Камбала. Часть 4. Метаморфоз. Глава 1.

Глава I. Саша

***

Кого бы из всех девушек я мог бы осчастливить? Честно скажу, что не знаю. Когда мы молоды и бесшабашны, то можем обещать и кричать на весь мир, что мол «я всю смогу ради любви», «я всё смогу, я всё сумею, переживу, переболею». Из всего сказанного только крайнее получается сделать лучше всего – пережить и переболеть. А обещать что-либо под любовные грёзы, когда эмоциями переполнен разум, когда человек теряет, как зверь во время «гона» чувство опасности даже, чувство реальности, фантазирует и верит в исполнение своих сказочных желаний и обещаний.

Вот здесь я скорее всего, может быть из-за уже не юного возраста, стал больше реалистом, чем фантазёром и так легко, как это могло быть на первых этапах любовных приключений, когда всё это воспринималось как та же новогодняя мишура, без которой новогодний праздник превращался в будничный день. Возможно, на это отразилось моё детство и юность, когда мы, как и многие советские семьи испытывали нужду. Мы видели реальный мир, мир, в котором ходить в заплатах было не зазорно, мир, когда мать резала свои старые простые чулки, непригодные для носки на равные четыре куска, зашивали их с одной стороны и мы одевали их вместо носков и даже гольф.

Нас с раннего детства отец научил мотать портянки на ногу, потому что представить в селе жизнь, без резиновых и кирзовых сапог невозможно, а не потому, что готовил из нас будущих солдат. Сам-то он в осенью 1944 года, будучи призван в ряды Красной Армии учился мотать и носил обмотки и это было накануне Великой Победы над врагом. Сапоги требовались фронту.

Мы не были разбалованы сладостями. Когда находили пустые бутылки, сдавали их в магазин и покупали в красивых баночках карамель «Монпансье», «Барборис» или «Ирис». Несмотря на то, что мы жили в селе и держали хозяйство, кур, гусей, пару кабанчиков, одного себе, на Рождество резали, другого продавали, чтобы были деньги на обновки. Что там говорить, если я уже, учась в институте, носил хромовые сапоги отца, который их бережно носил до этого больше 20 лет и это не было зазорно. Правда, голенище их я прятал под штанины брюк, но характерное цоканье подбитых каблуков всё равно выдавали обувь.

Я не мог дарить девушкам, даже периодически цветы, да и не только я, жизнь была такая. Я не мог пригласить девушку в ресторан, а если бы осмелился и пригласил, то следующие полмесяца мне нужно было залечь в берлогу и «сосать лапу». Но мы были авантюристы и могли вдвоём с другом совершить поездку в гости к девушкам в другой город, с пересадкой, провести там целые сутки с ночёвкой, имея в кармане 20 копеек на двоих, вернуться благополучно назад и на эти деньги купить по два пирожка с ливером каждому.

Было другое время, эпоха «застоя», но она не могла затронуть наши молодые любящие сердца и трепетные души. Мы влюблялись и влюблялись не как сейчас, а наивно иногда, по-детски, а наши помыслы были в разы чище, планы скромнее, запросы мизерные, желания скромные. Мы были молоды и счастливы, счастливы потому, что просто любили, а не потому, что имели крутые «тачки», квартиры, подаренные «папиками» и «мамочками» любимым чадам, вот к тому времени могло подходить высказывание: «С милым – рай в шалаше!»

Со сколькими девушками я не встречался, мне ни разу не приходило в голову поинтересоваться, а кто её родители, какое место в обществе занимали. Мне было безразлично. Единственно, что хотелось перед девушкой выглядеть более достойно, в смысле одежды, но не всегда это получалось. Не могли же трое-четверо товарищей, из твоих студентов-одногруппников своими приличными куртками и моднючими брюками-колоколами обеспечить всех желающих, идущих на свидание.

И потом, один раз ты покрасуешься в престижном шмотье, а потом будешь как объяснять смену прикида? Да и не это было главное, хотя, как говорилось в те годы: «Встречают по одёжке, а провожают по уму». И родители, больше из-за того, что просто не могли позволить обеспечить детей тем, что нравилось и было в моде.

Первые качественные джинсы мне купила мама, уже женатому в середине 80-х годов. Я работал инженером с окладом 130 рублей, а они стоили 100 рублей. Да, мы жили от зарплаты до зарплаты, занимая, чтобы дожить несколько дней, а потом отдавая, естественно и так повторялось из месяца в месяц.

Чтобы жить лучше, нужно было воровать. Лично я, если не хорошо, то правильно воспитанный и знавший, как мне подсказывала социалистическая мораль и как усваивал эти нормы и правила общежития Кроха из стихов Маяковского «Что такое хорошо и что такое плохо». Лично мне было стыдно попросить у постороннего человека сигарету, когда у меня просто закончились, мне было стыдно просить, чтобы не подумали, что я побирушка, БИЧ.

