Камбала. Часть 1. Дядя Саша. Глава 17.

Глава XVII. «Кіна не буде. Кінщик спився»

Все дни в подготовке к собственным проводам прошли одним днём, в желании догнать упущенное за многие годы. Больше всего переживали родители. Я с утра, проснувшись, брал мотоцикл «Восход-2», который мне купили ещё весной, когда я заканчивал десятый класс и сдав экзамен, получил права на право управления мотоциклом и гонял, гонял и гонял. Как-то долихачился и вечером переезжая по брусчатому настилу, проложенному через траншею, по которой прокладывали водопровод, свалился в канаву, не я, а мотоцикл из-за того, что не все брусья были прибиты к лагам и я близко взял к краю, они сработали, как качели, а я полетел дальше через канаву.

Вечер по обыкновению начинался с того, что у клуба производился сбор «пожертвований», кто сколько может и потом я ехал в село, расположенное километров за 8-10, где магазин был на дому и продавал спиртное круглосуточно, с небольшой «наценкой» за беспокойство. Близко сдружился я с Саней киномехаником, который был даже чуть старше меня, ему было 23-24 года, но он не служил до сих пор из-за ограничений по здоровью.

Вечерами я часто засиживался у него в кинобудке, освоил техминимум перезарядки кинопроекторов бобинами с плёнкой. Короче, крутили кино весело, балуясь винишком понемножку и ведя душевные разговоры. Из молодёжи, кто посещал клуб были в основном школьники до восьмого класса, а на выходные приезжали те, кто учился дальше или в соседнем селе Политодельское или в Матвеевом Кургане. Но что-то они не приходились мне по душе, тем более, что мне постоянно напоминала надпись на косогоре через балку от села с буквой «Н», посвященная моей однокласснице бывшей, к которой я прикипел ещё позапрошлогодним летом, будучи на практике дома в колхозе и работая на гусеничной тракторе, которым с помощью плуга и пропахал на целине букву в честь Нины, так звали мою многострадальную любовь. Воспоминания о том времени и того письма из далёкого города Свердловской области, после полугодовой переписки: «Саша, извини меня! Я тебе сразу не сказала. У меня есть парень, которого я люблю, проводила его в армию и скоро, когда вернется, мы сыграем свадьбу…».

Нет, ну а что, неплохо. Какой след, рубец целый на сердце остался, что-там эта пахота, пусть даже на 30 сантиметров глубины, мелочь. Если, будучи студентов, там можно было забыться и встречаться с девушками без проблем. Здесь же всё напоминало о ней, о той, которая не могла сразу раскрыть карты, видимо ей нравилось ухаживания, страдания и длинные письма влюблённого «Ромео». Бог с ней. Поговорка гласит – «пей вино и всё пройдёт».

Конечно, я забывался, но легче на душе от этого не становилось. Наташка прислала ещё одно письмо, в котором уже утвердительно сказала, что не приедет провожать меня, родители наотрез запретили. Ну и хорошо, думал я. Вот уйду на два года и всё забудется. Приду и начну жизнь с нового листа. Эх, парень, парень, как всё сложнее в жизни, ты это скоро поймёшь. А пока, гуляй казак.

Пару раз съездил в соседнее глухое, в отличие от нашего в плане досуга, познакомился с девчушкой-простушкой, даже не ради серьёзных отношений, чтобы не потерять практические навыки в поцелуях. Всё ж какое-то разнообразие жизни. К вечеру, как правило бак в мотоцикле опустошался, и я старался застать водителей в гараже после рейса.

— Дядя Саша, — просил у шофера, который меня ещё 12-13-летним пацаном учил на «ГАЗ-51А» по стерне убираемого поля езде и потом доверял самостоятельно подъезжать под комбайн для разгрузки в кузов, — бензинчику дашь?

— Ведро на раме, шланг за сиденьем. Не забудь на месть положить, — не спрашивая сколько и зачем мне бензин.

