Камбала. Часть 2. Камбала. Глава 2.

Глава II. Зам замполита

После того, как я стал человеком при должности, жизнь коренным образом поменялась к лучшему. Я не скажу, что я злоупотреблял привилегией, но пользовался в пределах разумного постоянно. Как минимум, у меня появилось, кроме выполнения должностных обязанностей и немного свободного времени. Я мог распорядиться так, как позволяли условия учебного класса.

В казарме, даже в то время, когда по расписанию курсанты должны были использовать по личным нуждам, кроме «тихого часа», который был де-юре, а де-факто – постоянные тренировки или в качестве наказания за чью-то провинность, или потому, что при осмотре казармы кто-то из высшего руководства сделал замечание, то кто-то откровенно «накосячил» и все за это расплачивались вплоть до сверхурочных тренировок строевой подготовкой на плацу.

У меня редко когда получалось письмо родителям или девушке написать за один присест, иногда начало датировал одним числом, а окончание дня на два позже. Теперь предоставилась возможность в тишине, в спокойной обстановке не только писать письма, но и от нечего делать, начал конспектировать работы классиков марксизма-ленинизма, тем более что они еще не успели у меня выветриться после института. У меня получились шикарные конспекты, за это я должен был благодарить свою студенческую жизнь, давшую и знания и некоторые умения, хотя бы конспектировать первоисточники.

Я проводил часто политинформации, на которых, конечно, присутствовал замполит и по достоинству оценивал мой идейный рост, считая, что в этом есть и его заслуга, бесспорно. Он ещё не знал, что я при институте прошел курсы пропагандистов, чему было простое объяснение. В конце курсов, мы должны были прочесть несколько лекций для школьной аудитории или на производстве.

Я выбрал в качестве подшефной школу, где училась моя девушка Люда, а моя братва, с подачи Михи Карася кликала её в разговоре Жадницей. Время прошедшее, но вспоминаю то время с душевной теплотой. Когда ты выходишь перед старшеклассниками, не важно даже с какой целью, при чём по максимуму в приличной интеллигентной одежде, роль которой отводилось простому пиджаку, но модного покроя с крупными металлическими пуговицами, накладными карманами на боках и на груди и с пагонами, больше напоминающим офицерский френч, то все взгляды на тебе. Знали бы они, сколько он стоит, засмеяли бы. А к этому ещё прибавлялся блеск моей пышной волнистой шевелюры, ложившейся на погоны пиджака и уже полный отпад. Это вам не то, что выходить с немного мешковатой робе, как на вырост, с отражающимися солнечными бликами от собственной свеже обритой и без того лысой головы. Контраст типа, день – ночь.

— Как уже известно из официальных источников, освободительная война вьетнамского народа завершилась полным разгромом сайгонской или южновьетнамскую армии. Более 10 лет Северный Вьетнам вёл освободительную борьбу против американских интервентов и вот не прошло и вот всего полтора месяца тому назад блестящим завершением операции «Хо Ши Мин», названному в честь руководителя социалистического Вьетнама Сайгон был взят.

Такими громкими словами я начинал политинформацию, законспектировав основные моменты своей речи в виде плана, с указанием дат и цифр, требующих точности. Я был уверен, что никто из моих сослуживцев в руки не брал газет, как минимум, почти за месяц, пока мы проходили «курс молодого бойца». Я же, делая подшивки газетам «Правда», «Красная звезда» и «Комсомольская правда», набросал тезисные высказывания.

Ещё в институте я понял, если в высказываниях в реферате, докладе, устном или письменном ответе будет приведено 2-3 подобных «крылатых» изречений или цитат из речи генерального секретаря на Пленуме или съезде – «пять» баллов обеспечено. Сейчас мне оценки не ставят, но авторитет, бесспорно, зарабатывался.

— Мы также знаем, что серьёзным по-прежнему остаются события на Ближнем Востоке из-за агрессивной политики Израиля, поддерживаемой и подстрекаемой империалистами США. Тревожные события происходят в Анголе, где происходит настоящая гражданская война. Освободительному движению необходима помощь и революционно-настроенные посланцы с острова Свободы готовы им оказать всяческую помощь в борьбе против колонизаторов, — продолжал я умничать, «нахватавшись вершков» в заголовках газет.

И заканчивал политинформацию патриотическими высказываниями:

— Наша с вами задача состоит в том, чтобы высокопрофессионально овладеть воинской профессией и стать надежным оплотом нашей великой Родины, Союза Советских Социалистических республик.

