Камбала. Часть 3. Годок. Глава 6.

Глава VI. «Губа»

Я отсыпался после приключений последних суток и не только. Сломанная раскладушка мне напоминала о Наташе, а опасное балансирование на грани очередного срыва, напомнили о пребывание моем на гауптвахте незадолго до командировки в Цесис, буквально, накануне ноябрьских праздников.

И эти воспоминания поочерёдно всплывали вперемешку с более приятными, видимо всё зависело от того на каком боку я лежал и какое полушария головного мозга более обильней снабжалось кровью с кислородом. Я на секунду даже представил человеческий мозг с корой головного мозга и той многочисленной информацией, что в ней хранится с гиросферой морского гирокомпаса. И этот шар гиросферы расположен в черепной коробке и погружен в житейские проблемы, как в морском гидрокомпасе в специальную жидкость из нескольких компонентов.

И вот я снова, но только в воспоминаниях, сижу и готовлюсь к «губе». Неопытные скажут, а чего в ней готовиться? Нет, не скажите, это целое искусство. Мне, уже как опытному «губарю» на подготовку ушло не меньше, чем полдня. Приходилось даже распарывать швы и делать модернизацию с расширением потайных мест. В эту распоротые предварительно места шинели было вшито больше пачки сигарет, спички и небольшие кусочки от спичечных коробков с серой, для поджигания спичек.

Главное, что доставало на «губе» — это недостаток или отсутствие сигарет и холод в камерах, который тоже сильно выматывал необходимостью ночами меньше спать. А больше двигаться, выполняя для согрева упражнения. Эбе эти проблемы в значительной степени решала шинель, она и согревала, а потому старались брать уставную длинную шинель, а также она была своеобразным хранилищем для сигарет.

Кому-то было не понять то, что для меня даже время, проводимое на «губе», было разнообразием в жизни, встряской и скачком амплитуды синусоиды, хоть и в минус, но не в жизненном штиле, как до этого.

Начальник гауптвахты встречал меня уже, как родного. Комната, где проводился осмотр и шмон военнослужащих, доставленных для отбывания назначенного срока, находилась на втором этаже над караульными помещениями.

Капитан имел привычку шутить и юмор был часто «чёрный». Так, к примеру, когда нужно было сдавать брючные ремни, он говорил:

— Ну, если кто не хочет сдавать и не надо. Вешайтесь. Спишем, как утиль и заодно пирожочков горячих поедим, с ливером.

Действовало убедительно. Кто не знал, особенно «деды», которым оставалось служить несколько месяцев, недель или даже дней, старались отрастить побольше волос. Ведь тогда, в отличие современной молодежи, в моде были длинные волосы. Хоть в армии или на флоте такие отпустить никто не позволил бы, как на гражданке, но на 3-4 сантиметра, а порой и длиннее волосы можно было отпустить. Но это в части, а тут всё строже.

Я знал это и заранее, готовясь, подстригся покороче. Кто же решил, что он уже «дед», ждало разочарование. Происходило это так. Капитан, осмотрев, по очереди предлагал заросшему солдату, а их было всегда тут 95% из ста, а остальное моряки, присесть на табурет. Иначе говоря, мне везло, если совместно со мной ещё кто-то «тянул лямку» из братишек. Было веселей. Когда тот садился, другому, рядом стоящему предлагалось брать машинку для стрижки и стричь.

— Я не умею. Никогда не стриг.

— Хорошо, — говорил спокойно капитан, — ты вставай, а ты садись на его место. Стриги.

Первый «дед» тоже шёл «в отказ».

— Ну и что вы мне предлагаете до полночи процесс приема арестованных растянуть.

Проведя глазами по строю в одну шеренгу, увидев меня, обрадовавшись, произнёс:

— Как я рад! Вот кто умеет. Матрос Иващенко, сможешь, надеюсь?

— Так точно! – без раздумья отвечал я.

После этого я брал машинку и заезжал со лба и до затылка. Сержант, «дед» схватил меня за руку, на глазах появились слёзы, умолял словами:

— Не нужно! У меня дембель на носу. Только не налысо!

— Мы твой нос и не трогаем, там, где дембель пристроился. Отставить, сержант! Или ты хочешь прям здесь трое суток «ДП» получить? – пригрозил капитан.

После этого все стригли друг друга без оговорок. Никому не хотелось совсем лишиться волос, если был изначально коротко подстрижен.

