Находка

Мы искали с мужем дом. Настойчиво и целенаправленно рыскали по интернету, бесконечно звонили по телефону, встречались с разными людьми.

Всё не подходило. То участок оказывался на окраине деревни, то сама деревня находилась в страшном отдалении от железнодорожных станций, то дом выходил на шумную трассу, или поперёк двора тянулись высоковольтные провода. Мы измотались, но ещё не теряли надежду.

В тот день мы проехали около ста пятидесяти километров от Москвы. Потеряли более трёх часов в пробках. Уже закрадывались мысли, что и этот вариант нас не устроит. Но в объявлении предлагался большой участок с добротным двухэтажным домом.

Место, действительно, оказалось привлекательное. В соседней деревне в двух километрах останавливались электрички. Дворы шелестели черёмухами. Над широкими лужайками, усыпанными клевером, порхали стрекозы. Тишина знойного лета прерывалась редким блеянием коз.

Мы приехали на место. Забор, некогда богатый, и ещё очень крепкий, местами покосился. Перед ним высокая трава, качаясь на ветру, издавала терпкие ароматы. Узкая тропинка вела от дороги ко двору.

Позвонили хозяйке. Сначала появился лай дворовых собак. Потом замелькала коротко стриженная обесцвеченная макушка. К нам вышла женщина, по фигуре и походке, лет тридцати. Она была в поношенном трико и майке непонятного цвета. Лицо у хозяйки имело опухший и несвежий вид, что добавляло ей ещё лет десять или пятнадцать. Уже было понятно, что приобретать участок мы не будем, но сразу разворачиваться обратно не хотелось. Муж устал. Ему нужно было размяться. К тому же, он ещё не потерял интерес к самому дому.

Мы вошли внутрь. Женщина отогнала от нас двух дворняг. И те быстро скрылись за фруктовыми деревьями.

Двор был неухожен, но не замусорен. Всюду буйствовала трава. Полынь источала горький запах. Лебеда сыпала жёлтую пыльцу. Грозно темнели кусты крапивы. В густой зелени проглядывали детские игрушки, хорошо выцветшие на солнце, большая машина для катания сверху и коляска для кукол.

Мы с мужем переглянулись. Я начала рассеянно разглядывать всё вокруг. Супруг переключился на дом.

Строение было знатное. Оно возвышалось над всей местностью и уходило вверх своей блестящей крышей. Солнце отражалось в окнах второго этажа, от чего казалось, что дом светится изнутри. Нижние окна располагались над высоким цоколем, с отскочившей по большей части, штукатуркой. Их прикрывали тени деревьев. С внутренней стороны двора сразу у входа по всей стене зияла крупная трещина, раскалывая дом надвое.

Перила у крыльца подгнили и шатались. У дома было влажное прохладное дыхание. Комнаты оказались крошечными. Всюду валялись какие-то вещи кучами, вразнобой пестрела мебель. Очень поразила лестница. По — театральному, широкая и грандиозная, она не вписывалась во внутреннее убранство.

Ещё с крыльца я заметила небольшое строение, в сторону которого скрылись собаки.

— А что там? – Поинтересовалась я.

Хозяйка небрежно махнула рукой.

— Баня. Ещё живая. Пользоваться можно, но мы там не моемся. В доме есть душевая кабина.

— Можно посмотреть? – Попросил супруг.

Душевая в доме оказалась страшно сырой. К тому же, в ней не было света, скорее всего, от сырости сгорела проводка.

— А баню? – Спросил муж.

— Да, смотрите, не жалко,- женщина с недовольным видом быстро направилась вглубь двора.

Домик имел очень маленький и заброшенный вид. С одной стороны его подпирали яблони, склонив свои грузные ветви на крышу. Другая стена была завалена какими-то палками, железными прутами и старыми ящиками с бутылками, банками и прочим мусором.

Заметив наши брезгливые взгляды, хозяйка поспешила успокоить, что всё планируется вывезти со дня на день.

Вход в баню был низок. Дверь открыта нараспашку. Внутрь свободно проходили собаки. Их лежанки находились под лавкой в предбаннике. Большую часть самой бани занимала печь. За ней втиснулась двухъярусная лежанка, на верхней ступени которой лежало старенькое детское одеяльце. Солнце прогрело и высушило баню. Солнечные зайчики бегали по полу. Ветер гонял залетевшие листья из сада. В воздухе стоял запах дуба и псины.

Мы вышли снова во двор. В листьях лопуха я заметила малыша. Это был мальчик лет трёх, с довольно упитанными щеками, поношенной маячке, едва прикрывавшей его живот, и великоватых шортах. Он стоял босиком в траве и прятался за большими листьями от нас.

Мать его равнодушно прошла мимо, а муж мой толкнул меня легонько за руку, указывая на ребёнка. Мы улыбнулись ему. Но карапуз не изменился в лице. Я нашла в кармане юбки конфету и протянула её крохе. Мальчик немигающим взглядом следил за мной, но не сделал ни одного движения.

Муж остановил меня, качая головой. Женщина не заметила этой немой сцены и повела нас к дому. Супруг последовал за ней, а я оставила угощенье на табурете у крыльца бани. Отойдя несколько шагов, я оглянулась, конфеты не было. Малыш исчез из своей засады, и только качание травы напоминало о нём.

Смотреть было больше нечего. Супруг заметил трубу септика и уточнил, как часто они откачивают ёмкость. Женщина пожала плечами.

— Как уходить перестаёт, бросаем «Малыш» и качаем.