После этого призыва наступила пауза, после которой, каплей показал мне жестом присесть и произнёс с известной иронией:

— Я так понимаю, курсант Иващенко, что нашему любимому и многоуважаемому Леониду Ильичу придётся поделиться с вами своими высшими наградами, однозначно. Так, да, курсанты, Осипов сделал лукавую улыбку и повернувшись к курсантам, ожидал их реакции.

— Героя рановато давать, товарищ капитан-лейтенант, а вот «медаль сутулого» не помешала бы, — съязвил Саня одессит и все заржали.

Замполит был удовлетворён чувством юмора курсанта:

— Я подумаю о представлении своего помощника к награде. А сейчас мы поговорим вот о чём.

Замполит говорил о силе духа наших воинов и о значительном вкладе Советского Союза в Победу, одержанную революционным движением Северного Вьетнама, и о славе нашего непревзойдённого оружия.

Я вспомнил несколько ходовых в то время анекдотов об этой помощи борющемуся с американскими агрессорами Северному Вьетнаму.

Сейчас вспомню парочку, что поприличней:

«Американцы окружили высоту в джунглях, где скрывались вьетнамские партизаны. Кричат:
— Вьетнамцы, сдавайтесь!
В ответ крик:
— Вьетнамцы не сдаются! Коноваленко, снаряд!

Ну и ещё один, пока политзанятия не закончились.

Вьетнамскому лётчику объясняют:
— Вот в кабине МиГа три кнопки. Первую нажмёшь, если в бою будет плохо. Вторую нажмешь — когда совсем плохо. А если совсем-совсем хреново будет — нажимай третью!
Идёт воздушный бой. Вьетнамца догоняют американские самолёты. Он нажал первую кнопку — МиГ резко ускорился. Американцы выпустили ракеты. Он нажал вторую кнопку — МиГ сделал противоракетный маневр. Но тут раз! — сверху ещё звено американцев в атаку на него заходит. Он жмёт третью кнопку и слышит сзади:
— Ну-ка, узкоглазый, от штурвала отодвинься, ща мы их уделаем…».

Мои раздумья и попытка вспомнить ещё какой-нибудь анекдот про наших славных воинах, «не участвовавших» в вооруженных конфликтах продолжались до тех пор, пока замполит «грузил» курсантам политику партии и правительства. Примерно через 20 лет после этих событий я встретился с племяником моей невестки, жены брата, который, как не странно был на год старше от тёти, который являлся скоропостижной и в общем-то бесславной войны Египта и Сирии с Израилем в 1973 году и ему награду вручал лично президент Египта Анвар ас-Садат.

Вот так, если на меня посмотреть со стороны, то чем же я отличаюсь от того же Лёхи Дубровина? Да ничем, казалось, такой же служака. Для того, чтобы понять разницу стремления вверх, необходимо знать истинную причину этого поступка. Алексей его и не скрывал – карьера, именно здесь показать своё желание преданно служить, чтобы остаться в отряде, как тот же старшина 1-й статьи Шульга. Ну и похвально.

«А твоя в чём «печаль», студент?» – как бы внутренний голос.

«Моя-то? Да моя в том, чтобы просто взлететь вверх стремительно и потом уже не важно, шлёпнуться при возвращении назад с ускорением гравитас, равным 9,8 м/с² или проболтаться там ещё какое-то время – это не столь важно, важен процесс взлёта, с перегрузками, превышающими это значение ускорения свободного падения в разы и лишь для того, чтобы испытать себя. Кто-то будет смеяться, но я часто с большими усилиями, трудом и благодаря тех способностей, что были даны мне Богом при крещении и постоянной Его поддержки по жизни, добивался серьёзных высот и с легкостью с ними расставался, чтобы новый взлёт осуществить не с построенной космической станции для придания большей взлётной мощности, из-за того, что нет необходимости затрачивать её на преодоления притяжения Земли, а оторваться значительно с 3-й космической скоростью. Нет. Мне это не нужно. Я могу оставить, уступить кому-то завоеванные высоты на достигнутой высоте, чтобы попробовать взлететь вновь уже на новом, ещё мало изведанном поприще. Мой ответ удовлетворил твоё любопытство?» — спросил я свой внутренний голос.

Выждав немного и не дождавшись ответа, поняв это, как соглашение со мной, продолжил рассуждать на поднятую тему.

