Камбала. Часть 2. Камбала. Глава 3.

Глава III. Бункер, «иглы» и парад.

Говорят, что у людей, рождённых под созвездием Близнецов характер может быть от настроения, даже лучше сказать, человек может раздваиваться: быть одним и тут же резко меняться, как времена года за день в Прибалтике. Поверьте, я знаю о чём говорю. Но я, хоть и из близнецов, но не по гороскопу же. Хотя, если посмотреть, то близко к границе и астрологи утверждают, что к пограничным датам между Близнецами и Раком являются даты от 20 до 27 июня. Они утверждают, что смешивание может дать неплохой результат. Вот для меня, изначальная нерешительность Рака может впоследствии перекрыться авантюризмом Влизнецов, что в конечном итоге может быть импульсом к успешным делам. Такие люди не боятся всего нового, неизведанного.

Вот, если признаться честно, то обо всех этих гороскопах мне предстояло узнать только в середине 90-х годов, когда мне внутренний голос подсказал: «Смотри, вот твоя судьба. Не упусти её.» И я своим друзьям, только однажды глянув на неё, воскликнул: «Это моя жена, мужики!» От судьбы не уйдёшь, это всем известно. Но не буду так далеко вас заводить в дебри бытия, до этого, как говорится, нужно ещё дожить.

Возможно, и в меня вселялся мой близнец, не тот, что сейчас уже дослуживал в Томске, а тот, что был всегда внутри меня и иногда просыпаясь, толкал меня на всякие авантюрные дела, часто необдуманные, но иногда несмотря на это, не ставшие утопическими или вовсе преступными. Кто-то такие моменты может охарактеризовать просто – «он с головой перестал дружить». Постараюсь пока не давать оценку происходящему, а просто излагать факты и события, происходящие со мной, когда я поочерёдно представляюсь или перевоплощаюсь в разные ипостаси.

Мне казалось, что я такой, как есть всегда и не замечал внутреннее перевоплощение в Камбалу из обычного Карася. Хотя, раз мы заговорили о различных видах рыб, подразумевая, конечно, под ними людей, а данном случае одного человека, который был с детства такой стайной рыбкой, как салака или даже Тюлька, затем, взрослея, вырос в более крупную особь, но не величина здесь определяла его внутренний мир, его характер и определяла его поведение в социуме, в «жизненной акватории», то ли в студенческой среде, в среде земляков на гражданке и вот сейчас на службе, где отношение к воде уже проявляется отчётливее.

Я ничем не отличался от «особей» тех, которых, как я уже успел поведать, даже Карасями называть рановато, а лишь условно. Карасем может быть любой молодой моряк, от матроса до старшины даже 1 статьи, вне зависимости от количества лычек на погонах, а от срока службы. Карасями мы называли даже курсантов военно-морских училищ, практиковавшихся у нас на подводной лодке, когда я был «карасём» и они вместе со мной, несмотря на то, что уже на 4-м курсе и через несколько месяцев получат офицерские погоны, они тоже «караси» и их место было тоже в трюме, рядом со мной.

Это правда морской иерархии. В крайнем случае я был этому свидетелем. Их даже наши «сундуки», т.е. мичманы недолюбливали. Видимо потому, что придет такой холёный офицерик и начнёт «воду мутить» своими уставными отношениями. Хорошо, если будущий офицер, хотя бы год срочной службы «потянул» имеет понятия, как принято говорить в особых кругах общества и специфику флота. Его будут, конечно уважать за это.

Об этом попозже, мне до этого еще не менее 4-5 месяцев многое нужно узнать, понять и разобраться, в первую очередь в себе. Лучше всего, конечно, для этого подходит обстановка тишины и покоя. А, где её найти здесь, в учебке, где весь день, от подъёма до отбоя расписан по минутам?

Конечно, в учебном классе, где у меня было, хоть и ограниченное во временных рамках, но личное время. Всякими ухищрениями, ко мне в гости стали наведываться мои казарменные соседи.

— Зёма, вот ты где шхеришься! – широко улыбаясь, на всё зубы, что есть, заглянул в дверь тёзка-одессит.

— Санёк, заходи! Ты с приборки слинял?!

