Пианино (я не уверена, что это сказка, но хочу, чтоб вы почитали. можно вне конкурса, если не формат
Сегодня, наверное, воскресенье. Ингве не пошёл в школу, а круглые зелёные часы, которые стоят напротив меня на коричневом столике, не издавали странного дребезжания, подпрыгивая на месте. Никак не могу понять, как они вообще могу играть, ведь у них нет клавиш — мелкое подобие инструмента. Да, сегодня, точно воскресенье – дворник не метёт улицу. Он каждый день метёт её по утрам, кроме воскресений. Воскресенье – выходной. Сегодня один из самых любимых мной дней – сегодня Аделла откроет мою крышку и станет играть. Сразу после завтрака. Завтрак – это тот ритуал, который люди никогда не пропускают по утрам, даже в обычные дни. По воскресеньям она готовит всем что-то под названием сырники – я никогда не видело этого, но Ингве восхищённо говорит, что это очень вкусно пахнет и совсем сонный бежит куда-то за сгущёнкой и сметаной. Ещё с Аделлой живет Ролло – это её муж – он готовит по утрам кофе и что-то читает в очках, комментируя, со странной улыбкой, прочитанное, — кажется, это газета. Странное бумажное творение без обложки, закладки и автора. Газета часто лежит на мне без дела: мальчик её никогда не читает, а его мама больше любит книги в обложках.
Воскресенье. На мне снова развалился большой пушистый кот – Аделле снова придётся, прежде чем начать играть, смахнуть пыль с меня. Пыль и кошачью шерсть. Шерсти больше. Кот ленив и никогда не причёсывается. Если Ингве по утрам всегда подходит к зеркалу с расчёской, то кот – никогда. Кот всегда, развалившись, что-то напевает. Я не понимаю слов его песни, но иногда он ложится прямо на Аделлу и начинает петь. Она никогда не прогоняет кота с себя, ей, наверное, нравится его песня. Иногда я ревную её к этому не стриженному и непричёсанному созданию – Аделла позволяет коту сидеть у неё на руках даже, когда играет на мне. От этого мне хочется играть не весёлые вальсы, которые перебирают клавиша за клавишей её пальцы, а медленные и совсем печальные. Но я стараюсь не обращать внимания на этого усатого с хвостом, в конце концов, он лишь животное и ему часто попадает за шалости, например, за разбитый горшок с цветком. А мне никогда ни за что не попадает – Аделлу я всегда только радую. Даже если за меня она садится совсем грустной – после игры на её лице появляется улыбка.
Может быть, и сегодня после того, как Аделла поиграет на мне, её посетит вдохновение и она сядет писать стихи. С ней это часто бывает. Недалеко от меня на столе стоит старенькая печатная машинка, Аделла её очень любит и часто перебирает по клавишам этой старушки, показывая свои мысли на бумаге. Странное дело: с печатной машинкой Аделла показывает мысли на бумаге, а со мной – чувства воспроизводит в звук. Что важнее? Кто для неё важнее – я или эта коробочка с клавишами, которую даже от пыли протирать неудобно. Иногда я думаю, что мы одинаково важны – с нами эта женщина находит себя в бесконечном шуме вокруг. А когда звучу я или машинка – Аделла больше ничего не слышит. Даже Ингве. Даже её сын, в эти моменты, обращаясь к ней, часто уходит ни с чем. Но всё же, мне хотелось бы думать, что я важнее других предметов в жизни Аделлы.
Однажды, когда окно в залу было открыто, к нам ворвался ветер и смёл все бумаги со стола и с меня. На полу перемешались ноты и стихи Аделлы, отпечатанные на машинке. Ингве закрыл окно, прогнав тем самым ветер, и принялся собирать с пола бумаги. Несколько листков со стихами случайно попали в стопку с нотами и легли на меня. Через несколько дней Аделле срочно понадобились эти листки, но она не смогла их найти на своём столе. Я никогда не видело её такой печальной, как в тот день. Если бы Аделла села за меня играть, чтобы успокоиться и призвать к своему лицу улыбку, то с лёгкостью бы обнаружила в стопке с нотами нужные ей бумаги. Но она этого не сделала. А через несколько дней к ним приехали гости и Аделлу очень просили поиграть на мне: открыв крышку, она стащила с моей верхней полки ноты и, ища нужные, обнаружила потерянные бумаги. На её лице была такая счастливая улыбка, что мне захотелось самому на самом себе играть самый весёлый вальс. Если бы у меня были руки – я бы так и поступило. Но мои руки – это её руки – мягкие, нежные, с длинными пальцами без колец. Я люблю эти руки. Аделлу и руки, которыми она играет.