Не знаю, насколько я смог вам показать разницу стремлений. Но я ощущаю её именно так и не раз в жизни поступал именно так, даже путём самобичевания, но практически никогда не жалел о случившемся, в крайнем случае, желания что-то изменить не возникало или было уже поздно, да и не хотелось. Это желание вскорости вырастало в желание нового взлёта, который своими широкими крыльями затмевал бы совершенные косяки. А эти косяки останутся, конечно же в памяти, но не в назидание, а как пример глупости, ошибок молодости, как протест против серости жизни и желания сделать её разнообразней и интересней, пусть вот таким, нестандартным способом, отличительным от сотен других, которые совершали люди в твоём окружении. Во мне, в первую очередь, с рождения под созвездием Рака, жил тот же самый рак, а из рыбьих сородичей больше всего с моим, в какой-то степени скверным характером, могла входить в диалог и взаимопонимание только отличительная от всех рыба, камбала.

Я просто делал то, что умел хорошо делать, что получалось лучше, чем, если это делал кто-то другой и, главное, что оно приносило мне удовольствие от результатов этой работы. Она кому-то была нужна, но меня это в меньшей степени волновало и, если получу за это благодарность – хорошо, а не получу – не расстроюсь. Вот так и жил между начальством и своими сослуживцами. Многие знают, что сложно угодить всём и сразу. Но я не был командиром для однокурсников учебного отряда, как Леша, командиром отделения, не был и марионеткой, которую дергали за верёвочки, заставляя делать нужные жесты. Меня можно было назвать «политруком» самого низшего звена.

Июнь в разгаре. Приближался важный в жизни каждого воина день, день принятия Присяги. Мы по прежнему занимались по распорядку дня: занятия по расписанию в учебном корпусе сменяли редкие, но интересные практические занятия по борьбе за живучесть (БЗЖ) и упражнения по поведению в случаях необходимости использования спасательного снаряжения подводника бля выхода из затонувшей лодки через торпедный аппарат или имитации выхода через люк рубки центрального отсека. Я не мог только понять, если всё это было у подводников, то почему во времена Великой Отечественной войны было так много жертв, именно подводников, на Балтике, из-за того, что были заминированы все выходы и проходы в мелководье Балтийского моря, его Рижского залива.

Помимо строевой подготовки, мы стали много времени тренироваться на плацу, готовясь к показательным выступлениям к Дню ВМФ в последнее воскресенье июля. Синхронное выполнение упражнений со спасательными кругами должно быть красивым и показано на стадионе г. Севастополя, но для этого должна быть исключительная синхронность.

От жары курсанты даже падали в обморок. Форма одежды была упрощена до минимума: трусы, ботинки, чехлы от бескозырок. Всё минимально: чехол белого цвета как-то защищал от палящих солнечных лучей; гады защищали ноги в первую очередь от ожогов, которые неминуемо можно было получить, находясь на асфальте, на котором можно было жарить и не только яичницу; ну, а трусы – они и в Африке даже трусы.

Занятия были утомительные до изнеможения. Штабной офицер, прячась в тень деревьев по периметру плаца, горланил в рупор и включая запись музыки, которую по понятным причинам стали мы ненавидеть, хотя в душе по-прежнему любили. Это был «Севастопольский вальс».

День принятия Присяги был отличительным тем, что мы в первый раз одели парадную форму «номер раз»: форменная белая голландка с гюйсом и с гюйсовыми полосами на обшлагах; брюки шерстяные, естественно, уставные – не «торпедированные» клеша; ботинки хромовые на кожаной подошве, еще неодёванные и издающие такой скрип подошв, что на пол города слышно. Существует байка, что после увольнения моряков в город, до утра в городе стоит эхом скрип кожаных подошв. Но, не менее важное, что сегодня будут праздничные столы на камбузе.

Что касаемо приема пищи на камбузе, так это такая история, что на нее необходимо отводить отдельную главу. Скажу вкратце. В первые дни, многие, пока «чухались» за столом, взяв только ложку в руки, уже звучала команда «Подъём! Выходить строиться!». В лучшем случае успевали на ходу компот выпить. Вот так отрабатывалась оперативность. Об удовольствии, при приеме пищи, речь вообще не шла.

Во всем чувствовался праздник. Знамена, растяжки по периметру плаца, обновленная раскраска на самом плацу, трибуна под тенью тополей. Поговаривали, что на присягу прибудет сам командующий Краснознаменного Черноморского флота вице-адмирал Ховрин. А, главное, что сегодня, пройдя полный курс молодого бойца, мы примем Присягу и только сегодня мы уже будем зваться матросами, а не курсантами, просто.