— Есть такой смелый поступок, — не переставая улыбаться, немного гундося, признался мой сосед по койке сверху.

Саня, прикрыл за собой дверь и войдя в класс, присел за первый курсантский стол, что сразу за преподавательским. Я же восседал серьёзно, как бывалый препад за столом преподавателя, только очков для солидности не хватало.

— Ты не хочешь испортить моё воспитание? – задал Саня вопрос на своем одесском сленге.

— Шо вы имели мне сказать? – пытался поддержать я, начатый тёзкой разговор.

— Я бачив, шо ты своей Наталке, када письмо малявил, шось там намалявил, шо як Пикассо… Магёшь али как?

— Али, как! – усмехнулся я и серьёзно спросил, — что ты хочешь, не альбом дембельский готовить, художеством оформлять?!

— Та, не! Якорь можешь забацать?!

— Могу. Ты в письме пошлёшь зазнобе?

— Та, не! Мне на руке, я наколку зроблю. Шо ж я за мореман без якоря?

— А на лентах бески, на бляхе ремня? – поняв просьбу одессита и пытаясь его отговорить от затеи, продолжил, — Саня, подумай. Потом не сотрешь.

— Я решил уже. Сможешь? Рисуй. Пацаны мне вечером наколят.

— Ладно, только потом без обид.

— Тёзка, зуб даю. Оставь меня жить так, как мне интересно.

— Ладно. Где делать, на ягодице? – сказал и самому стало смешно, как представил.

— Не-а, — серьёзно ответил тёзка, — вот тут, — положив левую руку и засучив рукав робы повыше, указав на кисть.

— Я где-то читал или слышал, что якорь имеет почти тоже значение, как и распятие на кресте.

— Во, тем более, давай, рисуй.

Я рисовал не шикарно, сносно, скажем так, на оценку «хорошо». Но такую специфическую символику рисовали почти все, начиная от писем домой, на конвертах, до от нечего делать в конспектах по устройству ПЛ.

Я быстро изобразил якорь от запястья до среднего пальца. Рука одессита была не сухожильной – пухленькой, потому рисовать на коже было, что на полотне, просто. Покрутив руку перед своими глазами так и иначе, Саня улыбнулся.

— Класс! Нехай теперь все завидуют. Одесса- мама!

— Ростов-папа! – поддержал я тёзку.

— Шо? Ну, да, Ростов-папа.

Мой первый клиент подошёл к окну и посмотрел в сторону плаца. Учебный класс располагался на втором этаже и отсюда было прекрасно виден весь плац.

— Ага! Собираются. Вылизали «голяками» весь плац, вылизали, как кот свои фаберже.

Я рассмеялся:

— Ты видел яйца Феберже, Сань?

— Не-а, как кот лижет, — и любуясь рисунком на руке, — ты меня устал уже? Я пошёл.

— Вместе пойдём, я тоже свой лимит времени выбрал. Пошли, — как-бы приглашая к выходу, придерживая за плечо, пошел на выход.

Одессит, выпускник одесской мореходки, Александр Крамарец тем же вечером, зашхерясь за тумбочками, выставив на шухер пару своих товарищей, сделал себе красиво, рекламировал всем со словами:

— Если вы хорошо хотите, то обращайтесь в зам замполиту, а мне сигаретку за «наводку».

И правда, за неделю я нарисовал более десятка рисунков, в основном «якорь», изображение девушки на плече и банальное «ВМФ 75-78» или «ДМБ 78». Мишка и Толик уже «пыхтели» над более кропотливой работой – самим процессом колки.

Я же был и остаюсь противником того, чтобы добровольно становиться «меченым». Но, когда немного этот модный бум прошёл, кто-то, возможно, пожалевший уже о своей глупости, поддел меня вопросом:

— Слышь, художник, от слова худо, а сам-то «наколочку» имеешь или как?

— Во-первых, я вам не навязываю то, что вы меня сами просите. А, во-вторых, могу и себе сделать, без проблем.

Я слёту парировал язвительный укор, но потом немного пожалел о слове, которое дал. И, как говорится, «заяц трепаться не будет» или, как призывали коммунистические лозунги рабочий класс – «дал слово – сдержи его».