Это было то время, когда, чего греха таить, были «приписки», водители «рисовали» товарно-транспортные накладные, их им подписывали, зная, что там половина приписано. Но везде так было. Все районные организации, в конечном счёте «доили» колхозы. Потому, 99% колхозов были «миллионерами», не по прибыли, а по убыткам. Но существовали дотации и прочие денежные поступления, направленные на сохранения шаткого равновесия, баланса между бездонной пропастью и прочной под ногами почвой благополучия.

Помню, как на одной из медицинских комиссий меня спросили:

— В танковых войсках есть желание служить?

Я ответил уклончиво, по большому счёту мне было всё равно, хоть о том, что мне с детства предрекали службу на флоте, не забыл. Бытовало мнение, что трактористы, в большинстве своем шли в танкисты, меньше хлопот по овладению техники, имеющей гусеничный ход. Но тут ещё одно «но», которое я мало учитывал – учёба в институте. На последней медкомиссии мне карандашом пометили «ПЛ», на что я не обратил никакого внимания. Только после службы, листая документы, увидел в призывном свидетельстве эту запись. Это была судьба.

Призывали этим призывом уже 1957 год, я шел, естественно не со своим призывом, из-за учебы в институте. Вечером зашёл в Сане Ганшину, нашему киномеханику со своей, заранее прикупленной бутылкой портвейна, был серьёзный разговор. Тезка готовил бобины к очередному сеансу и когда резко распахнулась дверь в его аппаратную, что не всем позволялось делать, он повернулся и с улыбкой заговорил:

— О, привет, Санёк! Кино крутить или как? – спросил меня, не отрываясь от перемотки бобины на начало.

— И кино можно покрутить и или как, — улыбнулся я, — а что ты сегодня представляешь провинциальной публике, кинщик?

— Добре, кино! – живо ответил Саня, картавых говором.

Он с детства и до недавних пор жил на Украине, в соседней Донецкой области, в селе, как он говорил Дмитрiвка, что рядом со знаменитой Саур-могилой. Он мне немного рассказывал о своем прошлом, когда я спросил:

— Саша, а ты не русский? У тебя и нос орлиный, как у джигита и говор интересный, даже в украинских словах есть какой-то непонятный акцент.

— Який я не русский – русский хохол.

Мы, проживающие в 30-50 км от границы с Луганской и Донецкой областями, здесь все практически разговаривали на русско-украинском суржике, говоре уже не русском, но и не украинском, только временами проскакивали чисто украинские слова. И, что интересно, что у нас на территории колхозе располагалось пять сел, но в каждом селе был свой говор. Если ты не видишь человека, а слышишь голос, можно было безошибочно определить из какого он села.

В одном из них, проживали в основном переселенцы из средней полосы России, Пермской губернии и других, переехали к нам семьями и обосновались на нашей богатой чернозёмами земле. Мы их кликали не иначе, как кацапы. Их фамилии отличались чисто русским звучание, такие, как Кустов, Овчиников и др., и не было, как у нас в селе, наполовину с намеком на хохлов, кроме моей, Нищенко, Кравченко и затрудняюсь сказать, каких было больше. Часто встречались Пужалины, Лаврухины, Лапшичевы.

Чтобы долго не рассказывать, благодаря смешению людей и из Украины, тех же запорожских казаков и с исконно русских людей, пришедших в поисках лучшей сытной жизни в южные районы приезжали, приходили и оседали различные этнические группы людей. Затем сроднившись с местным населением образовали, как я понимаю свои этнические группы, отличающиеся, как говором, так и особенностями внесенных в местную культуру изменений. В зависимости от того, кто доминировал, придавался этому сообществу или селению определённый этнический окрас.

Что касается моего собеседника, то его лицо ещё лет пять назад отличалось от нынешнего вида, как рассказал мне Саня. И нос не был с горбинкой и густых усов не носил и то, что они скрывали, вместе с густой шевелюрой на голове не было. У него была девушка в селе Степановка, с которой он встречался. Его предупредили местные, чтобы он забыл к ихней красавице дорогу. Мы же знаем, что любовь запретить нельзя.