Помощник начальника гауптвахты, звали его Андрей, был младший сержант, в принципе адекватный человек, на должности писаря. Он мог в отсутствие начальника решать многие вопросы, те, которые были в наших интересах. У него было особое отношение к морячкам, видимо он был хорошо осведомлён, какие тут учения проводили мы и, не дай Бог ему самому испытать это на своей «шкуре».

Начальник гауптвахты категорически запретил, чтобы в одну группу «губарей», были включены одновременно два матроса. Он говорил всегда: «Два матроса способны организовать бунт на корабле». И пока капитан был на месте, писарь выполнял указания. Но стоило ему отлучиться, тут уже мы, служивые в чёрных бушлатах или шинелях начинали диктовать наши условия. И на этот раз, нас было двое из ВМФ, и всегда он нас записывал в одну бригаду на работы.

До того, как приезжали «покупатели», заказавшие рабочую силу, нас выводили на небольшой плац во дворе и заставляли маршировать, но так, чтобы носочек вытянут был, и нога поднималась не ниже уровня пояса. Хорошо, когда «покупатели» приезжали с утра, без задержки иначе, ноги горели от муштры. Потому-то я в первую отсидку и получил «ДП», послав конвоира, когда тот заставлял «ногу выше, ногу выше», а тот возьми и пожалуйся.

Когда выезжали на работы – это было самое замечательное, что есть на «губе». Во-первых, мы знакомились с новыми местами Риги. Работа чаще всего была на воздухе и никакой «штурмовщины» не было. Работодатели, как правило, кормили нас на месте, хоть и не полноценным обедом, но голодными не были.

Однажды нам подфартило наводить шмон в доме офицеров. Там состоялся накануне какой-то значимый сабантуй и бардак был ощутимый и не только в зале, где стояли столики. И нам заодно нам нужно было освободить буфет от горы ящиков с пустыми бутылками. Но то, что они все будут пусты до донышка мы сразу не поверили. Так оно и было. В этой бутылке рюмка водки осталась недопитой, а в другой грамм 50 коньяка. Из нас четверых, направленных на работу, «дегустацию» проводили только двое, я и рядовой стройбата Вася.

Приехали мы с работы навеселе, но предприняли все меры, чтобы нас не «рассекретили». К тому же, там нам удалось пополнить запасы сигарет.

Что касается Васи из строительных войск, то из трёх раз, дважды мне пришлось «лямку тянуть» одновременно с ним. Он был намного старше меня, года на четыре, а из-за худобы и небритости быстро растущей щетины, ещё старше казался. Вася был из Полтавской области с интересным разговором на русско-украинском суржике. Очень смешно воспринимались даже его рассказы о серьезных вещах.

Василий всё время молчал и это было необычно. Все «губари» знакомились, рассказывали друг другу свои истории, как «загудели» на «губу». Меня больше всего интересовало, почему, на вид дед, а не по статусу старослужащего в таком возрасте служит срочную службу. Ему можно было дать от 35 до 40 лет из-за изрезанного морщинами лица, смуглую кожу, ощущение постоянной небритости. Оказывается, как я потом уже узнал, есть молодые люди, которые бреются один раз в два-три дня, а есть такие, как Вася, которым нужно дважды в день бриться, утром и вечером.

Он долго не шёл на контакт, но поняв, что я не издёвки ради интересуюсь, а из самых добрых намерений и не потому, что попросил писаря записать на хорошую, не пыльную работу, а чтобы ещё в эту бригаду включил Василия Остапенко. И когда мы сели на перекур, я достал из своей «нычки» две половинки сигарет, одну дал Васе, другую закурил сам, он заговорил. Сигареты же мы, при подготовке к губе старались сами сломать, так, при обыске они были менее ощутимы на ощупь, чем целые.

— Ты кажишь, чё я такый старый и служу. Тиби скильки рокив?

— Двадцать два с половиной, почти.

— Вот, а я на четыре года всюго-то старше. Мини 26 було высною. Я родом с Полтавщины, жив в деревне. Посли школы, я восим классив закончив, работал на стройке, шабаював в бригаде. Строилы дома, сараи, чинылы кровлю, перекрывали крыши, у нас ище много камышевых стоит.

Вечерамы ходив до клуба гулять. Вси гулялы и я гуляв. За девок дралысь, жестко дралысь, до крови дрались. Я всегда с собой тесак носыв. Када надо якой бабки борова «завалыть», я его брав и «валыв», сам «валыв». А шо ёго «валыть», за ухом почухав и вин твий.