Долго не размышляя, я взял иглу, будучи в учебном классе, тушь тоже под рукой и наколол между большим и указательным пальцем левой руки шрифтом 10 мм букву «С». И этого было достаточно, чтобы ко мне больше не приставали с подкольными вопросами. Я терпеть ненавидел мужиков с крупной тату на руке «Таня» или «Люда» и мысль, типа той, чтобы написать «Наташа» или «Нина», отбросил сразу, как глупую затею. Просто я был чуть взрослее и, чтоб не обидеть своих товарищей, скажу – не умнее, а немного практичней, опытнее от них.

День рождения прошёл как-то почти незаметно, только вспомнил, что ровно 2 года тому назад в этот день, меня «нагнул» товарищ, Вова Усиков, чтобы я, как взрослый уже мужик, попробовал кайф сигареты. И вот теперь это обходилось тем, что сигареты почему-то быстро заканчивались и часто приходилось собирать «остатки роскоши, т.е. БРС – «бычки разного сорта». А, из-за того, что курить такую гадость в таком виде было не безопасно, хотя и об этом никто не думал тогда, выкуривая одну сигарету на пятерых, по одному-два «пыха на рыло», пуская сигарету по кругу, собранный цимусный остаток никотина мы тыкали сразу в рот.

Мы делали иначе, когда и этот вариант, одна сигарета на пятерых уже не работал, выдыхались буквально все. Собрав БРС, коль «японских – сюзих» уже не получалось «стрельнуть», небольшими группами, по три-четыре человека, а иногда вдвоём, что менее приметно, мы скрывались в «бункере», где устраивали перекур с расслабухой.

Это могло быть даже во время утренней физзарядки, когда взвод пробегал по асфальтированному участку вдоль казармы и, как только начинала группа сворачивать налево вокруг плаца, мы резко рвали вправо и вверх к входу в «бункер». Там у нас были уже оборудованы и лежаки из кроватей и старых матрасов, были и определенные запасы самых важных припасов: табака, чаще в виде тех же БРС и бумаги, для свёртывания, нет, не самокруток, из нас никто не умел сворачивать, а «козьих ножек», что напоминало небольшой конусный кулёк из газет.

Как я жалел, что не научился у отца этому мастерству. Вот не знаю почему, делал так же, но, когда доходило дело до склеивания бумаги, внутри которой был заложен табак, моя «склейка» слюной не держала, разваливались скрутки. Что присутствовало в слюне отца я не знаю. Он проводил край свертка вдоль губы в одну сторону и обратно, прижимал пальцами и всё, самокрутка не распадалась.

Кто курил табак из бычков, да ещё сворачивая в козью ножку из газет, где свинца, как на грузике донки, тот знает, что до рвот бывает противен тот ядовитый дым, а курить всё равно хочется. И кашлять нельзя – «спалиться» можно было легко. Дым же из остатков, бычков сигарет, пропитан тем никотином, что задержался именно благодаря накоплению и отложению в них, потому и говорят, что в недокуренных сигаретах весь «цимус» остается, а попросту говоря – яд никотиновый. Один только был пляс от «козьих ножек», что после выкуривания такого зелья потом долго не хотелось курить.

Самым регулярным моим «подельником» был, конечно, Саша Крамарец, возможно потому, что мы оба были друг для друга взаимовыгодными «донорами», но не в плане крови, а в плане «презентации излишков». А в качестве этих «излишков» мог быть и неповторимый и юмор одессита и упрощенная до восприятия средне статусным мышлением философских размышлений, с умением терпеливо слушать и интересно рассказывать.

Потом же ещё, что мы были не просто годки, но и «членистоногие» братья по гороскопу, хотя в то время мы этого не осознавали, но была какая-то внутренняя сила, притягивающая, как магнит. Он получил профессию моториста и имел небольшой опыт учебных практик в море. Мы всегда находили общий язык. И были схожи даже внешне, только одессит был комплекцией немного посправнее моей. Я своё растерял на последние пол месяца до призыва. Много мотался на мотоцикле, с друзьями проводили вечера до полуночи, мало отдыхал, не вовремя принимал пищу и даже значительно потерял в весе. При призыве во мне было всего 64 кг.

