НЕЛЮБИМАЯ

Она пришла в этот мир, чуть вскрикнув, и смотрела вокруг удивленными и радостными глазами. Казалось,  она улыбалась. Новорожденная девочка улыбалась. И совсем не плакала. Непорядок! Доктор слегка хлопнул новорожденную по попке. Но это получилось  довольно чувствительно. За что?! Я не сделала ничего дурного! Последовал ещё шлепок. Стало обидно и боль уже скрывать не хотелось. Девочка заплакала, зажмурив свои ясные голубые глазки. Послышались одобрительные возгласы присутствующих людей. Господи, они радовались, что она плачет?

Не прошло и полгода, как из деревни приехала бабка. Посмотреть на внучку. Это ж надо, не ожидала Гарпина Тихоновна такого от сыночка своего. Никак не ожидала. Уехал учиться в город любимый сЫночка  Антоша, а вот уж и оженился. Да ещё и ребёночка народил. Конечно, сын писал Гарпине Тихоновне, что женился, и звал в гости, чтобы познакомить с женой Анной да её семьей. Да только Гарпина на сына озлилась. И долго не отзывалась на радостные его письма. Как посмел?! Разве ж она сыночка рОстила для какой-то городской дуры?! Это она себе сына родила, для себя, для своей опоры. А тут какая-то городская выискалась да дорогу перешла.  Да ещё как перешла! Теперь сыночек будет жить в городе. Потому как после отличой учебы получил хорошее место с достойным заработком. И в деревню, конечно же, не вернётся. А теперь вот ещё и ребёнок. Нет, не будет им её благословления! И, ещё не видя невестку, невзлюбила её до невозможности. Что уж говорить о внучке?! Её-то Гарпина точно не признает. Она уже заранее решила, что эта городская Анна окрутила её сыночка, и приплод — свой грех — повесила на Антошу.
Гарпина Тихоновна долго разглядывала лежащую в коляске внучку. Кроватки для малышки у молодой семьи не было. Поэтому девочка спала в коляске. Это было удобно во всех отношениях:  такую детскую кроватку в малогабаритной квартирке перемещать легко да и на прогулку ходить с коляской сподручнее.
— Не вижу, чтобы на тебя похожа была девка-то, — громко вздыхая, говорила Гарпина сыну, — Може не твоя, а? Може, нагуляла городская-то, а ты и поверил?
— Ну что ты, мама, такое говоришь?! — отвечал Антоша. — Это моя доча. Моя Майя, Майечка. Вон как на меня смотрит! И всегда улыбается.
— А че хорошего, шо улыбается?! Может, дурочка какая. Это пока мала вот и не понять. А как подрОстет, так и откроется. Они-то, городские, часто порченые рождаются.
Гарпина Тихоновна прожила в гостях почти месяц. Сын с невесткой старались ей во всём угождать. Да  только  их радостные щебетанья вокруг новорожденной, да  ласковая забота друг о друге изводили её хуже горькой отравы. Уже не раз могла бы вспыхнуть ссора из-за капризов Гарпины. Да только то сын, то невестка сводили её раздражение на нет своей дипломатичностью и  тактом.

Анна укладывала спать маленькую Майю. Антон сидел рядом и с нежностью смотрел на них. Он гладил дочку по головке и прижимался щекой к руке Анны. Та наклонялась к нему и что-то  шептала.
Гарпина Тихоновна не выдержала:
— Плохо мне. Что-то всё тело ломит. Ох, помираю я. Помираю, сЫночка-а...
— Где болит, мама? — Антон повернулся к Гарпине.
— Может, врача надо вызвать? — встрепенулась Анна.
— Посиди со мной, сЫночка, может и так пройдёт. Что доктУра-то по ночи беспокоить?!
— Мама, ты ничего не скрывай. Давай лучше доктора позовём.
"Неотложка" приехала быстро. И доктор долго и внимательно осматривал больную.  Анна с Антоном тревожно ожидали вердикта медика.
— Ну что, бабушка, соскучились по своей деревне? Всё у Вас хорошо. Беспокоиться нечего. Это у Вас нарушился привычный уклад жизни, скучаете по дому в деревне, по своим соседушкам… Давно гостите-то?