А я не был «бывшим интеллигентным человеком», я хотел быть настоящим, как мой отец с шестилетним школьным образованием, но с такой душевной глубиной, с такими понятиями высоких материй, что диву даёшься. Я не мог дарить девушкам дорогие подарки, я мог дарить нескончаемым потоком любовь. Бесспорно, это не могло быть безвозвратно, но я не требовал взаимовыгодного возврата. Я был щедр на любовь и счастлив, когда видел, что приношу радость этим, как минимум, а кому-то и счастье общения и радостные, неповторимые моменты жизни, которые остались и в сердце, и в моей памяти навсегда.

Возвращаясь к вопросу «кого бы я мог осчастливить», я опять отвечу не однозначно, потому что тут нет однозначного ответа. Чтобы сделать человека счастливым, нужно удовлетворить все его желания, запросы, которыми определяется его понятие счастья. И не обязательно, что сегодня девушка тебе говорит: «С тобою мне рай в шалаше», а завтра у нее появится такое желание, которое может даже стать непреодолимым препятствием к доступному сегодня девичьему сердцу. Всё просчитать нельзя, невозможно. Люди иногда меняются по каким-то причинам или из-за стервозности характера, который мы не замечали из-за того, что были без ума влюблены и пришли в себя только тогда, когда любимая поставила вам условие или ультиматум.

Я точно знаю, что с любой из моих бывших девушек, если изначально я понимал, что люблю её, я бы делал всё от меня возможное, чтобы сделать её по максимуму счастливой, но а богатой не мог, потому что: во-первых я не мог заставить себя воровать, воровать с нарастающим аппетитом; во-вторых, я не был и не собирался быть коммунистом, что отрезало мне в самом начале подъёма по карьерной лестнице дорогу. Многие мои однокурсники, знакомые и даже родственники сделали себе карьеру на комсомольском поприще, будучи первыми секретарями комитетов комсомола районов, хоть и не сразу, а к моменту распада Союза. И когда делился «общественный» каравай, они сумели отхватить себе увесистые куски. Нам же нищебродам доставались, в лучшем случае крошки, которые нужно было поднимать с пола.

Прямота, желание «резать правду матку в глаза» делали своё дело, да ещё плюс к этому отсутствие лояльности, компромиссной тактики и откровенного подхалимажа, часто гордыня. И имея образование, и незаурядные способности, не мог оставаться равнодушным подчиненным, беспрекословным исполнителем всех указаний бездарных начальников, которые в отличие от таких как я в основном были заняты строительством служебной лестницы, часто даже с применением «загребания жара», необходимого для приготовления сытного пирога ему же, но чужими руками.

Я думаю, что мог бы был жениться на любой своей девушке, если бы дело дошло до этого и я был готов к семейной жизни. Я мог бы первые годы быть счастлив с Ириной, а потом не уверен, потому что видел задатки в ней роковой, к тому времени женщины, разбивающей сердца мужчин с постоянно возрастающими запросами.

Мне кажется, что у меня мог получиться интересный семейный союз с Таней, ставшей, по сказочному стечению обстоятельств моей законной невестой. Нам бы точно скучно в жизни не было, мы дополняли гармонично друг друга. И думаю, что она могла бы добиться больших успехов, став актрисой или занявшись творчеством. В ней было то, чего не было ни в одной из моих ранее и позже встречаемых девушек. Это какой-то самородок, который, при умелой огранке любовью и заботой можно было превратить в красивейший бриллиант.

С Наташей, за которой у меня долго не могло наступить состояние равновесия в плоскости «нулевого уровня», часто, при воспоминании учащался пульс и мысли поднимали «ил» воспоминаний, я мог бы прожить долгую и спокойную жизнь, как жили многие советские семьи. Думаю, что много детей у нас бы не было, скорее всего один ребёнок. Возможно, что она смогла бы настоять, чтобы мы жили на её родине, а не на моей, но я в этом не уверен.

Да и если бы такой вопрос встал, то он сопровождался бы тяжестью осадка от споров и аргументов в пользу одного или другого решения. И, возможно, что я, скрипя сердцем, пошел на уступки любимой, но это сильно бы повлияло бы на мой внутренний мир, который был оторван от корней, питающих его. Она смогла бы закончить какое-то учебное заведение, работать офисным служащим где-либо, я инженером где-нибудь на заводе, из-за чего мы бы переехали в Ригу или другой город, и мы бы жили, как среднестатистическая советская семья, вплоть до известных событий, предшествующих распаду Союза, лет 10-12 счастливо. А на большее я прогнозы уже и примерные дать не могу, потому что слишком хорошо знаю себя и на что я готов в неординарных ситуациях и обстановке.

Отношений с Сашей у меня, как таковых не было, но девушка была «на выдане», т.е. ей пора было задуматься о семейных узах, потому что 19 лет для девушки – это возраст, не то, что парню. Я заметил это в её глазах, когда заехал с «визитом вежливости» в мае по пути домой из Риги. Чувств, как таковых сильных не было, так же, как и у неё ко мне. Да и взяться им некуда. Симпатия, конечно, присутствовала взаимная. Но вы же знаете так же, как и я, сколько семей живут без любви. И мы, наверное, смогли бы до поры до времени, если бы на появился у кого-то из нас тот или та, от которой захотелось мотыльком летать, даже бросаясь в пламя костра страсти и ненасытной любви. И тогда бы семейные узы не удержали ни совместно прожитые годы, ни нажитое добро, ни дети – ни чего. Союз распался бы, я так прогнозирую. Возможно, я и ошибаюсь. Каждому свойственно ошибаться. Но о чём это я. По поводу Саши еще история не закончило. Будет эпизод, который, возможно, или подтвердит, или рассеет сомнения по поводу моей тёзки.