Один раз прибигают пацаны и кажут: «Прыихалы чужаки, наших бьют!» Я туда. А там драка вже идэ. Я одного, другого повалыв, а третий иде на менэ, смиется и в руках над головой, выдернув из бардюра плиту и нысэ. Я довго ны думав, тесак достав, ширь ему и провернув. Вин пырыстав улыбаться и став сидать, сидае и плиту на голову сиби опускае.

Ну мынэ повязалы. А мыни уже 17 рокив було. Скоро в армию. Ны взялы в армию, а мыни хотилось. У нас дивчата на тих, хто ны служив, даже ны дывлються. Шоп хорошу сиби жинку взять, надо, шоб годный до службы був и отслужив.

— А шо ж тот, шо ты поризав? – я не заметил, как перешёл на суржик в разговоре.

— Та, шо. Операцию зробылы, пол желудка выризалы. Раньше пыв по страшному, курыв, а щас не. Одну манку исть. А жинка рада. На суде каже мыни: «Вася, спасибо здорове тиби за то, шо ты Ваньки зробыв. Залатый чиловик став. Я ны нарадуюсь им». А мини всё равно «впаялы» пять рокив в «общак».

— Вася, так, ты сидел? А як же так, тебя же не должны были взять в армию.

— Взялы. Ны знаю, вызвалы на комиссию и забралы в 25 рокив. Та я ны чего, мне и лучше, а так дома зэком вси клычут. А в стойбати я теж делаю, шо и дома на стройки. Я ж мастер. Всэ могу робыть. Будышь строиться, зовы, помогу, построю. Тиби тоже высною додому?

— И не знаю, шо сказать. Ты шутишь?

— Я шо, похожый на клоуна? Кажу тиби, як е.

Я долго не мог понять, говорит Вася правду или откровенно сочиняет. Хотя в его рассказе была всегда логика и придумать такое было бы или сложно, или невозможно. Но, главное, Вася, за всё время ни разу не улыбнулся. Понятно, что рассказывал серьезные вещи, от которых даже меня начинало коробить, но он был спокоен и невозмутим.

В следующий перекур, он сам подсел ко мне, и мы продолжили беседу. Его характерный для коренных украинцев язык, где проскакивают и русские слова, но чаще всё-таки изменённый, как происходило в областях восточной Украины, Донецкой, Харьковской, Сумской и той же Полтавской области. Смешивание двух братских языков приводило к интересным наречиям, благодаря которым и русскоязычные украинцы и русские с приграничных областей, той же Ростовской, в которой я проживал, Воронежской, Курской, Брянской областях, общались между собой без проблем.

Сами слова и изречения воспринимались с улыбкой, а иногда и со смехом, до того слова были исковерканы, что «бросай гранату и хавайся». И когда слушаешь такой говор, то даже не знаю, какой из них интересней, одесский или тот, на котором гутарил Вася.

Если его одеть, придав сценический образ, поставить на сцену и просто сказать расскажи что-нибудь из своей жизни, поделись откровенно прожитым, уверен, что публика была бы в восторге от такого исполнения. Он представлялся, как грустный комик. Тот, который рассказывает всякие истории, а на лице у него неизменно скорбь и тоска.

— Вася, ты на зоне сидел, как там, расскажи.

— Сыдив везде, на лесоповали больше всёго був. Там ребята хороши, вси хороши булы. Спышь, ночь, чуишь «Ой!» — це, мабуть кугось заризалы. Пыдходють ночью и толкают, шоб глаза открыв, а потом – раз, заточку меду ребер и усё. А другому ищё за шось серну кислоту в глаза нальют. Той орэ, брыкается, а шо зробышь. Усё, билого свиту вже ныма. Одна ничь.

— Да, действительно, «весёлые ребята», ничего не скажешь. Вася, а отдых хоть давали, или як проклятых, до изнеможения издевались?

— А як же. Всэ було. И кино прывозылы. Кина вси хороши показувалы, про Ленина, про революцию. Сыдым, дывымся, снег падае, падае, замитае…

— А вы шо, под открытым небом смотрели кино.

— Ну, да! Кино-то хороше, интересне. Кино кончится, пройдут, подывлются, у кого из сугробика ище пар идэ, раскопают, а у кого уже ны иде – закапают. Не, там хорошо.

