Камбала. Часть 3. Годок. Глава 7.

Глава VII. Рождество

***

Я плотно лёг на дно и мое плоское туловище камбалы трудно было поднять или расшевелить. Это не была нирвана, это был анабиоз, замедлились жизненные процессы, больше всего замедлилась реакция на то, что раньше приводило в учащенному сердцебиению, душевному волнению и мыслительной активности. Ещё прошедшим летом я думал, что это временное явление, связанное с негативными открытиями, которые я никак не ожидал, что они появятся вообще в моей молодой и цветущей жизни, а тут всё, чему я свято верил и строил долгосрочные планы, вмиг рухнуло.

Может потому, мне хотелось забыться в общении с другими девушками, но теперь мои убеждения по поводу отношений с девушками, их чистоте и непорочности дали трещину, они были, хоть и не все, конечно, так же безнадежно устаревшими, как и мои некогда прогрессивные, как я считал и меня в этом убеждали мои студенческие товарищи. Возможно, они мне льстили и не хотели лишать удовольствия заниматься любимым делом, тем более ощутимого вреда от этого не было.

Сейчас я даже на отношения с Ириной, которая мне безумно нравилась и после разрыва с Наташкой, после стольких лет, меня сильнее тянуло к той, которая была не так далеко и её можно было осязать, целовать и миловать. Почему же, совершив дерзкую самоволку на сотню километров поехал не к ней, а вспомнил ту, с которой встречался, которая была более кроткой, может быть, менее бойкой, чем Ира и из-за этого даже не такой приметной, не вызывающей у парней такого интереса, как те, что более активны и подвижны в прямом и переносном смысле.

Я сейчас понял почему, я, в медленных, заторможенных анабиозных процессах размышления, что даёт некие плюсы по сравнению со вспыльчивыми, поспешными выводами, почему я так поступил. Я почти был уверен, что если бы приехал к Ирине в то время и в том состоянии, в котором находился, то случилось бы то, что и должно было в принципе когда-нибудь случится и я видел даже, что она к этому практически готова была, когда после моих страстных поцелуев и нежных ласок, получала неподдельный экстаз и не то, что противилась дальнейшему развитию любовных утех, а наоборот, мне приходилось самому же их тушить, хоть это было и непросто.

Это было не деление девушек на категории: с этой можно, но хочется; с этой хочется, сильно хочется, безумно хочется, но ни-зя. И эти льзя и низя были в основном собственными вердиктами, не всегда основанными на Гражданских кодексах. Я, например знал, что с юной совсем Алёнкой, я никогда не позволю то, что в случае срыва мог позволить с Ирой.

Кто-то внимательный, кто следит за событиями, скажет, а как же быть с той, что носила такое же имя, как первая моя девушка, не мог ли я на ней срывать зло за то, что так получилось. Вот сам задал, получается, себе вопрос, а ответить-то и не готов. Если быть честным и до конца честным, то возможно немного этого и было, но я старался это не замечать. По ходу развития событий, меня ждёт участь ефрейтора Збруева, у того было семь невест и каждой он наобещал горы золотые. Хотя, он был ефрейтором, а я даже старшим матросом не был, матросом и старшиной – шучу так.

Шутки-шутками, а к серьёзным вопросам придётся когда-то возвращаться. Может быть побыть некоторое время «следователем», сопоставить факты, «накопать доказательную базу» и передать дела в делопроизводство или просто-напросто закрыть, из-за отсутствия состава преступления. Вот последнее мне нравилось больше всего. Нужно и правда этим заняться. А, что я собрался соврать, если не сказать, что не досказываю.

Ещё будучи в части, я попросил своего друга, с кем я делился и многими из моих любовных похождений, тем более, что он в настоящее время встречался с подругой Ирины, Светой и много узнавал даже не из моих уст, чтобы он написал письмо на мою малую родину одной из моих, даже не могу назвать моих, потому что мы практически не знали друг друга, знакомой Любаше, чтобы она мне больше не писала. Мне самому было неудобно, хотя я не обещал ей ничего и переписку не предлагал. Она молодая девушка, зачем её обнадеживать, если она какие-то планы относительно меня вынашивала.

Вторая «заочница» была из села Самбек, расположенного под Таганрогом, совсем недалеко от моего места жительства на «гражданке». Я перед отъездом из отпуска, уже после того, как выяснил отношения с Натальей из Новочеркасска, ездил в Ростов по поводу заказа билетов на поезд. Еще не было и 6 часов утра, на развилке дорог, как раз в с. Самбек, автобус, в котором я ехал остановился, в него села девушка. Водитель предложил ей, пройти и присесть. Свободное место было только возле меня, и девушка осторожно присела, чтобы не прогнать мой сладкий сон.

Но я-то уже не спал, а с интересом наблюдал за ней. У неё были интересные черты лица, напоминающие испанку, что ли. Я в этом не силён, но что-то такое. Тёмно-каштановые вьющиеся волосы, носик с горбинкой, карие глаза, лицо практически без косметики.

Я протянул ближнюю к ней правую руку и осторожно и нежно взял её левую руку, перенёс на ладошку своей левой руки, лежащей у меня на коленях и начал осторожно и нежно её гладить. Девушка сделала изначально резкое движение, желая вырвать руку, я не стал ей в этом препятствовать, потом повернулась и посмотрев мне прямо в глаза, а я взаимно ей и плавно опустила руку, не возражая против моего ухаживания. Пока мы ехали до Ростова, я подробно, как «патологоанатом» изучил обе руки.

Мы не разговаривали, а лишь периодически смотрели друг другу в глаза. Выйдя из автобуса, я взял её за руку и попросил:

— Не убегай, пожалуйста. Дай мне сказать два слова.

— Ну, говори, коль начал.

— Ты сильно спешишь? Я хочу предложить тебе прогулку по Ростову. Сейчас в парке центральном красота. Была там?

— Была, конечно. Я учусь в Ростове в торговом техникуме. Мне-то на занятия сегодня нужно.

— А один день или даже полдня – это смертельно.

— Ну, нет, конечно. Хорошо, поехали.

— Меня Сашей зовут.

— Галя, — повернувшись, улыбнулась мне новая знакомая.

— А ты тоже студент? Учишься?

— Ага, отучился уже. Бросил я институт. Служу сейчас. В отпуск домой приехал.

— Наверное моряком служишь?

— Откуда ты узнала?

— Что, угадала? У тебя походка интересная. Я раньше не верила, что по ходке можно узнать моряка среди других.

— Ну, ты, даёшь. Не ожидал.

