Сей опус посвящаю любезнейшей
                                        Нине Аркадьевне Барсуковой

Повесть о том, как поссорились Иван Александрович с Александром Фёдоровичем

Иван Александрович Гончаров акромя того, что был выдающимся русским писателем, ещё славился на весь Симбирск своим хлебосольством. Хлебом его не корми – дай только в гости пригласить. А уж нищим да немощным последнюю краюху отдавал. 
Однажды вечером к нему на огонёк (и без всяких приглашений, попросту как водится) к нему заглянул будущий глава Временного правительства Александр Фёдорович Керенский.  Зспорили они, чья кухня лучше. Иван Александрович говорит: «Да что тут спорить! Лучше русской стряпни я не едал! Люблю расстегайчиками с ушицей побаловать свою плоть". А Александр Фёдорович отвечает ему: «А я вот однажды в одной чайхане плова испробовал. И с тех пор уверен, что лучше и сытнее нет, чем узбекская кухня». Стали они спорить, словами да расстегаями перекидываться. Иван Александрович и молвил Александру Фёдоровичу сгоряча: «Ну и езжайте к своим узбекам плов лопать!  А я уж как-нибудь со своими недельными щами сам справлюсь». Обиделся Александр Фёдорович и на следующий день в Ташкент уехал. 

Фейки, будущность и катастрофа

Однажды вечером Владимир Ильич заглянул в гости к Николаю Михайловичу Карамзину. Как он говаривал: запросто, по-свойски. Земляки ведь, родом из земли симбирской. Николай Михайлович уже было спать собирался и вышел к Ульянову в одном халате. 
— Что это Вы, батенька, так рано спать ложитесь? Я в такое время только за письменный стол сажусь – спросил Ленин.
— Чем, собственно, обязан? – вопросом на вопрос ответил Карамзин.
— Вот проходил мимо, вспомнил о нашем давешнем незавершенном споре и решил точку в нём поставить. Что это за слова Вы придумали, Николай Михайлович?  «впечатление»,«влияние», «влюблённость», «трогательный», «занимательный». Кто их в Европе поймёт-разберёт? Вы бы использовали уже имеющиеся слова. Мне, например, очень нравится новомодное слово «фейк». Есть в нём что-то сказочное, будоражащее воображение. 
— А зачем нам иностранными словами речь засорять. Подделка она и есть подделка, в какие одежды её не ряди!
А Ленин не унимался:
— Правда, мне нравятся и словца, которые пошли в народ с вашей лёгкой руки:  «промышленность», «сосредоточить», «моральный», «эстетический», «эпоха», «сцена», «гармония», «катастрофа», «будущность».
— Вот когда в нашем богатом русском языке станет множество «фейков» — это и будет катастрофа, и ужасная будущность, — ответил Карамзин и вытолкал Ленина на улицу.

Гад же ты!

Однажды за чаем Владимир Ильич поинтересовался у Гончарова:
— А скажите, батенька, Вы как свои романы пишете – по-современному на ПэКа или по старинке пером?
— Гусиным пером у нас, милейший Владимир Ильич, пишут только самые отсталые слои населения, — парировал Гончаров. – Я свои творения на ноутбуке пишу и так, знаете ли, пристрастился, что ручку свою прислуге отдал. А Вы с какой целью интересуетесь, Владимир Ильич?
— Да прознал намедни, что Вам на именины подарили  ПэКа. Подумал, если Вы им не пользуетесь, то попрошу мне передарить. Я давеча задумал труд один. Называться будет «Материализм и эмпириокритицизм». И Ваш компьютер мне был бы очень кстати.
— Гад же ты! – прошептал Гончаров.
— Что Вы сказали, Иван Александрович? – навострил уши Ленин.
— Говорю, что в будущем такие вещи будут называться гаджетами, — выкрутился почти оконфузившийся писатель. – А ноутбук я Вам не дам. Он мне самому нужен. Я сейчас над «Обрывом» работаю.
— Одобряю, батенька. Тема актуальная! – не унимался Ленин. – Вы ещё напишите, как в светлом будущем счастливое человечество  с оврагами станет бороться. 
— Ну уж это ни к чему! – возразил Гончаров. – Я не Чернышевский и четвёртый сон Веры павловны описывать не стану.
На том и расстались…