— Слышишь, братишка, — не унимался я с расспросами, — а за шо тебя в прошлый раз садили и щас? Ты хоть служишь или только на «губе» торчишь?

— Ой, Сашко. Ну, гаразд, служу. А як же. Ну бувае, шо пошлеш куго-ныбудь на …, або ище шо. Ну, вот прыехала сыстра до мэне. А мэне ны пускают в увольнение. Сыстра аш из-пид Полтавы ехала, а мынэ ны пускают.

Ну, думаю, щас я вам устрою кузькыну мать. Закрывся я в офицерскою комнати, достав тесак, я ёго всигда с собой носю и думаю що им зробыть, шоб надолго запомнылы. Думав поризать портреты Политбюро, ни, це ны гоже. Те ни при чём в цём. Ну и придумав.

Я взяв и поризав сиби рукы, здорово поризав. Кров брызже. Я думаю, пока при памяти, надо побольше им гадости зробыть, шоп запомнылы, як мынэ до систры ны пускать. Як махну рукой, як махну – сразу полстенкы раскрасю, потом другу. А потом хорошо стало, ны помню. Мабуть, двери выламалы.

— Зачем же ты, Вася, разве им этим докажешь, как начальник гауптвахты говорил: «Солдата списать легче лопаты – акт написал и готово…». Так и тебя бы написали шо угодно. Тем более, ты сам себя покалечил.

— Глянь, — Вася закатил сначала один рукав, потом другой.

Обе руки были исполосованы порезами и старыми, давно зарубцевавшимися и довольно свежими. Порезы начинались сразу от кисти и заканчивались за локтевым суставом, а густоте их наложения могла позавидовать любая кухарка, шинкующая на борщ капуту, их невозможно было посчитать.

— Вася, как? Зачем? Разве нет других методов. Написал там кому нужно рапОрт, разобрались бы, решили твой вопрос. Что ты им так докажешь?

Мне откровенно было жаль этого человека с такой нелегкой судьбой, когда не только улыбаться, жить порой не хочется. И я не мог понять, почему его, бывшего «зэка», много раз пытавшегося покончить с собой не комиссовали по какой-то статье. Он не бредил и это мне не приснилось, я слышал рассказ, я видел ему подтверждение. И он уже какой раз сидит здесь.

— Ну и что тебя до сестры так и не пустили?

— Не-а. Додому уехала. А мынэ пырывязалы и повызлы в 16-е отделение поликлиники. Началы мынэ проверять на то, ны дурак-ли я. Потом положилы в палату больничну. Там все ребята серьёзни. Двэри вси на замках. Открылы, зайшёв, закрылы. Дывлюсь, уси, хто тут такие серьёзные, видать правильны пацаны. Глянулы на мэне и сыдять дальше. А я стою, ныкто ны прыглаша дальше.

Потом одын, выдать главный, прыказуе другому: «Колька, дай гитару. Шо-то у мэне лирическе настроение появылось.» Той вскакуе, хватае винык и главному. Той настроив инструмент и начав играть. Он играе, вси спивают. Хорошо так, весело було.

А потом пришлы и сделалы мини укол. И тим тоже сробылы. Воны смиются, а мыне начало ломать, корёжить, я на стенку полез, в окно рвался выпрыгнуть, но там решетки. Выгналы мэне оттиль. Прывызлы назад в часть. Командир глянув бумашку, шо там напысано – «здоров» и отправыв мэне на «губу». Вот я и тута.

— Ой, Вася, и смех, и грех. Было бы смешно, если бы не было так горько. Но с такими успехами тебе хоть бы до весны дожить. Ты видать из-за малокровия такой худой, как мумиё.

Я думал, вот пример, когда из-за одного случая, может быть нелепого испорчена жизнь человека. Не дай, Бог, никому. И здесь уже не проступки, а преступления и они совершаются не только вот этим несчастным человеком, они совершаются теми, кто вершит его судьбу и определяет наказание за наказанием. Дай Бог, чтобы я ошибался, но мне даже не верится, что он, придя со службы когда-нибудь начнёт жить жизнью обычного человека, работать, заведёт семью, будет воспитывать детей, будет полезен обществу. Хочется, но не верю ни разу. Его наказывали и продолжают наказывать и знобить, а придёт ли когда-нибудь очередь до тех, кто виновен во всем этом, что происходит. Ох, сомневаюсь.

