Камбала. Часть 5. Судьба. Глава 3.

Глава III. Жатва

Наши «увольняемые на берег» приехали рано утром, когда мы только принимали утренний туалет с водными процедурами. Андрей привёз новенькую робу, видимо мама выпросила на складе ему. Надолго ли она будет такой, подумал я. Тогда нужно было уже две брать, чтобы одну стирал, а в другой ходил. Да, ладно, сам поймёт, когда до красна расчешется весь.

На бригадной площадке взревели мощные, долго бездействующие без должной загрузки, дизели и конечно не каждый мог различить по звуку, работает это дизель СМД-18 рядный с четырьмя цилиндрами или его собрат, выпускаемый тем же Харьковским тракторным заводом (ХТХ) более мощный V-образный шестицилиндровый СМД-64. На СК-6 «Колос» устанавливались шестицилиндровые и размещались над молотилкой сразу за кабиной, сбоку которой симметрично были расположены два бункера для зерна. Вот из-за такого расположение иногда случались непоправимые трагедии, в случае возгорания силового агрегата, комбайнёр становился «заложником» в кабине. Стёкла было очень трудно разбить изнутри и, даже разбивалось, за ним вокруг всей кабины были закреплены солнцезащитные металлические жалюзи. А с ними ещё сложнее.

Но не будем о грустном, это я к чему вспомнил. Работая в колхозе, «Искра» мастером-наладчиком самым важным было содержание комбайнов в чистоте от масел и особенно от семян осота и половы вездесущей. За всеми комбайнами колхоза был закреплен один агрегат на базе автомобиля ГАЗ-52 АТО-4822, с мастером-наладчиком и водителем в одном лице из районной Сельхозтехники. В лучшем случае, Николай, работающий на этом автомобиле и выполняющий технические обслуживания, просто физически не успевал. Воду ему приходилось брать на фермах и не везде был хороший напор, там воду качали индивидуальными насосами со своих скважин. Оставалось только уповать на Бога и стараться, если в течении всего дня следить за чистотой тех составных частей, где возможно появление искры.

Курить на комбайне строго запрещалось, но выдержать без сигарет несколько часов – это была пытка похлеще гестаповской. Мы набирали в какую-либо устойчивую банку воды, устанавливали в углу кабины за сиденьем и там тушили окурки.

Механик выдал новые огнетушители и швабры с набитым брезентом для сбивания пламени. Заполнили бочки водой и на заправке уже собралась очередь в три-четыре комбайна. Штурвальные бегали вокруг комбайна, проверяли и в случае недостатка смазки смазывали подшипниковые узлы.

— Повезло тебе, Андрюша, я когда был на СК-4 штурвальным, там каждое утро расходилось до пяти шприцов солидола и в течении смены приходилось смазывать деревянные подшипники, там смазка долго не держалась и из-за вот перегрева этих самых деревянных подшипников могло произойти возгорание, особенно, если на граблинах, под ними солома.

Андрей слушал молча и выполнял то, что я ему говорил. У меня не выходили из головы слова его мамы: «Саша, последи за ним. Он же у меня один…». Интересный подход при объяснении. Можно подумать, если у моей мамы нас трое, то двоих потерять можно, один же останется… Что это мне такие мысли в голову лезут. Это напряжение даёт о себе знать. Всё, лафа закончилась. Теперь вся работа будет в напряжении сил, нервов, потом и кровью сбитых пальцев, как минимум.

После завтрака мне нужен был Николаевич, который отпускал материалы в своем складе в мастерской, нужно было получить аптечку, хоть и мелочь, но необходима всегда. Подходя к входным воротам, в которых была и врезана дверь, увидел отца Оли, Егора Павловича, он подогнал трактор с роторной косилкой КИР 1,5, которой косил люцерну для подкормки стада телок и дойного стада, с какой-то проблемой, требующей сварочной работы.

Я поздоровался. Он, повернувшись и узнав во мне «возмутителя покоя» её меньшей любимой дочери, уверен, что жена, видевшая меня, ожидавшим Ольку, ему должна была рассказать, подозвал к себе:

— Ну, здравствуй, зятёк! Спешишь? Ты, случайно, не сварщик? А-то ваш «сварной» приезжает часам к 10, а у меня телки не кормлены.

— Здравствуйте! Нет, извините, не умею, хоть и не мешало бы научиться.

— Я вот что хочу спросить. Тебе дочка моя нравится?

— Нравится, Егор Павлович, очень.

— Вот! Так знай, я её в обиду не дам. Если решил просто «помурыжить» девку и бросить, то лучше оставь эту затею. Я, учти, такого не потерплю.

— О чём, вы? Я же не какой-нибудь залетный, я же, можно сказать, местный, вы, наверное, и это знаете. А Оля мне очень понравилась и, надеюсь, что вы не станете ей запрещать со мной встречаться.

— Посмотрим на твоё поведение. На эту тему, думаю, больше говорить не придется, — на какое-то время его обычная улыбка исчезла, а потом опять, улыбаясь, спросил, — а ты косой косить умеешь траву?