Галина рассмеялась. Улыбка у неё была красивая. Да, наверное, улыбка всех украшает, когда человек молод, полон энергии, счастлив просто.

Мы вышли на остановке «Семашко», что на ул. Энгельса, так называлась центральная улица в Ростове тогда. Опустились ниже и вошли в парк им. Максима Горького. У мостика опустились справа вниз и нашли отличный уголок под ивой на скамье. Отношения так стремительно развивались, что через пять минут мы целовались и обнимались, как давние старые знакомые и не просто знакомые, а влюблённые. Гале было, как она сама сказала уже 18 лет, заканчивает второй курс техникума.

Парня, как она призналась у неё не было и призналась, что я ей понравился, но после того, конечно, как это сделал я. Существует утверждение, с которым я согласен полностью: «Молодые все красивые». Это так. Господь всем дает в молодости неповторимую красоту, только не все её могут различить среди других. Она индивидуальна. И с ещё одним утверждением не поспоришь: «Любовь делает девушку красивой» и это тоже абсолютная правда.

Я видел эту девушку всего чуть больше часа в автобусе и часа четыре мы погуляли с ней в парке и расстались, обменявшись адресами. Могу ли я называть Галину своей невестой? Я с Наташей, девушкой, которая нашла, возможно, лучшего, чем я, а если быть честным того, кто был рядом и с кем можно проводить время, кого можно любить по-настоящему, а не посылая воздушные поцелуи по почте, если посчитать всё проведённое вместе время за четыре года, то и двух недель не набралось бы. Хотя и это не показатель того, нужно или нет быть верным не клятвенным, а риторическим обещаниям.

Жизнь – сложная штука и потому интересна. Так вот, Хус написал письмо Любаше, с которой мы давали «клятву на крови». Откуда она узнала, что эта цыганская традиция сможет сблизить людей и связать навеки, не знаю. Я посмотрел на запястье левой руки, там остался небольшой шрам в виде крестика.

— Давай руку, — требовательно сказала Люба.

Она достала неведомо откуда, видимо приготовила заранее для обряда лезвие и быстро полосонула меня по руке. Кровь изначально выступила густыми каплями, и потом соединившись, превратились в узкие полоски, медленно капала на землю.

— Теперь ты! – приказала моя рыжая «цыганка» и протянула мне лезвие.

— Я не могу, я не буду тебя резать. Давай я сам себя еще раз порежу?! Я не буду тебя резать, не смогу.

— Ладно, так не положено, но…, — и она сделала тоже самое на своей руки.

Мы плотно прижали порезы один к другому. Таким образом должна смешаться кровь и тем самым мы дали клятву в верности и преданности.

Прошло два с половиной года, как я видел Любашу в последний раз и, возможно, что не вспомнил долго, если бы она не написала. Но это были отношения, если их так вообще можно было назвать, баловство, когда уже не дети играют в детство.

Галине я сам написал письмо, в котором попросил прощение за то, что чувства между нами не были настолько сильны, чтобы выдержать испытание временем. А она мне вообще ничего не обещала, да и не стоило. Таких мимолётных знакомств в жизни может быть сотня и не одна, а где эта одна единственная случайная встреча, которая окажется не случайной, а судьбой?

Я думаю, что нужно людей вовремя отпускать от себя. Хотя у нас в душе часто голос подаёт «жадный хозяин» со словами: «Моё, это моё и это моё, всё и все мои! Никому не отдам!» Может быть такой эгоизм и не всем свойственен, но у меня он точно был, а в какой степени, не знаю.

Это, видимо пошло оттуда, где даже существуют гаремы и причем законные. Одно только должно железно выполняться, муж должен обеспечивать всех жён, и они не должны испытывать ни в чём нужды. Ну я уж точно не персидских шах.

На сегодняшний день, как бы это сложно не было, но нужно было определиться с теми, с кем я ещё недавно встречался и обнадёживал их, а может быть и они сильно не напрягались в том, чтобы копнуть себя изнутри и пощупать там почву какая она рыхлая, плотная, сухая или плодородная.

Во всем в нашей жизни есть «плюсы», даже в «минусах». Вы же помните, что произведение «минуса» на «минус» даёт «плюс», главное не перепутать со сложением. Вот так же и мое заторможенное состояние, анабиоз привел к тому, что из-за более медленного, непоспешного мышления, я стал делать меньше ошибок, как мне показалось и делать осмысленные выводы и принимать взвешенные решения.

***

Так, что же я хотел ещё решить, где нужно расставить точки над «и»? Господи, прости меня грешного. Как я мог забыть о Наташе Корольковой? Вот кого-кого, а её вот так просто бросать нельзя. Эта одна из всех названных мной сейчас девушек, которая этого точно не заслуживает. А зачем же я её обидел? Она же по моей вине сейчас болеет.

Я вспомнил сколько всего нас связывало, мы сутки даже проводили вместе, когда у неё были выходные. Спасало то, что её подруга и коллега одновременно жила в Цесисе. Наташа звонила домой и говорила, что заночует у неё, а на самом деле приезжала ко мне или я приезжал и встречал её, а потом решали, чем сегодня займёмся вечером, ночь, а с ночью более-менее всё понятно и выбор был небольшой.

Я вспомнил, как мы неделю назад ездили в г. Валмиера, что от Цесиса на расстоянии чуть больше, чем 30 км. Но решение пришло спонтанно, вышли вечером на трассу и начали ловить попутки. Меня, если бросить там, где-нибудь в лесах, то я скорее бы нашел где-нибудь «лесных братьев», которые, как в анекдоте с самой войны поезда продолжают пускать под откос, чем найти, где и как доехать до г. Вальмиера. Хотя немного заврался, смог же ночью доехать до Риги и благополучно к обеду возвернуться.

Остановился автомобиль «Москвич-2715», так называемый «пирожок». Водитель предложил: «Если желаете в будке ехать, там уже двое есть, садитесь». В кабине, кроме водителя было два пассажира. Недолго думая, запрыгнули. Конечно, 30 км в железной будке, без сидений – это что-то. Но не это главное, главное то, что мы вместе и едем на объявленный на всю округу «Рождественский бал», что-то наподобие наших новогодних празднований под ёлкой, проще говоря «ёлка для взрослых». Молодая парочка, как и мы ехали туда же и с той же целью.

Там Наташа меня познакомила с одним, знакомым ей парнем, толи одноклассником, толи ещё откуда-то они хорошо друг друга знали. Там она призналась, что мы проезжали её посёлок, он расположен между Цесисом и Вальмиера, только ближе к Цесису.