Ну вот опять придётся вспомнить и по новой пережить те моменты, которые… Да что это я начинаю. Итак, обо всём по порядку

***

Недели две или даже чуть больше я после того, как демобилизовался, отдыхал, кутил и никак не мог притереться к новой жизни, от которой я надолго был оторван. На второй день я выпросил у мамы матрас на кровать, первую ночь промучился на мягкой перине и не смог спать. И после этого уже никогда не спал на перине – ложе аристократов. Как они могут на ней спать, как по мне, так лучше на голом полу.

Бражничество мне быстро надоело. Нужно было искать работу. И как-то получилось, что двоюродная сестра позвала в колхоз, в соседнем районе, где жизнь процветала, строились животноводческие комплексы, строились квартиры для специалистов и тружеников производств. Короче, я поехал и посмотрел. Хозяйство было действительно перспективным.

Подходила горячая пора уборки, рук не хватало и рабочих, и специалистов. Мне предложили работу мастера-наладчика изначально с перспективой продвижения в должности. По поводу жилья, председатель пообещал, как женишься, так сразу четырёхкомнатную квартиру получаешь. Строили много, целая новая улица выросла за несколько лет и домов пять требовали внутренней отделки.

Улица называлась Молодёжная. На ней действительно проживали большей частью молодые специалисты. А специалисты пользовались такой льготой, что могли в отличие от простых тружеников колхоза, имеющих своё подсобное хозяйство, выписывать с колхозного склада продукты пропитания, в основном мясо. Потому к улице и прилипло другое название, «Мясная».

Из-за этого, конечно, местные труженики, живущие династиями десятки лет, не могли себе так часто позволить себе выписывать то же дешевое мясо без особого случае, недолюбливали спецов. «Чем они лучше нас? – могли сказать работяги, — мы в дерьме копаемся, продукцию даём, а они, «толстопузы» только пользуются благами». А особыми для местного простого люда могли быть или свадьба, или похороны, где требовалось много приготовлений и особенно мясных блюд. Картошка-то у всех на огородах была, а кабанчиков на такие случаи в своем подсобном хозяйстве не напасешься, затратно очень.

Так как я не был женат и не собирался, то пришлось жить у сестры, которая и пригласила меня. Тома работала здесь зоотехником, пока не стала освобожденным секретарём комсомольской организации колхоза. Муж Виктор был главным зоотехником. Был у них сынишка Дима, ему было всего два годика, шустрый, как и все малыши. Иногда, когда родители спешили на работу, а зять уходил вообще рано на планёрку, мне приходилось водить племяника за руку в садик. Знаете приятное занятие. Хоть у меня в планах даже ещё не было заводить детей и от кого, а вот общаться с малышом трогало струны черствеющей души.

Вечерами, как и вся молодёжь села собирались у клуба или для просмотра фильма или по выходным на танцы. При клубе был сельский ВИА, руководил им способный музыкант Александр. Кто помнит то время, даже, если музыканты играли фальшиво популярные в то время хиты, но музыка была в живую и громко, то кто на это обращал внимание. Было весело, задорно, поднималось настроение – что ещё нужно молодым, кроме как расходиться после танцев в теплый летний вечер, а вернее ночь, в прекрасном расположении духа в обнимку со своими любимыми, всем, кроме меня и тем скромнягам, которые до сих пор не осмелились подойти к девушке и сказать: «Ты мне нравишься. Давай с тобой дружить?! Можно я тебя провожу до дома?».

Нравилась мне одна девушка, звали её Галина. Вот сейчас вспомнил, не знаю почему, но она была похожа на другую мою знакомую Галину из с. Самбек. Может быть просто совпадение.

У неё были точёные ярко выраженные черты лица, бесподобная волнистая причёска, я даже сомневался, что она сделана искусственно, скорее всего натуральные завитушки. Она приехали по распределению из сельскохозяйственного техникума и жила на квартире на другой половине села, которая в отличие от той, где жил я, где были асфальтированные улицы, клуб, магазин, детский садик, целая улица «Мясная», там ничего этого не было. Там были в большей степени старенькие хаты и простенькие дома, а в непогоду на улице грязь.

Попытки разбить ей сердце у меня не увенчались успехом. Тогда я подумал: «Старик, теряешь квалификацию». А чем ещё занималась молодёжь, если не было девушки? Правильно, занималась спортом, под названием «литробол». Благо с этим перебоев в магазине не было.

Работал я с напарником в звене по обслуживанию техники. Это был агрегат технического обслуживания АТО-4822 на шасси автомобиля ГАЗ-52. Агрегат был укомплектован необходимым оборудованием для выполнения уходных работ за тракторами, а в данный период уборки, в большей степени за комбайнами, для заправки и технического обслуживания их. Агрегат имел ёмкости для воды, различных смазочных материалов, диагностические приборы и инструменты.