В одно из следующих свиданий, его подкараулили, когда он будет ночью возвращаться домой и жестоко избили, можно сказать изуверски. Голова была проломлена в нескольких местах, переносица перебита и повреждены обе челюсти, не говоря о потерянных зубах. Бессознательное состояние, сотрясение мозга и кровотечения, могли стать для парня трагическим концом молодой жизни. Его бросили погибать на месте «вынесения приговора».

Но, если не судьба, то на его счастье, он был обнаружен, и вовремя оказанная медицинская помощь в больнице г. Снежного дала возможность ему жить, а мне возможность познакомиться и дружить в течение полугода до этого дня. Но, по секрету мне тезка сказал:

— Саня, тебе доверяю, но ты же смотри, чтоб «могила»?! – пристально посмотрев мне в глаза, серьёзно спросил у меня.

— Тезка, железно! Что я пацан, что ли?!– ответил ему даже с некой обидой за недоверие.

— У меня есть даже справка, если я кого-то прирежу, меня не посадят, — произнёс друг новость, вызвавшую у меня не страх за своё здоровье, а сожаление и соболезнование тезке, — я хочу эту проблему перекрыть. Я хочу в армию. Знаешь, как смотрят на тех, кто не служил? Хоть я частично дебил и есть, вернее меня может «накрыть» в любой момент, и я буду неконтролируемый. Это последствия тех травм. Я и уехал оттуда, чтобы здесь, на новом месте мою тайну никто не знал. Надеюсь на тебя.

— Давай этот договор скрепим, — предложил я, доставая из-за пояса бутылку портвейна объёмом 0,7 литра.

— Годиться! – потирая руки, бросив перематывать плёнку, глянув на часы, добавил, — успеем, разливай, — сам занялся поиском закуски в своем монтажном столике.

Выпили, закусили чем-то. Я начал находить слова, для успокоения парня, но он не дал мне продолжать, оборвав:

— Саня, всё нормально! Я иду с тобой служить в армию. Уже договорился. Ну, не с тобой прям, а 16 мая, тебя провожу и сам пойду. Проводжати мене почти никому буде, брат меньший с Дмитрiвки прибуде, та тут с кем общався, людин шесть буде.

— И ты молчал? Даже мне не говорил, — удивился я скрытности друга.

— Я вчера за фильмом в кинофикациюїздив и в военкомат зашел. Ультиматум им поставил: или шось с собой зроблю и их обвиню.

— И они тебе «белый билет» не дали?

— Не! Майор успокоил, сказал, что є у них редкая разнарядка, моя профессия пыдхожа.

Саня говорил на суржике, как говорили у нас многие и труда понимать его никакого не было. Вот так удивил, Санёк, подумал я. Начался фильм «Свой среди чужих, чужой среди своих». Через маленькую «бойницу», отверстие в стене для установки аппаратуры и направления проектирования на экран не позволяли получать от фильма удовольствие. Хорошо, если фильм уже видел, просто слушать и представлять действия.

— Да тебе теперь некогда может будет. Я думал, что что бы «усилком» с проектора мне музон организуешь на проводы.

— А чё, организую. Колокол повесим, всё село до утра спать не будет.

— Ну, ты, Сань…, — закатился я смехом.

— Чуго? Хай запомнят, каким он парнем был…

— Я же не в космос, как Гагарин отправляюсь? Надо поскромнее.

— Ладно! Ны хочишь колокол, придётся ящик тянуть, звук лучше буде.

— Добре! – пожав тезке руку, спросил, — «насыпать»?

— Давно пора! Уже всё попырысыхало внутри. Насыпай!

Я разлил остатки из бутылки и прежде, чем выпить, произнёс тост:

— За кинематограф! И за лучшего киномеханика всех времён и народов! За тебя, Санёк!

И, пока ещё он не успел выпить, резко остановил его:

— Стой!

— Шо, таке? – чуть не поперхнулся хозяин «бунгало».

— Скажи, а почему, когда кино у нас в какие дни не показываешь, уже прям укоренилась поговорка «Кина не буде. Кинщик спывся».

