Лошади

… а когда дразнили мальком пузатым и салагой — ниже сосновых пней, как любила я жеребят и маток, меринков и диких больших коней! И таскалась к дому рома Равшана, хоть сдавала бабке меня сестра — выбирала крайнюю из лошадок и скакала в белые клевера. Лошадь мордой трогала: эй, малышка, жеребята падают, чтобы встать...

Много раз я падала. Много. Слишком. Но вставала, заногувашумать!
Надо будет — снова, ругаясь, встану: из моих далеких, салажьих дней, от давно сгоревшей избы Равшана тянет лошадь морду — малышка, эй… Лошадь, лошадь. Проигрыши, победы, золотая масть, вороная рать… как везли на лошади — Грибоеда, и — попозже — Пушкина, умирать, белых, красных, сам-по-себе-тихоней, сыпал дождь в телеги и мокрый снег… Подгоняют мордами эти кони двадцать первый — двадцать дурацкий век.
С человеком конь навсегда обвенчан, рядом он — с рождения до конца, и сама Земля — расписной бубенчик под дугою Божьего жеребца. Скачет Он, и август вплетен монетой на конце хвоста, и седлом — заря.
Да, уже на днях по каемке лета пронесется конница сентября. Холодает, месяц кривой и тонкий на живот вечернего неба лег. Дай уткнусь напуганным жеребенком в твой мужичий, теплый, надежный бок! Задышу — твой рыжий лошонок дома, дверь закрыта крепко, в замке ключи...
И поверю, что конокраду злому ты не дашь меня увести в ночи.