— Да, умею. Корове косил всегда и суданку садили дома, всегда косил и в степи. Во, если будет какой перерыв в работе, или раньше закончите, возьми и своих дружков, придёте, скосите мне суданку. Я бы косилкой скосил, а измельченная она же не хранится, попреет. Договоримся, зятёк?! Магарыч и ужин будет.

— Да, сделаем и без магарыча. Если бы чуть раньше, вчера могли бы вместо рыбалки. Сделаем, Егор Павлович. За Ольку не переживайте, я сам кого угодно за неё порву, как Тузик грелку, обещаю.

— Ну и ладненько. Вот и поговорили, — закончил с доброй улыбкой тесть, раз меня уже зятем зовёт, то не иначе, как тесть.

Я стоял и забыл, куда и зачем шёл.

— Что-то хотел сказать? – обратил на меня внимание, как на окаменевшего отец Оли.

— Нет. Вспомнил, к механику шёл.

— Ну, что жених, познакомился со своим тестем? – в упор спросил Николай Иванович, когда я зашел к нему в «кильдым», так называли кладовку механика так, потому что все было захламлено вперемешку всё лежало и на полках, и на полу, и в ящиках. Порядка здесь, наверное, никогда не было и не будет и не только у Николая Ивановича.

— А, вы от куда?

— Да, Егор Павлович тебя с самого утра ищет. Всё нормально?

— Всё нормально. Поговорили, всё отлично. Ноги пока выдергивать не будет, а когда уборка закончится, сказал, может и выдернет, пользы больше колхозу от меня же не будет.

— Он такого никогда не скажет. Шутник. Что тебе?

— Николай Иванович, вы аптечки обещали завести, есть? И пружин подборщика взять в запас с болтами можно?

— На доброе дело всегда, возьми вон в том ящике, а аптечку сейчас дам, у меня в шкафу, спрятал, чтоб не раскурочили. А-то оттуда йод вынут, оттуда бинты и некомплект получается. Проверяй сразу все по перечню. Ну, как вы вчера поймали что? Я видел проезжали мимо моего двора?

— Да, на уху наловили, знатная уха была.

— И без того, як его? – удивлённо спросил механик.

— Обижаете, Николай Иванович, как же так, чтоб уха и без того, як его – никак.

— Ясно. Как ты успеваешь и за дочкой Егора Павловича ухлёстывать и уху под водочку пить?

— Талант, а талант не пропьёшь.

— Ага, как говорят: «сам себя не похвалишь, никто не похвалит», да?

— Понимайте, как хотите. Думаете, если я, наоборот, буду себя принижать, кто-то будет против?

— Да, нет, конечно, совсем заклюют.

— Ну, вот. Ладно. Спасибо! Пора в бой!

— С Богом!

Я вышел с охапкой запасных пружинных граблин и аптечкой в руках. Егор Павлович, нагнулся над косилкой, что-то придерживал, а Лешка, сын кузнеца Микиды, умеющий сносно варить, заваривал лопнувший брус на раме. «Ну и ладненько!» — подумал я, что разговор сегодня состоялся, это даже лучше. Когда-то нужно всё равно знакомиться. Вот, если бы ещё удалось время выкроить, чтобы скосить суданку, думаю, что мой авторитет стал бы чуть выше. А кого бы ещё взять. Петро точно умеет косить, он в деревне жил. Ну ещё одного бы и хватит. «Меньше народу, больше кислороду», а то объедят архаровцы моего будущего тестя.

Пока я ходил, Андрей заправил комбайн.

— Порядок, Андрюша? – спросил штурмана?

— Конечно, а как иначе?

— Да по-разному бывает. Ну и хорошо. Команда поступит, тогда и трогаемся.

Подъехал бригадный агроном, Виктор Сергеевич и поставил задачу. Требовалось в первую очередь убрать поле озимого ячменя, который созревает не только раньше ярового, но и озимой пшеницы, площадью 50 гектар.

— Вашему звену из двух «Нив» и трёх «Колосов» на полтора-два дня работы. Проверьте зазоры в молотильном аппарате, между бичами и декой спереди 18 мм, в середине 14 мм, а на выходе 2 мм. Приеду проверю, будут потери в копне – заставлю копню перемолачивать и вентиляторы отрегулируйте оборотов на 700-800, не больше, чтоб зерно с половой не выдувало. Всё ясно? Вперёд! За орденами!

Комбайны дружно двинулись с «насиженных мест» в бой за «урожай-80». Поле располагалось недалеко от бригады, около 2 км и к уборочному звену прикрепили 4 автомобиля ГАЗ-53, командировочных из Матвеева Кургана. Вёл колону местный комбайнёр, хорошо знавший поля и все дороги и проезды к ним, и кто бы сомневался, что это не будет коммунист Валерий Бабкин, да никто – «коммунисты вперёд!» мы призыв хорошо знаем. Как тянула наша партия партийных к орденам до этого, так и сейчас. Вторым шёл комбайн Василия Манакова, тоже одного из уважаемых в колхозе комбайнёра. А уже за ними мы, «басмачи», побритые по старшинству экипажи: Николая Григорьевича Петренко, Петра Самойловича Гончаренко (когда бы ещё я так «Самурая» назвал), ну и мой комсомольский.

