Обычный скучный день в школе. Перемена и суета сует. Девчонки обсуждают последний тренд моды — неоновые цвета одежды, кто-то рассылает фейерверки лайков по сети, кто-то хвастается косметикой, двое в дальнем углу делают начёс чёлки рыжему доставале Ляпкину. Мальчишки зависли в смартфонных играх, некоторые бурно обсуждают вчерашнюю победу по волейболу над параллельными ашками.

Марийка сидела в классе за последней партой и делала графические наброски конкурсной работы на планшете. Ничего не получалось. Зря повелась на уговоры препода. Какой ещё талант он в ней разглядел? — Логотип «Дети войны», вот что здесь можно изобразить? — размышляла Марийка. – Младенца под бомбой? Ерунда, две груши получились. Может девочку с мальчиком нарисовать за решёткой? Блин, опять не то, головастики какие-то вышли, размазанные по кирпичной стене. А может, стоит попробовать изобразить скомканный детский рисунок под сапогом фрица? И опять не то, валенок с огрызком получились. Да ну на фиг! Чушь! Откажусь от конкурса.

Щёлкнула Марийка на закрытие приложения, бросила планшет в сумку и уставилась в заснеженное окно.

Прозвенел звонок. Подростки расселись по своим местам. В класс вошёл педагог, симпатичный молодой мужчина в белой рубашке с красным в белую крапинку галстуком. Его синие глаза скользнули по позолоте наручных часов. Он улыбнулся ослепительной улыбкой и приветливо поздоровался с учениками. — Клёвый у нас всё-таки историк, — подумала Марийка. – Рассказывает всегда так интересно! И юмор у него первоклассный! Ребята его уважают. Не гнобит, как этот Бифидок с кислой миной по химии.

— Ребят, сегодня у нас пройдёт Урок мужества, — начал Игорь Михайлович.

— Вот засада! – подумала Марийка. – Приведут очередного трясущегося старичка, начнёт блеять, одно и то же молотить, раз по пять. Скукота.

Достала она из сумки планшет, нашла любимые хиты, воткнула в уши наушники и снова уставилась в окно.

Внезапно дверь открылась и в класс зашла директриса Инга Васильевна с пожилой дамой в чёрном. Дама была чуть сгорблена. На голове торчал весь в шпильках чёрный с проседью пучок жидких волос. Её худое лицо было усыпано морщинами, маленькие глаза были прищурены, тонкие губы поджаты.

Марийка успела спрятать планшет под кофту и быстро снять наушники, встав с остальными ребятами в знак приветствия.

— Знакомьтесь, ребята! Это Антонина Ивановна, наш долгожданный гость. У нас в городе она возглавляет общество под названием «Дети войны». Антонина Ивановна — не только человек, прошедший суровую Великую Отечественную войну, не только ветеран труда, она ещё и замечательный писатель. Посмотрите, это её книга «Изуродованное детство», подарок нашей школе. Впрочем, сейчас она сама вам обо всём расскажет.

Как только Инга Васильевна удалилась, Марийка снова воткнула наушники и легла на парту, закрыв глаза. — Вот сейчас весь урок трындеть будет про холод, голод, бомбёжку, — рассуждала про себя школьница. – Подумаешь, холод-голод! Сталкивалась не меньше вашего! Когда предки напиваются, окна и двери настежь, всякая шушера туда-сюда снуёт. Еды в период их запоя, да и после нет. Холодильник, как ни откроешь, вечно там лук, морковь и банка томата. А бомбёжка так вообще бесконечная, драки и ор, битьё морд и посуды. Хорошо, хоть есть своя берлога, дверь забаррикадируешь столом и креслом сверху, никто не лезет. Только так жить и можно!

Неожиданно девочка почувствовала рядом осторожное движение и терпкий аромат мужского парфюма. Слегка приоткрыв глаза, Марийка увидела, как к ней подсел учитель. Сердце глупо ёкнуло. – Глазищи у него обалденные, как синее море и ресницы такие густые, – заметила про себя школьница.

— Красивая ты девчонка, Мария, — тихо прошептал он, вытаскивая из её ушей наушники. – Только невежество тебе совсем не к лицу!

— Ой, спасибо за заботу, Игорь Михалыч! Теперь, даже раньше усну под бормотание этой долгожданной бабули, — Марийка махнула головой в сторону доски и немного отшатнулась, поймав внезапную вспышку презрения в глазах пожилой женщины.