Но даже не это было причиной исхудания, а то, что у меня было хроническое заболевание, тонзиллит, иначе говоря – ангина с детства, перешедшая в хроническую форму. Я уходил на службу с температурой в пределах 38⁰ и практически уже гнойным абсцессом гланд. Боясь, что меня могут вернуть на итоговой комиссии, на вопрос «Жалобы есть?», везде бодро отвечал – «Никак нет!» Единственно, что по прибытию в учебный отряд, смог на камбузе захватить с солонки горсть соли и делая соляные растворы, полоскал горло. И после того, как воспалительный процесс был остановлен, я медленно пошел на поправку и появился аппетит даже на пищу, на которую бы на гражданке и не посмотрел.

Но ничего не проходит бесследно. Я стал замечать сильные боли в правом тазобедренном суставе. Боль простреливали от позвоночника и тянуло ногу. Это не могло долго быть незаметным. Я начал во время физзарядки тянуться в хвосте взвода и переходя на затруднённый шаг получал нагоняй от старшин. Чтобы этого не было, физзарядку я чаще проводил в «бункере». Вторая трудность была в ежедневных тренировках на плацу, для отработки синхронного выступления со спасательными кругами к Дню ВМФ.

Там «откосить» нельзя было. У каждого было определенное место в строю и роли расписаны для групп курсантов по виду движений, чтобы получалась красивая композиция. На занятиях по строевой подготовке я уже не мог уже, просто стиснув зубы преодолевать боль, когда не смог «тянуть носок» и поднимая её до образования прямого угла со спиной. И всё закончилось тем, что после очередного прострела, я просто с криком от боли рухнул на плац.

На службе болеть не принято. И любую жалобу на здоровье воспринимают, не как должное, а как желание «шлангануть». Слыть не просто «шлангом», а «гофрированным» никто не хотел, потому и терпел до последнего.

Меня отвели в санчасть, где определили не одну, а несколько болезней, кроме невралгия бедренного нерва, воспалении чего-то, проблемами с лёгкими и сильные головные боли от гайморита. Как потом выяснилось, это всё были осложнения от той болячки, которую я запустил и рассчитывал, что пройдёт сама по себе. Но само по себе мало что проходит бесследно, чаще бывают последствия и серьёзные.

Вот никогда бы не подумал, что первая экскурсия в город у меня будет не в театр или в музейный комплекс Мамаев Курган, а в центральный госпиталь для обследования, рентгена и пр. Когда были определены диагнозы и назначено лечение, вот тогда я узнал, где и как обучаются военные медбратья. И, в связи с тем, что они должны не только знать, но и уметь делать, а также приобрести навыки тех возможных процедур, которые будут встречаться на службе. Военный врач на подводной лодке хорошо, но без помощника, с медицинским образованием, опытного и умелого не обойтись.

Даже, если бы не было у меня проблемных признаков с легкими, мне бы всё равно поставили банки. Это та процедура, как и применение касторки земским доктором каких-нибудь 100-150 лет до этого. Что нам кололи, чем нас лечили, нам знать было совсем не обязательно.

Кто не испытал себя в процедуре, когда тебе впервые пробивает перегородки гайморовых полостей медбрат-практикант, ты держишь перед собой большую металлическую эмалированную чашу, у медбрата дрожат руки, а опытный военврач со стальными нервами, подбадривает практиканта:

— Смелее! Резче! Держи ему голову! Не убирать голову. Не выколи только глаз матросу. Он, хоть и моторист, но глаза лишними не бывают…

Вот, если бы такие ролики показывали тем, кто хочет «пошланговать» в санчасти – враз бы охоту отбили. Скажу честно, что я по натуре в какой-то степени мазохист, мог терпеть боль и совершенно не боялся крови. Еще обучаясь в институте, несколько раз сдавал кровь в дни донора для того, чтобы получить законных пару дней освобождения от занятий и приурочить их к Ноябрьским или другим праздникам, чтобы дольше побыть дома.

Я вспомнил, как много раз доставал из босых пяток занозы. Детство, не ради красивого словца, а действительно было босоногим. Родители покупали сандалии не для того, чтобы в них каждый день носиться по пустырям, прудам, садам и огородам. А, если и были, то до того сношенные, что в кожаной подошве, начиная от большого пальца, появлялись дыры. Точно так и с кедами. Их нужно было беречь для игры в футбол. Потому и пятки были бронебойными.