ПИСЬМА ИЗДАЛЕКА

Однажды к Ульяновым в дом по-гусарски вломился Денис Васильевич Давыдов.
— Я тут в свою Верхнюю Мазу проезжал  да когда прослышал, что в вашей семье паренёк головастый уродился, который будет великим писателем, решил заехать познакомиться. Покажите мне его!
Маменька вздохнула да Володеньку вывела – не всякий день в гости знаменитые поэтогусары наведываются. 
Увидел Давыдов маленького белокурого мальчика и молвил:
— То, что он мелкий у вас, ничего страшного. Я поначалу горевал, что сам рост не вышел. Главное – светлая голова! Скажи, малый, стихи пишешь?
— Пока только прозу, — ответил Володенька. 
— Писать надо СТИХИ! Первое дело! Если б я не пошёл в военные, всё время поэзии посвящал бы!
— А отчего Вы, батенька, в гусары пошли? – спросил маленький Ульянов.
— А ваш малый не промах! – радостно крикнул Денисов. – Далеко пойдёт. Только не останавливайте! Я, малый, в гусары подался только потому, что так Суворов напророчил.
— Так Вы, батенька, с самим Александром Васильичем на короткой ноге? – всплеснул в ладоши белокурый ангелочек Володенька.
— А как же. Он  к нам в имение приезжал, когда мне было девять лет. Александр Васильич посмотрел на  меня да на брата моего Евдокима, а потом погладил по голове да на колени к себе взял. И говорит: «Этот удалый будет военным, я не умру, а он уже три сражения выиграет». А Евдокиму предсказал, что пойдёт по гражданской службе. Вот и приходится мне поэзией заниматься в перерывах между баталиями да походами.
Расцеловал Володеньку на прощанье Денис Васильевич, книжку ему свою на память подписал и велел мальцу первую книгу поэзии назвать «Письмами издалека»  да и вышел напеваючи:
Издалека долго
Течёт река Волга, 
А мне семнадцать лет…
Только Владимир Ильич не выполнил наказ великого поэтогусара: под этим названием написал форменное безобразие – статью о революции.

ТРИНАДЦАТЫЙ ТОМ «Истории государства Российского»

Николай Михайлович  работал в библиотеке, изучал древние рукописи да книжные раритеты. Как вдруг откуда ни возьмись появился Владимир Ильич (Ленин) и повис над Карамзиным аки орёл над  выхухолью.
— Над чем работаете, батенька? Уж ли не над своей «Историей государства Российскаго»?
— Над ним самим, любезнейший. И прошу мне не мешать, громко не разговаривать. Напомню: Вы находитесь в библиотеке. Здесь все просвещённые умы думы думают. Вон за тем столиком Языков, чуть дальше — Гончаров…Нне знаю господина в сером френче…
— Да какой это господин! – в сердцах воскликнул Ульянов-Ленин. – Это же Керенский. Готовится возглавить Временное правительство. А такому и помешать не грех! 
Потом посмотрел Владимир Ильич на Николая Михайловича с лукавым прищуром и говорит:
— Вставьте меня в тринадцатый том своей «Истории», а я Вам дам на ночь почитать интереснейшую вещицу, которой зачитывается вся Европа, – и достал из-под полы увесистый том.
-  Что за инкунабула? – поинтересовался Карамзин.
— Это «Капитал»  Карла ихнего Маркса. Настоятельно советую почитать.
— Если Вы не хотите получить несварение желудка, милейший, – не читайте «Капитала», ни других дрянных книжек.
— Да ведь других нет.
— Вот никаких и не читайте. И прошу не мешать. Мне ещё надобно написать статью в новый номер «Вестника Европы».
— Не дальновидный, не толерантный Вы человек, батенька. Ничего не видите дальше собственного письменного стола. Пойду я к Керенскому. Уж он у меня «Капитал» с руками оторвёт.
И ушёл. К великой радости Карамзина.

ОДНАЖДЫ КЕРЕНСКИЙ ПЕРЕОДЕЛСЯ ЖЕНЩИНОЙ

Однажды Керенский переоделся женщиной и пришёл на приём к Ленину.
-  Моя фамилия Мирчуткина. Я всю ночь не спала, о вас думала. На нервной почве сегодня утром кофию не пила…
Ленин посмотрел на её(его) с прищуром и говорит:
— Ну Чехова я тоже читал, господин Керенский…
Александр Фёдорович всплеснул  ладошами от удивления:
— Как Вы меня узнали, Вальдемар Ильич? 
— Элементарно, Александр Фёдорович! Из-под платья виден Ваш френч, а из дамской сумочки торчит ваше мартовское воззвание к гражданам России. Это же о Вас написал революционный поэт Маяковский:
Царям дворец построил Растрелли.
Цари рождались, жили, старели.
Дворец не думал о вертлявом постреле,
не гадал, что в кровати, царицам вверенной,
раскинется какой-то присяжный поверенный.
Забывши и классы и партии,
идёт на дежурную речь.
Глаза у него бонапартьи
и цвета защитного френч.
— В следующий раз переоденусь в другой костюм, — решил Керенский и приготовил одежду сестры милосердия.