— А ты, Мария Сергеевна, посмотри на это с другой стороны. Мы с тобой участники городского конкурса. Прислушайся, ты девочка умная! Может, какие-то интересные моменты всплывут, для логотипа учтёшь, — чуть слышно произнес историк.

— Вот только в туалет схожу и сразу всё-всё учту. Пжалуйста, пустите, ну пустите, оч сильно хочется, — заканючила школьница.

— Иди, Ковалёва, — сквозь зубы проговорил учитель. – И не задерживайся!

— Уж, как получится, — пропела шепотком Марийка и демонстративно поплыла к выходу.

Вышла Марийка в коридор и прыснула со смеху. Один только неприятный момент скользнул в памяти – глаза ветерана, было в них что-то странное. – Сейчас отсижусь в своём убежище и к концу урока покажусь, — порадовалась нахальная девчонка.

Перепрыгивая через ступени, спустилась она к маленькому закутку под лестницей.

Её тайный уголок был завален коробками. Расчистив ногами себе местечко, Марийка плюхнулась в одну из коробок, достала планшет и включила музыку. Прислонившись спиной к старенькой низкой подвальной двери, обитой железом, школьница вытянула ноги, упёршись в бетон ступеней. От напора дверь внезапно отворилась, и Марийка покатилась кубарем куда-то вниз. Разве могла она подумать, что подвал окажется незапертым?

Грохот захлопнувшейся двери привел школьницу в чувства. Запах сырости и удушливого тепла пахнули в лицо. Кругом была кромешная тьма. Тело ныло. Надо нащупать планшет, включить на нем фонарик, подумала Марийка. Пошарив вокруг, она ничего не обнаружила. Только сырой бетон и какая-то крошка, точно песок. Наверное, мелкий сор, промелькнуло в голове. Марийка попыталась встать, но тут же больно ударилась головой. Подняв руку, она коснулась огромной трубы. По бокам она также нащупала горячие бесконечные цилиндры труб. Позади нее была холодная стена. Вот блин, попала! Надо как-то выбираться! Двигаясь медленно на четвереньках, вытягивая правую руку вперед, вслепую разведывая неизвестность, девочка поползла с осторожностью вперед. Удалось продвинуться на несколько метров. Неожиданно её рука дотронулась во мраке до чьего-то лица. В испуге Марийка сильно закричала.

— Кто ты, чёртова зараза, и что тут делаешь? — завопила школьница. Сердце бешено колотилось. Страх вогнал в оцепенение.

— Я Славик, — донёсся слабым холодным потоком воздуха тихий детский голосок.

— Ты что, тоже сбежал с урока? — всё ещё дрожа, спросила Марийка.

— Я здесь живу, — послышалось из темноты.

— В смысле живёшь? Сбежал из дома что ли? — спросила девочка.

— Меня с мамой здесь поселили. Только маму забрал Ватра. А я вот тут за дверью тихонько стою. Шуметь нельзя. Ватра разозлится и заберёт. Ватра всех сжигает, — пояснил мальчишечий шепот.

— Что за чушь, блин? Ватра — это кто, какой-то дядя криминальный? Вы с мамкой в подвале от него спрятались? — пыталась понять Марийка.

— Пойдём, покажу. В щелочку дверную видно.

Марийка почувствовала, как её руку взяли холодные тонкие косточки пальцев.

Вдруг на мгновение всё вокруг озарилось. Раздался громкий треск огня. Марийке удалось увидеть вдали яркое пламенное очертание двери, тоненькую тень ребенка в коротких штанишках впереди себя, желтые трубы по обе стороны и серовато-белую крупу, которая застилала бетонный пол.

— Вот кто-то опять сгорел, — уныло произнес Славик.

Марийке стало не по себе. Накатил едва отступивший страх. Что происходит в школьном подвале и как давно? Чей это ребенок? Жива ли его мать? Что скрывает огненная дверь?

— Смотри туда. Там люди. Там мама. Там Ватра, — шепнул ребенок и тихонечко заплакал.

