновников, купцов,
Серебро же — бедным раздаёт»

Храбр, силён, удачлив атаман.
Где его отряд? Простыл и след!
Уходил от воинских команд
Он в течении нескольких уж лет.

Только сколь верёвку не верти,
Но всегда конец имеет нить,
Как судьбу людскую не крути,
Всё равно её не изменить….

                     III

Из трубы поварни – дым столбом,
Челядь двор с дорожками метёт,
Бибиков Гаврила, в новый дом,
В Гребневе, поэта в гости ждёт.

Баловень судьбы, любимец муз,
В Свете восходящая звезда :
Сам Державин, вот какой конфуз,
Вдруг решил пожаловать сюда!

И надевши синий виц-мундир,
Генерал выходит на крыльцо.
Черноглаз, высок лейб – кирасир,
Тонкое, красивое лицо.

Смерти он не раз в глаза глядел,
Под Козлуджи с турком воевал!
То сейчас в отставке, не удел,
А в тот день Суворов обнимал!

А Державин? Только что пиит,
Верхолёт, обласканный дворцом,
Но и генерал не лыком шит,
Не ударит нынче в грязь лицом.

Бибикову, есть что показать:
Трёхэтажный дом в кольце садов
И внизу — чарующая гладь
Барских, свежевырытых прудов.

Флигеля, конюшен длинный ряд,
Множество теплиц, оранжерей :
Персики, лимоны, виноград
Там свисают с лоз, кустов, ветвей.

Всюду догляди – где ж тут покой?
Сколько денег вложено…Труда…
Что-то гость не едет дорогой
Не случилась ли в пути беда?

Между тем, в карете щегольской,
Первый Государыни пиит,
Распрощавшись с Матушкой – Москвой,
По Стромынке в Гребнево спешит.

Едет в гости к тёзке Гавриил,
Посмотреть усадьбу и родник,
Он плюмаж на шляпу нацепил
И под ней с косицею парик.

Миновав Озёр медвежьих стан
К Щёлковской свернули слободе,
Прогремели брёвнами моста
Отразившись в Клязьминской воде.

Проскочив деревню и трактир,
Крикнул кучер: «Берегись! Лечу!»
Чтоб от грязи уберечь мундир,
Гавриил накинул епанчу.

И по склону Гребенской горы,
По дороге, вглубь седых дубрав,
Убегал он прочь от суеты,
От двора наскучивших забав.

«Вёрст пять лесом, и за Пьяной – брод»
Думает поэт – « Спускаться вниз,
А затем направо поворот…»
Вдруг, в лесу раздался резкий свист.

И, как чёрт, из воздуха возник,
За оглоблю ухватясь рукой,
Здоровенный, с бородой, мужик
Саблю занеся над головой.

Тут же, как грибы после дождя,
Из лесу, разбойнички гурьбой,
Повинуясь зову главаря,
Лезут — кто с дубьём, а кто с косой.

Будет нынче в пустыни разгул!
Кто- то ручку двери ухватил,
Но едва её он распахнул,
Пулю в лоб тотчас же получил.

Пистолет держа в одной руке,
Гавриил, со шпагою в другой,
Выскочив наружу налегке,
С шайкою вступил в неравный бой.

Ну, теперь пощады не видать!
Знать, придётся биться до конца.
Вот ещё один дорожный тать,
Ловит грудью порцию свинца.

Тонко шпага воздух режет — «вжик»
И злодей схватился за живот,
Здоровенный, с саблею мужик,
На Державина медведем прёт.

Блещет в свете солнечном клинок,
Жаждет крови, как ночная навь,
Вдруг раздался голос: « Эй, Чек-Мок!
Барина, пожалуй, мне оставь!»

И отхлынул лиходеев строй,
Как от солнца, утренний туман.
Саблею вращая пред собой,
К Гавриилу вышел атаман.

Коренастый, как лесной пенёк,
Взгляд горит из-под густых бровей,
Первый отразив врага наскок,
Потеснил Державина – злодей.

С жутким лязгом бьётся сталь о сталь,
Только искры в стороны летят!
Отдаётся гулким эхом даль
Возвращая отзвуки назад.

Наседает грозный атаман,
Чуть врага он саблей не посёк,
Но в отставке бравый капитан,
Отразил разбойничий клинок.