— Фу, думал ты о чём. Хиба с вами не сопьешься. Бывай! – высоко подняв гранённый стакан на половину, наполненный розовым вином и затем резко опрокинув, задержал дыхание и следом с протяжкой произнес, — о-о-х, как хо-о-рошо-о пошла, а-а!

Послышался «хоровой» свист в кинозале. Мы с Саней увлеклись разговорами за бутылочкой и не успели переключиться с одного проектора на другой. Бывает и хуже, когда плёнка рвётся, особенно, если она видела виды, и вся на кусках. Включив свет в зале и заглянув в «бойницу», увидел десятки лиц, устремлённых взглядом в нашу сторону, кто облизывал пальцы во рту, чтоб создать самый внушительный и «доходчивый» до киномеханика звуксвистом, кто кулаком махал, а на задних рядах просто обнималась молодёжь.

— Сапожник!..

— Кинщика «на мыло»! – доносилось из зала.

Тёзка, отстранив меня, пытающегося запустить второй аппарат, в сторону и быстро запустил следующую часть. Свет в зале погас, шум умолк, все предались просмотру интересного по-настоящему, фильма.

Мы закурили и продолжили разговор.

— Как дядя Ваня? – спросил Саня.

— Батя? Да, нормально. Пока ещё не начал меня провожать. А чё ты спросил?

— Я вспомнил, как в прошлом году мы после кино бахчу бомбили.

Я заулыбался. Ещё бы, не помнить. Ладно, что в детстве пацанов в свой сад за яблоками наваживал, а тут дюжину великовозрастных уже парней проводил по заранее намеченным, невидимым ночью тропам и проходам на бахчу, где в этом году первый и последний за свою жизнь раз охранял мой отец на пару с дядькой Павлом.

Дело было так. Закончился фильм. Лето, конец августа, тепло. Полночь уже, клуб тётя Маша, завклуб закрыла на замок, где мы немного после фильма ещё шары биллиардные погоняли. Домой идти неохота. Сели на длинной скамье у клуба, кто на спинку взгромоздился, кто на не успевшие ещё остыть, раскалившиеся ступени к входной двери, а кто просто стоял. Курили. Кто-то вращал трескучий транзисторный приёмник. Каждый в голове вынашивал план, чтобы такое ещё можно сегодня сотворить, чтобы с чистой совестью и сознанием не зря прожитых суток плюхнуться дома в кровать, для просмотра индивидуального канала кино – счастливых снов.

И тут я вспомнил, что вечером мать ругала батю за то, что ему сторожить идти в ночную, а он «принял на грудь». Ну, думаю, если батя «затравился», а дядька Пашка тоже не дурак пропустить, чтоб ночь нескучно коротать, то идя на бахчу, не считая домашнего Шарика, небольшой, но зявкучей собачки, опасаться некого.

— Чуваки! Идея! – воскликнул я так, что кто-то чуть голову не расшиб, свалившись со спинки скамьи.

— Слава, ты как? – помогли подняться парнишке, окончившему «восьмилетку» и не знающему куда дальше идти со своими «государственными оценками». Обычно таким у нас в селе говорили: «Пойдёшь быкам хвосты крутить». Иначе говоря, кроме работы скотником на ферме больше нигде не возьмут ни на учёбу, ни на работу.

Но, что я хочу сказать – «золотое время» всё-таки было у нас. Найти работу на раз-два. Требовались везде рабочие и не просто сезонные, а на постоянной основе, и рабочих специальностей и специалисты. В колхозах и совхозах семейным давали сразу квартиры. Если с армии пришёл, чтобы остался в колхозе – на тебе новый трактор или автомобиль. Живи, работай и радуйся жизни. Но было же! Конечно, со шмотьём там разным, продуктами, с нашим временем не сравнить, но попробуйте сейчас работу интересную по душе найти – жизни не хватит. Тогда счастливым себя чувствовал человек, доставшим где-то джинсы за 100 рублей (заплата месячная такая была), а сейчас счастливым считаешь, если работу нашёл и пусть даже с низкой зарплатой, зато постоянную и с рабочим днём 10-12 часов. За что рабочие выходили на демонстрации с требованиями 8-ми часового рабочего дня? Всё, кончилось. Капитализм у нас, братцы. Простите, отвлёкся.