Нужно было взять в райкоме комсомола комсомольскую путёвку на уборку, прославились бы на весь район, у нас любят в районную газету такие вещи писать. И это бы я сделал легко, если бы эта умная мысль пришла раньше. Первый секретарь Комитета Комсомола района мой земляк, Николай, он марьевский, учились даже в институте в одно время, только он на год старше. «Хорошая мысля приходит опосля», как гласит поговорка.

Я подъезжал к перекрёстку, сбавил ход, так он не просматривался почти налево из-за нашего общежития, закрывающего обзор и тут в уборочной «запарке», могла случиться авария. Помех не было и начал поворачивать налево, а правее открылось подворье моей молодой княгини и поневоле немного растерялся, куда смотреть, на дорогу или во двор, где может случайно появиться она, та, о которой из-за сегодняшнего «накала» сборов, я только впервые за два часа вспомнил о ней. «Это плохо, — подумал я, — это очень плохо!» и стал внимательно следить за дорогой.

Но, с другой стороны, если посмотреть, я утром говорил, не более часа назад с её отцом – это разве не думал о ней? Кто-то скажет – «тебя вынудили подумать, сам бы и не вспомнил». Кто так говорит или думает, судит по себе, скорее всего. Да, я сейчас в большом напряжении. Я хоть и досконально знаю комбайн, с интересом изучая его в институте, но на «Колосе» еще не приходилось работать. Хоть я заметил «ляп» агронома, когда он давал рекомендации по регулировкам комбайнёрам, но забыл, что в звене две «Нивы» и три «Колоса», а он дал только зазоры для «Нив», а «Колос» имеет два барабана и под первым барабаном подбарабанье (деку) и под вторым двухсекционное подбарабанье и регулировки здесь намного сложнее, нужно больше замеров производить.

Ну, да, ладно, как говорят: «Ты – начальник, я – дурак». Когда необходимо будет, тогда поумничаем, а сейчас «посопим в две дырочки», как мне бабушка Варя говорила. Выехали за село и проехав одну клетку свернули с асфальта на грунтовку вдоль лесополосы. Приехав на поле, подлежащее подбору, на валки зашли два комбайна, «Нива» Бабкина и «Колос» Николая Григорьевича. Они выполнили пробный заезд, чтобы проверить сорность зерна в бункере и наличие потерь в полове и копне.

После того, как результаты оказались в норме, мы сверили регулировки у всех остальных комбайнов и под обязательное в таких случаях «С Богом!» пошли в бой и партийные и комсомольцы и, в основном беспартийные, потому что всё думали одинаково – нужно урожай убирать быстро, аккуратно и без потерь.

Как я соскучился по этому монотонному, если нагрузка идёт равномерная на все механизмы комбайна, как я хотел, даже в море на службе мне чудился запах жатвы, этот неповторимый и ни с чем не сравнимый. Горожане слышать по телевизору такие выражения, как «уборка урожая», но это может быть и уборка овощей или фруктов, а вот когда говорят – «уборка хлеба», то возможно, кто-то недоумевает, думая, а что батоны хлеба растут в поле или на деревьях, но самое точно слово для этого периода я считаю слово «жатва». Наши деды и прадеды жали урожай. Моя бабушка Анастасия рассказывала, какая тяжелая работа – «жать жито», так говорили, понимая под житом любую зерновую колосовую культуру, как «хлеб в зерне».

Конечно, сравнить жатву у крестьян, хотя бы начала ХХ века, о которой мне бабушка рассказывала, невозможно. Но, чтобы не оставлять вообще вопросов невыясненных по этому поводу, может быть для кого-то это даже новостью будет, но даже уже при современных технологиях 70-80-хх годов существовало у нас три различных способов уборки урожая, два из которых многие знают хорошо – это раздельное комбайнирование, как вот сейчас мы будем подбирают зерно в валках, доведённое до кондиции солнцем и ветром; второй – прямое комбайнирование, т.е. скашивание с одновременным обмолотом. У каждого есть плюсы и минусы, конечно.

Есть поговорка: «Нет ничего более нового, чем хорошо забытое старое». Так вот третий способ, который существовал и технологические процессы были подробно разработаны в литературе – это тот же дедовский метод, только с привлечением современной техники и стационарного оборудования. При этом хлебная масса, колос со стеблем срезается, как и при раздельно комбайнировании, но не улаживается в валки, а свозится на тока в бункерах-накопителях. На токах зерно в колосе дозревает и его обмолачивают здесь теми же комбайнами или на стационарных установках. Как подсчитали ученные, потери в разы бы снизились, так как самые большие потери, при подборе, когда зерно готово и много его разлетается по полю. Но «не срослось». Где-то, что-то, как-то и почему-то не пошло. Может быть себестоимость продукции получалось с применением этой технологии выше.