Как-то, уже вечером, играли в «латки» на машинном дворе у кузни. Я не заметил в траве косу с жатки, сегментом которой и раскроил ногу от большого пальца. В те годы все пацаны были народными целителями. Лекарства было три, вернее антисептика: это, в первую очередь, земля; моча было также исключительным средством, но не всегда в зависимости от места оказания «первой» доврачебной и врачебной заодно помощи, это было эстетично; пепел от сигарет применялся реже, курили не все ещё тогда и быстро собрать нужно количество такого рода «антисептика» было сложно.

Кровь из побелевшего разреза появлялась, как мне показалось медленно, как-бы наполняя плотину и набирая силу для прорыва. Она была густая, поднималась, как хлеб на дрожжах и хлынула потоком. Когда я свалился на траву, рядом с лопухами, под которыми меня и подстерегала опасность, застонал и взявшись за ногу в области чуть выше колена, стараясь её задрать повыше, ко мне уже со всех сторон бежали «медбратья» с горстями земли. Обильно осыпав землей, кто-то заботливо обернул ногу, сорванным рядом листом лопуха и с кого-то сняли сандалии, размера на два-три больше моего. Ногу втиснули в сандалии, и поручив кому-то сопроводить меня, прыгающего на одной ноге домой, остальная ватага с азартом принялась продолжать увлекательную игру, пока ещё темнота сумерек не перешла в непроглядную ночь.

Последствием того же заболевания и случившаяся во время практических занятий на пирсе Южной бухты, где нас испытывали и объясняли правила поведения в барокамере, казусная ситуация. Из-за воспаления, я не мог нормально «продуваться, т.е. сравнивать внутри ушное давление с тем, что было в барокамере. Самое трудное – это пройти рубеж избыточного давления в одну атмосферу, дальше повышение давления переносится легче.

Я не хотел показаться нытиком и терпел сильную боль в ухе. Другие кричали и просили остановить подъём давления. Попытки мои, всё же успеть «продуться» во время этих остановок результата не дали и барабанная перепонка, не выдержав давления, лопнула. Тогда только находившийся с нами за старшего мичман, увидев у меня кровь из уха, остановил повышение давления, но узнав самочувствие, на что я ответил:

— Замечательно! Слышу шум моря, — и заулыбался.

Мне действительно стало легче, перепонка, устав сопротивляться «законам физики», сдалась таким образом. Да и акустиком, с исключительным слухом мне всё равно уже не быть и радиотелеграфистом тоже. В самом начале, когда мы попали в учебный отряд, нас проверили изначально, для отбора по параметрам профессиональной принадлежности к этим профессиям. Мы должны были на «ключе» повторить композиции точек и тире, заданных проверяющим. Я и без того знал, что это не моё. Ещё в институте мой друган Саня Котов пытался меня научить на гитаре играть – бесполезно. Еще отбирали водолазов, но там, кроме легких, еще нужны были другие параметры важны. Но и не сильно-то хотелось. Я подводник, не водолаз.

Через пару недель или даже позже меня выписали «меченым» под леопарда банками со значимым улучшением самочувствия здоровья. Больше всех обрадовался моему появлению Саня одессит:

— Шоб меня покрасили в зелёный цвет. Оставь меня жить дальше! Кого я вижу. Ущипни меня.

Мы крепко пожали друг другу руки и по-братски обнялись.

— «Машкой» не смыл ещё? – спросил, желая ответить на юмор одессита, указал в сторону якоря на левой руке Сани.

— Та, шо с ним станется. Ты мне на плече нарисуй, как Серому и Лехе, ток покрасивше шоб.

— Сделаем, тёзка. Вот после праздника уже и сделаем, коли надумал серьёзно, — ответил я одесситу.

— Я ж, всё равно после службы хочу в загранку ходить. А шо за мореман без «галереи»? Ни шо. – Саня задумался, видимо представил себя где-то на торговом судне, штурмующем Атлантике.

