Где кончаются дороги
К любому путешествию нужно хорошо подготовиться. Особенно, если отправляешься в него тайком, без разрешения. Такое путешествие чем-то похоже на побег. Но она ведь не собирается бежать, она просто хочет посмотреть, где кончаются дороги.
Её давно уже мучил этот вопрос. Шоссе, по которому они приезжают из Москвы, превращается в улицу дачного посёлка. За соседним участком асфальт кончается, и улица становится лесной тропой. Если идти по ней долго-долго, она истончается, теряется в траве и кустах и называется уже не тропой, а тропинкой. И, наверное, где-то там, в лесной глуши, тропинка исчезает. И вместе с ней кончаются все дороги, как бы их раньше не называли.
Ей очень хотелось посмотреть, где и чем кончаются дороги. Этим летом она уже несколько раз пробовала отправиться в заветное путешествие, но, увы, ей строго-настрого запретили одной покидать дачный участок. Стоило только подойти к калитке, как вредная Лилька звала родителей или бабушку, и начиналось: «Ты же знаешь, что одной нельзя уходить в лес! Ты же помнишь, как в прошлом году ты чуть не потерялась, хорошо, Раиса Петровна, соседка, увидела тебя и привела домой! Вот завтра все вместе пойдем в лес, подожди!»
И назавтра отправлялись в лес все вместе: она, десятилетняя Лилька, и совсем крошечная Анечка, и родители, и даже вечно занятые хозяйственными хлопотами бабушка с дедушкой. Но никогда они не доходили до конца тропинки. Бабушка с дедушкой углублялись в лес, собирая грибы или ягоды, Лилька с родителями играла на полянке в мяч, летающую тарелку или бадминтон, а Анечка спала в переносной люльке. Бабушка с дедушкой не звали её за грибами с тех пор, как она насобирала вместо сыроежек ведро бледных поганок. Интересно, почему поганки – «бледные»? Может, от стыда за свою ядовитость? И за то, что из-за них она теперь сидит рядом с Анечкиной люлькой и смотрит, как вьются над москитной сеткой комары?
Но сегодня, наконец, она узнает, где кончаются дороги. Все приготовлено с вечера и припрятано на веранде: резиновые сапоги, ветровка, пластиковая бутылка с водой, бутерброды с сыром. Сложнее всего было с бутербродами, но она перехитрила всех: сидела за ужином долго-долго, пока уставшая бабушка не сказала: «Ну ладно, как управишься, просто поставь тарелку в мойку!» и отправилась в душ. Дедушка смотрел в комнате телевизор, Лилька пошла в гости к подружке на соседнюю дачу, родители укладывали наверху спать маленькую Анечку. Она вытащила из пакета нарезной батон, нашла в холодильнике сыр и отрезала четыре толстых куска, даже не заметив, что второпях поранила руку.
Она всегда просыпалась раньше всех, и, скучая, ждала, когда проснется бабушка и позовет её завтракать. Но сегодня, открыв глаза, она тихо-тихо встала с постели, умылась, стараясь не издавать ни одного лишнего звука, и с трудом справившись с замком на входной двери, выскользнула на улицу.
Кажется, удалось! Конечно, Лилька и родители на втором этаже её не услышат. Да и дедушка спит так, что пушкой не разбудишь. Но чуткая бабушка могла испортить все дело. Однако вот оно – крыльцо, и посыпанная гравием дорожка, бегущая к калитке, и никто не кричит вслед, не мешает отправиться в путь.
Солнце уже встало, и заполнило всё вокруг: и небо, и маленький сад, и крошечный искусственный прудик. Солнечный свет брызгал ей в глаза и разбивался на тысячу осколков в росе на газоне и на посаженных бабушкой цветах в палисаднике. Пахло укропом и малиной.
Она на цыпочках прошла по дорожке и, приоткрыв калитку, выскочила на улицу. Скорее туда, где улица становится тропой, а тропа превращается в тропинку!
И вот она уже в лесу. Какая тут звонкая тишина! Пересвистываются птицы, шелестит ветер в листьях, гудит где-то там, за лесом, электричка. Вот тропинку перебегает рыжая белка. Останавливается, смотрит на неё черным весёлым глазом. Зовёт с собой?
Ей вдруг показалось, что всё это уже было: и тропинка в утреннем звонком лесу, и рыжая белка с хитрыми глазами. Может быть, она уже ходила по этой тропинке? Может быть, она когда-то дошла до конца? Узнала, где кончаются дороги, а потом забыла, как забывала многое в последнее время?
Солнце поднялось высоко и припекало так, что пришлось снять ветровку. Захотелось пить и есть. Гудели уставшие ноги. Она устроилась на поваленной ветром старой сосне и с удовольствием съела бутерброды, запивая их водой. То ли оттого, что ела не на кухне, а в лесу, то ли потому, что сильно проголодалась, но сыр ей показался очень вкусным. Таким, как был когда-то давно. Когда? Может быть, когда она в прошлый раз шла по этой тропинке? Доев последний бутерброд, спрятав в рюкзак почти пустую бутылку и ненужную теперь ветровку, она снова пустилась в путь.
Тропинка стала совсем узенькой, а потом вдруг нырнула в густую траву и пропала. Перед ней раскинулась поросшая лесными травами и цветами поляна, посреди которой росло одно-единственное дерево. «Дуб», — почему-то подумала она, хотя не могла из-за слепящего солнца рассмотреть дерево как следует. Дуб. И в дубе есть дупло. А под корнями две девочки спрятали секретик. Стеклышко необычайно яркого зеленого цвета, а под ним – очень красивая бумажка с забавным рисунком: девочка дразнит собачку. Кажется, это обёртка от конфеты со смешным названием. Точно, она помнит даже вкус конфеты, а название забыла.