Когда доктор ушёл, Гарпина Тихоновна недовольно сказала:
— Ничего-то ваши доктора не понимают. Куда вот этому до нашего Фокича?! Он и корову вылечит, и собаку, и нас всех лечит. Эх, городские! Всё-то у вас худо!
Гарпина Тихоновна уехала на следующий день, наказав, что теперь они сами пусть приезжают к ней в деревню.

Они и приехали к ней в деревню, когда Майе исполнилось пять лет. Наконец-то всё сложилось удачно для этой поездки. Правда, через 4 дня Антона вызвали на работу. И Антон с Анной уехали, оставив маленькую Майю с бабушкой. Свежий воздух, парное молоко, спелые фрукты — это же так полезно для ребёнка! Какие могут быть волнения?! Ребёнок остаётся с родной бабушкой, а не с чужой тёткой!..
Гарпина шла с внучкой в сельпо. На Майе было белое платье в синий горошек и такая же панама. А на ножках — синие сандалии. Ей на руку села божья коровка и Майя  боялась  её потревожить.
— Это кто у нас тут такая? — заголосила продавщица, когда они вошли в сельпо. — Гарпина, какая красавица у тебя внучка-то! Сразу видно, что городская. Не нам чета.
— Да я такая же была в её возрасте.
— Прям! Ты была в рванине и всегда грязная.
— А ты помнишь!
— Как не помнить? Вместе у матери моей ошивались. Мыла она тебя, да кормила нас. А ты, че не помнишь, что ли?..
— В поле за околицей, там где ты идёшь, и растёт и клонится золотая рожь, — запел детский голос.
Женщины обернулись. Майя стояла на пороге сельского магазина, опираясь о косяк двери и пела.
— Голосиста, однако, твоя внучка. Хорошо поёт. Наверное, артисткой будет, а?
— Это Надька, соседка,  вечерами поёт эту песню, вот моя и запомнила.
Гарпина купила в магазине сахара, муки, да большой каравай черного хлеба. Майе она дала нести хлеб. И Майя шла домой радостная, от того, что доверили нести этот хлеб. Она же помогала бабушке. А ещё ей вспоминалась улыбчивая продавщица. На прощанье та сунула ей в кармашек печеньку. Майя прижимала ладошку к кармашку, словно проверяя, не потерялась ли эта вкусняшка, она уже решила, что эту печеньку  разделит с бабушкой, когда будут пить чай.
— Вот что, Майка, ты меня позоришь, песни орёшь, — сказала Гарпина, когда они пришли домой. — А посему пойдём-ка… а то никто твоим воспитанием не занимается...
Она подвела девочку к погребу-землянке, где хранила картошку да разную ненужную утварь и открыла дверь.
— Посиди тут, подумай, как надо себя вести со взрослыми...
— Бабушка, я не хочу, я боюсь, там темно, — залепетала испуганная Майя.
— Ничего, ничего, — Гарпина втолкнула девочку внутрь.
Майя стояла и не шевелилась, пока глаза привыкали к темноте. Она ждала, что дверь откроется и бабушка её выпустит. Но дверь не открывалась. Вдруг послышался какой-то шорох. Майя повернулась на звук. По лицу ей ударили чьи-то крылья.
— Мама! — вскрикнула Майя от неожиданности и закрыла лицо руками.
Что-то село ей на голову и потянуло за волосы. Птица! Подумалось. Девочка подняла руку к голове, пытаясь погладить сидящую на ней птицу. Но в ответ существо больно укусило её за руку. Майя вскрикнула и упала.
Когда вечером Гарпина открыла дверь, чтобы отвести внучку спать в дом, она увидела Майю, лежащую возле самой двери. На её спине сидела большая летучая мышь. Девочка была без сознания.

Анна приехала за дочкой через месяц. Приехала без предупреждения. Она же ехала к родным. А телеграмму всё равно принесут только через 3-4 дня, т.к. почтальон в районе только один.
Гарпина Тихоновна невестку не ждала и потому скрыть недовольство её визитом не получилось.
— Чё ж пожадничала на телеграмму? Я бы встретила. А то заявилась незванно. А у меня може дела какие...