И мне в первую очередь нужно было догонять всех в тренировках, чтоб не подвести весь учебный отряд на показательных выступлениях. И теперь у меня получалось все без заминок, а сообразительности занимать не приходилось, схватывал слёта. Приближался праздник моряков. Конец июля, плац раскалялся до невыносимости, занятия проводили сразу после завтрака, изменив расписание занятий и после ужина. До этого было несколько случаев, когда матросы падали на плацу в обморок от теплового удара.

Праздник получился шикарным. У нас было запланировано два мероприятия, одно то, что так долго готовились, а второй, тот к которому особенно и не готовились, инструктаж получили непосредственно накануне. Нам предстояло на праздник обеспечивать оцепление, непосредственно сдерживая натиск любопытных гражданских, желающих увидеть красочное действо на воде.

Основной театр праздничных демонстрационных показов намечался в районе мыса между Артиллерийской и Южной бухтой, вторая известна тем, что на ней располагается Графская пристань и морской порт. Все военные корабли, участвующие в параде, были выстроены вдоль Северной Севастопольской бухты.

Нам не судьба было увидеть воочию флагман Черноморского флота ракетный крейсер «Москва», который из-за пожара в феврале этого же года, здесь же на рейде в Северной бухте горел из-за замыкания электропроводки и находился на ремонте. Но все корабли, выстроенные в парадном строю с флагами расцвечивания, создавали впечатляющее зрелище.

Мы стояли на спуске в районе Приморского бульвара, с видом на памятник Затопленным кораблям и наслаждались такими завораживающими действиями, театрализованными, конечно, но от этого не менее красочными. Имитация поиска подводных лодок вертолётами палубной авиации, всплытие подводной лодки «Буки» под восторженные возгласы празднующих зрителей, залпы с ракетных катеров в сторону акватории моря и работа скорострельной пушки. А затем из воды перед нами на шлюпке подплывал медленно сам Нептун и следом из воды выходили 33 богатыря, в изолирующих дыхательных аппаратах, в которых можно было дышать и под водой.

Когда смотришь на такие зрелища, то чувство гордости за наш флот присутствует в каждом из патриотов своего Отечества, а если ты еще и в форме морской и у тебя сегодня праздник, ты его впервые отмечаешь на службе – это гордость вдвойне. Так и хочется крикнуть родным и землякам: «Смотрите! Это же я, матрос дважды Краснознаменного Черноморского флота».

И вместе с тем, особенно, когда бросаешь свой взгляд с того места, где я находился курсом на «Норд-Вест», где на воде установлен Памятник затонувшим кораблям, думаешь и о другом. Хотя этот Памятник, высотой в почти 17 метров был воздвигнуть в память о событиях 1854–1855 годов — о первой обороне Севастополя, но я за два месяца нахождения в учебном отряде и особенно много из подшивок газет и журналов в учебном кабинете, «подшефном» мне, много узнал о другой, возможно, самой страшной трагедии за всю историю славного Черноморского флота.

По трагическому стечению обстоятельств, эта трагедия совершилась именно в этом практически месте, если быть более точным, то немного правее, если смотреть с той точки мыса, где я находился, 100 лет спустя, после первой обороны города в Крымской войне. Я хочу поделиться теми воспоминаниями, которые сменяли радость праздника и гордости за Отечественный флот с той горечью, которая не могла бесследно пройти, не оставив в душе следа, глубокой царапины.

Я вспомнил 1955 год. Нет не потому, что родился я ровно 20 лет, один месяц и один день тому назад. А потому, что через четыре месяца, два дня и 20 часов после моего рождения, на этом самом месте произошла такая трагедия, которую почему-то очень редко вспоминают, а в то время тем более. И ещё одно очень важное обстоятельство, люди виновные в той трагедии, не понесли заслуженного наказания, а наоборот, даже в нынешней, не советской стране, когда гласность перешла через здравый смысл, захлестнув его, их именами названы флагманы наших славных флотов, я говорю об «Адмирале Кузнецове» и «Адмирале Горшкове» в кавычках, как о флагманских кораблях, авианосцев и если без кавычек – имена и фамилии главкомов ВМФ СССР, имеющими непосредственное личное отношение к тем трагическим событиям.