Водителем был мой давний родственник, как оказалось, Дмитрий Григорьевич, тоже бывший моряк. Мы быстро нашли с ним общий язык, он был не из тех, кто ищет конфликт, а из тех, который никогда ни с кем не ссорится и со всеми ладит. Всегда с улыбкой и отменным чувством юмора, настоящий братишка, в смысле коллеги по службе на флоте.

Когда мы выезжали в поле для обслуживания комбайном, самое дефицитное из технических жидкостей была вода, я попросил напарника дать мне порулить, что я умею и пусть сам в этом убедится и через пару дней дядя Митя доверил мне руль самостоятельно. Комбайны сильно грелись в жару и пожнивные остатки, семена-«парашутики» осота забивали сердцевины радиатора, несмотря на защитные сетки, облепливали двигатели и те места, где были потёки масел из системы гидравлики. Мы должны были за день раза два объехать все уборочные звенья, отмыть и очистить комбайны, заправить маслами, если требовалось и сделать то, что необходимо по ТО.

Воды в лучшем случае хватало на два комбайна. Приходилось ездить в село и заполнять емкость под колонкой с хорошим напором на «Мясной» улице. Мне нравилось управлять автомобилем, а навыки первые я приобрёл ещё 10 лет тому назад, в то время, когда мне доверяли водители ездить на ГАЗ-51 в поле, подъезжая для разгрузки зерна из бункера комбайна в кузов.

Я привык к работе, мне она нравилась, она соответствовала специфике моей будущей профессии. И голова постепенно освобождалась от любовных страданий и мыслей о девушках. И без них жизнь налаживалась и стремительно, как и желание поскорей проявить себя. Не зря же я больше двух лет штаны протирал в институтских аудиториях.

И вдруг, как снег на голову в жаркий июльский день, телеграмма: «Рассчиталась Приезжаю встречай Ростове ХХ.07 рейс 2759 девять 45 Саша». Больше всего меня убило первое – рассчиталась. Это как понимать? Едет с вещами жить ко мне? Куда? Что мне завтра у председателя квартиру просить? Ну, квартиру-не квартиру, а на планёрку идти придётся, отпроситься нужно за свой счёт «по семейным обстоятельствам». А на сколько проситься? Надолго не отпустят, уборка, попрошу на три дня, а там посмотрим.

Председатель выслушал, улыбнулся:

— Значит, жениться думаешь? Похвально. Жильё будет, женись.

— Виктор Васильевич, что я вам плохое сделал, что вы меня женить решили?

— Так тебя не отпускать, раз это не так серьёзно и в связи с производственной необходимостью? Время сейчас такое напряжённое, уборка.

— А как я перед девушкой буду выглядеть. Нет, я встречу и познакомлю гостью с нашими замечательными местами, долиной «изобилия» с речкой Тузлов, показать, как живут у нас люди, в каких квартирах со всеми удобствами.

— Да, это так. Ладно, пусть Дмитрий Григорьевич потрудится пока сам. Думаю, что выдержит, флотская закалка. Да и ты же в Морфлоте служил?!

— Служил, служил, да весь вышел. Спасибо большое!

Первым рейсом автобуса я ехал в Ростов. Голова была забита черновыми планами, что мне делать с Сашей? Действительно ли она едет с вещами и имеет серьёзные намерения выйти за меня замуж? Но мы ведь говорили об этом полусерьёзно, неужели она всё так серьёзно восприняла?

«Вот, морячок, приплыл ты, однако!» – проявился, давно не общавшийся со мной внутренний голос.

«А, явился, не запылился. Но я же не планировал пока жениться. Зачем мне это?» — не мог взять себе в голову, что «слово – не воробей, вылетит – не поймаешь», — я шутя говорил, а Саша, видимо слова приняла всерьёз».

«Спасовал – слабак!» — внутренний голос пытался меня в чувство привести.

«Да, нет. Просто это неожиданно, как обухом по голове. Такие вещи, как я думаю не делаются так поспешно».

«Ну, да, конечно! Ты, видимо забыл, как за два часа сам себя засватал на незнакомой до того девушке? Напомнить, Цесис, замок, сватовство, благословение…» — ухмылялся мой Ангел-хранитель.

«Ну, хватит. Да, ты прав. Было такое. Да не пасую я. Но, как-то не так, думаю, должно быть. Ладно, «отвянь», я сам разберусь. Всё будет хорошо», — серьёзно ответил себе, настраивая себя на то, что будет так, как должно быть и ничего теперь уже не поделаешь.

«Ну, ну, посмотрим. Бывай, морячок».

Самолёт задерживался, и я нервно курил у входа в аэропорт сигарету за сигаретой. Посмотрел на букет, купленный невдалеке, и подумал, что так и цветы завянут, не только я. А, вообще-то, почему я должен завянуть? Ко мне девушка едет, не едет, а летит. Это о чём-то говорит?!

Ну, наконец-то! Я выбросил только что прикуренную очередную сигареты, она полетела мимо урны, по радио объявили о посадке самолёта «Минск — Ростов-на-Дону», рейс 2759. Через контрольный проход шли пассажиры и я всматривался в их лица, искал среди них будущую жены. Фу, ты, что это мне в голову такие мысли лезут?