— « Малышом»?- Удивился муж.

— Ну да, — спокойно подтвердила хозяйка, — на соседний участок за забор. Там всё равно никто не живёт.

По тяжёлому вздоху мужа я поняла, что пора уезжать. Вдруг за спиной раздался резкий крик и детский плач. Малыш, с остатками шоколада на губах, одной рукой обнимал другую и громко рыдал.

— Обжёгся о крапиву? – догадался мой супруг. Голос его сделался мягким.

Мальчик неожиданно смолк, но слёзы продолжали бежать по его лицу.

Я тоже бросилась к ребёнку, пытаясь посмотреть на его ручку. Там краснели полосы от крапивы. Я подула на них. Малыш успокоился окончательно. Он вопросительно посмотрел на свою мать. Я не удержалась и провела ладонью по голове ребёнка. Волосы у него были на ощупь мягкими и тёплыми, словно я прикоснулась к пушистому цветку, согретому на солнце. В ответ на моё движение мальчик потянулся к матери, но та раздражённо оттолкнула его.

— Терпи, мужиком будешь! – она тоже провела по его волосам, но движение мне показалось грубым и резким.

Малыш сосредоточенно смотрел на мать. На его заплаканном лице не было эмоций, лишь серьёзное выражение глаз взрослого человека настораживало и пугало.

— Не плачь, малыш, скоро всё пройдёт. – Мальчик, молча, выслушал меня. Неожиданно он захлопал веками и залаял. В первое мгновение я отпрянула от него. Но затем я увидела его озорные глаза. Он, по–прежнему не улыбался, но взгляд изменил выражение его лица.

Я решилась его погладить ещё раз. Но муж взял меня за руку и повёл к машине. Ребёнок, видя это, бросился гавкать и рычать в сторону супруга. У него это так звонко получалось, и напоминало бегущую собаку за проезжающей мимо машиной.

— А сами — то где жить будете, после продажи дома? – уже напоследок спросил муж хозяйку.

— Нам он не нужен. Это отец мой строил. Хотел большую семью. Но мой старший брат умер ещё в школе. Мать спилась. Папка новую мамку привёл. Но что-то у них не пошло. Сначала он умер от пьянки, следом и она. Я и выгнать её не успела. Хлопот много с домом. За всем батька смотрел. А у мужа моего квартира в городе есть. Там и живём. Мы сюда только летом приезжаем.

Чем ближе мы подходили к машине, тем громче и яростнее лаял мальчик. Его мать это забавляло, и она громко заливалась густым хриплым смехом. На этот шум примчались собаки, и хозяйка начала всех троих прогонять прочь. Шавки скрылись с глаз, а малыш притих, и всё тем же серьёзным взглядом провожал нас.

Всю обратную дорогу мы молчали. На душе лежали тяжёлым камнем глаза ребёнка и его лай, как крик, как требование не покидать его. Дом нам совершенно не понравился. Мы обычно бурно обсуждали, что именно нас не устроило на этот раз. Но сейчас всё было по-другому. Малыш не выходил из головы. Он затмил все впечатления. Муж начал первым.

— Ты понимаешь, что он у них не говорит? Собаки его друзья и семья. Они проявляют заботу о нём больше, чем его мать. Ещё не известно с кем она живёт, отцом ребёнка или нет? И как мужчина к нему относится?

Слёзы подступили к горлу. Борясь со своими эмоциями, я, как можно спокойнее, ответила.

— Надо малышу помочь. Может сообщить куда-то?

Муж молчал, только костяшки на руках побелели.

— В опеку сообщить. Они придут и заберут ребёнка в детский дом. Думаешь, ему там будет лучше? Или родители успеют подготовиться к приходу сотрудников, и мальчик останется тут. Пока ничего не случится.

Возмущение и жалость душили меня. Заныли руки. Ноги гудели. Я вся заёрзала.

— А как же быть?

— Этим надо заниматься. Серьёзно и целенаправленно. Звонить в опеку. Требовать контроля. Проверять. Подавать в суд. А потом брать опеку на себя. Только так можно помочь ребёнку и спасти его. А однократным звонком ничего не изменишь, просто усыпишь свою совесть, что мы сделали всё, что могли. – После паузы, он продолжил уже тише.- Это всё требует много времени и сил. Я не готов на это.

Я молчала, но всё внутри меня жгло и горело. Слёзы лились и лились по лицу. Украдкой я их вытирала. Отвернулась в окно, чтобы не расстраивать мужа. Он делал вид, что ничего не замечает.

Ближе к Москве я успокоилась. Договорилась сама с собой. Приняла решение, что ситуация сложная, и я не в силах помочь. Да и вариант усыновления не рассматривался нами никогда.

Наши дети выросли. И были в том возрасте, когда с нами жить уже не хотели, а своими отпрысками ещё не обзавелись. Мы ждали внуков. И для них искали место, где будет много счастья, радости и детского смеха.

Но нашли дом, словно могильная плита, на кладбище надежд. Я старалась забыть увиденное, но что-то внутри меня не давало покоя.

Свой дом мы нашли через месяц. Случайно. Ехали с одного просмотра на другой, и решили передохнуть от зноя в тени сада. За забором, где мы припарковались, буйствовала зелень, и пели птицы. Отдышавшись, мы заметили объявление. Участок продавался. Над грузными ветвями яблонь, усеянными незрелыми плодами, возвышалась полуразрушенная деревянная крыша.

Ещё через несколько дней мой муж сказал, что он готов.