Комбайн с разворота заходит на валок, как самолёт для разгона и взлёта на взлётную полосу, с той лишь разницей, что там полоса в пределах 2000 метров, а у нас гоны в 500 метров и взлететь мы с такой полной массой в 12-13 тонн с полными бункерами зерна, разве что во сне может получится. Андрей стоит за спиной и наблюдает за моими действиями. Сейчас он чем-то схож на меня, сдающего на «самоуправлением подводной лодкой», с той разницей, что я его в трюмы не загоняю и ещё в том, что там мне редко кто много показывал и рассказывал, приходилось самому вспоминать и догонять исходя из увиденного глазами. А сейчас он видит, как практически выполняются операции запуска молотилки, как включается в действие подборщик зернового валка, как на ходу изменяется скорость вращения питающего транспортера, молотильных барабанов или скорости движения комбайна с переходом или на «пониженную» или «повышенную» передачи с помощью клиноременных вариаторов.

Все механизмы запущены, обороты двигателя на максимальных, жатка плавно опускается на стерню, благодаря замедлительному клапану, установленному в гидроприводе управления подъёма и опускания жатки, если проще, то это калибровочное отверстие, в разы снижающее скорость истечения рабочей жидкости из гидроцилиндров подъёма жатки. Мне очень нравится этот процесс, когда жатка касается поверхности поля, ложась на опорные лапы в виде сноуборда, с той лишь разницей, что движутся не по снегу, а по стерне, оставляя за собой заметный след.

Изначально у жатки, имеющей значительный вес, передняя часть, перевешивая, как бы отдаляется от комбайна, а коснувшись земли на тех же лапах, подбирается медленно ближе к самому комбайну. Вот такое плавное и завораживающее своей своеобразной красотой работы звеньев механизмов напоминает мне следующее. Комбайн – это парень, жатка – девушка. Наклонная камера с транспортёром, рычагами и подвеской я представляю, как руки, которыми они держат друг друга. Вот девушка вырывается, как жатка, стремящаяся вперёд подальше от комбайна, но парень её не отпускает, удерживая сильными руками и говорит такие признательные слова любви, что девушка сменяет свой гнев на милость, а потом и сама прильнула к его груди, уже без усилий самого парня. Вам кажется смешным? Зря. Это так романтично и это я наблюдаю каждый раз заезжая в загонку.

Включается передача, рекомендованная агрономом, в зависимости от объёма валка, она могла быть и первой «пониженной», если валок мощный и, к тому же двойной, и второй повышенной при «жидком» валке. Комбайн двинулся вперёд, пружины подборщика подняли валковую зерновую массу и направили её благодатной лентой к шнеку жатки, тот сузил её до размера проходного окна и передал питающему молотилку транспортёру, в котором стебли с колосьями, издали шуршащий звук, касанием за кожух транспортера, усиливая этот звук, как дека гитары. Бичи первого молотильного барабана с жадностью, как изголодавшиеся волки хватают массу и подминают под себя, придерживая, как лапами декой подбарабанья, чтобы успеть извлечь из этой массы то, ради чего этот процесс и затевался, золото полей – зерно, который мы привыкли называть хлебом. Но за голодным «волком» наблюдает зорко «стервятник», который не прочь поживиться остатками от пира «хищника» — это второй барабан с двойной декой. Достаётся досыта и «стервятнику», он отделяет то, что ещё осталось после главного «охотника» за зерном. Как бы хорошо не была обглодана кость, найдется немало труднодоступных даже для мощного клюва «стервятника» мест, где спрячется частичка плоти, а в нашем случае, зерно. И найдутся в молотилке комбайна еще несколько хитроумных механизмов, которые, подобно муравьям, обглодают зерновой ворох до блеска стебля соломы на соломотрясе.

Остаётся процесс сортировки и отделения мелких примесей, с чем справляется решётный стан, с отрегулированными на данную культуру решётами и отделение ости с зерновыми чешуйками в вентиляторе. Зерно направляется зерновым шнеком к зерновому элеватору, который заполняет им бункеры. Оставшиеся необмолоченными колоски, улавливаются отделителем и направляются на повторный обмолот.

Кому-то, конечно, это неинтересно. А мне, как любителю красивой музыки песня, исполнении замечательного певца под музыку большого оркестра, слаженного и отрепетировавшего, без фальши исполнившего музыкальное сопровождение. Комбайн – оркестр, комбайнёр – дирижёр, механизмы – многоголосые инструменты оркестра. И всё вместе – эта такая песня, что сердце радуясь замирает. Кто-то видит в тяжёлом труде комбайнера возможность заработать побольше денег и зерна, в качестве натуральной оплаты, мне же главное – душевное удовлетворение, чувствовать себя важным звеном музыкального коллектива. Возможно, это не всем дано, но это, хоть я и пытался как-то объяснить, его нужно просто прочувствовать.

Кабина, на, казалось бы, неплохую герметизацию наполнилась ни с чем не спутываемым ароматом жита, запахом жатвы. Его можно сравнить с тем, когда вы не просто нюхаете веточку мяты, а разминаете её в своих руках и этот запах усиливается в разы, так и этот аромат, который не то, что стоит в кабине, из-за непосредственной близости с тем местом, где «мнут» зерновую массу, как мяту, но и на сотни метров разносятся ветром.