Чем я мог ему помочь? Только тем, что выслушал серьезные вещи, пусть даже они показались в чём-то и смешными, я принял это вместе с той болью, которая чувствовалась в его словах, близко к сердцу, я сопереживал душой с ним. Думаю, что даже от того, что «отомкнулся» мне, излил душу, ему станет легче. А я буду знать, что есть такой человек, буду помнить о нём и молиться, молиться, чтобы Господь спас в первую очередь его душу, подарил надежду на лучшую жизнь помог ему в этом, насколько возможно.

Человек должен в любом случае, сколько бы не падал в жизненных ситуациях, постоянно подниматься и идти вперёд, как бы трудно не было не опускать руки. Так, как это делал я раньше, именно раньше, когда падал, а потом быстро поднявшись, напрягал разум и мышцы на решение проблем, выхода из затруднительного положения. У меня это получалось. А сейчас я расслабился, очень сильно расслабился и тут статус «годка» ни при чём.

Сегодня я попросил Андрейку, чтобы он записал нас втихомолку со старшиной 2-й статьи из дивизиона надводных кораблей, базировавшегося, как и наш дивизион на ВМБ Усть-Двинска и входящего также в состав 78-й бригады ОВРа, Алексеем Кузнецовым и тем же Василием Остапенко. Андрей долго отнекивался, но пообещал сделать всё, что сможет, если капитан не заметит нарушения им же установленного «табу».

Но всё получилось и всё срослось. Везло сегодня, как «утопленникам». Не успели нашу бригаду из восьми человек вывести на строевую площадку, как приехал «покупатель» и объявил – «торговая база». Это наш объект на сегодня. Вот за то мне и нравилась «губа», а возможно, что эта лафа была лишь сейчас, пока в замах начальника гауптвахты находился такой обходительный сержант умеющий, как Труффальдино в пьесе «Слуга двух господ». «Далеко пойдёт, если милиция не остановит» — так о таких говорили в то время.

Нас загрузили в микроавтобус «Латвия», последним сел конвойный из заступившего вчера караула, судя по петлицам, служащий танковых частей, закрыл дверь, и мы поехали. Места, по которым нас везли были большей частью новыми и в итоге автобус въехал в открывшиеся распашные ворота, дежурили на которых, а точнее сказать несли вахту военнослужащие. Во дела, а не на зону нас привезли, проскочила в голове почему-то такая не позитивная мысль. Ох, если так, писарю не дожить до завтра.

Проехали по внушительной территории, остановились возле длинных складов. К складам подходили железнодорожные пути и на них стояли товарные вагоны.

Когда мы вышли из автобуса нас встретила женщина лет в 40-45, представившаяся завскладом и объяснила задачу. Нам нужно было разгрузить два вагона с фруктами. Она показала, где и как их складировать. Добавила, что в обед нас покормят легким перекусом, можно кушать фрукты, но не сорить объедками и не гадить, чтобы после разгрузки был порядок и в вагонах, и в складе.

Задача ясная. «Цели поставлены, задачи определены, за работу товарищи!» — модные патриотические лозунги с призывами того времени как нельзя кстати.

Конвойный, звали его Петя, вел себя изначально очень строго и даже окрикивал, если замечал что-то, что ему не нравилось и шло в разрез с его должностными обязанностями конвоира. Но скоро ему это надоело, он взял пустой тарный ящик, установил его на выгрузной платформе в аккурат между воротами двух складов, куда и производилась разгрузка.

С утра мы поработали вместо физзарядки, при этом периодически подкрепляя организм диковинными для нас в те годы фруктами, бананами и цитрусовыми: апельсинами мандаринами и лимонами. Что удивительно, один из «губарей» со значком ВВС, съел целиком лимон, при том не кривился, видимо у парня с кислотностью большие проблемы были, вернее она напрочь отсутствовала, а чем-то пищу перерабатывать нужно.

— Шас улетит! -пошутил Вася, — мабуть, вчёра пыв коньяк, а сёдни закусыв лимоном.

Поначалу много фруктов мы не разгрузили, а загрузили в себя. Но скоро наступило чувство, как в басне И.А. Крылова «Волк на псарне», когда «…Глазами, кажется, хотел бы всех он съесть…», но насыщение произошло очень быстро. Мало того, со временем произошел обратный процесс, появилось даже отвращение от мелькающих перед глазами экзотических фруктов.