Я изложил свой план. Все возбуждённо и единогласно его одобрили.

— По мосткам через Каменку у колодца не пойдём, — командовал уже я, раз план одобрен, — темно, можно в воду свалиться и искупаться. Пойдём через мост и Турскую гору, хоть и дальше, но вернее.

Турской гора называлась так, может и неправильно грамматически, но, как я уже говорил, у нас можно было услышать ещё не такие слова. Нужно было понимать, что она исторически имела какое-то отношение к туркам. А-то, что турки в своё время побывали у нас и, тем более, степные кочевники сарматы, никто не сомневался. К этой горе дорога вела от села через узкий мостик через речку на ту сторону балки, где я ещё два года назад отставил «тату» с буквой «Н», которая выделяется теперь более зелёной и высокой разнообразной растительностью, как на клумбе, по отношению к целинной скудной и низкой траве.

Поднявшись на гору, перед нами расстилалось обширное плато, засеянное арбузами, которые издавали определённый отблеск от двух четвертной или половинной от полнолуния Луны.

— Голос подаю, если потребуется, «спалимся» или ещё что, только я. Вы все «ниже травы, тише воды», — предупредил на правах главаря, всех из созданной для разовой акции банды.

— Договорились! – ответил самый старший из нас, но сейчас мой «первый заместитель», Саня киномеханик, заодно прицыкнул на малолеток, — иначе в кино больше бесплатно не пущу.

Пробирались по дороге, накатанной по целине горы, расположенной в 2-3 метрах от поля. Эта стёжка незасеянной, но вспаханной и обработанной земли, из-за того, что корни сорняков получили благоприятные условия для развития, заросли бурьяном по пояс. За ним, пригнувшись мы и пробирались.

— Тут дыни, они еще могут быть зелёными, арбузы дальше за дорогой к шалашу, — комментировал я, хорошо знавший расположение, так как носил отцу обед, рядом идущему тёзке.

И тут Шарик, почуяв шорохи, подал голос. Все залегли за бурьяны, притаились. Я, зная, что собака слышит лучше, чем человек, тем более, спящий, вполголоса обозвался:

— Шарик, Шарик!

Шарик узнал мой голос и слабо заскулил.

— Пошли, без резких движений и шума. Я отвлекаю собачку, а вы, не мешкая выбирайте по парочке арбузов и «линяем».

Я начал тихонько просто разговаривать со своей собакой. Как было заметно по катающемуся возле шалаша «колобку», которым и был Шарик, он меня слышал и был рад моему, хоть и ночному визиту.

— Всё, уходим, — подтолкнул меня в бок локтем кинщик, так как руки были заняты арбузами.

Остановились мы у мостика через речку, отдышались, осмотрелись – никого не потеряли. Вроде, без потерь, не считая побитых арбузов, которые чаще бились у тех, кто из-за жадности хватал ещё сверху третий арбуз, придерживая его подбородком.

Измазались, как поросята, в липкий арбузный сок, пустив остатки «роскоши» вниз по течению воды, умыв лицо и руки, побрели по дороге, поднимаясь к сельской улице, где нас начали встречать, разбуженные шумной ватагой, услышавшие наше шаги и теперь более оживлённую речь, неленивые сторожа подворий.

***

Проводил Лёху из Петровки в армию. Гуляло все небольшое село и частично, мои земляки, марьевцы. В оставшиеся два дня все крутились и всё крутилось вокруг приготовлений к столу и организации проводов.

На проводах у меня гуляло полсела, то родственники, то сваты, то кумовья родителей, много молодежи, чаще или уже отслужившие, или те, которым отдать долг Родине только предстояло сделать. На душе было гадко и обидно, что всех парней провожали девушки, а меня, хоть и были таковые до того, как, а в тот момент, когда – ни-ко-го.