— А я думаю, что за красивый городок мы проезжали, такая архитектура, какие замки, дворцы, а какие там люди замечательные…

— Стоп, стоп, как ты мог видеть? В это маленькое грязное окошко?

— А, что не так?

— Приедешь, посмотришь. Приедешь?

— Может как-нибудь пожалую с визитом, — прикалывался я.

Андрис, так звали друга Наташи и моего нового знакомого, познакомил меня с кучей его друзей. Они сообразили, и мы за знакомство выпили. Потом ещё и ещё. В клубе, а вернее дворце культуры, он был внушительных размеров, судя по размерам зала, где была установлена большая ель, а зрительские кресла раздвинуты по периметру. Свет включали редко, больше горели огоньки и гирлянды на ёлке. От этих постоянных миганий рябило в глазах.

Я пару раз терял Наталью из виду. Не знаю, где она была в это время, но минуты для меня казались часами, и я откровенно начинал её ревновать, не зная к кому, ну хотя бы к этому её другу. «А может это и не друг, а бывший парень?» — подумал я и предпринимал попытки разыскать. Когда попытки были безуспешны, я выходил на улицу, на морозе голова приходила в себя, я, покурив, заходил в зал и быстро находил ту, которую искал. Но всё же подозрение, у Наташи есть какая-то тайна, может быть и не связанная с этим Андрисом.

Далеко после полуночи праздник завершился. Я ломал голову, как мы сможем ночью добраться обратно, как Наталья подбежала и дернув за рукав с одышкой заговорила:

— Куда ты делся? Пошли быстрей, нас автобус ждёт. Там целая банда на арендованном автобусе приехала, сейчас отъезжать будут.

Я не стал даже шутить и спорить по поводу «банды», главное, что мы поедем, а не пойдём зимней ночью все тридцать с лишним километров. Автобус «РАФ» был полон, мы были как селёдки в консервной банке, но главное, что это даже лучше, чем в «пирожке», где приходилось сидеть на корточках, а здесь стоишь, не держишься и при тряске, и на виражах не падаешь, не дают упасть.

К чему я именно сейчас вспомнил этот эпизод, не знаю. Только хочу сказать, что ни до этого, ни после, Наташа, не подавала никакого повода для ревности. А, если и делала что-то умышленно, то лишь, чтобы заставить меня ревновать, тем самым проверить, насколько я к ней неравнодушен. Думаю, что вот именно тогда во мне и играло чувство, которое коротко можно назвать – «моё!» Но ведь человек – не вещь. Почему мы говорим «моя», «мой». Когда мать говорит, «мой ребёнок» — это понятно, она его родила. Я так же могу сказать, «мой табурет!», если его смастерил самостоятельно. Когда добавляется определяющее слово, тогда всё становится на места своя. Например, «моя невеста», «моя любимая», «моя красотка», «жизнь моя» — говоря о той же девушке.

А сейчас я поступал бесчеловечно, девушка болела, а я ни разу за три дня ей не позвонил. Жду, что это сделает она сама. Сегодня вечером позвоню, а завтра, если она захочет этого, может быть и навещу её, завтра 24 декабря – канун Рождества, прибалты отмечают его именно 25 декабря.

— Алло, Наташа! Ты, как там? Я узнал на твоей работе, что ты болеешь, это так? Я виноват, что столько времени думал звонить или нет, а может, между нами, всё кончено? Мы же так расстались…

— Привет! Проехали. Прощаю! Да, ангина. Сейчас уже лучше себя чувствую, но до Нового года точно на больничном проваляюсь. А, ты, что?

— А. что я? Всё хорошо. Я вот что хотел сказать. Говорят, что в Новый год лучше входить без долгов, без камня на душе, без недосказанности, с чистой совестью и добрыми помыслами.

— Говори проще. Я тебя не пойму, к чему всё это говоришь?

— Хочу не по телефону поговорить.

— Ну, я же сейчас не могу приехать. Если бы ты…

— Я приеду! Скажи, как мне лучше к тебе попасть.

— Ушам своим не верю – ты приедешь сюда ко мне? Тогда запоминай.

Наташа рассказала, где лучше всего сесть на автобус. Не обязательно ехать в Цесис, можно было сесть на развилке, с того места, откуда мы в Вальмиера на Новогоднюю ёлку ехали. Спросила, в какое время думал ехать и назвала время отправления автобуса. Ну вот, полдела сделано. Главное, что она на меня не злится. В крайнем случае, не высказала это в телефонном разговоре.

— Я приеду, вечерю привезу, у нас кутья называется. Жди!

— Я знаю, что такое кутья. У меня же только мама латышка, а папа с Волги, из Горького. Привози, буду ждать очень.

Морозное солнечное утро выдалось накануне Рождества. Я предупредил Серёгу Тарасевича, что до позднего вечера меня точно не будет. Но, если что-то сверхсрочное, то звони по телефону и дал ему листок с телефоном Наташи в Лиепе. Часов в 10 вышел к автобусу, который в скорости должен был идти из Цесиса и минут через двадцать уже наслаждался красотой заснеженным полей.

Четырёхэтажный дом располагался, как и объясняла мне Наташа ровно напротив конечной остановки автобуса. Я вошёл в нужный подъезд и поднялся на третий этаж. Позвонил в дверь. Она незамедлительно отворилась и из двери выскочила Наташка с теплом свитере с высоким воротником, в тапочках и короткой юбчонке. Моментально я ощутил все недостающие за время болезни килограммы у себя на шее. Конечно, её держать даже на шее было не тяжело, наоборот, приятно. Значит, она, действительно не держит на меня зла.

Быстрые и частые взаимные поцелуи и открывая дверь в квартиру, с улыбкой произнесла:

— Так и будешь стоять? Не за этим же приехал? Входи, входи!

Я вошёл, разделся, где указала Наташа. Из дверей кухни выглянула женщина в фартуке и поздоровалась.

— Здравствуйте! – ответил я.

Как я не подумал, что дома будут родители. Сегодня же суббота, суббота перед Рождеством.

— Пойдём я тебя с родителями познакомлю. Па! Ты где?

Из зала вышел мужчина лет сорока с газетой в руках.

— Сейчас, оденусь только.

— Да, ладно тебе. Ты же не из ванны вышел, сойдёт и так, — сказала в ответ Наташа.

— Виталий Иванович, — представился отец Наташи.

— Зови меня просто, тётя Анна, у меня отчество сложное, хорошо?!

