ТРИ МИНИАТЮРЫ О СЧАСТЬЕ (из цикла "Слова, как мазки живописные…»

1. ВОССОЕДИНЕНИЕ СВЕТА ДОЛЬНЕГО СО СВЕТОМ ГОРНИМ

Желтый полу высохший лист, брошенный на воду порывистым капризным ветерком, похож на игрушечный кораблик с поднятым парусом. Желтое мохнатое солнце протиснулось сквозь тучи и, словно игривый кот, спустив с небес к воде лучом свою лапу, пытается поддеть кораблик острым светящимся коготком. Кораблик от него уворачивается, скользит по воде, оставляя на ней крохотные паутинки следов, как юркая водомерка… Тихо пошел дождь. Словно невидимые стремительные стрижи стали чиркать острыми клювиками по воде, а капли покрупнее – выбивать прозрачные гвоздики, будто это мелкие рыбешки выпрыгивают, хватая на лету зазевавшихся мошек. Легковесно было скользящий по воде желтый лист отяжелел: выступившие на нем водные капли засверкали, как прозрачные драгоценные камни. И он сам на глазах как по мановению волшебной палочки превратился из детского парусного кораблика во взрослую тяжеловесную золотую брошь, инкрустированную бриллиантами…

Но тут уже тучи сгустились и прищемили игривому коту-солнцу длинную лапу. Луч одернулся. Стало серо и сиро, дождевые капли покорно поблекли: драгоценная золотая брошь, царственно скользившая было на зеркальном водном паркете, превратилась в жухлый, побитый дождем осенний лист. Как в свое время великолепная карета золушки превратилась в обыкновенную тыкву. Но разве это можно считать утратой, ежели мое сознание обогатилось-таки чрезвычайно важной для меня мыслью. О том, что воссоединение дольнего (дневного) света со светом горним (небесным, солнечным) может превратить даже отживший свой век осенний лист в легкий парусной кораблик, а затем и в драгоценную золотую брошь.

2. ПЕРЕЖИВАНИЕ ВЕЧНОСТИ

Маленькое жгучее солнце искоса освещает скалу: тени её выступов настолько темны, что похожи на потеки черной туши. Скала незыблемо неподвижна. Она – само воплощение покоя: вечного покоя вечной жизни. Даже небо по сравнению со скалой не выглядит вечным: оно к полудню выгорает на солнце, словно льняная скатерть: поутру было – чисто-синим с голубыми отливами, а теперь – грязновато-серое, словно высохшая половая тряпка. И солнце, прародительница земли и, следовательно, самой скалы, не кажется вечным. Оно изо дня в день понуро бредет по блеклому небосводу, словно огненным шаром перекати поле — катится себе по пустыне из одного её края в другой.

Скала же кажется вечной не потому, что древнее неба и солнца, а потому что раньше достигла конца собственного движения и остановилась. Но не умерла, а – навечно замерла. Она подошла к черте, за которой -  небытие, но не переступила её, а, словно вкопанная, остановилась перед ней – ожидать, когда в своей черед подойдут к небытию небо и солнце. Бытие скалы – это бытие вечности в принципиально не вечном мире…

Нам, людям, как, впрочем, и всяким тварям, не суждено превращаться в скалы. Достигнув своего конца, а, следовательно, и вечности, мы не превращаемся в незыблемые каменные столбы, а тут же рассыпаемся в прах. Но ведь, ребята, мы же достигаем-таки конца и входим таким образом в вечность. А та по определению никогда не может закончится: на то она и вечность… Правда, так же никогда уже мы не сможем поделиться с другими людьми своими впечатлениями от пребывания в вечности …

Но как в капле отражается океан, так и незыблемая скала собственной вечностью отражает нашу грядущую вечность. Нам доступно ни только заглядывать в неё, но и непосредственно её переживать… И для этого нужно то всего ничего: прислониться спиной к теплой скале, или как-то по-иному сжиться с нею, проникнувшись до глубины души её незыблемым вечным покоем. И тогда в ушах, усиливаясь, зазвенит дивная музыка: это по камням, как по невидимым струнам звонким эхом побегут жалобные и протяжные крики одинокого копчика, нарезающего над ущельем овальные круги. С ним будут заядло перекликаться спрятавшиеся от него в камнях серые кеклики. А затем и деловитая сорока музыкально заверещит в густой кроне инжирного деревца, проросшего из отвесной скалы, где и плодородной земли вроде как нет и в помине. Но особенно гармонично в музыку вечности впишется смачный шлепок разбившегося о камни перезрелого плода инжира, сорвавшегося с тенистого деревца. А потом обязательно зажурчит, подобно самозабвенному гулению грудного ребенка, и прозрачная, как хрусталь, ручьевая вода … И теперь уже неземное блаженство разом охватит душу и тело…