Вот и она, улыбающаяся, в легком шёлковом сарафане и с дамской сумочкой на руке. Я шагнул навстречу, поцеловал, подарил цветы. После мы посмотрели друг другу в глаза. Я впервые увидел в её глазах искорки.

— За вещами? – спросил я, зная, что багаж движется из багажного отделения по эскалатору и его нужно будет забирать.

— Нет, никаких вещей. Я приехала пока в отпуск на пару дней, чтобы посмотреть, как ты тут живёшь. Ты же приглашал? Или передумал, а сообщить в письме забыл?

— Всё верно. Пошли тогда.

— Дорогой, ты как будто не рад мне?

— Это не так. Я просто был очень озадачен, если ничего не сказать, только от слов твоих в телеграмме. Если бы меня ударили обухом по голове, то было бы намного легче, чем вот так.

— Вот так я тебя испугала тем, что жить к тебе переезжаю?

— А, если бы я так точно сделал, ты как бы среагировала, когда сама на квартире, да ещё и не сама живёшь?

— Ладно, успокойся. Я правда, сначала засуетилась рассчитаться и ехать к тебе жить. Отправить успела телеграмму. А потом подумала, а вдруг мне тут не понравится? Сорваться-то легко, а потом как оно?

— Я-то думал, что ты ко мне приехала, а ты посмотреть, как тут и что тут, да?!

— Саша, ну не цепляйся к словам. К тебе, конечно и посмотреть, где я буду жить, если ты возьмешь меня замуж. Что передумал?

— Как бы ты не передумала. Ты знаешь какой я дурной?

— Нет, не знаю. Скажи, буду знать.

— Я решил бросить институт, уже твёрдо решил. А, когда одумался всё же, не стал менять своё решение, потому что сам себя перестал уважать бы. Мужик сказал – мужик сделал. И ещё есть поговорка «лошадей на переправе не меняют».

— Вот видишь, это всё твоя упёртость. Так бы уже был бы инженером, работал где-нибудь, да хоть и в этом твоём Крюково, но не тем, кем сейчас, а начальником повыше намного. Так же?

— Зря я сам затеял этот разговор. Прости! Побуду для тебя пока гидом, а там будем посмотреть.

В автобусе я нашел Саше место, а сам не смог сидеть рядом, так пожилая женщина стояла в проходе. Саша предусмотрительно пропустила её к окошку, чтобы нам не пришлось разговаривать через голову человека, которому это совсем не нужно и не интересно. В слободе Большекрепинской освободилось место, и мы пересели на кресла вместе.

Саша из-за бессонной ночи в самолёте, положила мне голову на плечо и дремала. Господи, я забыл за всё, о чём думал и говорил раньше. Мне было очень приятно, что я кому-то нужен: нужен не как работник, выполняющий добросовестно свои обязанности; нужен не как дядя, который водил племяника в садик и забирал, если был раньше дома из садика; как человек, на которого можно было положиться и в прямом и в переносном смысле. Я склонил к её голове свою и ощутил запах свежо вымытой головы, легкий аромат духов, с примесью девичьего пота, что совершенно не портило мои приятные ощущения, а лишь вызывали желание обнять, прижать к груди и целовать, целовать и говорить, говорить те слова, от которых у нее закружится голова. Я же ей никогда их не говорил, не было повода, а ведь умею и как.

Прошли все сомнения и упреки, высказанные и не высказанные, мне хотелось просто гладить её по прямым волосам со стрижкой, типа «Каре». Мне просто было хорошо и на душе, наконец-то настал покой. Надолго ли – я не знал. Я знал только одно, что я не дам в обиду эту девушку и сам не обижу. А слова… А, что слова, «слова – не воробей, вылетят – не поймаешь». Язык мой был врагом моим, я это знал, но всегда в соревнованиях на «скорострельность», он, как ни странно выигрывал у мысли, хотя, мысль считается самой быстрой на свете, как я знаю, она может пронизывать пространства и миры, на расстоянии миллионов световых лет за доли секунд, а вот за моим языком успевать не могли.

— Сашенька, приехали! – я легонько потряс её за плечо, — мы выходим, автобус дальше идёт.

Сестра и муж были на работе. Я показал, где я живу, мою холостяцкую комнату, где по большому счёту ничего не было из-за её небольших размеров и ещё потому, что мне ничего и не надо было. При необходимости я мог пользоваться всем, что имелось в квартире сестры, но даже телевизор смотрел редко. Если было свободное время, я гулял, а возвратившись, падал спать.

— А вот моя «Ласточка», — я показал, на стоявшую в глубине двора «Яву»-«старушку» с коляской.

Мне её отец подарил, когда я со службы пришёл и сюда устраивался, чтобы я их не забывал, навещал, да и вообще, для личных нужд.

— Девушек катать на ней, да?

— Ты будешь первой, кого я прокачу на мотоцикле, будучи его хозяином. А кого он возил до меня не знаю, я третий хозяин. Вот хочу тебя с родителями познакомить. Ближним путём ехать – 40 км, а дальним через районный центр почти 60 будет, но там места красивее. Каким поедем?

— Ну, сам сказал, что там места красивее, значит им.

— Завтра или перекусим и вперёд.

— Перекусим и вперёд, — заулыбалась Саша.