Анна смотрела на дочку, спящую на сундуке, и сердце сжалось. Девочка лежала на матрасе из соломы. Солома торчала в разные стороны из этого матраса жёлтыми иглами. Укрыта девочка была большим шерстяным платком. А вместо подушки лежала сложенная старая кофта. Анна потянулась к дочке.
— Мамочка! — Майя радостно кинулась к матери. — Ты приехала! Мамочка моя любименькая! — девочка покрывала поцелуями лицо матери, сильно сжимая его своими ладошками.
— Ну хватит лобызаться! Ты сегодня едешь или как? — Гарпина не могла и не хотела скрывать своего недовольства.
Невестка приехала разодетая, краснощёкая. Она привезла две огромные сумки гостинцев для свекрови. А вот сыночек не приехал. И даже не написал! Анна сказала, что теперь он будет ездить по командировкам. Значит, плохо ему с этой городской, раз бежит из дому за заработком.
— Даже не знаю… Осмотрюсь… — начала Анна.
Маленькая Майя запрыгнула в свои сандалии и выскочила за дверь.
— А чего смотреть?! Автобус ходит два раза в день.  Теперь  обратно на станцию будет через 4 часа.
Анна уловила в голосе свекрови желание выпроводить гостей и сказала, что за это время собраться, конечно же, успеет.
— Майя спит всегда здесь? — Анна указала на сундук.
— А где ж ещё?! У меня не постоялый двор, лишних кроватей нет.
— А на печи?
— Жарко на печи. Да и вдвоём места мало.
Вбежала Майя и снова кинулась к матери.
— Как отдыхалось тебе, доченька?
— Как отдыхалось! — Гарпина брякала у печи чугунками да крышками. — Как в санатории! Целый день на свежем воздухе.
Майя чмокнула Анну и опять выскочила из дома.
— Платьице у Майечки грязненькое, переодеть бы...
— А за ней не уследишь! Бойкая она у тебя! Не настираешься.
Когда Майя вернулась, Анна переодела её в привезённое платье. Майя разглядывала вышитые узоры на подоле и гладила их своими ручками.
— Нравится платье?
— Очень! Мамочка, я тебя так люблю!
Майя опять попыталась выскочить из дома, но Анна задержала её за руку.
— Куда ты всё бегаешь, дочурка моя?
— Ой, мамочка, бабушке только не говори, животик у меня  болит.- прошептала Майя.
Анна вышла вслед за убежавшей дочкой. Далеко в огороде она увидела головку Майи в кустах. Подойдя ближе, она поняла, что у девочки понос.
— Только бабушке не говори, — опять зашептала Майя и обняла Анну за ноги.
— Не скажу, солнышко моё. И давно ты так бегаешь?
— И вчера животик болел, и потом...
— А что ты кушала?
— Яблоки.
— Так они ж ещё неспелые. Да я у бабушки нашей яблонь и не видела.
— Это мне Маня дала. Я кушать хотела, она мне и вынесла.
— Кто такая Маня?
— Соседская девочка. Она хотела дать мне хлеба, но её мама уже всё скормила курочкам. Маня хорошая. Мы с ней через забор играем.
Анна прижала дочь к себе. Слёзы предательски навернулись...

Автобус останавливался у сельпо. Анна с дочкой пришли на остановку задолго до его прихода. Она хотела скорее уехать и увезти дочь. Нелюбовь к ним просто давила в доме свекрови. Ссориться не хотелось. Да и Антон был бы расстроен, узнай он, что  маму его огорчила Анна. Пусть уж лучше худой мир.
— Уже уезжаете смотрю?
Анна оглянулась. На остановке стояла женщина.
— Да вот… едем...
— И правильно делаешь, милая.  Совсем Гарпина девчонку заморила. Мы уж ей все говорили, а она всё одно — воспитанием, мол,  никто не занимается, все только и жалеют...
Женщина достала из кармана горсть семечек.
— Хошь?
— Нет, спасибо. Скорее бы уж автобус подошел...
— Ещё минут десять и придёт… Как ножки-то, Майка? — женщина наклонилась к девочке. — Уже не больно?
— А что с ножками? — испугалась Анна.
— А то! Злая твоя свекровь. Ух и злая! На сенокос повела девчонку. Да заставила её босиком ходить по скошенному-то полю.
— И что?
