Долгая зима 43-го

За деревьями, черными, оголёнными ранней зимой, серебрился снег, отсвечивал звёздами. Ночь наполнила лес. Полная луна оттенила зыбкие силуэты деревьев. Тихо. И только на тропинке слышны хлюпающие звуки шагов, тихая речь…

— Валюх, а, Валюх, я устала… И ноги промокли. Ну, Валь, давай передохнем, а? Вон дерево повалено, давай на нем посидим.

— Нельзя, идти надо, стемнеет скоро. А сидеть станем так и замёрзнем. Сколько случаев было, сядет, бывало, девочка на пенёк передохнуть и не заметит, как уснёт, а во сне и замёрзнет.

Динка испуганно захлопала ресницами, вот-вот заплачет, укоризненно посмотрела на сестру и молча пошла следом. Валя не оборачивалась, знала — Динка трусиха и ни за что не отстанет. Так и шли дальше: впереди старшая, смелая и упрямая, а следом уставшая, не понимающая происходящего, нехотя плелась младшая. Они уже больше года жили вдвоём, все по дальним родственникам да знакомым перебивались. Надолго нигде не получалось — по сёлам чужих сразу чуяли, выдать могли. Валя, в свои десять, хорошо понимала это. Их и до войны не особо в селе жаловали, мамка председателем, активистом была, не всем это нравилось. И теперь вот мыкаются, хорошо хоть Мальвинку с Витей у Трохиных, сестры мамкиной троюродной оставили, маленькие они совсем, не понимают, что с ними.

Динке идти совсем не хотелось. Вспоминала как тепло и уютно у бабы Варьки и узвар вкусный, из груш, до сих пор на губах сладость слизывала. Мамка такой не варила, только яблочный. Динка обиженно вздохнула, замедлила шаг и не заметила, как отстала. И только, когда смутный силуэт сестры начал таять впереди, она всхлипнула, упрямо сжала губы и заторопилась вслед за сестрой. Устала она, а Вальке только дай покомандовать, и что с того, что она старшая, ей вон тоже шесть уже, она и сама может командовать.

Снег подтаял и в дорожной борозде, оставленной полозьями саней, скапливалась вода, но куда денешься, снег глубокий, не пройдёшь, вот и бредут они, хлюпая одубевшими кирзачами. «Холодно-то как», — подумала Валя, оглянулась назад, поторопить сестру.

— Давай руку, тетеря, нам уже не долго идти, вон за холмом и село, там будет тебе и печка теплая и картошка в придачу. Хочешь картошки, Дин?

— Я спать хочу, — продолжала капризничать младшая.

Валя задумалась, как им теперь быть, у бабы Варьки конечно тепло и уютно, но ведь не родня и боится конечно, вслух не скажет, а глаза вон какие напуганные, ждёт, когда уйдём. Она добрая, но сейчас время такое, жить всем хочется, а найдут их полицаи — её и повесят. Да и недолго погостевали, сегодня бабушка поутру вышла к соседям за новостями, а через минуту обратно прибежала и с порога:

— Ой детоньки, уходить вам надо, в селе полицаи с немцами по домам шарят, а узнают чьи вы и меня повесят. Староста паразит, вас знает. Идите в Михайловку, там сестра моя Верка, приютит. Только смотрите, осторожно ходите, чтобы никто не видел. А хату её легко найдёте, крайняя она, первая от лесу, не заплутаете. Собирайтесь пока, а я на улице посторожу. Успеть бы только.

Вот и пошли они: сначала бегом огородом, немцы уж близко, по улице слышна ругань полицаев, рядом совсем, но, спаси боже, успели, а потом поле, там отдышались, в сумерки их вряд ли увидеть могли и пошли лесом. Теперь бы до ночи к Михайловке подоспеть. Но долго идут они. Уж и звезды в небе пожглись, месяц вон выглядывает, а лес все никак не кончается. Может заплутали на развилке, кто знает, бабушка говорила правее брать, но поди ж знай, может и попутала со страху. Руки вон как дрожали.

— Ну давай, Дин, немного осталось, или ты в лесу ночевать хочешь? А может волки тут, а?

Динка волков боялась и шаг ускорила, прижалась к сестре.

— Валь, а чего мы от бабы Варьки ушли? Хорошо там было, тепло и узвар вон какой вкусный.

— Ты совсем глупая или как? Сказано тебе — немцы нас ищут. Чего непонятно?

— А зачем они нас ищут, а, Валь? Что мы такого сделали?

— А то, что мамка наша председателем была, немцы таких вешают. Вот и ушла в партизаны. Ну а мы пособники, вот.

— Валь, хочу наших повидать, Мальвинку с Витей, они же маленькие, страшно им наверное. А мамка обещала, не надолго уходит, говорила немца прогоним и вернусь к вам. А мы все прячемся, и прячемся, и немец не прогоняется.

— Скоро уж, Дин, баба Варька говорила, что близко наши. А Витя с Мальвинкой маленькие, не страшно им, не понимают ничего.

Динка вдруг заплакала и сквозь слезы запричитала:

— Я тоже маленькая, и не понимаю, а ты, Валь взрослая, даже в школу ходила, все понимаешь.

Валя не ответила, молча взяла за руку сестру и зашагала к просвету открывшейся опушки леса, где уже были заметны дрожащие огоньки крайней избы.