Мне было так паскудно, особенно до первой рюмки водки, которая обожгла, как казалось, даже душу. Давненько я водочки не пробовал. Как в поговорке говорится – «за стаканом вина даже некогда рюмку водки пропустить». Вот таков он, чёрный юмор.

Спасибо двоюродной сестричке Анюте, которая всё понимая, сама предложили сыграть роль моей невесты. Конечно, я согласился. Все подумали, что Анюта и есть та невеста из казачьей столицы, которой я писал и мне почтальон приносила письма. А в селе утаить такие вещи просто невозможно.

Саня Ганшин не подвёл, организовал музыку через «усилок» и мощные динамики так, что даже ярые сторожевые псы, сначала прикрывали уши лапами, а потом начали подвывать в такт музыки. Бедные соседи, дядька Павка точно не спал и может быть, ворочаясь от бессонницы и ему опять явились те страшные сны: он опять на войне, гул артиллерийской канонады, рёв танков и бомбардировщиков, свист пуль и осколков; ранение, плен, похлёбка из брюквы и зубы, выпадающие от цинги.

По обычаю, напутствия тех, кто отдал Родине свой гражданский долг и особенно тех, кто прошёл войну. Дядя Толя, мой дорогой дядечка, тот который на танке Т-34 брал Берлин и оставил свою роспись на рейхстаге, а затем столько оставивший о себе памяти в родном колхозе, работая бессменно кузнецом до самой пенсии, заработал там силикоз легких, не умеющий, как молодые говорить красиво, кашлявший, как заядлый курильщик из-за болезни, хоть и не курил вообще, коротко, но от души сказал: «Не посрами нас, ветеранов, служи по совести, а не ради наград!»

Сам он был награждён орденом Красной Звезды за то, что, оставшись единственным живым из экипажа, смог вывести боевую машину из-под вражеского обстрела. Ветераны войны, истинные участники боевых действий, на плечах которых было тяжелое бремя войны, прошли все тяготы и победили сильного и коварного врага, наши седые и скромные труженики войны.

Я вспомнил 9 Мая 1965 года, празднование 20-й годовщины Великой Победы. Праздничная демонстрация рядом с нашей сельской школой, где было расположено захоронение воинов-освободителей села и памятник в честь воинов. Тогда участников войны собиралось на праздник десятки, в простых пиджаках, на лацканах которых были ордена Красной Звезды, ордена Отечественной войны и ордена Славы различных степеней, медали за Отвагу, за взятие Берлина и пр., и только начиная с этой даты «покатились», как снежный ком с горы юбилейные медами, которые только сильнее сутулили стареющих ветеранов. Они так быстро уходили, что даже на 30-летие, которое состоялось буквально 5 дней назад уже и половины тех не было, кто не писарчуком или сапожником, где-то «во втором эшелоне», а на фронте, на самых тяжелых передовых позициях воевал, проливал кровь и оставил там здоровье своё. Утром рано, как обычно, подъезжала грузовая автомашина, «ГАЗ-51А», оборудованный для перевозки людей лавками, на которых размещались до 30 человек провожающих.

Перед зданием военкомата состоялось слёзное прощание призывников с провожающими, здесь же, как на свадьбе угощали выпивкой, предлагая за добрую дорожку тосты. Нас завели внутрь, проверили содержимое рюкзаков, дали инструктаж, погрузили во дворе в автобус и под крики провожающихся, ворота распахнулись, из него вырулил автобус с нами, прильнувшими к окнам и махающим руками родным, друзьям и любимым.

Прощай гражданка! Пошёл отсчёт времени службы, правда у всех разная, у кого на 2 года, а у кого и на 3 в ВМФ. Что означала «команда 1080» я пока не знал, да и это было не важно. Я к этому шёл умышленно или нет, написано так мне судьбой было при рождении или я собственной рукой перечеркнул всё то, что было и своим почерком, как вот сейчас, начал новый этап в свой жизни, который можно назвать, как служение Родине.

продолжение следует

Предыдущая глава -  http://pisateli-za-dobro.com/kambala-chast-1-djadj...