— Хорошо! Саша. Очень приятно.

— Молодежь, вы идите в Наташину спальню, а я вас на обед через полчасика позову.

— Хорошо, мама, — ответила Наташа, завела меня в свою спальню и закрыла за нами двери.

Комната ничем не отличалась от тех девичьих «горниц», которые я видел у тех же сестёр. Стены завешены красивыми картинками актёров и певцов. Диван, туалетный столик с различной косметикой, комнатные цветы на декоративной подставке и небольшой столик со стулом, на столе книги, кукла посередине, прислонённая к стене и ещё что-то.

— Присаживайся. Отдохни.

— Спасибо! Я не устал совсем.

— Садись ближе ко мне, я не кусаюсь, и болячка почти прошла. Или боишься заразиться?

— Я?! Да, ты, что? Я с 10 лет ангиной болею. Знаю, что это такое.

Я присел на диван рядом с Наташей. Она обвила меня руками, скрепила их за спиной «в замок» и отклонившись немного назад, чтобы можно видеть лучше друг друга, сидела молча и смотрела мне в глаза.

— Что я другой? Не такой, как знала раньше, изменился.

— Ты знаешь, наверное, точно, изменился. Только не пойму пока в чём. Ты меня не любишь больше?

— Откуда ты это взяла? В глазах прочитала?

— И в глазах и сердцем почуяла. Девичье сердце не обманешь.

— Да будет тебе допросы устраивать. Как ты себя чувствуешь?

— Уже хорошо. Сегодня в магазин даже ходила, помогла маме скупиться.

— Молодёжь, обедать!

— Саша, тебе что наливать? – спросил отец Наталки.

— То, что и всем, — глянув на богатый закусками и выпивкой стол, добавил, — думаю, что в такой день водочка будет предпочтительнее.

— В самую «десяточку», лучше её не придумали. Мы же не аристократы какие, чтобы коньяком, да хересом баловаться. Ты же, думаю не из такой семьи, раз тебя не отмазали от служба, да ещё и в самом низшем звании, простым матросом. А, что так, служишь плохо?

— Да, как сказать?

— Как есть, мы поймём.

— Да был я уже старшиной. Просто неудачно из отпуска приехал.

— Понятно! Значит, «залетел». Бывает. Я-то пограничником в Карелии служил всю службу рядовым, а увольнялся, младшего сержанта присвоили. А также, три года тогда служили, тогда же в девятнадцать лет служить брали. А тебе сейчас сколько лет?

— Да, уже не салага, 22 года.

— Ну, давайте поднимем за наступающее Рождество! Пусть Новый год будет счастливым для всех! Наташа, а тебе разве можно? Ты же лекарство пьёшь? – предложил Виталий Иванович.

— Водка в небольших количествах, выпитая в хорошей компании ещё никому, не вредила. Наоборот, на ноги быстрее встану, — улыбаясь парировала предостережение отца Наташа.

— Будем все здоровы! – добавил я, когда рюмки уже начали подносить ко рту, с намерением опрокинуть.

После третьей, разговор пошёл веселее. Виталий Иванович не курил, и я отпросился подымить.

— Кури тут. Пусть моль не расслабляется.

— Да, нет. Я выйду.

Наташка засуетилась тоже со мной.

— Ты чего, не сбегу, — глянув в её просящие глаза, добавил, — ладно, одевайся только. На лестничной площадке покурим.

Как можно покурить спокойно, когда к твоей груди прижалась девушка и её макушка находится ровно напротив торчащей изо рта сигареты. Приходится, в лучшем случае, поворачивать голову в сторону, делать глубокую затяжку, выпускать туда же в сторону клуб дыма, а потом только снова принять изначальную позицию, чтобы тебя не упрекнули в том, что ты отворачиваешься из-за «неприязни». Господи, прости и помилуй даже за такие мысли.

— Наташа, пошли, не переохлаждайся, ещё не выздоровела.

— Ты меня быстро вылечишь. Я смотрю на меня и мне становится всё легче и легче.

— Ага, я так и поверю.

— А ты поверь.

— Время покажет.

Мы зашли в квартиру и для приличия зашли на кухню.

— Садитесь, ещё по чуть-чуть.

— Нет, спасибо! Хватит. Если вы не против, мы вас оставим…, — попросил я о «пощаде».

— А мы, что Рождество без елочки будем встречать, а, Наташа?

— Папа, ну я же болела, потому и…

— А сейчас как?

— А сейчас здорова. Саша хороший лекарь, заговором лечит или ещё чем, но помогает.

— Вот и хорошо. Может вы сходите в лес, принесете ёлочку или сосёнку. Наташа, опуститесь в подвал, ты знаешь где инструмент лежит. Возьмите топорик, а лучше ножовку, вы же не 100-летнюю ель валить будете.

— Хорошо, папа, сейчас оденемся и сходим.

— Только не задерживайтесь. Одна нога…, сами знаете, — предупредил строго, но с улыбкой отец.

Сколько жил, думал, что только в сказках можно идти в лес и срубать себе на праздник ёлку. А в нашей степной местности, если садят сосенки по холмам, то за них, не дай Бог, если срубишь, штраф, а-то и срок могут припаять. А здесь лес рядом, как в огород за петрушкой идёшь.

За этим домом располагалась такая же многоэтажка, а уже за ней, метрах в 100-150 возвышался лес, с преимущественно хвойными деревьями. Наш лиственный лес не сравнить с хвойным, да ещё зимой, когда лапы елей прогнулись под массой снега на них и в образовавшихся у комля ствола пустотах, как в шалаше тебя могли ожидать разные неожиданности, птички и зверюшки. Снег серебрился, и лишь редкий зверёк осмеливался наследить на нём и при этом постараться так запутать их, что у преследователя, если будет идти по следу голова просто закружится и он забудет, что хотел.

— Глянь, какая красавица!

— Сейчас поровнее найдем, — отговаривала Наташа, пошли дальше.

— А мы не заплутаем? Снег, как пойдёт и следы наши все занесёт – я навечно останусь в этом лесу Лешим.

— А я, Кикиморой, — поддержала меня в шутке Наташа.