— Сашенька, садись в коляску, так будет лучше.

— Почему? Может я хочу тебя обнимать?

— Думаю, что у нас для этого ещё будет время, если ты на ночь не собираешься уезжать? Просто, если ты будешь в коляске, я буду уверенно ехать, а так с опаской, чтобы не перевернуться. Ты любишь быструю езду? Ну вот, а я быстро езжу. И ветровку накинь, жарко не будет, да и пыли не столько падёт на твой сарафанчик. В путь?

— В путь!

Мы проехали, если судить по спидометру более ста километров, так как я старался показать Саше наши местные достопримечательности, главными из которых были кручи Донецкого кряжа, живописные места Примиусья, сама река с заросшими ивами, дубками и другими лиственными деревьями и кустарником, Алексеевский лес и степные просторы. Мы сворачивали то влево, то вправо, то ехали долго просёлочными дорогами, оставляя за собой след шин и шлейф пыли.

Я заметил, что моя попутчица вовсе не экстремал и заметно устала, тем более после перелёта и дороги. Приехали мы домой к родителям ближе в 5 часам вечера. Мама была дома и готовила ужин труженикам, отец и брат были на работе.

Когда я зашел на кухню, а мама обернулась на отрывшуюся дверь, то чуть дар речи не потеряла и с трудом удержала сковороду с поджаркой в руках. Пододвинула табурет и присела.

— О, господи, напугали! Я подумала кто его знает что.

— Ма, здравствуйте! Знакомьтесь, это Саша.

— Саша, моя мама, Мария Петровна.

— Очень приятно, улыбаясь ответила девушка.

— Вот как хорошо, позовешь «Саша» и оба сразу сбегутся, не перепутаешь.

— Ага! Или оба подумают, что это не меня зовут и с места не сдвинутся. Всяко может быть.

— А тебя как лучше Сашей или Шурой звать?

— Мне нравится Сашей, родители с детства звали, и я так привыкла.

— Так ты из села Крюково? Я там с семьёй в эвакуации жила на краю села, у церкви.

— Ага! Щас! Ма, Саша из Минска, «бульбашка», — повернувшись в Саше, моргнул, — или у вас так не называют, обидно?

— Лишь бы в печь не сажали, а то всё можно.

— Ну и лады. Дети проходите в комнату. Скоро наши труженики, мужики с работы придут и будем кушать. Я-то из школы раньше, после трех прихожу. А бабушка приболела чего-то. То я приду, она и суп, и борщ, и что другое приготовит.

— Пойдём, Саша.

Я заглянул в комнату, где лежала бабушка, она открыла глаза.

— Бабулечка, ты чего? Лето на дворе, работы столько, а Вы болеть? А огород кто полоть будет?

— Ой, внучок, расхворалась я совсем.

— А я вот с невестой приехал, Саша покажись. Вот моя Саша. Деревенская девушка, работящая. Будет Вам помощница до дому. Да, Саша? Вот, она согласная. Ладно, отдыхайте.

Мы прошли в зал, присели на диван.

— Приляг, ноги гудят?

— Хорошо.

Я подложил ей подушку под голову, сам сел в ногах и ноги приподнял, положил себе на колени.

— Так будет лучше, когда «ноги в гору», как говорят, быстрее усталость проходит. Я не шучу.

Саша прикрыла глаза, а я откинулся на спинку дивана. Так неподвижно просидели минут двадцать. Саша задремала, спала так сладко и трогательно, что я не посмел её тревожить, а хотел оставить и пойти к маме на кухню, чтобы поговорить.

— Ой, я заснула, — приподнимаясь, с чувством неловкости, произнесла Саша.

— Ой, сколько там ты заснула, минут пять. Полежи ещё. Я сейчас отойду ненадолго, хорошо?

Саша покачала головой.

Я пошёл на кухню, чтобы поговорить с мамой, но она опередила меня, начав с упрёков:

— Саша, тебе трудно было предупредить. Что гостья скажет, мы не ждали, везде бардак, да и вообще.

— Ма, успокойтесь. Я сам об этом два дня назад только узнал. Саша телеграмму прислала. Ма, а я женюсь. Ты же этого хотела.

— О, Господи! Да, что же вы делаете со мной? А нельзя было как-то подготовить, что ли?

— Да, я пошутил, ма. Мы ещё ничего не решила. Саша «на смотрины» приехала.

— Откуда она у тебя? Я думала, что после разрыва с Наташкой у тебя никого нет. Когда ты успел?

— Давно, ма, больше года назад. Я вот чё хотел. Ты разрешишь нам пожить денёк-другой, а?

— А, что мать может не разрешить? Да живите, сколько нужно. Для начала займете нашу с отцом спальню, мы пока в меньшей перекантуемся. А, если надолго, тогда будем решать, как нам лучше распределиться. Но ты же работу не бросил, в деревню поедешь?

— Ну, конечно, не бросил. Всё нормально, отпуск за свой счёт взял.

Вечером состоялось знакомство за ужином. Родители, как и все, старались побольше расспросить и о работе, и о родителях, и о планах жизненных.

