ТРИУМФАЛЬНАЯ АРКА
Плохо дело: беспокойный сон до пяти утра, тело ноет, словно избитое, постоянная испарина и желание глубже вздохнуть. Повышенная усталость, а в сердце словно ковыряются ржавым гвоздем. Температура выше 36 и 8 десятых не поднималась. Пока. Сколько еще? День? Два? И что здесь после тебя останется? Утро и так наступит, солнце взойдет – силу гравитации никакие беды не отменят. Для кого это утро наступит? Что для этого лично тобой сделано? Остается одно незаконченное дело. Дело всей жизни, его никому не доверишь. Как в песне: "А помирать нам рановато...". Иногда важнее вовремя уйти, чтобы другие остались. Несколько противоречит нормам морали, даже христианской, но все же...
Зона отчуждения. Темный двор, угол дома, одинокая фигура. Лицо скрыто колпаком самоспасателя с пластиковым окном для глаз, на нем внутри осаждается неприятными каплями выдыхаемая влага. Ближайший подъезд. Домофон и магнитный замок железной двери не действуют – дом обесточен. Узкие пролеты лестничных маршей. Дверь квартиры справа на четвертом этаже. Не заперто. Неясный звук, словно шелест крыльев испуганной птицы. Человек включил фонарь в левой руке. Узкий коридор латинской буквой "L", двери комнат по правой стене открыты, их замки выломаны. Незнакомец направился во вторую комнату. Вдруг на старинной вешалке с зеркалом ожили нагроможденные предметы верхней одежды. Словно огромная летучая мышь хрупкая девушка в пальто свободного кроя выпрямилась во весь небольшой рост, вытянув вверх руки, и с силой обрушила на затылок вторгшегося злобно поблескивавший утюг. Мужчина привалился спиной к стене и поднял правую руку с пистолетом. Изящное лицо девушки своей белизной ярко контрастировало со всепоглощающей темнотой вокруг. Ее глаза с непримиримой яростью смотрели на незнакомца. Тот удовлетворенно кивнул:
-Раздевайся!
Ладони девушки сжались в кулаки.
Что-то должно было изменить сознание людей. Его деградация стала опасной: люди не верили в невидимую угрозу. Убогость мышления примитивной фантастики, что лейтенант Рипли из автомата расстреляет "чужих", привила ложную мысль о всемогуществе человека. Всем было весело за гранью кощунства: болезнь была где-то. Мужчина из соседнего подъезда к эмблеме на решетке радиатора своего большого черного внедорожника привязал медицинскую маску. Пик эгоцентризма:
-Я болею бессимптомно, должен ли я носить маску? Насколько сильно мне переживать за здоровье окружающих? Переживать, что медицина, отказавшая мне в бесплатном тесте, не справляется с потоком заболевших?
-Маску одевать не надо — не было такого распоряжения!
Даже субкультура у таких "вирус-диссидентов" сложилась с собственным гламурным глянцевым журналом в инфекционной больнице. "Где объективная картина эпидемии? Чиновники скрывают истинное положение дел в больницах! Почему нельзя гулять по улице, но можно выходить в магазин? Происходящее говорит о полной некомпетентности всех органов власти! Полнейшая импотенция на всех уровнях! Нельзя руководствоваться верой в патернализм, когда никто не дает никаких гарантий! Публика жаждет подробностей, а не индекса дисциплины!".
Она их получила. Также, как в свое время другая публика досыта наелась хлеба и зрелищ: высоколатентный вирус, способный к рекомбинации и стремительной реактивации, с крайне коротким периодом наличия антител у выздоровевших, начал мутировать. Вместо спада – вторая волна заболеваний в новой форме. У тяжело больных не было субъективного ощущения тяжести болезни, но из-за разрушения печени чернело лицо – поражался гемоглобин. Без вакцины все стало напоминать апокалипсис.
Он занимал высокую должность с двумя просветами и тремя звездами на погонах, но спал на стульях – квартира в зоне отчуждения. Остановились статусные швейцарские наручные часы – дар на память о чувствах от одной особы четырнадцать лет назад. Последний одноразовый бритвенный станок просто сдирает кожу. Пустой флакон брендового одеколона "ACQUA DI GIO ABSOLU", который выбирала Она. Статья о ятрогенных преступлениях, которую не опубликуют – именно врачи ведут борьбу с неизвестностью.
-Ваша задача контролировать эвакуацию, — усталый взгляд заместителя начальника когда-то грозного управления. Таким он стал после потери связи с дочерями.