Я говорю о гибели флагманского линкора Черноморского флота «Новороссийск» и 609 членов экипажа, а также моряков аварийных команд с других кораблей. Вот порой начинает раздражать, когда годами по телевидению муссируют, разбирая десятки версий о трагической гибели экспедиции студентов на перевале Дятлова. Конечно, это трагедия, но не сравнима с той, что произошла в ту роковую октябрьскую ночь, 29 числа в 01 час 31 минуту, когда на линкоре прогремел мощный взрыв.

Линкор стоял рейде в Северной бухте на бочках в 100 метрах от берега. Версий, как обычно, выдвигаемых в таких случаях много, но основные следующие: взрыв глубинной мины времен ВОВ под днищем корабля; подрыв корабля диверсионной группой, наиболее вероятно даже, что итальянской, а почему, чуть позже скажу; третья версия – без участия КГБ не обошлось.

А теперь немного из истории. Подводя итоги Второй Мировой войны, страны Победительницы, делили «трофеи» и, в связи с тем, что «холодная война» уже набирала обороты, СССР пытались чуть ослабить в возможном потенциале вооружения, за счёт проигравших стран. Италия имела сильный военный флот, но желания приобрести по договорённости новые, по тем годам линкоры достались США и Англии и затем, с вступлением Италии в военный блок НАТО, были ей возвращены. СССР получили по решению Тройственной комиссии 1948 года линкор «Джулио Чезаре», легкий крейсер «Эммануэле Филиберто Дюка Д’Аоста», эсминцы «Артильери», «Фучильере», миноносцы «Анимозо», «Ардиментозо», «Фортунале» и две подводные лодки.

В феврале 1949 года на корабле был поднят военно-морской флаг СССР, а 5 марте линкор переименован в «Новороссийск». Линкор тогда уже был «почтенного возраста». Его история начинается с 1910 года с заложения корабля и вводом в эксплуатацию в 1915 году. «Джулио Чезаре» на русском языке означает «Юлий Цезарь». Мы знаем великого деятеля Гая Юлия Цезаря и как автора знаменитого высказывания «Veni, vidi, vici», что означает «Пришел, увидел, победил».

Было ли это проклятие великого римского полководца из тех далеких веков, когда он правил Римом в нашу историю? Не знаю, не уверен. Возможно, об этой трагедии, которая держится в секрете, как обычно 75 лет и будет рассекречена уже буквально в 2025 году. И все мы, кто будет жить, конечно, узнаем об этой трагедии всё.

Что хотелось мне поэтому сказать. Обидно, когда из-за, порой вшивых принципов, которыми прикрывают откровенную безграмотность и преступную халатность, гибнут сотни людей. Обидно до слёз.

Когда ночью прогремел взрыв и командование флотом было поставлено в известность, начались действия по спасению этой проклятой «рухляти». А как можно назвать старую развалюху, на которой за 5 лет было выполнено 8 плановых ремонтов, с заменой вооружения на отечественное и более современное и буквально только в год трагических событий с мая месяца линкор начал участвовать в отработке задач и учениях.

Как действовало командование? Все усилия были направленны на спасение корабля. Были задействованы спасательные службы, команды и партии и самого линкора и ещё двух кораблей флота. А на момент взрыва в носовой части, образовавшей пробоину около 150 м² и другие повреждения на площади более 300 м2, уже погибло от 50 до 100 человек экипажа. Спасательная операция, занявшая более 20 часов, не дала ожидаемых результатов и когда наступали критические моменты, командующий эскадрой, контр-адмирал Никольский Н.И. обращался не однажды к командующему флотом, вице-адмиралу Пархоменко В.А. с просьбой о спасении экипажа и команд, не задействованных в операции по спасению корабля, на что получал однозначный отказ.

В результате, получив крен 20⁰, лёг на бок и затем, в 22:00 29 октября затонул, мачтами вниз. Это привело к ещё большим жертвам, около полутысячи человек. Многие моряки, оставаясь в помещениях затопленного линкора, ещё трое суток подавали сигналы, с призывами о спасении. Водолазы, опускающиеся к корпусу корабли могли отчётливо слышать мужественный гимн моряков с песней «Врагу не сдаётся наш гордый «Варяг»…» Слов просто нет, ком в горле. Ну, как так? Почему, зачем, ради чего?

