Такая жизнь

Такая жизнь

Он рождался медленно и мучительно. Все его братья давно радовали глаз своим изумрудным переливом. Он же никак не мог освободиться из плотных объятий упругого «кокона», которым мать заботливо укрыла его со всех сторон от лютого холода и который был его домом всю зиму, а теперь, весной, стал его неволей, неприступной крепостью. Мать упорно гнала к нему свои соки, помогая окрепнуть и вырваться на волю.

Наконец неподатливый «кокон» лопнул, оглушив всех своим маленьким взрывом. «Ему удалось! Он родился! Он смог!» Радость переполняла его душу, а голова кружилась от непонятной пьянящей свежести и свободы.

Отдышавшись и немного придя в себя, огляделся по сторонам. Братья-соседи по-разному реагировали на его появление на свет. Кто-то удивлялся, радовался, а кто-то злобно шипел: «Всё равно ведь не выживет!»

– Ничего, ничего. Вырастешь. Нальёшься силой. Выживешь! – подбадривали те, кто был рад его рождению.

Листочек слушал всех и готов был расплакаться. Ему хотелось обратно в пусть уже и тесный, но такой тёплый и родной кокон. Ему тут не рады…

Мать, видя огорчение последыша, сердито тряхнула ветвями, заставив юное и отчего-то сейчас такое жестокое своё потомство испуганно зашелестеть, строго прикрикнула: «А ну, цыц! Ишь умные какие! Осенью я на вас погляжу!..» 

Дети испуганно притихли на миг. Словом «осень» мать пугала шалунов только в крайнем случае, не желая лишний раз напоминать им о скором с ней расставании.

Рассказывая об осени, мать и сама грустила, зная, что её приход неизбежен и несёт им всем только печаль, боль и разлуку. Но её рассказы об осени лишь на время успокаивали малышей – дети есть дети – им свойственно не бояться смерти, не верить в неё всерьёз. Немного помолчав, они тут же забывали о маминых словах и жили, как прежде.

Так случилось и в этот раз. Оставив ненадолго последыша в покое, они вскоре вновь активно занялись обсуждением дальнейшей судьбы брата.

–  Свалится, – уверенно говорил один.

 – Точно свалится! – поддакивал другой. – Еле дышит поди. Оторвётся! Свалится!

–  Выживет, — перечил им третий. – День-другой – и нас догонит.

Спор разгорался. Перебивая друг-друга, разом заговорили все:

–  Сил не хватит! 

– Вырастет!

 –  Еле дышит! Дохляк!

–  Выживет!

–  Свалится!

–  Замолчите! – вновь тряхнув ветвями, вмешалась мать. – Оставьте его в покое! Дайте ему просто жить! Просто жить!

–  Умереть?

–  Жить! Жить!

 – Пусть живёт!

–  Выживет!

В конце концов решили: «Пусть живёт! Если выживет» и успокоились.

– Через несколько дней последыш окреп под ласковыми лучами весеннего солнца, вытянулся, расправился, похорошел. Братья, косясь в его сторону, нехотя согласились: «Выжил. Будет жить».

Мать всей душой радовалась за сына, нежно подбадривая последыша: «Молодец! Старайся. Расти. Крепни».

Ещё несколько дней — и последыш почти не отличался от других своих братьев, разве что был ещё не таким насыщенно тёмным и радовал глаз своей свежестью. Все успокоились, весело шелестя о чём-то своём.

Время от времени налетал сильный ветер. Он рвал и трепал беззащитные ветви. Мать упиралась, как могла защищала своих детей, но тот заламывал её ветви, безжалостно срывая с них и швыряя вокруг сорванные листья. Мать стонала и тихо просила: «Пощади… Не губи… Не ломай...»

Дети в ужасе жались к ветвям и чуть слышно спрашивали то ли маму, то ли самих себя: «Это осень?»

– Не осень… – рыдала мать. – Ветер-душегуб. Держитесь, родные». А сама думала: «Как там последыш?»

Отведя душу, ветер стих, уступая дорогу дождю. Сильнее всего от дождя доставалось тем, кто был наверху. Дождь бил наотмашь, не давая перевести дух, собраться, устоять. Мать поддерживала, успокаивала своих детей, тихо шепча: «Ничего, ничего. Больно. Больно. Знаю. Знаю…Скоро, скоро всё пройдёт…»

Те, кто был внизу, сочувственно молчали, роняя на землю слёзы горечи и боли, не в силах чем-либо помочь своим братьям.

Дождь, отшумев в листьях, выговорив им всё, что накипело, нещадно избив их, вдруг устыдился содеянного. Виновато опустив глаза, тихо похлопал по листьям и ушёл, бормоча извинения.

