ИМЕНА 

Имена из ржавых медальонов,
Словно души из небытия,
Под землёй, то зноем опалённой,
То промёрзшей намертво под склоном,
Боль непозабытую таят. 

Восемьдесят лет безвестно тлели
Скрученные жёлтые листки.
Всю судьбу вместить они сумели,
В гимнастёрке прячась и в шинели –
Имя, должность, адрес от руки... 

Вписан год рождения: ребёнок.
Всем семнадцать, словно на подбор...
Имена в солдатских медальонах,
Юных душ, врагом не покорённых,
Выжили смертям наперекор. 

И теперь, согреты на ладонях,
Рвутся в память из небытия.
Помнить надо! Поименно помнить
Всех, кто жив лишь в смертных медальонах,
Кто погиб за мир освобождённый,
Чтоб родился, может быть, и я...

Памятник солдатским сапогам

В России обелисков – все не счесть.
Но выпала такая, братцы, милость.
Такая удивительная честь
В двух сапогах солдатских уместилась.

Морозы вдоволь выдалось познать,
Месить весной болотистую жижу,
Без устали, с рассвета допоздна
Нести солдат к победе. Ближе… Ближе.

И порох оседал на их кирзе,
Песок, и пыль, и крап воды проточной.
Купались вдоволь в утренней росе,
Как до войны… В родной пыльце цветочной.

Но нет числа и кирзачам другим –
Новёхоньким, что даже не успели
Повоевать… Застыли сапоги
В овраге… Под землёй… На дне… У ели...

А сколько покорёженных огнём!
Растерзанных на вражьих минах в клочья!
Шагавших вдаль под трепетом знамён,
И пеплом ставших… Не узнаем точно.

По горло пота, крови и земли
Отведала нехитрая обувка.
Свободу на штыках бойцы несли,
Шагая в них по вражеским проулкам.

Они – героев мужество и стать,
В них каждый путь по Родине исхожен.
Не позволяют больше наступать
На грудь родной земли чужим подошвам!

ПРОСТО ПРИКАЗ

Зал суда во Дворце правосудия.
Трибунал. Нюрнберг. Сорок шестой.
Год, как смертные смолкли орудия,
Судьбы бросив за чёрной чертой.
На скамье подсудимых – безжалостный
Душегуб. И бесславный финал.

– Вы поймите меня, ну пожалуйста...
Я всего лишь приказ выполнял.
Невиновен. Ведь я в подчинении.
Исполнитель. Простой офицер.
Вы обязаны снять обвинения, –

Говорит он, меняясь в лице.

Он холёный. Одет, как с иголочки.
Он уверен в своей правоте,
Хладнокровно, жестоко, без горечи
Учинив много тысяч смертей.
Не подвластен уму, пониманию
Тот исполненный «просто прика»,
Запредельно жестокими гранями,
Эхом зверств долетевший до нас.

… Бабий Яр. Сорок первый. Под Киевом
Шёл безликий конвейер смертей.
Без одежды. Без пола. Без имени.
Стариков. Инвалидов. Детей.
«Не арийцам» собраться на улице
И идти вереницей велит...
Слой за слоем в яру образуется
Человеческих тел монолит.

Уничтожить! – приказ – всех, которые
Уродились не высших кровей.
Лишь за то, что цвет глаз не лазоревый,
Волос чёрный, да кожа смуглей...
Над погибшими, над недобитыми
Шевелилась живая земля,
Мирной кровью навеки пропитана...

Был «всего лишь приказ»: расстрелять.

Суд суровый вершится над нелюдем.
Нет, не месть. Справедливость. А там
По другому приказу всем велено
Расплатиться по страшным счетам.
Приговор не разжалобить вздохами,
И не выклянчить право на жизнь.
Суд свершился над целой эпохою,
Наречённой «проклятый фашизм».