Когда «губари», получив удовольствие от съеденного до отвращения начали «бузить» и растерянный конвоир не знал, что делать, он бегал и кричал: «С меня же спросят! Давайте работать, подъём!» Я понял, что действительно ситуация начала выходить из-под контроля, нужно было что-то делать. Я подошёл к конвоиру Пете и тихо сказал: «Позволь мне навести порядок?!» Тот, не видя другого выхода, растеряно кивнул.

— Керзачи, ша! Слушай сюда. Кто хочет получить в качестве «премиальных» суток трое «ДП»? Смелее, смелее. Что замолкли, только что, как бакланы галдели. Вы из-под палки работаете? Вас бегом заставляют таскать ящики? Вы должны Бога молить, что он послал вам такую работу, где ящики не тяжелые и «хавки» выше крыши, жри-не хочу. Хотите бузить? Бузите, только сегодня получив «ДП», завтра вас пошлют на весь оставшийся срок щебень вручную грузить или уголь в котельную или общественные туалеты драить. Вам запах «параши» больше нравится, чем запах апельсина? У меня всё, «пародии на карасей» вы, однако.

Настала тишина. Потом ропот перешел в оправдания.

— Да, чего, мы же не против. Будем работать.

— Уже обед, а у нас и половины не разгружено. Давай нажмем, — между собой поднимали друг другу «боевой дух» служивые.

— Ну, вот, а-то совсем бояться перестали. Эх, устроить бы вам учения «Океан», да условия не те, не позволяют.

Работа пошла живее. Процесс пошёл. Петя, сидя на ящике, наяривал через силу фрукты и улыбался, обласканный чуть теплым у стеночки ноябрьским солнцем. Я подошёл к нему.

— Ну, как? Я же говорил, что всё будет, как в трюме «центрального» отсека.

— А, как там?

— Всегда порядок, потому что начальство над головой. Да, Петя, я тут на немного отойду, пройдусь по территории, осмотрюсь что и как. Ты не «кипишуй», ни куда я не денусь. Не в моих интересах «ДП» и срок получать. Если что, говори Лешке, старшине. Он порядки тоже умеет наводить. У нас на флоте любят порядок, да и беспорядок тоже.

— Ну, ладно. Ты ж…

— Всё будет красиво.

Обойдя территорию, понял, что самое интересное место, это метрах в 60 от складов, где мы работали, заканчивалась огороженная кирпичным двухметровым забором территория, а за ним раскинулся новый микрорайон окраины Риги. Запрыгнув и повисши на кирпичном ограждении, увидел, что сразу за забором располагался тротуар, по которому периодически проходили люди в ту и обратную сторону. Дальше был небольшой пустырь, намеченный под строительство и затем уже современные многоэтажки микрорайона.

Мысль пулей прострелила у меня в голове. Пока суд, да дело, нужно решать вопросы «отдыха и досуга», рассуждал я, как «замполит» бригады «губарей». Вернувшись, убедился, что на объекте разгрузки порядок и ударные темпы в борьбе за звание «Ударник коммунистического труда», я снова подошёл к конвоиру и шепнул ему:

— Ты как относишься к празднику Великого Октября?

— Ну, как? Как все, положительно.

— Вот и это правильно. А сегодня какое число?

— Четвертое ноября.

— Тоже, верно, четвёртое, пятница. Завтра уже суббота, рабочая или нет не знаю, а потом ещё три дня праздничных. На праздники хозяйки стараются накрыть стол по-праздничному. Так? А для этого мы им должны помочь в этом.

— Как же это?

— Мне нужно на полчаса Васю взять. Мы займемся этим вопросом. Да ты не бойся. Вон смотри в ту сторону, нас тебе даже видно будет. «зуб даю» — не убегу.

Петя был растерян, но я уже доказывал, что не трепло и мне можно верить. Он кивнул головой в знак согласия.

— Вася, бросай это гиблое дело. Пойдём историю вершить. Родина нас не забудет. Бери ящик с апельсинами, я с бананами возьму. Взял? Пошли.

Мы поднесли к забору ящики. Я запрыгнул на стену, удерживаясь на ней локтями, ногами стоял на выступе фундамента кладки забора.

— Вася, подай гроздь бананов и апельсин.