А по большому счёту, пока мы не прибыли на постоянное место службы, получив воинскую специальность, там в течение месяца не пройдём практический минимум и не «сдадим на самоуправление кораблём», мы, как бы есть и нас нет, мы никто. Салабоны – вот как можно нас назвать. Даже не «караси», которыми мы станем уже где-то через полгода. Но это будет потом. А пока.

Мичман Копылов, кстати, я даже не познакомил вас ближе с этим «сундуком», если говорить на морском сленге, а в принципе нормальным старшиной взвода. Когда он просмотрел личные дела, заговорил со мной:

— Земляк, значит, ты?

— Ваш, товарищ мичман? — даже обрадовавшись, улыбнулся я.

— Да, нет. У меня тёща из с. Ряженое, рядом с Матвеевым Курганом. Мы были с женой там 2-3 раза. А так служба мотала по флотам, пока уже не осел здесь. Думаю, как пойду в отставку, поедем на твою родину, тёщу проведаем. Вишни у вас вкусные и персики мелкие, но сладкие, как их…

— Жердёлы?! Абрикосы, только как бы не колированные, дикие…

— Ага! Во-во, так. Я-то с более холодных краёв, у нас такие теплолюбивые культуры не приживаются. И речка, Миус, красивая. Теща на косогоре живёт, внизу Миус, мельница там ещё есть, мука знатная и хлеб вкусный, белый, не ржаной.

Мичман рассказывал, что запомнил, при визите на мою малую родину, а у меня начинали в душе «кошки скрести» от воспоминаний. Буквально незадолго до проводов, мы с Саней Ганшиным крутили музыку на свадьбе у Толика, одноклассника моего старшего брата. Он брал в жены девушку, ровно с тех мест, о которых вспоминал мичман. Подворье располагалось на косогоре, огороды спускались вниз, к самой реке, а напротив, чуть наискосок виднелась мельница, здание которой нависало с обрыва над рекой. Этой мельнице было лет сто, когда-то она приводилась бурным потоком реки. Была плотина и сооружения для направления потока воды на водяное колесо. И конечно, такая конструкция была намного совершенней, чем ветряной привод.

Я был с отцом на этой мельнице. Когда получали пшеницу в качестве «натуроплаты», собирались 3-4 хозяина подворья, договаривались на какую дату, выписывали в колхозе машину или трактор с прицепом и ехали на мельницу, чтобы обеспечить себя мукой на весь год, до следующего урожая. Хлеб-то пекли свой, домашний в русских печах.

У нас русская печь стояла как раз у перегородки зимней кухни, теплом обогревала и саму эту кухню, в которой правда зимой мы не столовались, переходили в дом и кладовку с сараем со стойлами для коров. Свиней, из-за специфики запахов от них, держали отдельно, в построенном во дворе деревянном свинарнике, с одной стороны он утеплялся крытым сенником.

Топили русскую печь кирпичиками, который изготавливали из коровьего навоза вместе с подстилкой, отходами сена и соломы. Это всё накладывалось в специальные прямоугольные формы, имеющие ручки с двух сторон. Состав хорошо уплотнялся, просто по нем ходили в резиновых сапогах из-за специфики содержимого. Затем полученные кирпичики выпрессовывались и ставились нарубо на солнышке для просушки. При летней жаре этот процесс был не такой и длительный. Высушенные до состояния «сухарей» плитки складировались в стопки и укрывались. Это было идеальное топливо для топки печи с большим «жерлом» и площадью жара, образуемого, после прогорания до определенной кондиции кизяка, так называется готовое топливо.

— Курсант, оружие в «оружейку» получать, бегом, — подтолкнул, застывшего и разомлевшего в воспоминаниях о доме, мичман Копылов, — о чём мечтаешь? О ДМБ? Не скоро, через 35 месяцев.

Получив, приписанное и отмеченное даже в военном билете «калаш», модели АКМ, мы вышли на построение возле казармы. Затем строем проследовали на плац, где в соответствие с определённым для каждого подразделения места, выстроились в стройные строевые порядки. С трибуны прозвучали приветственные слова и распоряжение «К процедуре принятия воинской Присяги приступить!»