— Что?! Ты сама-то ходила когда по скошенному полю, нет?
— Нет, не ходила.
— То-то и оно. Это ж как по иглам ходишь босиком! Срез трав быстро подсыхает и режет до крови. Как гвозди срезы-то! У девчонки ноги в кровь, а Гарпина говорит — для воспитания. И за шо девчонку наказывать-то так?! Шо она такая весёлая да разговорчивая? Так лучше шо ль быть как наши деревенские дети — не мычат-не телятся?! Умная она у тебя. Да красивая к тому же. Значит, счастливая будет.

Нелюбовь Гарпины Тихоновны к невестке и внучке с годами только усиливалась. Любые перемены в семье сына воспринимала негативно. Во всём видела злой умысел: чтобы разлучить её с сыном. Вот и садовый участок взяли. А зачем, спрашивается. Чтобы Антоша к ней, к матери,  не ездил. А зачем им участок, картошку и она сажает. И много сажает. Даже в колхоз сдаёт. В один из приездов сына к ней Гарпина предложила ему картошки.
— Мам, ты что?! Какая картошка?! Тащить её в город за тысячу километров? Да я в магазине её могу купить сколько хочешь!
— Не им, а тебе картошечки-то. Своей, деревенской.

Антон ездил по командировкам и дома бывал редко. И вовсе не от плохих отношений с Анной, как говорила Гарпина своим деревенским. Просто это было более материально выгодно. Да и работа на выезде была интересной. Она подталкивала его много читать, многому учиться. Анна тяжело переживала разлуку с мужем. Но в его отсутствие работала, как все, вела хозяйство, занималась с Майей. Разными способами она передавала мужу небольшие посылочки. То напечёт ему любимых его кексов, то связанный ею тёплый пуловер. Они писали друг другу письма, полные нежности, заботы и любви. Анна вкладывала в письма рисунки и фотографии Майи. А Антон посылал Анне открытки с видами городов, в которых работал.
Но Гарпина Тихоновна тоже писала сыну письма. Она жаловалась, что к старости стала никому не нужна. Что даже родной сын отделывается от неё письмами, и перестал ездить к ней в отпуск. Конечно, это Анна отняла у неё её любимого сыночка. Это она, стерва городская, заставляет его работать на какой-то там ихней даче. И что это за мода такая — ходить с дочкой на рыбалку и в лес?! На кой девчонке рыбалка?! Это Анна не оставляет мужа одного и посылает девчонку следить за отцом. Из писем сына  Гарпина знала, что Майя занимается  в музыкальной школе. Учится играть на пианино. И зачем ей это пианино?! Да потому, что оно самое дорогое! Вот зачем. Вот и выжимают из сыночка последние силы да деньги. Антон писал, что у дочки большие успехи в музыке. Учительница предложила заниматься с Майей дополнительно. Потому как считает её талантливой. Как же! Это чтобы денег побольше выманить из Антошеньки. И конечно же, в каждом её письме она писала сыну о  том, что жена его, Анна, изменяет ему в его отсутствие. С чего бы ей так радоваться его возвращениям? Этим она старается скрыть правду, чтобы он ни о чем не догадался. Вот и ластится к мужу. Как провинившаяся да нашкодившая собака. Да и Майя — дочь ли Антоши?! Что-то в роду их музыкантов не было!
Как-то, приехав из очередной командировки, Антон решил поговорить с Анной. Он предложил взять мать из деревни к ним в город. Мол, она старенькая, ей уже тяжело на земле-то работать, пора бы и заботу о себе почувствовать. Вот и будут друг за другом приглядывать. Анна уловила в словах мужа недоверие. Как он может сомневаться в её верности?! Значит, он уже не любит её. А может, в этих командировках он уже нашел ей замену?
Это была их первая ссора.