А ватага гикает, свистит
У вождя собравшись за спиной,
Рукоять до боли сжав пиит
Продолжает безнадёжный бой.

Вдруг от залпа содрогнулся лес!
Трое татей, вверх задрав главу,
Словно громом сражены с небес,
Рухнули без звука на траву.

В польских шапках, белых кунтушах,
( Непривычный в сих местах наряд)
На злодеев с саблями в руках,
Всадников обрушился отряд.

Впереди, на сером скакуне
Офицер, в мундире белом мчит.
Глаз, задетый пулей на войне,
Яростной отвагою горит.

Под клинками, шайки цвет полёг…
Обернулся главный лиходей:
«Уходи скорей!» — кричит –«Чек-Мок!
Уводи оставшихся людей!»

Тати тут же скрылися в кустах…
Не успел за ними атаман –
Двое, вмиг повисли на плечах,
Разорвали бархатный кафтан.

Отобрали саблю и кинжал,
Сунули под рёбра кулаком,
Чтоб разбойник больше не сбежал –
Кисти рук связали кушаком.

Шпагу в ножны вновь пиит вложил.
К офицеру подошёл…Обнял…
От души его благодарил.
«За кого молиться мне?» -Сказал.

Тот два пальца к шляпе приложил.
Взор его пронзителен, остёр.
Говорит: «Кутузов Михаил.
Командир Луганских пикинёр.

Бибиковой Катеньки жених,
Ехал, вот, на линию, на Юг.
Навестить я думал нынче их,
Но, теперь уж, не поспеть, мой друг.

Я с конвоем в Гребнево скакал,
Всё равно, почти что по пути.
Да злодея, что на вас напал,
Должен я на съезжую свести.

То Берлюк – известный лиходей,
Атаман разбойников лесных,
Много им погублено людей,
Свершено иных деяний злых.

От суда он ныне не уйдёт,
Не сбежит от тягостных оков,
В кандалах в Сибирь теперь пойдёт-
Жизнь окончит средь её снегов.

В Гребнево сейчас лежит ваш путь?
Передайте Катеньке моей,
Что не смог сегодня завернуть,
Но душой своей всегда я с ней.

Что слова её, как сладкий мёд,
Образ милый в сердце я храню
И душа в волнении встречи ждёт
С нимфой, что я преданно люблю.

Но невольник чести – дворянин,
Для меня всего превыше долг.
Сдан властям лишь будет сукин сын,
Надлежит мне тот час ехать в полк.»

По дороге, где шумят дубы,
Михаил разбойника погнал,
В Гребневе, он, волею судьбы,
Никогда уж боле не бывал.

А Державин, вновь в карету сев,
Осенил чело своё крестом.
(Кучер, всю баталию, как лев,
Отбивался от врага кнутом).

И карета понеслась вперёд
На дороге поднимая пыль.
Кто теперь уж нынче разберёт,
Где легенда, ну а где здесь быль?

К Бибикову, в рукотворный Рай,
Наш пиит лишь к ужину поспел.
Гребневский прекрасный, сельский край,
Он в «Ключе» восторженно воспел…

Сшила осень золотой кафтан.
Дождь с утра до ночи слёзы льёт.
А Берлюк – отважный атаман
В крепости Бутырской казни ждёт….

                                IV

Что б беспошлинно, торговый люд,
Свой товар в столице не сбывал,
Вкруг Москвы ( свершив немалый труд)
Возвели Камер-Коллежский вал.

Девятнадцать в нём застав – постов
На дорогах столбовых стоят,
Тридцать восемь гербовых орлов
На воротах золотом блестят.

У Бутырской, где в воскресный день
Ярмарки кружится кутерьма,
На пустырь отбрасывая тень
Высится Губернская тюрьма.

Корпуса, ввергая в ужас сброд,
Из-за стен приземистых глядят,
Башни – на углах и у ворот,
Словно стражи мрачные стоят.

А над казематами тюрьмы,
Над стенами, башнями её,
Словно шабаш ведьм у сатаны
С громким криком кружит вороньё.

В крепком замке, сталь познав оков,
Много судеб стало на прикол.
В этих стенах, грозный Пугачёв,
Дни свои последние провёл.

А теперь, от воли вдалеке,
На цепи, приклёпанной за крюк,
Ждёт суда здесь, в каменном мешке,
Атаман разбойников Берлюк….