На против каждого подразделения был выставлен стол, застеленный кумачевой скатертью, на которой лежала книга учета принявших воинскую присягу, в которой, каждый оставлял свою подпись после процедуры принятия самой присяги.

Мичман Копылов вызывал всех по списку. Проще всех было выходить из строя тем, кто находился в первой шеренге. А кто выходил из второй или даже из третьей шеренги, то выходу предшествовало сложное перемещение, с задействовав одного или двух военнослужащих, не причастных непосредственно, но расталкивать товарищей плечами не принято, а потому приходилось, услышав хлопок по плечу, сделать нужное количество шагов (один или два) и шаг в сторону, освободив проход выходящему из глубины строя.

Я выходил из среднего ряда строя и всё было хорошо, пока не подошёл к товарищу мичману с докладом. Приняв стойку смирно, прижимая левой рукой подствольную коробку автомата, эффектно приставил пятку к пятке и одновременно поднеся руку к бескозырке с развевающимися на теплом ветру лентами, начал доклад:

— Товарищ матрос, мичман Иващенко для принятия присяги прибыл, — слыша прокатившийся по строю легкий смешок, понял, что я что-то накосячил, но от напряжения, даже не понял, в чём.

Получив добро, от улыбающегося и смущенного, после моего доклада мичмана, без значимых заминок, но с явным волнением, максимально громко прочёл текст Присяги. Услышав, «стать в строй», занял своё место в строю. И только теперь, кто-то мне почти на ухо прошептал: «Молодец, растёшь. Вот уже мичмана в матросы разжаловал». И только теперь я понял, отчего по строю прокатился смешок.

После присяги колоны прошли, как на параде мимо трибуны с начальником учебного отряда, контр-адмиралом, представителем командования флота и другими штабными офицерами.

Чтобы не уходить далеко от темы моих обязанностей заместителя замполита, то хочу сказать, что, когда капитан-лейтенант Осипов говорил о том, что уважаемый наш Леонид Ильич должен был поделиться со мной наградой не совсем и шутил. В его доле шутки присутствовала правда, как иногда говорят.

Протягивая связующую нить от июня месяца в конец сентября, когда наша курсантская эпопея постепенно шла на нет, подводя итоги учебной смены, Олег Алексеевич сдержал слово и на одном из торжественных построений был объявлен приказ командира части, одним из пунктов которого было следующее:

— … за отличную службу и примерное исполнение должностных обязанностей, приказываю объявить в качестве поощрения кратковременный отпускпродолжительности 10 суток, не считая времени на проезд к месту отпуска и обратно курсантам:

Дубровину Алексею Владимировичу;

Иващенко Александру Ивановичу…

По строю, естественно, прошёл шум и одобрения и некоего ревностно-завиднического характера. Алексею мы предполагали, что могут дать отпуск и не потому, что он просто хорошо исполнял обязанности командира отделения, а ещё и за то, что у него была не менее веская причина – буквально на днях пришла из дому телеграмма, что жена родила ему казака.

Когда строй распустили и все в курилке начали обсуждать в большой степени моё поощрение, на множество вопросов и упрёков, я ответил кратко и не кривя душой:

— Знаете, что, чуваки, — обратился к своим сослуживцам больше на гражданском сленге, чем на флотском, — я вам так скажу, вы же видели, как я «гнулся или не гнулся», выслуживался или нет, стучал или не стучал, рвался покомандовать тем же отделением или нет, вспомните, было такое?

Все примолкли, толи согласившись, что не было, толи ища повод, чтобы привести контраргументы. А я, сделав выдержку и не услышав возражений, продолжил:

— Называйте меня, как хотите, дураком или чокнутым, но я, если поручено мне что-либо или выполняю какую-то работу по своей инициативе, то делаю её максимально добросовестно и с полной отдачей, вне зависимости от того, оплачиваемая она или нет, стимулируется ли она каким-либо поощрением или нет, за спасибо или без такового – для меня это не имеет никакого значения. Я или делаю, или не делаю. Но, если не могу делать хорошо, то вообще не берусь за это дело – вот моё кредо, надеюсь, что на всю жизнь.

На вечерней поверке даже старшина Шульга сегодня не стал, после переклички, вызывать, как обычно: «Имеющие наряды вне очереди выйти из строя». После отбоя не было слышно шуршащей по плиточке «машки» в умывальнике и гальюне.

Продолжение следует.

Предыдущая глава 1 — http://pisateli-za-dobro.com/kambala-chast-2-kamba...