Я смотрю в смотровые окошки зерновых бункеров, расположенных по обе стороны от кресла комбайнёра. Вот такие же бункеры я собирал на комбайновом заводе 6-7 месяцев назад и мне в нём знаком каждый болтик, каждый винтик. Распределительный шнек выравнивает зерно, подаваемое элеватором по всему объёму бункеров. Скоро бункера будут полными. Как говорят комбайнёры: «Ячмень хорошо сыпет!», т.е. урожайность хорошая.

Андрюшка присел на инструментальный ящик чуть сзади и слева от меня, подмостив под себя старую робу. Я, не отвлекаясь от валка, поглядываю в зеркало, установленное впереди, и вижу его растопыренные глаза. Он действительно сильно поражён увиденным. Я часто, выполняю какую-то новую операцию, декламировал ему, что делаю и какой смысл или функция данных манипуляций. Бункера полны «под завязку». Останавливаю комбайн и после того, как вся зерновая масса проходит весь процесс очистки: соломотрясы сбросят с себя последний куль соломы, а элеватор порцию зерна и по звуку будет слышен звук ненагруженного молотильного аппарата, останавливаю молотилку и подаю звуковой сигнал водителям.

Один из ожидающих загрузки зерном «ГАЗ»он подъезжает к комбайну.

— Андрей! Почему сидим? Отбрасывай выгрузной шнек.

Андрей, сидевший в раздумьях, вздрогнул и быстро выбежал из кабины, отбрасывать шнек. Я включил привод выгрузного шнека.

— Поздравляю, Андрюха, с первым бункером зерно в твоей жизни! – выйдя из кабины, чтобы размять ноги, пока идёт выгрузка, поздравил штурмана.

— Какой хозяйственный номер комбайна? – спросил Саша, водитель автомобиля из «М-Курганагротранса».

— «Девятка», зёма!

— Отсоединяй шнек, — дав указание Андрею, выключив выгрузку, поставил палочку карандашом на прикреплённой магнитом к стенке бункера картонке из прокладочной бумаги.

Начало есть. Солнышко поднималось и припекало. Вентиляторы, установленные впереди кабины, под козырьком, нагнетали в кабину горячий воздух и помогали лишь тем, что воздух двигался, а когда ветер был попутный, то их нужно было выключать из-за того, что пыль поднимающаяся перед комбайном с завихрением загонялась в кабину. Да эта пыль доставала по любому и везде, закрыта дверь или открыта настежь. Потому и ещё из-за того, о чём я говорил вначале, исходя из мер по противопожарной безопасности и охраны жизни, проще говоря. Бережённого Бог бережёт.

— Ну давай, штурман, покажи на что способен, а-то все уши прожужжал: «Дай порулить! Да, дай порулить!» Бери, управляй кораблём полей. Но внимательно.

Андрей заулыбался и решительно сел за штурвал. Я присел на инструментальный ящик и наблюдал за его действиями и, когда комбайн, довольно уверенно начал двигаться по проложенному, как линия наступления на карте сражений, валку, я закурил и взяв банку с водой, сбивал с нею аккуратно пепел. Всё шло пока хорошо, и я мог расслабиться. Набьёт бункер, выгрузит в машину и, если замечаний не будет, смогу его отпустить в самостоятельное «плавание» по родным просторам полей.

Я вспомнил командира, когда в море, попросив разрешение подняться в верхнюю рубку, где кроме него находился вахтенный офицер, стоявший за штурвалом, и я попросил разрешение закурить.

«Кури, коль здоровья не жалко. Ну и как тебе морские просторы, матрос, командир отделения? – не упустив возможность меня «подковырнуть» за недавный залёт и лишение звания «первостатейного» старшины, — Нравится?»

«Конечно, товарищ командир, впечатляет. Если волны покрасить в рыжий цвет, то нивы наши бескрайние напоминает, — ответил сложнее, чем он ожидал, наверное. Но на то я и Камбала, чтоб быть несхожим с другими».

«Во, как ты заговорил, романтик. Небось и на уборке успел поучаствовать, а?» – интересовался «кэп».

«Было дело. Убирал наше национальное богатство, хлебушек. Городские же думают, что хлеб убирают, как яблоки, срывая батоны с дерева, а это, на самом деле не лёгкий труд», — сказал с таким ударением, как будто это пытался доказать не верящему командиру.

«Не хочешь ли ты сказать, мечтатель, что вот тут с товарищем старшим лейтенантом, на курортах, на прогулочном катере прогуливаемся, получая массу удовольствия от загара под заполярным, а теперь балтийским, но не черноморским солнцем?» – с напором, от которого мне захотелось пригнуться, чтобы словесный «удар» прошёлся над головой, произнёс командир.

«Простите, товарищ командир! Даже не думал. Я имел ввиду городских жителей, видевшие хлеб только на прилавках в магазинах. Служба офицера и трудна и опаснее в разы, но и почётная. Да и своей службой я горжусь, очень горжусь», — извинился и постарался исправить положение, под улыбки офицеров.

