Благодатное лето

Конторская работница стройкампании Катя Гурова влюбилась в охранника Олега Марушкина, а он втюрился в неё не менее страстно. Но волновало его то, что Катя, единственная и поздняя дочь у родителей, была не приспособлена к житейской обыденности, и это признавала сама. Она пускала сигаретный дымок, баловалась пивом.

Олег под влиянием своих родителей стал охладевать к Гуровой.

Поняв это, она проявила дерзость.

– Олег, я не достойна тебя. Я придумала, как всё исправить.

– С чего это ты? Что за разговор?

– Не прикидывайся, ты всё понимаешь. Я решила: уйду на всё лето пасти стадо. В Ключниково нет пастухов, сами жители поочередно скот стерегут. Мне надо вырваться из города.

– Катюш, сдурела что ль,–одёрнул растерянный Олег. – Выправимся. Ты же осознала. Все рвутся в Москву, а ты в болото. Удивляюсь.

– Нет-нет, я решила.

Отговорить её Олег не смог, слишком была убедительна.

– Жить буду у своего дяди Леши, это он в шутку согласился: «А что, пастух с высшим образованием – звучит». А когда дошло, замахал руками. Уж какая медсестричка Любочка подруга – и она в штыки. Я вот ещё почему решилась на это. Прошли с дядей по выпасу, поглядели стадо. А попали как раз под дождик. Хотя он был короткий, я скукожилась. Но на обратном пути у крайнего от оврага дома остановила нас бабушка Алина. Слыхал про неё?

– Ну-ну, была такая целительница.

– Разговорились, зазвала в дом. Говорит: «Девочка, ты не смущайся. Поработаешь сезон, себя не узнаешь. По утрам будешь землю целовать, с зарей разговаривать. Я тебя многому научу, освобожу от докучливых напастей». Даже предложила поселиться у ней. Алину в молодости звали колдуньей, хотели судить как шарлатанку-знахарку. А она травами да руками лечила. Когда учёные увидели у нее редкий дар, взяли на курсы, выдали документ. В Германии показывала свой опыт, удивила. Представляешь, люди врачам несут мочу в баночках для анализа, а она диагноз на ходу определяла, только разденься до пояса. Теперь не ведёт прием, ей давно за восемьдесят. Что случилось, не могу понять, но меня как-то сразу к ней потянуло. И дядюшка по-другому запел. Говорит: «Кать¸ она действительно может возвеличить твою судьбу».

– Перестань козлоумничать, Катюшонок, – съязвил Олег.

Увлечённая мыслью о предстоящих переменах, Катя оборвала свой лирический тон.

– Олег, ты отвезешь меня? Пастушьей амуниции набралось два мешка: от ветра, от дождя, от грома, от солнца. Да ещё книжки. Отец в помощи мне отказал. Отвезёшь?

– Как прикажешь, – холодно ответил он.

***

В назначенный день Олег увильнул от поездки в Ключниково в надежде сдержать безрассудный порыв Кати, а она расценила это как предательство. Ещё и подруга Любочка взялась пугать, ссылаясь на деда Филю: как тяжко на безлюдье коротать длинный день, вставать с зарёй, да во время цветения ржи, когда оводы жалят коров, а они, обмахиваясь хвостами, рвутся в деревню – их надо задержать часов до одиннадцати. А дожди, грозы. Случалось, убивало беззащитных пастухов.

Как тут не понять, что это её, Катины родители, напичкали голову Любахи всякой чертовщиной. Обозвала её шпионкой и пригрозила выяснить, был ли у неё в действительности дед Филя. Поняла Катя, что затеяла дело мучительное, но ведь такая защита: советник дядя Лёша и мудрая Алина. Дядюшка и доставил всю амуницию в Ключниково.

Май, первый месяц Катиного пастушества, выдался без гроз и назойливых дождей. Подпасок Лёня был послушен и уважителен к животным, свой длинный кнут пускал в дело редко, любил лишь угрожающе стрельнуть. Мученьем для Кати было то, что запретила себе с кем-либо без крайней необходимости общаться по телефону и жонглировать с компьютером. За все майские дни лишь однажды приезжал отец и два раза наведалась мать.

***

В разгар сенокоса объявился нежданный Марушкин. Домик Алины нашёл без расспросов. Вышла старушка, против его ожидания, сухонькая, без платочка, без проседи в волосах, с лакированным костыликом. На вопрос о Кате ответила вопросом:

– Вы не Олег?

– Я самый.