Майя смотрела на родителей во все глаза. Они разговаривали непривычно громко. Вот мама взмахнула рукой. Вот папа, кажется, ударил маму. Не может быть! Майе было уже 12. И она уже многое понимала. Она вышла из своей комнаты и пыталась понять о чем так спорят её родители. До сознания долетели слова "давай разведёмся". Майя расплакалась. Нет, она разревелась.  Антон с Анной тут же кинулись к ней. А она хватала то одного, то другого и говорила, как она их любит и что никогда не сможет с ними расстаться. Её рыдания перешли в судороги. Это так сильно напугало Антона и Анну, что теперь их главной заботой стало успокоить Майю. Оба родителя были всерьёз напуганы. Антон накрыл Майю своей большой шубой. Он привёз её когда-то из Заполярья. Он знал, как дочке нравилась эта шуба. И потому, накрывая ею, всегда говорил, что это привет от белого медведя. Но сейчас всё это  действовало слабо.
Успокоив, наконец, Майю, оба родителя согласились в том, что семью надо сохранить. Ради Майи. Всё это просто эмоции, усталость. Но эта ссора всё же дала трещину их отношениям. И эта трещина росла с каждым новым письмом от свекрови. Накапливалось и неприязненое чувство к дочери. Это из-за неё надо терпеть все эти унижения, оговоры, претензии. Это из-за неё не хочется  идти домой. Анна смотрела на дочь и видела в ней черты Антона. Раньше бы это обстоятельство её только порадовало. Но сейчас это становилось невыносимым. Майя будет такая же как свекровь, она же в их породу. Она тоже любит фасоль. Как и Гарпина Тихоновна… Антон видел в дочери молодую Анну. Такую же чувствительную и красивую, такую же тонкую и добрую. И с подачи Гарпины уверился в том, что это такой же обман, каким действовала когда-то Анна, что всё лживо и наигранно. Видеть Майю ему стало неприятно.
И, конечно, настал тот день, когда Гарпина всё же развела своего сына с его семьей...
Антон какое-то время ещё ездил по командировкам, но потом вышел на пенсию и уехал к матери в деревню. Майя осталась с Анной. Она блистательно закончила музыкальное училище, потом консерваторию. Она писала красивую музыку. И уже даже был тот факт, что одна из её мелодий звучала на радио в литературной постановке. Музыка стала её отдушиной. Её миром. Она принимала Майю всегда и дарила ей новые силы. Отношения с матерью испортились вконец. Анна винила Майю в своей неудачной женской судьбе. Это из-за дочери она не смогла устроить свою личную жизнь и потому теперь одна со своими болячками. У Анны поднималось давление по любому поводу. Не будь у неё Майи, она бы вышла ещё раз замуж. Ведь её звали. И не раз. Только все претенденты на её руку и сердце ставили условием отослать Майю либо в интернат, либо ещё куда. Но Анна понимала, что мужчины приходят и уходят. А дочь всегда рядом. И накормит, и обиходит, и стакан воды подаст. И потому ничьё предложение так и не приняла. А ещё её раздражали музыкальные занятия  Майи. Каждый раз, когда Майя брала неверную ноту, разыгрывая какой-то музыкальный пассаж, Анна взвизгивала и ругала свою бездарную дочь. Столько лет учиться и ошибаться! За что дадены красные дипломы? Наверняка за постель. Чем ещё может расплатиться молодая девушка. Да она живёт под одной крышей с гулящей! Обидные слова сыпались как из рога изобилия. Майя плакала,  пыталась отвечать, оправдаться. Но это всегда приводило к каким-то физическим недомоганиям. В конечном итоге Майя делала то, что делала всегда в таких случаях. Она писала музыку. Она лилась из неё нескончаемым потоком. Она передавала эмоции до таких микронных нюансов, что получалось настоящее волшебство.
Всех подруг дочери Анна разогнала. Она и сама себе не могла объяснить почему ей не нравятся знакомые дочери. Во всех она видела угрозу. Когда Майю провожал кто-то из "мужской особи", Анна выговаривала дочери, что в той  проступают черты гулящей бабки Гарпины. Ведь отца-то у Антона никогда не  было. Но провожающие и симпатизирующие Майе мужчины не стремились делать ей предложения. Замуж никто не звал. Провести выходные на даче у знакомых — это да, такие предложения поступали. Или сходить в театр с последующим утренним кофе. Или поехать вместе на музыкальный конкурс и жить в одном номере, дабы репетировать было удобнее...