Избитые, поникшие, листья бессильно молчали. У них не было сил даже для сочувствия своим погибшим братьям, лежащим у ног матери. И только одинокие слезинки, скатываясь по ветвям и разбиваясь о землю, говорили о скорби по ушедшим. Мать тоже молчала, обречённо опустив голову. Кто-то робко спросил её:

 – Так будет всегда?

–  Не всегда, но будет…— грустно ответила она. – Растите, крепните и сумеете устоять какое-то время.

Потом опомнилась:

–  А последыш?.. Где он? Кто его видел? Жив ли?

–  Жив? Жив? – зашелестели листья, ища брата. – Где? Где он?

Последыш не слышал их. Растерянно-испуганно глядел вниз на погибших братьев и одними губами шептал: «Жаль… Как же жаль вас… Спите спокойно. Я буду помнить вас, а значит вы будете живы».

–  Жив! Жив! Вот он! Вот он! –  перебивая друг-друга показывали его матери.

Та, увидев сына, тихо вздохнула: «Жив. Хорошо». Нежно качнула веткой, лаская последыша, и тайком утирая слёзы: «Ничего, ничего, малыш. Им уже не больно. Такая жизнь…»

…Братья росли, набираясь сил, взрослея. Мать всё реже плакала от боли потерь, потому что ветру-злодею и безжалостному дождю всё реже удавалось совладать с сильными и крепкими листьями.

Приходил град. Тоже терзал-ранил братьев и даже покалечил некоторых из них, но так и не сумел разрушить их единство. Устоял и последыш, которого мать как могла уворачивала от ударов, а братья прикрывали своими телами.  Дни и недели шли своим чередом… Солнце ласкало теплом, и уже думалось, что осень не придёт никогда. А она пришла, обманув бдительность матери солнечными деньками.

Однажды утром братья проснулись и с изумлением увидели, что многие из них уже не зелёные, а жёлтые, буро-красные…

 – Что? Что это? — испуганно спрашивали они друг-друга и мать. – Это осень? Уже она?

–  Осень, дети, осень…- скорбила мать.

Услышав её слова, листья дружно зашелестели:

–  Не умрём! Не сдадимся ей! Пусть только попробует!

Мать горько молчала. Последыш тоже молчал, думая о том, как спасти братьев от злой осени. Он был ещё крепким, зелёным листиком и даже не задумывался о том, что и его ждёт участь погибших братьев. Но помочь им было невозможно, и уже через несколько дней листья стали умирать, беззвучно слетая с материнских ветвей, плавно кружась и касаясь земли. Оставшиеся в живых глядели на них и обречённо ожидали своей очереди. А когда приходило их время, так же тихо и безропотно покидали это мир.

Последыш, наблюдая гибель братьев, спрашивал мать:

–  Почему мы умираем, мама, когда так хочется жить?

–  Жизнь листьев коротка… Я не в силах что-то изменить. Так было всегда. И будет…–  тихо отвечала мать последышу.

Они молчали, глядя на облетающие листья и думая каждый о своём.

–  Тебе страшно терять нас? – спросил опять последыш.

           – Матери всегда страшно терять своих детей… Каждый раз я умираю вместе с вами…

–  Но всё же живёшь?

–  Живу… потому что, если умру – никогда больше никто из вас не родится весной. Я живу ради вас.

–  Значит ради нас ты совершаешь подвиг, мама? – воскликнул последыш.

 – Это не подвиг, глупенький. Это любовь. Мать не геройствует, когда любит своих детей. Просто любит.

–  Я ведь тоже умру, мама. Как все…

–  Да, сынок… Такая жизнь… Жестокая…

– Но ведь весной всё будет по-новому, мамочка. Родятся новые листья, и жизнь продолжится опять! Ты только не грусти!

Мать нежно поглядела на сына:

–  Я буду помнить о тебе, сынок.

Всю ночь они шептали друг-другу что-то нежное, рассказывая о своих чувствах, пока наконец не пришла к ним дрёма.

 Казалось, мать лишь на миг прикрыла глаза, как птицы-бродяги визгливо сообщили миру о своём пробуждении. Мать устало потянулась, с горечью поглядела на лежащих у ног погибших своих детей. Опомнилась, вытерла слёзы, не желая ранить ими душу последыша. Огляделась и в ужасе застыла – последыша нигде не было.

–  Ушёл!.. –  простонала она. –  Ушёл!..

А последыш глядел на неё и, улыбаясь, шептал:

–  Мне не страшно, мама. Я с тобой, не грусти! Такая жизнь… Прекрасная!