Колокольный звон летит – плывёт
Над златою матушкой- Москвой,
Рождества день светлый настаёт –
Праздник Богородицы Святой.

У Бутырки – ржание коней,
Ярмарки веселье, суета…
Вдруг, мужик, со связкой калачей,
Постучал в тюремные врата :

«В сей великий праздник, даже тать,
Может угоститься калачом.

Помяни, солдат Христову Мать,

Чай не век стоять то под ружьём…»

Водки штоф, полтина серебром,
Отворяют вмиг любой замок:
«Что, Берлюк, помянешь ли добром?»
Встрепенулся атаман: «Чек-Мок?»

«Не печалься. На, калач держи,
Выручит тебя лесной народ,
Нет средь нас предательства и лжи,
Помнит атамана он и ждёт!

Чтоб врата тюрьмы тебе открыть
Надо мзду немалую отдать,
Но тайник пустой так как же быть?
Где на это серебро нам взять?

Ты казну ватаги схоронил,
Где она – известно лишь тебе,
Сообщи мне где её укрыл,
А иначе – покорись судьбе.»

Долго думу думал атаман,
Долго он ответа не давал,
Но свободы жаждой обуян
Всё же место клада он назвал :

«В двух верстах от пУстыни, в бору,
Есть сокрытый от чужих очей,
Лопухом разросшимся в яру
Неприметном, узенький ручей.

От тропинки дюжину шагов
Сделай по течению ручья,
Между мхом покрытых валунов,
Верх увидишь ты сухого пня.

Выверни колоду из земли
И откроется в пещеру ход,
Дальше лишь лучину ты зажги
И ступай уверенно вперёд.

Там найдёшь ты злато, серебро -
Всё бери, что сможешь захватить…
Не забудь добром лишь за добро,
Берлюку позднее отплатить…»

«Не боись, отплатим! Дай лишь срок!
Уж поможем горю твоему!» -
Обнадёжил радостный Чек – Мок
И покинул мрачную тюрьму.

Вот сентябрь ветрами отшумел
И октябрь дождями весь промок,
А Берлюк в Бутырке всё сидел :
«Где же друг мой преданный Чек – Мок?»

Где Чек – Мок? Листом засыпан след.
Был и нету…Вспомни и забудь…
Только горсть оброненных монет
В лопухах укажет верный путь…

Над Москвою пасмурный рассвет.
Мелкий дождь со снегом моросит.
На Болотной площади поэт
Средь толпы заждавшейся стоит.

Барабаны нервной дробью бьют.
Слышен скрип колёс издалека.
То на казнь телегою везут
Атамана татей – Берлюка.

Подвезли…Он на помост взошёл…
Палача в уста поцеловал…
Взглядом люд на площади обвёл
И поклоны на все стороны клал.

«Православный пусть простит народ,
Коли грешен перед ним я был….
Убивал и грабил я – господ.
Мужиков, Бог видит, не губил!»

Всхлип по площади пронёсся вдруг…
Покрестясь ещё раз – на собор
На колени встал казак Берлюк
Голову склоняя под топор…

Голосил народ…Пиит стоял…
Как в тумане иль издалека
Видел скачки бешенной накал…
Слышал звон булатного клинка…

Дважды путь пересекался их.
Чудо лишь Державина спасло…
Видно муза та, что шепчет стих,
Под своё взяла его крыло…

Кто-то рядом, что-то говорил…
Гавриил очнулся, поднял взор –
Добрый друг – Кутузов Михаил! -
«Ты откуда, храбрый пикинёр?»

«Получил я отпуск наконец.
В Петербург скачу через Москву.
Бибикову Катю под венец
Повести надеюсь к Рождеству.»

«Что же, друг, совет вам, да любовь!
Вот уж точно радостная весть!»
«А на свадьбе встретимся ли вновь?
Дружкой будешь мне?» — «Почту за честь!»

Шли они промозглою Москвой.
Их судьба неведома им – пусть!
Хоть пойдут и разною стезёй,
Но прославят и себя и Русь!

                        Эпилог.

Под сосной у Гребневских прудов
Слушал я преданья старины.
Пересказ усадьбы старой снов,
Что тревожной прелести полны.

Из седых легенд и повестей
До меня дошедших сквозь века,
Изложить решился без затей
Сказ про атамана Берлюка.