Я взял в одну руку бананы, в другую отборный крупный апельсин. И когда люди, а среди пешеходов из всех проходящих три четверти были женщины, подходили на расстоянии метров с десяти, начинал предлагать им товар. Опыт в этом у меня был, хоть я, как мой брат, который вообще три года до армии проработал с мамой в магазине продавцом, немного и от мамы, которая никогда не выпускала покупателя из магазина без покупки, а зачастую и без денег. С отцом мне приходилось на рынке продавать, картошку, сало и масло растительное. Опыт был. Оставалось уповать на удачу.

Сначала люди относились к предложению настороженно. Потом я объяснил, что фрукты не ворованные – это натуральная оплата за труд.

— Берите, женщина к праздничному столу. Смотрите какие красивые фрукты и вкусные, проверено, будьте уверены. Можем дать и попробовать. Соседи обзавидуются и прибегут на ароматный запах. Берите. Недорого. Бананы – рубль за гроздь, апельсин за три.

— Хорошо. Дайте мне того и того. Уж больно вы настойчивы, молодой человек.

И дело пошло, за тридцать минут в аккурат мы вернулись с пустой тарой. Конвоир сделал удивлённые глаза, а когда я ему сунул «пятишку» на сигареты, вообще дар речи потерял.

Дело оставалось за малым. Пока Петя приходил в себя, я вспомнил, что на въездных воротах, больше похожих на КПП, стояли солдаты. Пошёл к ним. И подходя, узнал в одном из них солдата, с которым «тянул лямку» в предыдущую отсидку на «губе».

— Привет, зёма! Какими судьбами тут?

— А, ты?

— Я, понятно, снова на «губе».

— Я служу здесь. Это торговая база Рижского военного гарнизона. Отсюда потом товар развозят по всем частям.

— Слушай, у меня дело к тебе. Праздник на носу, нужно как-то отметить и встречу «взбрызнуть».

— Не, у меня, «как у латыша – хрен, да душа».

— Не нужна мне твоя душа, а от помощи не откажусь. Поможешь?

— Смотря в чём. Если смогу – помогу, без вопросов.

— Деньги есть. Нужно «пойла» достать. Сможешь?

— А вы где работаете?

— На фруктово-овощном складе.

— Ясно. Я сейчас с напарником переговорю. Сделаем.

Николай, так звали моего давнего знакомого по «губе», отошёл и поговорил со своим напарником по КПП.

— Пошли. У меня 20-30 минут есть. Успею. Что нужно? — спросил Коля.

— Вот, держи. Возьмешь на все вина. Да сигарет себе и нам пачек пять возьми любых. Сам знаешь, не до жиру.

— Хорошо, я мигом.

Коля сиганул через забор одним тренированным махом. «Во, даёт!» — подумал я, наш человек. «Кто на «губе» не бывал – жизни не видал» — пришло мне в голову, толи где-то слышал, толи сам придумал.

Коля не подвёл. Я издали заметил, как через пустырь с бумажным ящиком поперед себя шёл Николай по протоптанной тропинке, как принято, на простец. Подойдя к забору, протянул ящик, предупредив, чтобы я под низ взял, иначе… Иначе, конечно, не случилось, бутылки, их было около десятка, емкостью 0,7 литра и сигареты.

— Мне пора. Я пачку сигарет возьму?

— Коля, какой разговор?! И «пузырь» возьми, с напарником потом «жахните». Спасибо, брат, выручил, — пожал Коле руку.

— А, как иначе?! Мы же, «губари», «крещенные» Дисциплинарным Уставом.

— Молодец, хорошо сказал. Удачи, брат! Может и не увидимся.

Коля сунул бутылку под одежду и пошёл на КПП.

— Вася, бери сигареты, — предложил я полтавчанину.

Было часа два дня. Мы заглянули в вагоны. Там оставалось «начать и кончить».

Все остановились, наблюдая за бездельниками, то есть за нами, мной и Васей, которые шли без капли стыда, что не принимали последних полтора-два часа участия в разгрузке и ещё «до ушей» счастливые. По глазам и выражению лиц было видно, что они подустали.

— «Губари», прощевайте нас, мы не только о себе «пеклись». Сейчас отдых минут на 20, думаю, что потом нагоним, мало осталось. Одно прошу, кто себя чувствует неуверенно, лучше не увлекайтесь.

На меня после этих слов начали смотреть совсем загадочно. Я это понял и поспешил объясниться:

— Тут где-то по полбутыли на человека вина, но насиловать никто никого не будет, сознательность проявите и чувство меры, — и после этих слов я вспомнил, как сам переходил эту невидимую границу между «еще можно» и «уже лишнее».