– Знаю, рассказывала. А она девушка толковая, только сильно скучает. Как же, оторвалась от отца-матери без их согласия. Ну, перетерпит. Если слюбимся, подпишу ей свое поместье. Мне-то девятый десяток ковыляет. Господь авось не обидит, даст приют.

– А почему вас колдуньей зовут? – перехватил Олег её настрой.

– Звали поначалу, как сюда приехала, да я не обижалась. Бывало, по пять, по семь машин тут стояли. Многие по неделе лечились, у деревенских квартировали. У меня только в воскресенье было отдохновение, от земли набиралась сил в лесу, на огороде. Медсестра со мной работала, была ещё помощница по хозяйству. Теперь вот одна. Детей не было, муженёк умер. Кто мне позавидует.

Но и это Олегу было неинтересно. С извинением он мотнулся к машине, без надобности покопался в «бардачке» и закрыл ключом дверцу. Она поняла его, пояснила:

– Напрямую к ней с километр. За моим огородом спустишься по овражку в низину, Сухую Долу, мимо запруды перейдешь через ручей, обогнешь её, наискосок поднимешься к сосенкам, они там в рядок. За ними и увидишь. В лес теперь пускать запретили.

– Она с кем же там?

– Да с мальчиком двенадцати лет. Отец давно на погосте, алкоголик был, вот ребёнок и виноватый. После четвертого класса не учится. – Еще добавила: – А ты, Олежек, печенку свою береги. Бог в помощь.

За огородом, опоясанном ракитами, Олегу открылась раздольная панорама Сухой Долы. Сходящий к ней овражек был испещрён тропками от коровьих, телячьих, овечьих копыт. Удивила его на противоположной стороне сверху донизу оградка из столбиков, связанных длинными жердями. Зачем?

У запруды перешагнул по осклизлым кочкам, не поддавшимся копытам, обогнул её, уловил чайный запах травы, скошенной вдали по таким же овражкам. По склону, помеченному сухими коровьими лепешками, поднялся на вершину. В просветах меж сосен на огромной поляне увидел стадо. Огляделся, свистнул. Из кустов вышла Катя. Она была в невесомой кофточке и джинсах, в большой соломенной шляпе, с тонкой ореховой палкой в руке и казалась грибом.

– Ба, сама хозяйка Берендеева царства, – дурашливо воскликнул Олег.

– Вот так, – отозвалась она и показала язык. – А ты меня кинул.

– Ну и злопамятная.

Он торопливо подскочил к ней, обхватил¸ приподнял и раскачал так, что ноги завихлялись влево-вправо, пропечатал лицо поцелуями. Сели на траву. Вблизи лежали коровы, жевали со вздохами. В лесной чаще пересвистывались пичуги. На просматриваемом меж сосен мосту погромыхивали машины. Поговорили о Катиных впечатлениях после первого месяца пастушества, о потерях её цивилизации. Метрах в ста напомнил о себе Леня хлопком кнута. Катя встала, крикнула:

– Леник, будь там, скоро погоним на водопой.

Коровы начали вставать, а одна, тёлка пестрой породы, настырно направилась к водопою.

– Куда, Краля-Драля, – приструнила Катя.

Краля нехотя остановилась, словно в раздумье, а решительности ей прибавил выхлест Лёнькиного кнута, повернула назад.

– Слушай, – вдруг воспрянул Олег. – Какая Алина провидица. Ни с того, ни с сего говорит мне: береги печень. Я же как отравился тогда, пощипывает в боку. Ты ей говорила?

– Нет-нет, как-то постеснялась, ты ж молчал. А она всё видит. Недавно рассказала мне: приехали они с Севера, когда тут обустраивали Нечерноземье, дали им домик, стала работать дояркой. Заболит у кого голова – она поводит рукой, успокоит. А как-то пришла к соседке, та купала в ванной мальчика. Алина присмотрелась к нему и увидела внутренние органы, даже сама испугалась. Так все и началось. Я читала у ней вырезку из газеты, статья называется «Подарок природы».

– Ты не освоила такой рентген? – подкузьмил Олег.

– Кое-что могу.

– Ну? – он хихикнул, воспрянув. – Изобрази.

– Снимай футболку.

Олег стянул футболку. Катя взяла его за плечи, всмотрелась в рельефную грудь.

– Значит, так: пока ехал сюда, пустое сердце билось ровно, а как поговорил с Алиной, ритм его упал. Заглядываю в голову, читаю твои мысли. Отец и мать растеряны. С одной стороны, они довольны моей самокритичностью, а с другой – неприятно им, что невестка всю жизнь будет упоминаться, как пастушиха. И ты должен сегодня определиться: или сагитировать меня, или забраковать.