***

Зима подходила к концу. Метель из последних сил трясла и выла волчьим воем за окном, нагоняя страху на Динку. Она пугливо прижималась к сестре и прислушивалась как скрипит под ветром дом. Ей казалось, что вокруг дома собралась стая голодных волков. Они заглядывали в окна и искали кого бы съесть.

Вечерело. Баба Вера зажгла керосиновую лампу, поставила на стол и хата сразу преобразилась, повеселела, светом заиграла в углу на иконах и в глазах маленькой Дины. За столом сидели втроём: Валя с Динкой ели картошку, запивали кислым молоком, а хозяйка, подперев ладонями, исхудавшее, с впалыми глазницами лицо, с жалостью смотрела на сестричек.

— Ох, и что за мамка у вас такая, все ей надо и в председатели, и в партейные, а теперь вон партизанит и что толку-то, прок какой? Детей четверо, мал мала меньше и сиротами по чужим людям. Неправильно это. Не по-людски. Всякая мать прежде о детях заботиться должна, а воевать дело мужиков.

— Оставь в покое детей-то, — пресёк её ворчание дед, заворочавшись на лежанке, — много ты понимаешь. Кому-то ведь и воевать надо. Может и я в партизаны пойду. Вот только радикулит пройдёт и пойду!

— Ага, и кому ты старый там нужен, лежи уж вояка.

Дед невнятно пробормотал чего-то про охоту, ружье спрятанное и утих. А вскоре уже тихонько посапывал, забывшись во сне.

— Валь, а, Валь, а когда мама придёт, а? — порушила молчание Дина, обращаясь к старшей сестре.

— Скоро, Дин, может завтра, послезавтра, скоро.

И вновь тишина наполнила хату, только старенькие часы, своим равнодушным тиканьем, отмеряли чьё-то время.

***

Весна пришла неожиданно, ещё вчера гуляла метель, а сегодня поутихло, по-весеннему припекло утреннее солнце и с крыш сельских хат лилась, пела капель. Весна! Она несла надежду на скорые перемены. И сельчане зашептались с воодушевлением зашептались по улочкам: наши, скоро придут наши, они уже рядом, а самые нетерпеливые утверждали, что слышат ночами канонаду.

***

— Валя, а, Валя, просыпайся, весна! — с восторгом тормошила старшую сестру Динка. Она только проснулась и первое, что услышала — звон капели за окном. Дом за ночь поостыл и Вале совсем не хотелось просыпаться и выбираться из-под тёплого ватного одеяла. Она отмахнулась от сестры:

— Отстань, неугомонная, давно уж март на дворе, вот и весна тебе.

— Так ведь капает, Валь, сосульки текут, настоящая весна пришла, Валь! А мамы все нет, — внезапно загрустила сестра, — а ты говорила скоро, вон и зима прошла, а мамы все нету.

Валя приподнялась, обняла сестру, прижала к себе, зашептала:

— Теперь уж точно придёт, говорят наши скоро придут, фронт близко, слышишь гудит как?

Дина прислушалась и ей показалось что она и в самом деле слышит далёкий громовой раскат. Перестала плакать, подняла глаза на сестру и зашептала в ответ:

— А фронт, он немцев насовсем прогонит, и полицаев тоже, а, Валь?

— Да, Дин, насовсем, и мама из леса придёт, и папа с войны вернётся, и будем мы опять жить все вместе.

В дом зашла баба Вера, позвала сестричек:

— Ну что, девчата, вставать пора, петухи давно пропели, собирайтесь, пойдем Зойку доить. Молоко пить будем, дед вон уже и сена занёс.

— Бабушка, а можно мы в сеннике поиграем? — обрадовалась Динка и заторопилась с печки, а следом и Валя, вспомнила, сегодня ей первый раз самой козу доить.

Баба Вера смотрела на них, вздыхала, не дал бог им с Федей деток, только сейчас, при этих сиротах прочувствовала навалившуюся тоску одиночества. Скоро войне конец, заберёт непутёвая мамка своих девчат и останутся они с дедом сами.

***

Весна наполнила село почти летним теплом, и к удовольствию сестричек, прогрела колоду за сараем. Сестрички устроившись на колоде грелись на солнце. Валя обняла сестру и смотрела как под весенним теплом парит земля. Надо бы нарвать крапивы, баба Вера наказывала борщ сварить, в погребе ещё немного картохи осталось. Проживём.

— Проживём, Динка!

Сестра не ответила, о чем-то увлечённо болтала с новой деревянной куклой, дед выстрогал недавно. Вспомнила как радовалась Динка когда она из старой кофты пошила кукле славное платьице. В воздухе пахло зелёной травой и скорым приходом лета. Валю наполнило ощущение радостного ожидания и уверенности, что скоро все закончится и они заживут как прежде, как до войны. Она представила, как за большим столом они все вместе: папа, он главный и тарелка у него большая и ложка, а рядом с ним она, старшая, а дальше Динка, потом Мальвинка и самый маленький Витя. Он уже подрос, ест сам, степенно и не спеша, как отец. А мамка все хлопочет: то в тарелку добавки, то соли кому. А папка так строго на неё, мол угомонись ты, садись, и на табуретку рядом с собой укажет. Хорошо то как!

Ещё одна зима позади, долгая зима 43-го.