Что в итоге? Наказали «стрелочников», даже командира линкора, который в то время находился в отпуске. А ещё задолго до трагедии опытные специалисты видели не перспективность приобретения линкора, как минимум.

Еще за долго до трагедии и приобретения такого «подарка» с «миной замедленного действия», в 1946 году, ознакомившись с чертежами «Джулио Чезаре», опытный военный инженер Малышев рекомендовал отказаться от этого приобретения. Но Сталина переубедить он, конечно, не сумел. Да и кто бы сумел и каким смелым нужно было быть.

Для подведения итоговой линии, приведу выдержку информации по этому вопросу целиком:

«…На основании доклада правительственной комиссии командованием Черноморского флота в ноябре 1955 года исполняющему обязанности главкома ВМФ СССР адмиралу Горшкову были отправлены представления о награждении орденами и медалями всех погибших вместе с линкором моряков. К наградам были представлены также 117 человек из числа тех, кто уцелел при взрыве, моряков с других кораблей, пришедших на помощь «Новороссийску», а также водолазы и врачи, отличившиеся в ходе спасательных работ. В Севастополь, в штаб флота, доставили необходимое количество наград. Но награждение так и не состоялось. Лишь через сорок лет выяснилось, что на представлении рукой начальника управления кадров ВМФ той поры была сделана пометка: «Адмирал т. Горшков не считает возможным выходить с таким предложением».

«…Только в 1996 году после неоднократных обращений ветеранов корабля правительство РФ дало соответствующие поручения Министерству обороны, ФСБ, Генпрокуратуре, Российскому государственному морскому историко-культурному центру и другим ведомствам. Главная военная прокуратура занялась проверкой материалов расследования, проводившегося в 1955 году. Засекреченные наградные листы на «новороссийцев» все это время хранились в Центральном военно-морском архиве. Выяснилось, что 6 моряков посмертно были представлены к высшей награде СССР — ордену Ленина, 64 (53 из них посмертно) — к ордену Красного Знамени, 10 (9 посмертно) — к орденам Отечественной войны 1-й и 2-й степени, 191 (143 посмертно) — к ордену Красной Звезды, 448 моряков (391 посмертно) — к медалям «За отвагу», «За боевые заслуги», Ушакова и Нахимова.

Поскольку к тому времени уже не было ни государства, под военно-морским флагом которого погиб «Новороссийск», ни советских орденов, все «новороссийцы» были награждены орденами Мужества…»

«Эх, Рассея, ты моя Рассея…» — поёт Николай Расторгуев. Хоть мы и говорим о событиях, происходивших в СССР, но где она этот наш Великий и Нерушимый Союз. Великий флот, основанный ещё Петром Первым, одержавший много славных Побед и трагических событий с уничтожения всего флота или эскадр, как было вовремя Цусимского сражения, и во время Крымской войны.

И, вот из-за своей привычки примечать, замечаю опять совпадения. Возьмём хотя бы 1905 год – Цусимское сражение и сооружение монумента к 50-летию первой обороны Севастополя, а через ещё 50 лет, в 1955 году очередная трагедия на флоте. Случайность? Я так не думаю.

В истории, как и в моде, есть закономерные повторения, которые можно заметить, только на определённом, более длительном периоде времени. В жизни человека, из-за не большой продолжительности его века, эти повторения могут быть и с меньшей частотой, например, через 20 лет, а в мировом масштабе, наоборот, через сотни и тысячи лет.

Время всё расставит по своим местам, только людей, к сожалению не вернуть, тех, кто героически сражался до последнего и стал жертвой или мишенью не вражеской пули, а преступным отношением командования, думающих, не как генерал Шапошников, не допустивший массовых жертв в Новочеркасске, а о своей карьере и «адмиральской шкуре» сверху трусливой душонки. Бог им судья, конечно. Есть преступления, не имеющие «срока давности», хоть я и не отличаюсь коварным желанием мести, но, если вы мне вменяете для моих ничтожных проступков такой термин, как «аморальное поведение», то предполагаю по значимости и весомости совершенного вами преступления, вам, как минимум, по «суду чести» пуля в висок полагается, объявление истинных причин и признание виновных в них.

Продолжение следует

Предыдущая глава 2 — http://pisateli-za-dobro.com/kambala-chast-2-kambala-glava-2.html