Мы громко засмеялись, что мне показалось, что по лесу даже эхо пошло. Я прижал её к себе и стал жадно-жадно целовать, как будто мы целый год не виделись. Наташа обмякла, я потерял равновесие, и мы упали в глубокий снег. Снежинки бисером, поднявшись со снежного покрова, как песок от сильного ветра, осели на наших лицах, остудив немного пыл и, быстро тая, окропили наши разрумяненные лица капельками изумрудно чистой, дистиллированной воды. Наташа пыталась рукавичкой стереть капельки со своего лица, но я взял её руку своей и сказал:

— Не нужно. Ты прекрасна вот так, как Венера, рожденная в океане и вынесенная ветрами на ракушке к берегу. Богиня Любви, её нужно боготворить. Как можно представить жизнь и без любви. Ты можешь? Нет. И я не могу. Жизнь без любви – тлен. Но мы же не любим друг друга?

Я еле успел поймать её кулачок, замахнувшийся, чтобы ударить меня в лоб, как минимум или по губам. Я пристально смотрел её в глаза – там куражились «бесята» в виде искорок. Поднеси к ним порох – вспыхнет, однозначно.

— Не говори так о двоих сразу. Может быть, ты? А я люблю тебя, слышишь, бестолочь великовозрастная.

Я от смеха отвалился от нее и упал в противоположном направлении «вальтом», ноги к ногам. Я на секунду прикрыл глаза, так как снег вновь окропил моё лицо и тут же почувствовал на себе толчок от приземления на меня ревнивицы, как кошки, при ловле крупной дичи, подпрыгивает вверх и со всей массой и агрессивностью падает на жертву. Из грудной клетки вырвался непроизвольный выдох с характерным хрипом.

— Я сейчас тебе покажу. Я тебе посмеюсь над обиженной девчонкой. На! Получи. На-на!

Она колотила меня руками в грудь. Потом села на живот, как на поверженного врага и, приподнимаясь на ногах, пару раз опустилась своей аккуратными и упругими ягодицами. Если бы я не понял, что сейчас будет и не напряг свой пресс, могло быть непредсказуемое.

— Сдаюсь! Пощади! Проси, что хочешь?

— Тебя хочу!

— Здесь?

— Да! Здесь и сейчас!

Я взял Наташу за талию, чтобы она не упала от резкого толчка, при моем подъёме, привстал, прижал к себе и снова опустился спиной на снег, но уже вместе с ней.

— Полежи, дорогая, остынь немного, у тебя жар.

Она пыталась снова вырваться, но я не дал. От резких движений капельки воды от растаявших кристалликов снежинок, собравшись у Наташи на кончике носа и собирались сорваться вниз. Но я не дал им это сделать, приподняв голову, дотронулся языком и капля скатилась по языку к пересохшему горлу. Я принялся целовать её, а она сопротивляться и брыкаться, но амплитуда брыканий становилась всё слабее и слабее и вскоре я почувствовал взаимные объятья на себе и теперь настал черёд моего «возрождения» от самой «Венеры».

Какое блаженство, что не передать. Но мысль о том, что это возможно последнее наше свидание не покидала меня на уровне подсознания. Как же нам объясниться, чтобы не травмировать душу и чувства девичьи? Я не хотел обманывать её, может быть кого-то другого, если по мелочи, но не эту девушку. Она, в отличие, хотя бы от той её тёзки, с которой я с некоторых пор даже не переписываюсь, была настоящая и чувства не прописные, как принято писать парню в письмах, не от души, а чтобы просто поласкать слух, она даже без слов кричала своей грудью, которая была прижата к моей и я слышал этот безмолвный крик, слышал биение любящего сердца. Да и я её люблю, однозначно, но иначе.

Я хочу, очень хочу эту девушку, и я боюсь, боюсь себя, боюсь, что я могу обмануть её, не сейчас, не завтра и, может быть даже не через год или два. Нехорошее предчувствие заставляло меня быть осторожным в словах, в тех словах, которых она, как никто достойна, и я должен, как минимум на весь лес кричать: «Я люблю тебя, Наташа! Я безумно сильно люблю тебя! Будь моей сейчас и навсегда!...»

А вместо этого, я смотрел ей в глаза, которые наполнялись слезами, а на устах сияла милая улыбка, а за ней были видны вершины елей и голубое ясное небо. «Мир прекрасен потому, что в нём есть ты. Ты даришь счастье. Я счастлив с тобой!» — эти слова сейчас должны были эхом разноситься над прибалтийским лесом.

Не знаю, сколько бы мы могли так лежать и изучающе проникновенно смотреть друг на друга, если бы мне не стукнуло в голову – «Что ты делаешь? Ведь она ещё не переболела. Вставайте немедленно».

— Наташа, нужно подниматься. Нельзя тебе на холодном…, на холодном парне лежать.

Лёгкая оплеуха прилетела и ласково приземлилась у меня на левой щеке. Потом такая же нежная, с «протягом» прогладила правую шеку.

— Ой, как хорошо! Ой, как приятно! Ещё разок, ещё. Вот, так его, так!

Наташа смеялась и, после непродолжительного «избиения», поднялась. Подала мне руку.

— Вставай, Ромео.

Мы выбрали всё-таки ёлочку, хоть это сделать было очень трудно, так как их было изобилие и одна краше другой. Пришли домой чуть уставшими, но счастливыми – это точно. Два часа на природе, в лесу, накануне Рождества, думаю, что это на всю жизнь запомнится. Да и вообще, ни один момент в жизни не повторяется, каждый индивидуален, а потому интересен.

Ёлку в зале наряжали сообща с родителями. Подключили мигающую гирлянду и выключили в этой комнате свет. Красивые разноцветные огоньки запрыгали по всем комнатам, вырвавшись изначально в коридор, но сильнее всего они были видны в спальне родителей, она прям напротив зала, а Наташина наискосок. Мы пошли в комнату Наташи. Я хотел включить свет.

— Не нужно. Посидим без света, так загадочно и я бы сказала интимнее.

— Ты бы сказала или всё-таки сказала? – пошутил я.

— Да иди сюда! Стоит, как маяк на «острове любви».

— Откуда тебе знать о нём? Это же у нас в Усть-Двинске, в устье Даугавы. Он расположен напротив нашей военно-морской базы за рекой Булльепе, а с другой стороны его берега омывает Даугава. Я о нём давно слышу, но ни разу на нём не был. Туда или вплавь или зимой по льду можно попасть.

— Мне подруга рассказала, да ты её знаешь, та с которой я на почте работаю, она же с твоим товарищем начала встречаться, Сережей его зовут. Ну тот, что сосед твой по раскладушке. Вот он ей рассказывал, а она вчера мне звонила и рассказала. Такая счастливая. А он парень хороший, не обидит?

— Скорее я обижу, чем он. Хороший.

— Да? Вот оно что. Так ты меня собрался обижать?