-…лица с симптомами заболевания в легкой форме массово отказываются следовать в карантин и остаются за пределами контролируемой территории. Считают, что «тяжелых» сразу забирают в стационары, а «легкие» борются в карантине сами за себя. Будьте осторожны – оружие у Вас гуманное, но граждане об этом не знают!
Он прокручивал ее последние фразы по телефону. Как это было давно! Сейчас, кажется, идут не года, а столетья!
-Тебе хоть немного стыдно передо мной? — спросила она.
-Я готов сдохнуть...
-Тогда подыхай! — очень эффектное окончание разговора в ее стиле. Тогда можно было свободно дышать, говорить, дарить цветы и ходить по улицам.
-Вам Каменноостровский район, — проговорил начальник.
Этот район ему нравился. Красивые дома в стиле неоклассицизма. Фары автомашины на одном из них выхватили табличку «№ 9» и советский барельеф "Крепи оборону СССР". Он застал учения с ватно-марлевыми повязками, сшитыми на уроках труда. Сегодня «включали» связи, а на местах тысячами расхищали ведомственные респираторы и маски.
Девушка, не реагируя, набрав код домофона, зашла в подъезд.
-Постой! Да постой, говорят тебе!
-Хватит! – не оглядываясь, произнесло ее бесстрастное лицо-маска. Словно гильотина, захлопываясь, лязгнула тяжелая дверь.
-Нет, не хватит! Наташа, постой! Вернись!
Шорох подошв о ступени лестницы. Пролет, другой, третий. Напрасно. Она, не оглядываясь, зашла в квартиру. Мелькнуло ее странного покроя и цвета новое пальто с вычурной надписью на боковом кармане "LOVE ME". Брюки – широченные клеши в мелкую коричневую клетку – тоже были клоунские! С изящным лицом никак не гармонировала клетчатая кепка, казавшаяся нелепым огромным мужицким картузом. В тот вечер оделась она безвкусно, но происходящее воспринимала в своем, клиническом ключе:
— Я-то проверялась у психолога! А ты? С каким выражением лица ты стоял на эскалаторе? Это же ужас! Это же чокнуться можно!
-А ты видела свое пальто? — его голос звучал мягко и успокаивающе, потом он по-доброму, тепло и искренне засмеялся. На секунду она, выбитая из колеи, тоже засмеялась, но потом взяла себя в руки.
-Это же не пальто, это же, извини меня… Это какой-то бред! Я не мог в себя десять минут прийти от того, что ты нацепила! Ты про мое выражение лица?! А я про твое пальто думал! Эклектика и отсутствие стиля. А ты? Что думала, а?
-Считала, что твой взгляд просто маниакальный, — с обычной неоспоримой категоричностью произнесла она.
-И кому из нас после этого надо к психологу?
-Все, ладно, — не признавая ошибочность своих выводов, завершила она.
Слева фары выхватили из темноты кирпичную стену трамвайного парка, угловой дом муниципалитета.
"Откуда эта волна ослепляющего и пьянящего чувства к ней, разметавшая в долю секунды добротную, хорошую, правильную, надежную жизнь его, немолодого и несвободного человека. Казалось, с ней никогда не будет скучно, от нее никогда не устанешь, она примет и поймет… Наивные и глупые мысли для состоявшегося мужчины! Или нет?".
Ступени лестницы в слабоосвещенный цокольный этаж с фотоотчетами о мероприятиях округа. Налево двери кабинетов, золотая табличка "Астафьев". Он слышал эту фамилию в восторженном контексте с придыханием. Они представились друг другу — давно заочно знакомые люди. Глаза Астафьева над краем медицинской маски смотрели растерянно и вопросительно.
— Владимир Геннадьевич, Стрелецкая Наталья Сергеевна — Ваш сотрудник?
-Слава Богу! – с облегчением улыбнулись глаза. — Она в порядке? Где? Куда ее поместили?
Он покачал головой, глядя на Астафьева через постоянно мокрый прозрачный пластик. Тот опустился на стул, рывком отодвинул медицинскую маску вниз, сделал несколько глубоких вдохов дрожащими губами:
-Ее дом оказался в зоне… В числе карантинизированых ее не было. Из-за чего она пошла домой – ума не приложу! Меня не было, вызвали в администрацию…
-Кто фиксировал состояние сотрудников? – он стал понимать: это ее отсутствие, ее добровольный уход — это...