На конкурсе молодых исполнителей Майя познакомилась с Эдуардом. Он тоже был пианист и, похоже, любил музыку так же, как и Майя. И первое призовое место они поделили пополам. Потом поделили один гостиничный номер… А когда вернулись в родной город, стали встречаться. В середине недели, под видом дополнительного занятия по технике игры, чтобы никто ничего не заподозрил. Майя боялась Анны, её слов, которые делали ей всегда невыносимо больно.  А рядом с Эдуардом ей даже дышать становилось легче. И всё становилось таким чудесным. Майя наигрывала Эдуарду свои музыкальные размышления и светилась от счастья. А он поражался, как можно легко так написать тот или иной музыкальный опус. Чтобы доказать Майе, как он восторгается её талантом, Эдуард тащил Майю в постель. И Майе казалось, что так целовать может только любящий человек. Ведь она же с ним сейчас только по большому чувству — по любви. Она выгибалась дугой от его поцелуев и тонула в бездонном океане счастья.
— Эдуард, Эд… — начала Майя, волнуясь, — а ты меня любишь?
— Нет, — ответил тот без паузы.
— Ты шутишь?
— Нет.
— Но ты же… но мы же с тобой… близки...
— Это просто секс, детка.
— Ты со мной… без любви?! — голос Майи дрогнул.
— Это тебе для здоровья. Ты же одна. Мужа нет. Так сказать, партнёрская помощь.
Кажется, теперь Майя поняла, что значит — подскочило давление. Казалось, что в голову хлынул кипяток. Сердце тоже переместилось в голову и там стучало всеми молотками вселенной...
Дома Майя долго стояла под душем. Слёз не было. Ей просто хотелось всё смыть. Всё-всё! Была бы возможность, она содрала бы и кожу. Она тёрла себя мочалками докрасна то одним, то другим мылом. Намазывала себя разными гелями и шампунями. Казалось, сейчас кровь проступит сквозь кожу от её таких неимоверных усилий...

Анна сидела в комнате и листала альбом с фотографиями.
— Ну и мерзавец же  твой отец, Майя!
— Почему же? Ты же любила его, когда выходила за него...
— Любила. А он нас бросил...
— Не по своей воле.
— Мужик называется! Не отстоял! Не уберёг от своей мамаши...
— Сыновий долг.
— Ты его защищаешь?!
Это назревала очередная ссора. А хотелось мира, покоя, тишины...
— Мама, давай выпьем чаю, да подумаем о чем-нибудь хорошем.
Майя протянула чашку с чаем матери.
— В конце концов, у тебя есть я, а у меня есть ты.
Майя ещё улыбалась, когда протянутая чашка с чаем полетела на пол.
— Ты ещё издеваешься надо мной?! Над своей матерью! Как ты смеешь, мерзавка?! Ты жизнь мне сломала.
— Мама, что ты?!
— Я что?!
— Я жизнь тебе дала, а ты отца защищаешь? Ненавижу всех вас...
— Мама, не говори того, о чем потом пожалеешь...
— Я не пожалею. Надоело всё… Вон отец твой умер там, а не здесь. Он не вернулся ко мне.
— Что ты говоришь? Откуда ты знаешь?
— Телеграмма твоя поздравительная вернулась. "Адресат умер летом". Они даже не сообщили нам. Что за люди!
Так Майя узнала, что отца больше нет. А Анна в последний раз поехала в деревню. Она вернулась через неделю и рассказала всё, что смогла узнать.
Гарпина Тихоновна умерла и Антон долго горевал по ней. Это был уже не тот Антон, за которого она выходила замуж — опрятный, умный, интеллигентный… Алкоголь сделал своё мерзкое дело — человек  постепенно терял своё человеческое обличие.  От тоски и одиночества да и по врожденной доброте своей приютил он семью беженцев в своём доме. А тем приглянулся дом. Как они рассчитывали оставить этот дом себе — не понятно. Только убили они Антона, чтобы быть в этом доме полными хозяевами. Убили в один из летних дней, когда все деревенские в поле, на работах. Но вот потом как-то им удалось всем сбежать. И, похоже, никто их не преследовал и не искал. Антона одели в новый спортивный костюм, которым он дорожил, как памятью о прошлой жизни, и подхоронили в могилу к матери.
Теперь сын навечно принадлежит только ей — Гарпине Тихоновне...