— Ну, да! А, ты, что думала? – я посмотрел на её неподвижное лицо и не мог понять, она, шутя или всерьёз напряглась, — да шучу, конечно, расслабься. Хотел, если бы, давно б обидел. Хотя, чего греха таить, обидел, конечно. Ты прости меня, Наташа! В преддверии Рождества, хочу попросить у тебя, вымолить прощения и понять меня, не со зла это я, совсем не со зла – по глупости.

— Ты о чём?

— Знаю, о чём. Прости меня!

Я резко приблизился и поцеловал её в лоб.

— Во, дела, — сидела на диване и смотрела на меня удивлёнными глазами, Наташа.

Незаметно пролетело время. Наташа невзначай как бы поинтересовалась, когда я назад поеду.

— А во сколько автобус последний идет?

— Где-то в районе 22 часов.

— Ну вот им и поеду.

— Остаться не хочешь, да?

— Ты же только спрашивала, когда уже наконец я уеду, а теперь.

— Неправда. Не ври, я не так сказала, я спросила, чтобы знать твои планы. А по мне, чтобы ты совсем не уезжал. Вот, если бы любил, так бы и сделал. Вот, как мой папа, полюбил маму и остался. Вот так же зачем-то в командировку приехал и остался навсегда. Во, как!

Тётя Валя пригласила нас к столу:

— Пора ужинать. Рождество-то все вместе встретить не сможем, но как получится. Не зря же ёлочку нарядили.

Отец Наташи, уже не спрашивая, разлил по рюмкам водки и сказал:

— Выпьем, да ты нам, жених, о себе расскажешь, как оно у вас с Наташей серьёзно или как. С наступающим Рождеством!

Выпили и закусили. Я заметил, что Виталий Иванович вовсе не забыл, а отложил вилку и приготовился слушать, его жена тоже искоса всё на меня поглядывала.

— Да, что тут рассказывать, жизнь недолгую прожил, славы с орденами и медалями не заработал. Сам я с донского края. Живу рядом с украинской границей, на окраине Донбасса. Жил и учился в селе. Родители, слава Богу, живы и ждут со службы домой. Весной домой, а может останусь работать в торговом флоте (ну зачем я соврал, для меня же дорожка туда уже заказана, ну зачем?). Серьёзно у нас с Наташей или нет, время покажет. Думаю, что серьёзно.

— Да через время и живот может показать. А потом, обычно бросают.

— Да я, как-то на подлости не способен, Виталий Иванович. Не обижу я её, не обижу.

— Ну, спасибо и за это. А то, дочь-то у нас одна. Хотим, как и все родители ей счастья.

— А чем до службы занимался?

— Землю пахал, на тракторе работал.

— Понятно. Наш, рабочий класс, не интеллигенция. Ну, давайте за это, за это нужно выпить. Берите рюмки. За любовь!

Кто же за любовь откажется пить. Конечно выпили. За любовь можно и стакан сразу опрокинуть, не то, что рюмку. Я поглядывал всё на время и заметил, что не только я интересуюсь тем, какой уже час. Ну, что самому себя обманывать, ну не хотел я уезжать, не хотел, а раз сказал, то нужно слово держать. Хотя… А, если что-нибудь придумать, чтобы опоздать на автобус? А, что можно придумать?

Когда оставалось уже минут двадцать до автобуса, я, не нашёл выхода, взял просто и признался Наташе.

— Наташа, прости меня ещё раз. Я не хочу уезжать, но все знают, что у меня в 22 часа автобус. Ты что думаешь?

— Зачем спрашиваешь? Я рада, что ты заночуешь, а завтра утром поедешь, позавтракаешь и поедешь. И Рождество встретим с тобой, — обрадовалась Наташа, — я знаю, что делать.

Она пошла на кухню к матери и о чём-то там тихо говорила. Отец в это время сидел в зале и смотрел телевизор. Я сидел в Наташиной комнате на диване и ждал вердикт.

Наташа зашла улыбающаяся.

— Смотри, вот таблетки. Выпьешь сразу две штуки, — говорила она громко, чтобы через открытые двери маме было слышно, мне сделав знак пальцем «молчи», продолжила, — если не поможет, через время ещё выпьешь, а лучше «два пальца в рот» — это проверенный способ очистки желудка.

— Что ты матери сказала, а?

— Что ты чем-то отравился, дурно тебе. Как же тебя отпускать в дорогу, а вдруг там станет плохо. Нужно переждать, — сказала она уже совсем тихо.

Лучше этого плана и я бы не придумал. Наташа намостила мне подушек и уложила на диван, сама изображала из себя сиделку. Мне это откровенно нравилось. Давно меня так никто не убаюкивал. Наташа вышла к матери и о чём-то говорили. Потом, улыбаясь вошла в комнату и спросила:

— Ну, ты, как, мой больной?

— Лучше, сестра, — сдерживая смех, ответил я, — что там со временем, можно подниматься? Отбой учебной тревоги?!

— Да, сейчас пойдём в подвал…

— Мышей ловить?

— Да, нет же. Мама сказала: «Куда он в ночь пойдёт и уехать нечем. Пусть остаётся, возьмите в кладовке раскладушку, до утра переспит на ней. А потом, с Богом едет».

Меня опять смех начал душить.

— Ты чего? – насторожилась Наташа.

— Я не из-за этого. Мама у тебя замечательная и заботливая, как все мамы любит свою дочь. Я из-за раскладушки рассмеялся. Мы вдвоём будем на ней спать?

Теперь пришла очередь Наташи смеяться «первым номером». Наташа показала мне девичий альбом, который мало отличался от других, которые я видел и содержанием, и оформлением и надписями с четверостишьями и цитатами.

— Оставайся, Саша, поможешь мне в институт поступить. Ты же умный, учился в институте.

— Ты предлагаешь мне продлить мою командировку на неопределённый срок, пока я тебе не надоем? Ну с этим вопросом нужно будет выходить, как минимум на Министра Обороны СССР, моего земляка Гречко А.А.

— Напиши, напиши ему, пусть отпустит. Скажи, что не можешь без меня. Так?! Что киваешь, скажи.

— Скажу, ох и скажу. Сейчас задеру тебе портки, да как задам.

— Ой, правда? Погоди милый, пусть хоть родители «угомонятся».

— Ох, Наташка, договоришься ты у меня.

— А ты у меня. Пора, пойду скажу маме, что тебе полегчало. Она переживает и думает, не грибами ли ты отравился? Да и поднимайся, за «тахтой» тебе пойдём. Я тебя прикрою в кладовке, будешь моим пленником, раз не хочешь добровольно остаться.