«То-то же. Покурил?! Ступай вниз. Порулить всё равно не дадим. Звёзд на погонах нет, да и лычек тоже, — опять задел меня командир, что было одним из его излюбленных методов воспитания, ступай, ступай!»

— Саня! Саня, глянь! – завопил Андрей, резко прервав мои воспоминания.

Я вскочил на ноги, глянул в низ и увидев, что подборщик не подаёт валковую массу, а сунет её, как бульдозер. Оттолкнул штурмана из-за руля, выжал сцепление и остановил комбайн. Сдал чуть назад, оставив кучу скошенных стеблей, приподнял жатку оторвав от земли, чтобы убедиться, сто в валке нет большой палки или, что ещё хуже, лома. Лом подбрасывают те, кто рвётся в передовики и делают другим подлость, приводящую к поломке, иногда на несколько дней. За такие дела при Сталине к стенке ставили. Но к счастью, все было проще, сработала от нагрузки муфта скольжения привода подборщика, отрегулированная на аварийные случаи.

— Что же ты, дурья башка, — в эмоциях крикнул на Андрея, — дай порулить, дай порулить – так рули, но следи же. Остановить сразу комбайн слабо было? Вот теперь, чтобы дошло через руки, гонщик, иди к куче, и понемногу перебрасывай через подборщик к шнеку. Давай живей только, Самурай на «хвост наступает».

Я мог, конечно, неспешно «перелопатить» собранную кучу, но учить-то нужно. Андрей оперативно справился с задачей и я, не дожидаясь, когда он поднимется на мостик, тронулся дальше. Штурман поднялся с одышкой.

— Курить бросай, Андрей. Тебе 17 лет, а дышишь, как старик. Урок усвоил или мне дальше управлять.

— Не, давай я. Я понял всё.

— Ну и хорошо. Хорош не тот, кто не совершает ошибок, а тот, кто их признает, исправляет и старается впредь не совершать, так?! Я верю, ты справишься. Может сам будешь уверенней себя чувствовать? На развороте я сойду, с мужиками покалякаю. Давай, доказывай, что ты не на простом тесте замешан.

Николаю Григорьевичу и Пете Самураю было проще, их штурманы были опытными, и они меняли друг друга, работая на равных. Ничего, когда-то и мой научится. «Не святые горшки обжигают».

Мужики лежали в тени лесополосы, где понизу продувал довольно свежий, по сравнению с тем, что был если подняться, да ещё и на солнышко выйти. Это было видимо из-за того, что земля, которая с самого утра была в тени, не прогрелась так, как та, что на солнце.

— Ну, как твой? Не боишься самому доверять комбайн? – спросил Николай Иванович.

— Мне было 14 лет, когда я через неделю остался один на комбайне, комбайнёр запил, заменить некем было. Больше недели выдержал, а когда бригадир заметил, что меня «штормит» от усталости, побоявшись, чтобы не влез куда-нибудь, заставил комбайн поставить в бригаде. Вот такое у меня учение было. И учил так же, показал и вперёд, а сам с мужиками, вот так же лежал в тени и винишко глотал. А, как ещё учить? Без меня он будет уверенней, думаю. Нужно доверять.

Обеды в поле казались ещё вкуснее, чем в бригадной столовой, хотя еда такая же. Я вспомнил, когда мы с отцом ходили на охоту и он доставал из сумки на привале самую простую еду: кусок сала, яйца, лук, картошку отварную – не передать, какая она была вкусная, эта еда на природе. А на рыбалке целый день грызли макуху, прессованный подсолнечный жмых, а казался вкуснее халвы.

Я, пообедав, подменил штурвального и сказав, чтобы он отдохнул пару часов в тени деревьев или, поспал. В таких условиях, самый близкий контакт с землицей-матушкой и спится отменно, это я точно знал. Андрей кивнул и пошел в сторону автомобиля, где тётя Клава насыпала комбайнёрам добавку борща. Ох и отменный борщ был. Вспомнишь – пальчики оближешь.

Комбайны работали до половины десятого. Потом начала выпадать роса и агроном стал выгонять комбайны с поля. Установили комбайны на свои привычные места. Комбайнёры собрались на весовой, чтобы узнать свои первые намолоты. Там принцессой сидела Светлана, меньшая сестра Тони, с важным видом доводила до сведения.

Подождав, пока местные узнали свои результаты, молча подошёл и сел на стул напротив, внимательно разглядывая начальника в юбке.

— Тебе, чё? Фамилия, номер комбайна?

— «Девятый» номер, СК-6 «Колос».

— Есть такой. Сегодня, значит, 17 бункеров, намолот 280,5 центнера. Кто там ещё?

— Подожди, Света. А, где ещё два бункера? И сколько ты в бункере вес берешь. Плотность ячменя 600 кг/м³, бункер объёмом 3 м³, тут и школьник посчитает без ошибки – в сумме должно быть 1800 кг в бункере, а в 19 бункерах, да я отметил себе 19 бункеров, можешь посчитать, намного больше, где-то 330-340 центнеров, это «навскидку». А ты два- три бункера умыкнула, да? Это что, тем кому медали нужны приписала?