Она пошла по поляне, раздвигая руками высокие стебли лилового иван-чая. Но, добравшись до дуба, забыла о секретике. В дереве, действительно, было дупло. И там, в дупле, когда-то она с маленькой девочкой в красном сарафане с бабочками спрятала записку к Деду Морозу. Дело было летом, до Нового года оставалось не меньше полугода, но девочка вдруг захотела написать Деду Морозу письмо. И попросить подарок: куклу с открывающимися глазами. И тогда она под диктовку девочки написала записку, уложила её в стеклянную баночку из-под майонеза и опустила в дупло. Интересно, принёс ли Дед Мороз куклу? И когда: летом или потом, через полгода, под Новый год? И куда делась та девочка?
Ей захотелось проверить, лежит ли в дупле закатанная в баночку записка. Оказалось, до дупла не так-то просто добраться. Пришлось встать на корень, потом, уцепившись за ветку, переставить правую ногу на остаток спиленного нижнего сука. Она запустила руку в бездну дупла и, преодолевая страх и брезгливость, нащупала что-то. Нет, это было не стекло. И не майонезная баночка. Теряя равновесие, она вытащила из дупла жёлтый круглый патрончик из пластмассы и мягко рухнула в высокую траву, лишь слегка стукнувшись плечом о корень.
И в ту секунду, когда она падала, тишину разорвал крик: «Бабушка! Бабушка! Мама, смотри, она там! Она упала!»
Она лежала, сжимая в руке желтый патрончик из пластмассы и глядя, как в синем небе одинокое облако пытается добраться до солнца. Первой подбежала мама и, плача, стала ощупывать-оглаживать её трясущимися от волнения руками.
— Бабушка! Как же ты нас напугала! Мама, она цела, по-моему, ничего не сломала! Бабушка, у тебя ничего не болит?
— Ничего не болит, — эхом ответила она и села, всматриваясь в молодое, умытое слезами лицо. Мама? Нет, Маша. Конечно, Маша. А вот эта, постарше и пополнее, тоже плачущая – Аня, дочка. Аня – дочка. Маша – внучка. Интересно, с кем они оставили девочек? С мужчинами? Разве им можно доверять детей, особенно малышку!
Но тут из густой травы вынырнула Лилька, и Антон, муж Маши, и Николай, муж Ани.
— А Анечку, Анечку-то с кем оставили? — она вскочила на ноги, готовая бежать, искать, спасать.
— Не волнуйтесь, Лилия Владимировна, Анечка спит, с ней Раиса Петровна осталась, — успокоил Антон.
— Мама, ну куда ты ушла? Почему ты упала? Голова кружится? Не тошнит? – Анна обнимала её, целуя в седую голову, в щеки, в нос.
— Ничего не кружится. Я в дупле баночку искала. Помнишь, ты куклу хотела? Письмо Деду Морозу?
— Куклу? – Анна пожала было плечами, но вдруг застыла и улыбнулась. И сразу стала похожа на ту, маленькую, в красном сарафане с бабочками.
— Бабушка, так мы ж с тобой баночку давно уже вытащили из дупла, — вмешалась Маша, — ну, вспоминай, вспоминай! Я нашла в кладовке на даче мамину старую куклу, ты рассказала мне про записку к Деду Морозу. И я тоже захотела написать ему. Помнишь? И мы положили мою записку в контейнер от киндер-сюрприза, и принесли сюда. Мамину записку достали, а мою положили. Только вот не вспомню теперь, что я у него просила, у Деда Мороза.
— Так посмотри! — сказала она и протянула внучке желтый пластмассовый патрончик.
Маша вскрыла контейнер, вытащила записку и молча прочитала её. А потом спрятала в карман и наотрез отказалась рассказать родственникам о своем давнем детском желании.
Пока Маша отбивалась от любопытного Антона, Лилька подошла к прабабушке и обняла её тоненькими, покрытыми царапинами руками:
— Прабася, зачем ты ушла? Я так испугалась. Ты потеряться могла!
— Ну не потерялась же. Я за тропинкой пошла, чтобы посмотреть, где кончаются дороги.
— Кончаются дороги? Это как?
— Ну, посмотри сама: вон там тропинка есть, а тут уже нет. Кончилась тропинка. Значит, и тропа кончилась, и улица наша, и шоссе.
— Прабася, ты опять все перепутала! Ну ничего, не расстраивайся! Я теперь тебе сама все объяснять буду, и сама везде с тобой ходить, чтоб ты не терялась больше. Так вот, слушай. Тут дороги не кончаются! Они начинаются тут, у этой полянки. Начинается тропинка, превращается в тропу, тропа – в улицу, улица – в шоссе, шоссе — в наш проспект в Москве. А проспект тоже во что-нибудь превращается, но я не знаю, во что. Но начинается все точно тут, у этой полянки. Поняла?
— Поняла.
— Хорошо, — удовлетворенно улыбнулась Лиля, — а теперь мы пойдем на дачу и знаешь, что мы с тобой сделаем?
— Не знаю.
— Мы напишем записки Деду Морозу и положим их в дупло. Обе. Ты и я. Хочешь?
— Хочу! – согласилась прабабушка, — а еще мы сделаем секретик.
— Сделаем секретик? Это как? — с Лили-младшей вдруг слетела вся важность.
— Там увидишь, — загадочно ответила Лиля-старшая и оглянулась на родственников, — ну что, мы возвращаемся домой? Или будем жить тут, у начала дорог?