— Я буйный! Дом по кирпичикам от фундамента разберу и вырвусь на свободу. Я так люблю свободу. А, кто её не любит, покажите того. Свобода действий во всех доступных нам четырёх измерениях, свобода мыслить и принимать решения, свобода любить не по принуждению, свобода – она сладкая, как твои поцелуи.

— Да? Тогда, когда вернемся из кладовки, будем чай пить без сахара. Правильно? Зачем? Я тебя буду целовать, как сахар тебе в прикуску к чаю будет.

— Договорились. Только не забудь. Ты сама это сказала, я за язык тебя не тянул. Я готов, пошли.

Мы занесли практически новую раскладушку, видимо не было в ней надобности, и она пылилась в кладовке на всякий случай. Этим «всяким случаем» оказался на этот раз я. Мать Наташи дала постельное бельё мы устроили мягкое ложе посреди Наташиной комнаты, ну не в коридоре же меня уложить – неуважительно бы были по отношению к гостю, хоть и незваному.

— Скоро полночь. Я загадаю желание, и оно должно исполниться, потому что в это время небеса открываются, и Всевышний к нам становится очень близок. Я верю, оно исполнится.

— Ты веришь в эти предрассудки, как об этом говорят атеисты? Я и не знал, что для исполнения желаний не стоит напрягаться и прикладывать к их осуществлению ни усилий, ни других действий, способствующих этому, а просто шепнуть Господу на ушко и всё будет предоставлено на блюдечке с золотистой каёмочкой. Может ты знаешь волшебное слово, такое, как «пожалуйста».

— Знаю, конечно, знаю. Я знаю, что сказать. А, что скажу – это секрет. Если открою его, то не сбудется.

— Я тоже хочу, чтобы ты была счастлива, очень хочу, даже больше, чем себе хочу тебе счастья. Веришь? Вот, если признаться, то ты же не первая у меня девушка, это понятно, дожить до такого возраста, когда тебя «дядей» называют и не иметь ни одну девушку, не встречаться, не познав, хоть азы отношений парня с девушкой, понять то, для чего всё это и потом прочувствовать, а сможешь ли ты без этого обойтись, когда, если даже не «вкусил запретный плод», но лицезрел его, трогал, держал в руках – это невозможно, хоть и возможно, в принципе, но ненормально. А вот так, как тебе я хочу пожелать светлого будущего, никому не было желания желать. Видимо, ты лучшая из них, в тебе есть то, что отличает тебя очень от них, я даже не могу это объяснить, но чувствую это, понимаю это. У тебя есть какая-то гармония между внешностью и внутренним миром, твоя непосредственность, прямота, которую я уважаю, чуткость, ранимость, конечно и отзывчивость на чужую боль или просьбу, ты, просто, единственная и потому, будь счастлива.

— Ой, как хорошо сказал. Так помоги мне стать счастливой, раз так этого желаешь.

— Как? Я же не Бог.

— А кажешься таким умным, когда говоришь речи. Разве Бог делает счастливым? Бог даёт силы, уверенность, дарит надежду, помогает в достижении цели и желаний. Ты, только ты можешь это сделать. Сделай меня счастливой! Я буду самая счастливая и ты исполнишь своё желание. Сам говоришь, что «хочу, чтобы ты была счастлива» — так сделай это. И для этого не нужно золота и дорогих подарков – просто будь со мной, будь сейчас, завтра, всегда.

— ???

— Что, не можешь или не хочешь?

— Конечно хочу, а вот смогу ли, в этом сильно сомневаюсь. Я не хочу, чтобы было разочарование. Врать тем более не люблю и не хочу, ну разве, если чуть-чуть и «во благо» — это не воспрещается.

— А это разве не «во благо»? Сделать счастливой, разве это не «во благо»?!

— Наташа, человек может быть сиюминутно счастлив, как ребёнок, которому дали конфет, но это же не на всю жизнь. Попытаться сделать счастливым человека можно и нужно, но нет уверенности, у меня нет в этом уверенности.

— Я поняла. Ты боишься, просто боишься сделать важный шаг навстречу своему счастью, своей судьбе.

— Наташа, Саша, мы будем Рождество встречать? – послышалось приглашение матери Наташи.

— Пойдём, философ, Рождество встречать. А я верю и загадаю, непременно, желание.

Выпили чисто символически за наступившее Рождество и пожелали друг другу здоровья и счастья в наступающем году. Что ещё желала Наташа в полночь, я не знаю, но догадываюсь, конечно. Да и кто из нас не хочет быть счастливым? Все хотят быть счастливы и это самое заветное желание на Рождество или Новый год, как принято у нас по Новым традициям.

Посидели с полчаса, поговорили. Меня больше никто не домогался с расспросами. Видимо и так всё было понятно, дело молодое. Да и не то сейчас время, Рождество, Спаситель наш, Иисус Христос родился, а мы с мелочных житейских дел говорить будем – это несерьёзно. Да и что я мог сказать им на вопросы, если бы они были конкретные? То, что я люблю вашу дочь и прошу у нее руку и сердце? Это было бы лицемерно и скоропостижно, под натиском обстоятельств. Я бы этого не хотел, а тот, кто желал бы этого, мог в последствие пожалеть о том.

Наташа помогла маме убрать стол на кухне, я пошёл покурить на лестничную площадку, отец Наташи ушел в зал и уселся в кресло для просмотра ночной программы. Вернувшись, я не нашёл Наташу на кухне, пожелав родителям доброй ночи, пошёл в комнату Наташи. Она стола напротив окна и рассеянный свет с улицы вырисовывал её миниатюрные формы фигуры чётко из-за того, что она переоделась не в привычную женскую «ночнучку», а в коротенькую маечку, облегающую её бюст и талию, и трусики.

— Ложись, Ромео, я тебе постелила. Доброй ночи!

— А сладенького «десерта» в виде поцелуя сегодня нет в перечне Рождественских желаний?

— Ты же пожелал сделать меня счастливой, пообещать это своей девушке в Рождественскую ночь, а почему я должна. Ложись. Я тебя, как сыночка в лобик поцелую.

— Спасибо и за это, мама! Отвернись, я раздеваться буду.

— Ой, не могу. Держите меня, скромняга. С каких пор такое стеснение? Ты, наверное, и на меня в таком одеянии смотреть не хочешь? Что не хороша?

— Наташка, не трогай за «больное», а иначе я за себя не ручаюсь. Придётся родителей звать на помощь.