— Так, иди отсюда, всё тут правильно. Я Семёну Ивановичу пожалуюсь за нападки. Каждый права качает. Мне сказали, что у тебя бункера неполные.

— Кто же, кто мог сказать, если водители видели, что всегда «под завязку» набивал, а у тех, у кого, я вот у тебя смотрю – 22, 24 бункера, во, глянь и вес у них больше, чем 1800, как это? У них, что бункера больше? У «Нив» никак не могут быть бункера больше. Света, прекращай, я не за длинным рублём приехал, но и не позволю меня, как пацана дурить. Пять тонн зерна умыкнуть – это не шутка, это только за день. Уверен, что и у «седьмого», и у «восьмого», как и у меня, так же.

— У «седьмого» 18 бункеров, а у «восьмого» 16. Лучше считайте, у меня всё правильно.

— Хорошо, я завтра агронома попрошу, чтобы он хронометраж снял, насколько я меньше, чем ваши местные бункеров набиваю и насколько заполняю не полными. Пусть сидит целый день и считает, и пишет, а послезавтра у нас будет новый счетовод. Договорились?

Света фыркнула, мне показалось, что даже заматерилась в сторону.

— Все уже? Я закрываю весовую.

Я пришёл в общагу самым последним. Мужики выплескали всю воду из душа, тем более что к нам подселили студентов из Таганрога и они, «изнывая» от жары, лёжа в своей отдельной комнате, в послеобеденную пору освежались в душе. Это уже разузнали предыдущие комбайнёры, последним из желающих помыться уже воды не хватило. Я поставил чайник греться и зашел к парням.

— Привет, парни. Меня зовут Александр, я комбайнёр и моя работа сегодня была менее пыльной, чем ваша напряжённая в душной непроветренной комнате. Но у меня есть убедительная просьба, вот здесь в 200 метрах есть один пруд, в 500 метрах второй и, насколько я знаю, вы после ужина уже не работаете. Можно и в пруду обмыться. А, если в душе, старайтесь, чтобы к 22 часам бочка в нём была полной и вода не из колонки, а прогретая солнцем. Или вы сегодня вместо меня к моей девушке пойдёте? Я так и думал. Знакомиться завтра будем, сегодня у меня что-то настроение испортили и понедельник тут не при чём.

Чайник закипел. Я налил в чашку воды, обмылся, побрился. Минут двадцать одиннадцатого. Идти или нет?

«Конечно идти! Что за глупый вопрос?!» – сделал укор внутренний голос.

«Ты так думаешь или уверен? – спросил я его и не дождавшись ответа, добавил, — хорошо, я уже почти готов, осталось одеться – это 45 секунд».

Я шёл и прогонял из головы и мысли о том, что нас потихоньку с первого дня начинают «иметь» и то, что появились новые «припудренные» товарищи, которых нужно учить общежитию, не тому в котором они находятся, а как жить совместно с другими людьми. Надо ещё Самурая натравить, он бывает, когда не в настроении грозным, может и генерала «построить».

Я подошёл, присел на лавочку, по привычке закурил и сразу переключился на мысли об Ольке. Почти сутки мы не виделись, да ещё сегодня был разговор с отцом, но это, я думаю, наоборот, к лучшему. Почему мы не договорились о времени, когда я приду. Да я же и не знал, могли и дольше работать. К летней кухне слышался разговор, видимо мать Оли разговаривала с отцом. На углу низенького строения висела электрическая лампа малой мощности, освещающая двор. Вышла мать Оли с большой чашей, выплеснула из нею воду под дерево и, подняв голову, увидела меня.

— О, жених пришёл, дед. А Олька и не знает.

— Доброго вечера Вам!

— И тебе не хворать. Щас позову.

— Спасибо! – ответил я с удовлетворением, что хоть эта проблема разрешилась сама собой.

Если бы я знал, что собака, привязанная близко к углу хаты, не достанет меня и не поднимет лай, а она, если нормальная собака, то обязана поднять, лай, я бы мог подходить к фасадному окну и постучав вызывать ту, к которой я пришёл. Но с ними, как я понял ещё живёт бабушка, а у неё, может быть слух ещё хороший. Нет, это не вариант. И тут я вспомнил, как мы доставали тех, которых хотели достать. Делали это так. Пробирались к окну, втыкали разогнутую булавку так, чтобы головка булавки смотрела в сторону стекла, в кольцо заранее привязывали нитку и когда уходили от окна, держали катушку ниток на карандаше, чтобы нить лучше разматывалась. Спрятавшись где-нибудь за забором, дожидались пока хозяин или хозяйка потушат свет. А после этого начинали концерт на «струнных инструментах», дергая и отпуская нить, головка ударяла в стекло и звуки были очень ощутимы. Человек вставал, включал свет, подходил к окну, выходил во двор, кричал «Кто там?» и уходил снова в дом. Таких сеансов могло быть столько – пока не надоедало самим. Так может и мне такое сделать и Олю только предупредить.

Оля вышла на сей раз в цветастом ситцевом платье, приталенном пояском. Рисунок в полумраке я плохо рассмотрел, но это и стояло моей первоочередной задачей.