Саша быстро привыкла к обстановке и без стеснения отвечала на все вопросы. Когда я замечал, что вопросы её конфузили, то вмешивался и переводил тему разговора в другое русло или отшучивался вместо неё.

Вечером недолго погуляли по посёлку, пришли рано, так как день был будничный и развлекательных программ, кроме кино не было. А в кино не хотелось.

Спальня, в которой в длину стояло две кровати, мама заслала обе и к окну поставила тумбочку, на которой были в кувшине свежесобранные с домашней цветника летние цветы и рядом графинчик с водой и два стакана.

— Во, как, а где же свечи и вино? – пошутил я.

— Ну, а чего же ты не позаботился?

— Виноват, исправлюсь.

— Ты выйдешь, я переоденусь или как?

— Лучше или как, — пошутил я и не ожидал, что Сашу эти слова не смутят.

— Только не говори, что я не предупреждала.

Хоть в комнате свет не горел, но того слабого освещения летних не пасмурных ночей было достаточно, чтобы оценить её миниатюрно-хрупкую фигурку.

— Хоть окно и открыто, но у нас июльские ночи душные, можно было «ночнушку» и не одевать.

— Ты думаешь? – спросила с интересным тоном, Саша, — хорошо, попробую под простынкой, — и сбросила только что одетую комбинацию на спинку кровати, — ты же не смотришь?

— Ну, конечно, нет! Жду, когда ты скажешь – «можно!».

— Ох и врунишка! Можно!

— Можно всё или как?!

— ???

— Понял, помолчу, пока не получил.

Не знаю, сколько я выдержал лежать вот так на соседней кровати в одной комнате с раздетой полностью девушкой и думать, как быстрее заснуть. Да, убейте меня на месте, если бы кто-то на моём месте думал именно об этом. Это же каким же пнём нужно тогда быть, а?

Вспомнились слова песни: «Спрячь за высоким забором девчонку – выкраду вместе с забором…». А мне хотелось взять вот так, как есть кровать со спящей красавицей и вынести в степь. Благо, что степь начиналась пряма за нашим домом. Дом был крайним на улице, а дальше было поле.

Ну, раз это не получится, тогда что остаётся. Я слышал, что Саша тоже не спала. И тихонько привстал, и подошёл к её кровати, остановился и стал пристально всматриваться в её глаза, которых почти не было видно, что в них отражается – не увидел, зато услышал.

— Ну и долго ты будешь передо мной маячить. Решайся уже на что-нибудь, толи пощечину получить, толи поцелуй.

— От тебя и то, и то будет приятно получить. Но второе предпочтительнее.

— И ты не знаешь, как это делается?

— Не-а, не знаю. Я только учусь. Научишь?

— А ты послушный ученик?

— Ещё бы. Очень даже. Вот когда говорят «льзя» — понимаю отлично, когда «низя» — не понимаю.

— Льзя прилечь. Не будешь же ты всю ночь, как наказанный за провинность мальчик стоять вот так?

— Благодарю, принцесса.

Я отбросил простынь, которой была прикрыта Саша и меня бросило в жар страсти, потому что на белой простынке контрастно вырисовался силуэт девушки Афродиты. Вот как после этого я вообще смогу заснуть.

О каком сне речь, господа и дамы. Как говорится в одном анекдоте, когда мужик приехал отдыхать на море и увидев множество девушек в купальниках воскликнул: «Вау, тут работы непочатый край!» А когда пришло время уезжать, он открыл окно и удивлённо произнёс: «А тут ещё и море есть?!»

…

— Может заснём немного?

— Не хочу. Я хочу закрепления пройденного урока.

— Вот такой я плохой ученик?

— Наоборот, если бы был плохой, я бы тебя за родителями отправила, а ты ещё тут и не просто тут, а со мной, в моих объятиях. Ну ты же меня ещё вот тут не целовал, я это чувствую и вот тут… ага, ещё, вот-вот и здесь…

Прокричал петух в курятнике, раз другой. На его голос отозвался ещё где-то. В окне появился неоднозначный намёк на утренний рассвет, но он же летом так рано, а мы ещё долго не сможем уснуть, у нас урок, который нельзя пропустить и грех не повторить, для закрепления и лучшего усвоения, не баловства, а усвоения полноты чувств и ощущений ради.

На третий день Саша засуетилась собираться домой.

— Ты же говорила, что отпуск взяла, а сама так рано уезжаешь?

— Так я же не полностью, а на неделю всего и уже четыре дня прошло. Мне же на работу нужно. Мы съездим с тобой, возьмем билеты, а потом уже спокойно я ещё пару дней погостюю. Да и тебе же на работу.

— Хорошо. Утром едем.

Кто знает, что такое июль месяц и как в это время достать билет, да ещё с южного направления, из столицы Северного Кавказа, хоть и не из Сочи, но очень проблемно. На самолёты билетов до сентября не было. На поезд тоже дней на 10 вперёд, нужно было ожидать прибытия и только тогда, могли появиться несколько свободных мест в поезде за которые люди буквально дрались у билетных касс.

Мы ни с чем приехали домой. Я рассказал об всём маме. Что я мог сделать в такой ситуации? Я мог бы поговорить с проводницей, чтобы она меня взяла на свой страх и риск, а может быть и с ведома начальника поезда. Но такие варианты предлагать своей девушке и неизвестно, как и в каких условиях ей придётся ехать полтора суток.