Но разве такая уж большая редкость, когда мы, живя на земле, переживаем воистину райские чувства? Более того, эти переживания мы и называем самым сокровенным словом «счастье». Да, действительно, счастье — не что иное как жизнь в вечности. И хоть оно по обыкновению мимолетно, мы все равно всю свою жизнь стремимся пережить его блистательные моменты снова и снова. Но зачем, зачем же неотступно делаем это? Полагаю, стремясь к личностному переживанию вечности, мы автоматически делаем вечной и нашу общечеловеческую жизнь. Всякий индивидуальный опыт переживания счастья (то есть – вечности) настырно утверждает, что живое бытие человеческого мира способно быть если и ни абсолютно вечным, то хотя бы таким же относительно бесконечно долгим, как бытие неба и солнца.

3. ВОСПОМИНАНИЕ О ТРЕТЬЕМ ВЕЛИКОМ ВРЕМЕНИ

МОЕЙ МАЛОЙ РОДИНЫ

Это было в те времена, когда было еще время… Когда в густой извилисто раскинувшейся между обрывистыми глиняными берегами мургабской поймы водились клыкастые кабаны и вкрадчивые тигры. Когда по весне взволновавшаяся вода растекалась по пойме от одного неоглядного края до другого и обмывала, вынуждая обваливаться, глиняные берега то там, то тут далеко от скромного в обычное время русла. Когда огромные стада златобоких сазанов выходили нереститься на мелководье и в массовом исступленном оргазме бились, застревая между жестко-упругих прутьев тамариска и в коряво-колючих кустах пойменного черкеза. Когда какой-либо негаданный шум, может быть даже рев тигра или гулкий топот насуплено бегущих кабанов пугал до смерти густо облепивших плотные кроны тополей туранги тысячи тысяч испуганных цапель и выпей. И они все разом взлетали над своими добротно свитыми из сухих черных веточек гнездами, отчаянно хлопая упругими крыльями и задевая ими о твердые корявые ветки и жесткие, словно вырезанные из жести, листья…

Поднимался вселенский шум, будто весенний гром упитанным красным конем вышел прогуляться на привольный луг и, завалившись на бок, с веселым ржанием принимался валяться по пойме, подминая то один её край, то другой. И небо от взметнувшихся в него птиц — словно заволакивало тучами. Перепуганные шумом сазаны, забывали про икромет, про то, что они в принципе рыбы степенные, и метались, метались, метались как оглашенные: вода, мигом вспенившись, бурлила, словно кипела на сильном огне и неудержимо бежала через край. Точнее не сама вода, а — некоторые ошарашенные вусмерть сазаны, потеряв ориентацию, неосмотрительно выбрасывались на сушу, и, опомнившись, принимались прыгать на ней, как на сковороде, хватая воздух широко раскрытыми красными, словно накрашенными, как у манерных женщин, губами, чтобы вернуться обратно в воду. Некоторым это удавалось. А некоторым, увы, нет… Их хватали острыми зубами собравшиеся на дармовое пиршество полчища пустынных лисиц и шакалов…

Да, это действительно было третье великое время после великих времен, когда Мургаб питал водою две великие цивилизации: канувшую в лету относительно недавно – Мерв; и совсем древнюю, исчезнувшую четыре тысячелетия назад – Маргуш. Река времени давно унесла в непроглядное прошлое эти великие времена, но я их помню. Может быть, даже на генном уровне. Но сам склонен думать, что глубинную память о них передала мне мургабская вода. Поскольку в детстве, отрочестве, и юности пил воду из реки, которая, как молоком матери, вспаивала великие цивилизации. И хотя родился и вырос на Мургабе в наше время, которого и самого уже вроде как нет; но — в том реальном пространстве, находившемся и находящемся сейчас посередине между Маргуш и Мервом. В незыблемо реальном пойменном пространстве, в которое со временем обратились великие мургабские времена…  И в них, понятно, что уже только в моей памяти, и поныне летают, заслоняя порой непроглядной тучей солнце, тьмы и тьмы встревоженных цапель и выпей…

Фото автора