— Так поздно! Я собиралась спать ложиться уже.

— Оля, здравствуй! Извини, раньше не мог. Но, если ты решила, не могу быт против, не имею прав. Поступай, как знаешь.

— Ой, я не поздоровалась?!

— Да не страшно, всё равно скоро прощаться, да?

— Ты уже уезжаешь? – не поняла меня Оля, удивляясь.

— А ты бы жалела или желала? Интересные слова «жалела» и «желала» и буквы одинаковые в словах, а смысл разный.

Оля задвигала плечами, и я понял, что прямые вопросы ей задавать, как минимум сейчас ещё рано. Нужно было время, чтобы привыкнуть и или понравиться за это время, или, наоборот, до чёртиков надоесть подобными расспросами и возможно, после одного из них, тебя, морячок, просто пошлют, пошлют далеко и надолго. Но, пока этого не случилось, я спросил:

— Ты посидишь немного со мной или прогуляемся?

— Не знаю, я-то думала, мы по выходным будем встречаться. Я же не знала, что так поздно.

— Вывод, какой?

— Не знаю.

— Хорошо, я отвечу. Есть вариант первый, отшить меня и тема закрыта (сам удивился, зачем я это сказал, а вдруг воспользуется советом); вариант второй, мне бросить работу, если ты согласна со мной и дальше встречаться, и не только в выходные; вариант третий, ты можешь немного изменить свой график, так как я это сделать не могу из-за уборки, спать дольше, если позволят родители, чтобы час-два посидеть со мной или с тем, с кем захочется на свидании.

Оля покачала головой:

— Что-то ты совсем меня запутал, ничего не пойму. Хорошо, а ты, что хочешь?

— Скажу и не раздумывая. Я хочу каждый день с тобой встречаться, хоть на мгновение, хоть на час, а ещё лучше, если бы вообще не расставаться.

— Ну, как же это? Это невозможно.

— Возможно. Это возможно, если ты станешь моей женой, тогда это станет возможным.

— Ну, как это?

— Оля, забудь. Ты лучше скажи, ответь на самый простой вопрос: мне стоит надеяться на то, что мы проведем с тобой какое-то время сегодня вместе?

— Ну не долго, если.

— До утра точно не будем. До скольких тебе позволяют родители или обстоятельства, там корова надоенная или дети на лавках плачут?

— Ой, какие дети?! – засмеялась Оля.

— Хоть прозвучит нескромно, такие вопросы задавать не принято, но у меня была пятёрка до некоторых пор в школе по математике и если ты пошла в училище с 8-го класса или после десятого?

— После десятого.

— А учиться надо было год, два или три?

— Один год.

— Вот, теперь путём нехитрых математических вычислений, значит дифференцируем, интегрируем, возводим в степень, вычитаем – всё, результат, у тебя такой возраст, когда уже можно иметь детей, а значит они могут сидеть вот там, – я показал в сторону хаты, — на лавках и просить «жрать хотим!»

Оля смеялась. Это хорошо, значит состояние ступора прошло, а теперь можно и быть серьёзней.

— Там мы идём на наше место или будем ждать, пока мама не позовёт своим коронным выражением «сто чартов тебе дать!»

Оля продолжала смеяться, а я собирался быть серьёзным, а сам не могу. Хорошо, при виде Ольки и шутить хочется и смеяться и то, что пока еще рано и лучше, если не здесь. А, вы, о чём подумали?! Правильно, хочу её целовать до головокружения и после головокружения, до умопомрачения, а после умопомрачения, до потери пульса…

«Слышь, остановись! Ты же должен знать, что мысли материализуются. Ты этого хочешь? Так, вот и не говори так», — мой Ангел был рядом и не мог сдержаться, чтобы не сбить меня на самом интересном, как всегда, месте.

— О чём я говорил? Ну, так что, пошли?

— Пошли, — сквозь легкий смешок произнесла Оля, поднимаясь с пригретой лавки.

— Вашу ручку, княжна.

— Ой, перестань меня смешить…

— А сейчас я серьёзно. Отныне и вовеки веков – нарекаю Вас, властью, наделённой мне, Вы, раба Божья, Ольга, княгиней Ольгой. Аминь! – закончив речь, трижды осенил Ольку крестным знамением и это было впечатляюще.

После этого, я уже молча сделал жест, приглашая даму взять мою руку. Я прижал просунутую руку к себе и свободную руку положил сверху её кисти. И таким образом мы торжественно отправились туда, где так великолепно провели вчера незабываемый вечер. Я посмотрел на ясное, как и вчера небо и подумал, что и сегодня звёзды должны быть благосклонны к нам. Улица была пуста, только где-то по очереди обзывались ночные хозяева подворий, зорко охраняющие вверенное хозяйство, а на старом пруду было слышно, как крупный сазан, выпрыгнув из воды в воздух, шлепнулся плашмя о водную гладь, издав характерный звук, похожий на шлепок.

Продолжение следует.

Предыдущая глава 2 — http://pisateli-za-dobro.com/kambala-chast-5-s-sud...