— А, что ты к тёте Лиде не заехал? Она бы помогла. У неё однополчанин работает каким-то начальнике на вокзале Ростов-Главный.

Мы не расстилали вторую кровать, чтобы утром не убирать. А сегодня, устав в беготне по Ростову, в дороге и по жаре, долго себя не мучили и пошли, как отец любил говорить в «горницу». Но как только оказывались в постели, куда-то та усталость улетучивалась и приходилось продолжать уроки с того места, на котором остановились, а если забывал, приходилось «зубрить» по несколько раз, чтобы «как Отче наш», прости, Господи.

И вот мы снова в Ростове. Я объяснил тёте ситуацию и попросил, если возможно, помочь в решении вопроса.

Тётя Лида отпросилась на работе, она работала в детском саде, что был рядом с работой и мы поехали на вокзал. Там переговорив с заместителем начальника СКЖД, убедила его оказать, как она сказала «моей племянице» помощь, уехать домой иначе ей грозило бы увольнение. Однополчанин куда-то позвонил, узнал и положив трубку сказал:

— Действительно сейчас такая ситуация, но я вам помогу. Подходите завтра минут за двадцать до отхода поезда. Я посажу вашу родственницу.

Мы немного погуляли по Ростову, но настроение от этого не поднималось. Мысли были сложные и то, что я уже прогуливал не были главными. Главное, что меня беспокоило – это то, что Саша даже не начинала разговор о дальнейших отношениях. Казалось, что у нас было всё хорошо, а душа была не на месте. И отношения были натянуты. Хоть Саша и говорила, что это от переживаний по поводу того, что она не может уехать и вовремя может не выйти на работу.

Но я же знал, что это не так или не совсем так. Во-первых, знакомство с предстоящим местом проживания, если она согласилась бы стать моей женой показало, что её не нравится здесь, хоть она только уповала, что у них природа лучше, лес, грибы. Но ты же не в лесу собралась жить, а среди людей и, если планируешь связать свою жизнь узами с кем-то, то больше всего тебя должно волновать это.

Во-вторых, она внешне высказывала те эмоции, которые должны говорить, что ей хорошо, ей нравится общение со мной. Но было ли это искренне? Говорят же не зря: «Женская душа – потёмки».

В-третьих, у меня вкралась догадка, что одной из главных целей всё-таки была не разведка местности, где пришлось, случись так, как изначально предполагалось, жить здесь вместе, а желание просто забеременеть от меня. Этому могло быть доказательством то, что она умышленно или нет, но противилась моей осторожности и соблюдения мер предостережения от нежелательных последствий в постели. Этого могло и не быть, если бы у нас состоялся серьёзный разговор с целью узнать, едины ли мы в планах на будущее или наши пути расходятся. Всё было настолько неопределённо, как будто это был «визит вежливости».

У тёти в одном подворье проживало три семьи, она с мужем и дети с внуками. Ехать опять назад домой и завтра утром опять в Ростов не было смысла. Тётя предложила, что, если она постелить на кровати, которая установлена была во дворе и чаще всего дядя Митя отдыхал на ней днём.

— Чтобы вас не доставали комары, мы обтянем кровать простынями. Ночью тепло, одну ночь переночуете.

— Замечательно, тётя Лида. Спасибо вам большое. На воздухе ещё лучше.

Когда мы влезли в это творение, то это было так сказочно, как будто мы находились в шатре какого-нибудь персидского шаха. Вход, если можно назвать лаз между створками простыней защелкнули прищепками. Получился чудный купол над головой, матовый цвет от фонаря, пробивался через простыни и от того было и светло и таинственно.

О, Господи! Опять я перед искушением. Ну, как отказаться от сладострастных поцелуев, нежности и ласки, объятий и страсти, на которые сама обстановка провоцировала. Ну не обвинять же мне в этом свою родную тётю?

Всему приходит конец, даже такой вот рукотворной сказке и ощущению рая в душе, конечно – это счастье, испытать такие чувства и эмоции – это редкостное счастье. И, скорее всего, оно не повторится. А может быть, я, на этот раз ошибаюсь? Всё может быть, но… но… но…

Утром однополчанин Лидии Петровны пришёл на посадочную платформу, отозвал проводницу, поговорил с ней, а та кивнула ему услужливо так с согласием.

Потом подошёл к нам и спросил у своей боевой подруги:

— Лида, если это твоя племяница, а он твой племяник, то целуются они не по-родственному, а? На свадьбу, когда будет, позовёте?!

Мы расставались и сердце подсказывало, что навсегда. Если сразу же после прошедшего Рождества по западному стилю, я прощался с Наташей по моей инициативе, то сейчас всё было иначе, и я это очень хорошо чувствовал.

— Я напишу, как приеду, — уже из тамбура, помахав рукой сказала ещё одна несостоявшаяся жена.

Видать, не судьба. Эх, люди, люди! Почему мы такие все скрытые, недоговаривающие, боимся обидеть сейчас словом и вследствие этого заставляем даже любимых людей страдать от этого в разы тяжелее. Эх, люди, люди!

Продолжение следует.