Одну бутылку я взял и передал Пете со словами:

— А ты хороший парень. Такого грех подводить. Но учти, что в жизни не всегда будут попадаться такие понимающие люди, как я. Жизнь может ещё такое кино показать, что «мама не горюй». Держи. Делай, что хочешь. Можешь спрятать под шинель, можешь выпить, но держись, иначе… Или с нами?

— Я с вами выпью.

— В ответе каждый за себя будет. Тут девиз «Один за всех и все за одного» не прохляет, не тот случай. За «групповуху» только больше дадут. Надеюсь, до этого не дойдёт, а то меня, точно, расстреляют, последнее 108 «китайское» предупреждение было, — с некой степенью юмора предупредил «губарей».

Все оживились и приступили к трапезе фруктов, с запиванием плодово-ягодного вина или наоборот, не столь важно. Заметив, что парни в форме «банкуют», посоветовал им наливать каждый себе, чтобы потом не обвинили, что заставили, налили. По-военному, оперативно большую часть приговорили.

— Предлагаю, поработать, а потом уже расслабимся, — предложил самозванный организатор, т.е. я.

— Идёт! Пошли, мужики, добьём, лучше потом посидим спокойно, покурим, — поддержал меня один из тех, кто вправе называть себя «дедом», это было понятно и по двум полоскам на рукаве шинели, и по привычке носить шапку, и по уверенной манере поведения, вообще.

— Держись, Петя! Что-то ты киснешь, подвигайся, не расслабляйся, — видя, что наш конвоир тухнет, а выпил-то совсем немного.

Видимо давно не выпивал просто, как я, когда в доке мой отпуск обмывали. «Ну, что же ты такой слабак, братец?» — подумал я. Часа через два должны за нами приехать, должен оклематься.

Работали все и работали на совесть и «деды» и «годки» и прослужившие совсем ничего. Сейчас уже не было разделения, нужно было просто хорошо сделать дело, чтобы не подвести в первую очередь тех, кто направляет нас на эти работы. А нам бы лучше ещё приехать сюда, чем где-то на карьере грыжу зарабатывать.

Как хорошо, что из меню, привезенной нам на обед коржиков и молока в пакетах, я отказался от молока, зная свойство своего желудка, после смешивания с фруктами. Большинство, кто выпил всё же молока, сейчас об этом сильно жалели. И по этой причине процесс разгрузки слегка затянулся. Но всё же, к приходу завскладом, которая в течение дня только один раз и подходила посмотреть, это было после обеда. Ей понравилось, что мы убрали и в вагонах, и в складе все сложено было по уму. Даже похвалила за добросовестность, пожелав, чтобы мы ещё приезжали.

Мы допили оставшееся вино, «предателей», т.е. пустые бутылки, естественно спрятали подальше и надёжно. Ожидали автобус. Петя откровенно приснул, попытки привести его в чувства не давали требуемых результатов. Видимо мы упустили момент, когда кто-то ему еще «накатил». Вот этого-то нам и не хватало.

— Лёха, возьми автомат. Вася, взяли под руки и понесли.

Мы практически занесли Петю в автобус и усадили на место, предусмотренной для конвоира. Водитель качал головой:

— Что же вы с ним сделали? Его же сейчас там и «закроют». Сколько раз такое было.

— Не закроют. Что-то ему плохо стало, видимо бананами отравился, -попытался я оправдаться за нашего конвоира.

— Да оно и понятно, что бананами, чем же ещё, — не унимался, бросая в наш адрес колючие приколы водитель.

Когда автобус заехал во двор гауптвахты, и мы вынесли Петю так же, как и заносили, нас встречал помощник начальника караула.

Я поспешил объяснить:

— Товарищ прапорщик, вы не наказывайте рядового, его вины в том нет. Слабый он и физически духом, но парень хороший, жалко.

— Ладно, мы тут сами разберемся. Не стоит мне указывать, что делать.

— Ради Бога, мы просто по-человечески просим. Да, мужики?!

Все угрюмо кивнули головами. Вышли караульные, забрали своего товарища, а нас развели по камерам. Когда была смена караула и потом передача нас, я внимательно прислушивался, не проявится ли в разговоре имя нашего конвоира. Видимо его скрыли от начальства, и он на сей раз не пополнил наши ряды, ряды «губарей».

Продолжение следует.

Предыдущая глава 5 — http://pisateli-za-dobro.com/kambala-chast-3-godok...