– Дальше, – напряженно произнес он.

– Дальше? Ты в растерянности.

Олег легко натянул футболку.

– А хорошо тебе Алина засорила мозги.

– Наоборот, прочистила их.

Отбросив колкости, сухо поговорили о мелочах. Катя напомнила:

– А вот насчёт печени. Я выписала названия трав. Листок потеряла, но всё запомнила. Список такой: семя льна, валериана, шиповник, аир, донник, подорожник, тысячелистник¸ зверобой, бессмертник – его в народе зовут божьей травкой. Надо пробовать всё. Ты видел оградку по склону? Это наш своеобразный заповедник, туда коровам ход запрещен, чтоб не лезли на трассу. Ленивые жители прибегают сюда наспех сорвать цветов для заварки чая. Пойдем, кое-что покажу.

– Кать, к чёрту ваш заповедник, заканчивай ты свое чудачество, – сорвался Олег, подтвердив точность её «провидения».

– Это ты к черту, сноб, верхогляд, – лихо отозвалась она. – Ничего-то ты не понял, Олег Петрович.

– Всё, Катюш, мне домой, сегодня в смену заступать.

Он вяло чмокнул её в щёку и пошел, не оглядываясь. За ручьём, на подъёме обернулся, поднял руки, соединённые над головой. Она помахала ему ореховой палкой, то ли соглашаясь, то ли отвергая.

***

Переломилось лето, укорачивались деньки. Оводы хотя и ранее не безобразничали так, как пугала Любочка, теперь почти угомонились. Стадо выгоняли после восьми часов.

В один из последних дней июля на глазах у Кати случилось происшествие, о котором судачили не только в Ключниково. Возбуждённая Катя в тот же день позвонила Любочке: «У меня ЧП, такое ЧП. Приезжай».

Обрадованная снисхождением Кати, подружка прикатила утром, едва сошла роса. Она, как и Олег, не миновала дом-КПП Алины. Старушка, издавна привыкшая к людскому потоку, который обогащала, теперь уже рада была каждому человеку, насыщалась сама. Наговорились: великая целительница и медсестра райбольницы.

В Сухую Долу Любаша пришла, как домой. Осмотрелась, после подъёма продышалась. Обнявшись с Катей, начала не о волке, выложила свои восторги обаянием Алины. А уж потом, как бы между прочим:

– Так как же ты волка прищучила, товарищ генерал?

– А вот так. Зачиталась, слышу храп и рёв. Поднялась, вижу: метрах в семидесяти стоит матёрый волчище. Обычно так, Люб, нагоняют страху. И я тебе – тоже. Тут ближние к нему коровы – навстречу. Овечки скучились, а три коровы около них, охранники. Большинство ринулись на волчару, навострили рога. Он сначала потрусил так вальяжно, а когда они приблизились, дал ходу. Мы с Ленькой побежали туда, а коровы уж назад. Победители.

– Никогда б не подумала, что коровы могут так защищаться.

– Да овец они защищали, он же нацеливался на ягнят. Волки обычно делают как? Один отвлекает, а другой из засады. Я об этом читала.

– Ни фига себе, – подивилась Любаша, – значит, не зря у коров рога.

Катя сказала о своём:

– От меня полчаса назад дядя Лёша ушел, приносил ружьё. Говорит: если один волк был на разведке, придут два, один будет в засаде. Мне только пальнуть в воздух. Я сказала, что ни к чему это.

– Да не ружьё тебе, а видеокамера нужна. За лето ты могла бы снять столько… Представь, в программе «Сам себе режиссер» выдали бы твои кадры, где убегающий волк грозит: «Ну, ягненок, придёшь к ручью». Ты озолотила бы телекомедию. Я привезу тебе камеру.

Перетерли свои тайны, а стержневой темой оказалось всё-таки не явление волка, а встреча Кати с Олегом. Уходя, Любочка вдохновила:

– Катя, не дрейфь. Ты поднялась над ним. По осени отболит. Я права?

– Боюсь, состаришься от любопытства, шпионка.

Обе засмеялись. На разговор о шпионстве времени не хватило.И дед Филя выпал у них из памяти.

 

Прочли стихотворение или рассказ???

Поставьте оценку произведению и напишите комментарий.

И ОБЯЗАТЕЛЬНО нажмите значок "Одноклассников" ниже!

 

0
10:36
394
RSS
Нет комментариев. Ваш будет первым!