-Кнышева Юлия Алексеевна...
Вошла усталая девушка.
-Вам не показалась, что Стрелецкая недомогает?!
Та инстинктивно кивнула, отпрянув от бешенной энергии его голоса
-Записок к родственникам на "всякий случай" не оставляла? Не прощалась, прощения не просила?! О предназначении каждого, миссии ради других не заговаривала?! О самоубийствах, пусть отвлеченно?!
Девушка прикусила нижнюю губу, быстро заморгала, на ее глазах выступили слезы.
-Да… Да… — прошептала она, сдерживая спазмы в горле. — Да… Было...
-Где она жила в последнее время?
-Сразу за кордоном. Мост, над ним путепровод с пушками "под старину", дальше сквер со станцией метрополитена и ее дом через дорогу… Я ее подвозил, — тихо проговорил Астафьев.
Он стащил с головы колпак самоспасателя и осветил лицо фонарем. Ее лицо вытянулось от изумления, в глазах заиграли искры праведного гнева:
-Ты?! Да как ты смел явиться?!
Не обращая внимания на ее слова и головокружение, он расстегивал костюм химзащиты.
-Что — воспользоваться ситуацией захотел?! Да ты еще хуже, чем я считала! Гнусный, аморальный извращенец!
-Одевай! — он бросил ей самоспасатель и остальные предметы, прерывая изливающийся поток безрассудств. — Через кордон тебя не пропустят, а в этом — есть шанс! Ну! Быстро!
-Еще чего! Реабилитироваться хочешь? Говорила тебе — подлецом страшно умирать! Чтобы я тебе жизнью была обязана?! И не рассчитывай! Иди ты!
Он поднял правую руку, направив на нее пистолет.
-Что ты меня пугаешь?! Что?! Стреляй! Мне, знаешь ли, уже терять нечего!
"Вот он — мотив! — улыбнулся он про себя. — Так я и думал! У дураков, говорят, мысли сходятся...".
-Мне тоже, — лаконично сказал он и нажал на спусковой крючок.
-Мерзавец, ты просто мерзавец! — слабеющим голосом произнесла она и через несколько секунд опустилась на пол.
Тяжело тащить обмякшее женское тело. Отдых у подъезда. Предлагал же ей в свое время ЗАГС, откуда невест на руках выносят, нет же: "Я любила тебя как друга и человека (ничего кроме)". Еще привал – скамейка павильона трамвайной остановки напротив дома…
Хорошо утюжком приложила! Он присел в комнате. Ночной ветер откинул легкие, словно в будуаре французской куртизанки, белые австрийские шторы с фестонами. В затылке и висках вспухали очаги страшной боли, форменная хлопчатобумажная рубашка не сохраняла тепло. Он улыбнулся, стандартной фразе заключений судебно-медицинских экспертиз: "Мог совершать активные действия от момента причинения вплоть до полной утраты сознания. Характер и локализация повреждения не исключают его образования при падении с небольшой высоты (собственного роста) на преобладающую тупую твердую травмирующую поверхность". Теперь так напишут про него, к ней же вопросов будет меньше. Вспомнилось ее прекрасное лицо, искаженное гримасой сказанных ему последних злых и жестоких слов. Нет, не красота спасет мир! Мир спасет любовь! От этой мысли он еще шире и совершенно счастливо улыбнулся: «Теперь все!». Его глаза закрылись.
— В госпиталь в его костюме от кордона около моста и путепровода доставлена какая-то Стрелецкая! – казалось, в полутемном кабинете светит испепеляющий взгляд начальника. — Не говорит — сильная доза снотворного, такого же, как у тебя в пистолете!
-Я видел эту фамилию. Когда никто серьезно не относился, ничего такого не происходило, в самом начале, он позвал к себе подписаться под завещанием. Принести?
Начальник прочел уверенный и спокойный рукописный текст. Ее фамилия на обороте посередине. Второе апреля. Цифрами и прописью. Знакомая подпись.
-А о чем я думал второго апреля? А он… Да! Девушку он вытащил, а сам… Жене его сообщу — пропал без вести вне контролируемой территории. Детей у них не было. Остальное — не наше дело.
-А больница? Она ему не родственница.
-Чтобы ее тут же в карантин?! Выходит, куда ближе всех остальных! На шесть лет всего его младше… Скажешь: она его дочь. Приёмная, крёстная, какая хочешь!!! Ему было приказано выжить! Теперь ей. И дети у нее должны быть...