 
Майя сидела, обхватив голову руками. Сегодня уже год, как  не стало Анны. Мама, бедная моя мама! Наверное, она уже встретилась с отцом… Любила, ненавидела, ждала, надеялась...  Решение съездить в деревню  пришло как-то неожиданно. Надо бы мне самой попрощаться с отцом, бабушкой. Где-то там  далеко родительский дом, могилы, детство...
Она стояла перед родительским домом в оцепенении. Увиденное её потрясло. Дом, который когда-то казался ей большим, словно бы сжался под её взглядом. Дом  осел, стекол в окнах не было. Как не было и задней стенки дома вместе с дверью и печкой. Не было пола в доме — похоже доски местные растащили на дрова. Не было ничего из мебели. Голые стены, по которым бегали жучки и сочилась какая-то грязная жидкость. Майя фотографировала. Зачем? Чтобы помнилось. Время меняет всё. А память может подвести. Она оглянулась на погреб, в котором на неё напала летучая мышь. Теперь двери на нем не было. Зияло черное отверстие и пахло гнилью. Господи, времени-то прошло всего ничего, а как всё быстро пришло в запустение! Без хозяина и дом умирает. Майя оглянулась назад, за дом. Когда-то там тянулись длинные нескончаемые борозды посаженой картошки. Теперь же всё поросло непроходимой травой. Кое-где она была примята и был виден мусор, брошенный кем-то. Майя вернулась на дорогу. Теперь — на кладбище. Помнится, Анна говорила, что отца подхоронили в могилу матери. Значит найти будет легко.  Только Анна не сказала Майе тогда, что  на деревенском кладбище могилы не имеют табличек с именами погребенных.  На кладбище чужие не ходят. А свои своих знают и без табличек. Майя обошла  деревенское небольшое кладбище несколько раз, надеясь увидеть какой-либо ориентир или подсказку. Уже и солнце клонилось к вечеру, а поиски среди могил ни к чему не привели.
Папка! Бабушка! Майя взмолилась, она обращалась шепотом к своим родным. Я приехала. Я помню вас. Я люблю вас. Где же вы? Помогите мне найти вас. Быть может, вы не хотите, чтобы я пришла к вам. Быть может, вы всё так же не любите меня. И Майя расплакалась.
Послышалась стрекотня сороки.  Она вдруг слетела откуда-то сверху и  села прямо перед ней. Майя вздрогнула и перестала плакать. Какое-то время они смотрели друг другу в глаза. Наконец птица отвернула голову и, отпрыгнув на несколько шагов, опять посмотрела на Майю. Та невольно сделала шаг к птице. Сорока повторила свои предыдущие действия. И Майя тоже шагнула навстречу к ней. Так повторялось ещё раза три-четыре пока птица не остановилась  около ряда могил. Сорока постучала клювом по лежащему перед ней камешку и взлетела на ближайшее дерево. Майя осмотрелась. Только теперь она поняла, что могилы на кладбище  расположены группами. Словно отделяя один род от другого. Майя нагнулась к могиле, перед которой стояла, и сбросила старую листву. Она вздрогнула, словно обожглась. В земле у самого креста торчала авторучка отца. Она, конечно, немного проржавела, но её пластиковый корпус небесно-голубого цвета всё ж был узнаваем. Этой ручкой отец писал им когда-то письма. Майя расплакалась. Папка, бабушка, я всё же нашла вас...
С кладбища Майя возвращалась по дороге мимо родительского дома. Она постояла некоторое время перед развалинами, пока женский голос не окликнул её:
— Женщина, что потеряли? Кого ищете?
— Здравствуйте. Здесь жили мать с сыном. И когда сына убили, его подхоронили к матери в могилу, — указывая на дом, сказала Майя.
— Точно, было дело. Гарпина померла. А потом и Тошку к ней прикопали. Крайний ряд справа на кладбище. И могила, значит, крайняя.  Была на кладбище-то?
— Была.
— Нашла?
— Да, нашла.
— Смотри-ка, нашла. Не иначе, как покойников звала?
— Точно.
— Ждали, значит, раз откликнулись. А ты кто им будешь?
— Дочь и внучка.
— Неужто та самая, из города? Вот те на! Вот вам и нелюбимая...
Майя вздрогнула, словно её хлестнули.
— Да нет, любимая. Раз откликнулись...