А ещё я часто исполняю роль того, кто передаёт Аделле цветы. Ролло иногда по утрам встаёт раньше всех и куда-то уходит. Не знаю, как он никого не будит этим, ведь Ролло постоянно в ещё мало освещённой комнате на что-то натыкается и обо что-то спотыкается. В такие моменты я не завидую их коту – на него непременно наступают. После чего он с криками запрыгивает на меня и что-то скидывает. В последний раз с меня упал подсвечник. Но в доме никто не проснулся. Возвращаясь откуда-то, Ролло приносит большой букет ещё влажных цветов и ставит их в вазу, которая тоже стоит на мне. Так по утрам Аделла ещё чаще улыбается, глядя на цветы и на меня. Я не расстраиваюсь, что эти цветы вызывают у неё улыбку, похожую той, что вызываю я своим звучанием. Ведь женщина чаще подходит ко мне, когда в вазе стоят цветы. Трогает их, что-то бормочет, вращает то в одну, то в другую сторону и, как бы невзначай, открывает мою крышку, чтобы наиграть какую-то незнакомую мне по нотам, но очень красивую мелодию, известную, видимо, ей одной.
Но уже полдень. Часы на стене пробили двенадцать раз и смолкли. Ко мне так никто и не пришёл. Может, Аделла заваривает чай? Она часто приходит играть, держа в руке кружку с чаем. Ставит её на подставку, которая всегда лежит у вазы и готовится к игре. А, вот и Ингве. Сегодня он грустнее обычного, а в руках кусочек ткани для сметания пыли. Может быть, мальчика наказали за что-то, раз он так серьёзно принялся меня протирать? А он не очень-то усердно смахивает пыль: его мама бы сделала лучше. Нужно протирать не только вокруг вазы, но и под ней – это знаю даже я, Пианино. С верхней полкой покончено, открывает крышку – клавиши. Клац, клац, дзынь, брень, гам – да, мой юный друг, именно так я звучу, когда меня своими неопытными пальчиками трогает дитя неразумное. Но я могу звучать лучше – знаешь ноты? Конечно, нет – ты не обучен. Ну, ничего, скоро придёт твоя мама и станет играть, а ты, как обычно, сядешь рядом в кресло и будешь заслушиваться мной и её плавной, нежной и такой иногда страстной игрой. Зови её уже скорее – я так соскучилось по мягким рукам этой женщины. Но Аделла так и не появилась в тот день. И на следующий тоже. А через неделю Ингве снова пришёл протирать с меня пыль. Закончив, он позвал своего отца. Тот тоже пришёл грустный, — может, Аделла уехала куда-то, и они скучают? Ну, такое бывает. Дотроньтесь до моих клавиш, и вы почувствуете, что ваша любимая женщина совсем близко, рядом, словно никуда не уезжала. Но меня словно неслышно. В руках у Ролло были цветы — сегодня они были прекраснее, чем когда-либо. Букет был похож на все самые прекрасные чувства, которые может изучать человек: радость, любовь, нежность, благодарность и грусть. Он поставил цветы в вазу, а рядом — рамку с фотографией Аделлы. На этой фотографии она была такой, какой я запомнил её в последний раз – немного задумчивой, но с лёгкой улыбкой. Мальчик с отцом отошли на несколько шагов назад, выдвинув из-под меня круглый стульчик. На меня запрыгнул кот, попав по клавишам – бам, дзынь, звонь! Затем кот прыгнул на верхнюю полку, подошёл медленно к вазе с новым букетом, обнюхал его и лёг рядом. Раздалось урчание – пение. Ингве и Ролло смотрели молча на фотографию, не отводя глаз, и просто стояли. Через некоторое время они ушли, закрыв плотно дверь в залу и забрав с собой кота. Так закончился самый странный и печальный день из всех, которые я помню. Аделлу я больше не видело. Разве что только её фотография напоминала мне о тех днях, когда я беззаботно звучало под пальцами этой женщины. Нам подпевал свою песню кот и тюль, качаясь на окне, то впускал, то загораживал солнечный свет. Тот свет, что отражался на стенах и пускался в пляс под звуки вальса каждое воскресное утро.