— Что сам не справишься? Свечку держали чтобы, да?

Меня душил смех и кровь вздувала мои вены, сердце вырывалось из груди, я действительно пытался направить мыли в другое русло, но здесь в такой обстановке это сделать было невозможно, сверх человеческих сил. Не знаю откуда я это взял, может и сам придумал, но я закрыл глаза, сделал глубокий, насколько было возможно вдох и выдох, повторил несколько раз, при этом заметил, что я, сосредоточившись на этом упражнении, как минимум, на минуту забыл думать о Наташе, ни о чём, кроме того, что нужно глубоко вдохнуть и до конца выдохнуть.

Затем, не открывая глаз, сидя на краю раскладушки, просто перевернулся на приготовленное ложе. Пружины, не привыкшие к растяжению их, под действием насильственного приложения силы, в данном случае веса тела, протяжно и многоголосо застонали. Наступила тишина. По этой тишине я мог лишь понять, что Наташа так и стоит неподвижно на том же месте.

Потом послышались легкие, как у кошки шаги, Наталья отбросила плед и легла на свой диван. «Опять обидел» — подумал я. Но, что я сделаю, я всегда такой, делаю – не думаю или считаю, что это нормально или прикольно, или «ты же не равнодушна к этому моему поступку, а значит будешь думать об этом и обо мне» — это тоже очень вероятное объяснение моего нестандартного поведения.

Настала «гробовая» тишина, было слышно, как похрапывает за двумя закрытыми дверьми хозяин, думаю, что и родительская спальня тоже было закрыта, я ощущал даже Наташино дыхание и понимал, что она не спит, повернувшись к стене лицом, ко мне задом. Вспомнилась сказка «Морозко», когда Иванушка в поиске Настеньки приказывал избушке Бабы Яги: «…повернись к лесу задом, ко мне передом!» Кино и немцы, так и наши отношения взрослых детей, иначе не скажешь.

Я лежал, глядя в потолок и думал, что той основной цели, с которой я ехал к Наташе, я не добился. К тому же был поставлен в то положение, которое не предполагал, а должен был – это по поводу родительских расспросов. В них не было бы ничего предрассудительного, если бы не мои мысли о том, что нужно по-доброму расстаться с Наташей. По всей видимости, я больше сюда не приеду, а Наташа, тем более никогда не приедет ко мне, хотя бы в ту же Ригу, в часть. При желании, это сделать совсем не сложно, но будет ли желание. Нужно поспать, а мысли, одолевающие меня и на спине, и на боку не давали это сделать, тем более я старался меньше ворочаться, так как это сопровождалось неприятными «стонами» пружин кровати-раскладушки.

Видимо не судьба мне сегодня заснуть. Но виноват же я в этом сам, уехал бы вовремя и тогда разница была бы в том, что раскладушка была бы сломанной и по соседству сопел бы Серёга, а не…, Господи, Боже мой, эта дорогая, ранившая сердце девушка. Осторожно повернул голову и столкнулся с пристальным взглядом Наташи, это я безошибочно определил по слабому блеску глаз. Её голова была выше от моей и немного дальше, у меня за головой. Мне необходимо было тянуть шею, поворачиваясь назад, она же смотрела, как и положено принцессе – сверху вниз. Эта дуэль продолжаться долго не могла.

— Закрывай глазки, солнышко кареглазое, я тебе колыбельную спою, — я первым подал голос, — спи, это я на новом месте не засну, а ты спи, ты ещё не окрепла, нужно набираться сил.

— Какой заботливый, папаша, — с упрёком произнесла Наташа, а потом совершенно другим тоном попросила, — иди сюда, иди ко мне. С тобой я засну, без тебя никак.

— А, это…

— Без «А», прыгай, пока я добрая.

Я действительно, за две секунды оказался на диване под пледом и ощутил с блаженным теплом от её тела и запах, заставляющий ноздри широко раздуваться, чтобы не упустить не одну его частичку, как будто я смогу его сохранить в себе навсегда.

— Я замерзла. Согрей меня, — прошептала Наташа и я действительно ощутил её дрожь. Была ли эта дрожь последствием простуды или ещё чего, я не знаю.

Я обнял её, при прикосновении она вздрогнула, как от испуга или неожиданности, прижалась ближе ко мне и дрожь постепенно ушла. Мы наслаждались плотным контактом, я даже ощущал пульс на её животике и часто колотящееся сердце в груди. Уверен, что у меня сердцебиение было не менее частое.

Мои руки перестали подчиняться разуму, они начали производить «ревизию» того богатства, которое нужно было прощупать, потрогать, ощутить и нежно поласкать поглаживанием, фиксируя, как степлером, поцелуем. Ввиду того, что места, где мои губы касались её нежное тело, терялись в списке исполненных и я, из-за этой забывчивости начинал все сначала и сначала. А во всем виновата память, а что ещё?

Мы оба проваливались в ту негу, за которой следовало неземное блаженство и души наши уже парили где-то над нами, а тела сконцентрировались в неразрывной композиции потока удовольствия, блаженства и страсти, под названием счастье. Да, это были минуты счастья, Наташа их получила, а я, естественно и не в меньшей мере, а может быть и в большей, тоже. Истома завладела нашими разгорячёнными телами, грациозно распластанными на диване без какого-либо прикрытия и приятное головокружение, погружающее нас в глубокий омут, омут любви и страсти неудержимого желания.

— Ты – мой! Ты сделал меня счастливой. Какое счастье!

— Я люблю тебя! – услышала Наташа в ответ.

— Что я слышу, не поняла? Повтори.

— Я те-бя люб-лю!

— А, как я тебя люблю!?

— Как кошка собаку?

— Ну, вот, опять ты. Ну зачем?

— Прости! Верю, конечно, верю больше, чем себе, — и эти слова признания были искренни.

Наташа была права в том, что только вместе мы сможем уснуть, правда под самое утро и-то блаженство после бурной ночи продлилось совсем не долго.

— Наташка! Выйди ко мне, – послышался голос матери Наташи, которая заглянула и увидев то, что не хотела даже, резко закрыла дверь и оттуда уже позвала.

Я всё отчетливо видел, так как я лежал на диване, как и Наташа в том, как мать родила, с той разницей только, что я на спине, а Наташа на моей груди, а дверная защелка делала довольно звонкий щелчок, напоминающий звук затвора автомата, и не могла не разбудить.

Продолжение следует.

Предыдущая глава 6 — http://pisateli-za-dobro.com/kambala-chast-3-godok...