Перед Марийкой ярким белым пятном в черноте подвала вырисовывалась большая замочная скважина в форме свастики. Заглянув в необычную прорезь, школьница ужаснулась. Комната за дверью представляла собой почерневший от копоти бетонный куб. В дальнем углу стоял Ватра – слепой кирпичный идол с огромной раскрытой пастью акулы с рядами зубов из ржавого железа. Пасть полыхала огнём, из неё торчала огромная толстая цепь, распростёртая ржавыми звеньями по всей комнате. К цепи оковами были прикованы живые люди. Их стоны, мычание и плач разносились страшным эхом по комнате. Здесь были старые и молодые женщины, подростки и младенцы. Все были босые в полосатых одеждах. Их исхудалые тела выглядели посиневшими. Раздались резкие звуки лязганья цепи. Пасть стала заглатывать ржавые звенья с людьми по несколько человек. Каждое захлопывание безумного рта идола сопровождалось раздирающим душу треском. Когда пасть снова раскрывалась, оттуда извергались миллионы кипучих искр.

— Славочка, сыночек, я люблю тебя, ты сбереги себя! — послышались рыданья молодой женщины.

Почти у самой двери Марийка заметила плачущую женскую фигурку на коленях, обхватившую голову. Молниеносный рывок и хрупкая женщина последней влетела в кроваво-огненную пасть.

— Ма-мо-чки! — Марийка как в кошмарном сне попятилась назад. Рядом выл надрывающийся голосок мальчишки. — Надо сваливать отсюда! Маленький, пожалуйста, ты только не кричи.

Она схватила костлявую ручонку малыша, притянула к себе его тоненькое тельце и обняла. – Уходим!

Затем девочка толкнула перед собой ребенка и живо поползла обратно.

Вдали на полу что-то замерцало. Заиграла знакомая мелодия.

— Мой планшет! — обрадовалась Марийка. – Славка, не бойся, неси сюда вон ту поющую штуковину.

На экране излучалось знакомое лицо пожилой дамы в черном с надписью «АНТОНИНА ИВАНОВНА».

— Зашибись! Как она могла появиться в моих контактах? — воскликнула школьница, нажимая трубку. – Алё! Помогите мне выбраться! Я в школьном подвале.

— Только знак красной звезды… — пожилой голос оборвался. Планшет разрядился и погас.

— О, нет! – расстроилась Марийка. – Это был наш шанс спастись! Что теперь делать? И причём тут знак красной звезды?

— Я на самолётиках всегда рисую красную звезду. Это символ Красной армии. Мама говорила, что солдаты нашей армии всех фашистов перебьют и спасут нас, — сказал ребёнок.

Неожиданно хлопнула несколько раз дверь страшной комнаты смерти с идолом. Марийка и Славик, оглянувшись, замерли. Поток серо-белого пепла костей хлынул на бетонный пол подвала.

— DieFolgenden! Следующие! — рявкнула акулья пасть огненной печи, полоснув в воздухе длинной зловещей цепью перед детьми.

Марийка невольно загородилась руками. В правой руке она всё ещё держала планшет. Задняя стенка устройства стала фосфоресцировать. Чудом исчезли цепь и кирпичный идол. Бетонный куб черной комнаты уменьшился до размеров малюсенькой лего-игрушки, вспыхнул на глазах изумленных ребят и также пропал. Следом растворился Славик.

Тьма снова окутала школьный подвал. Только гнетущая тишина вокруг, будто вовсе ничего здесь не происходило.

— Что это было? Цепь, огонь, страдающие люди, Славка? Неужели меня так долбануло от падения? — думала Марийка. – А этот непонятный звонок бабули и загадочные исчезновения?

Девочка положила планшет на колени. Попыталась включить. Никаких признаков жизни. Жаль. Лишь сейчас, нащупав стразы маленьких звёздочек на крышке мобильного устройства, она поняла толкование слов пожилой дамы в черном. Могла ли Марийка подумать, что эти глупые сверкающие пустяковины, которые она наклеила буквально на все свои вещи: заколку, ремень, рюкзак, пенал и, наконец, планшет сыграют столь важную роль?

— Да, ну! Ерунда! – отмахнулась школьница. – Всё-таки сильно я бухнулась, голова трещит. И, вообще, надо побыстрее найти выход.

Прозондировав руками темноту, Марийка сделала вывод, что двигаться можно только вперед. Сзади и по бокам литые стены холодного бетона. Горячих подвальных труб уже не было. Одно радовало, теперь можно было встать в полный рост. Девочка решила идти, раздвинув руки в стороны, как бы опираясь на стены, ногами прощупывая неизвестный мрак.

Около часа шла Марийка по беспросветному тоннелю. Наконец, вдали показалось мерцающее очертание двери со знакомой замочной скважиной в виде свастики.

— Это что получается, наш подвал как игра на планшете «Сто дверей»? Кто придумал замутить в школе этот чёртов экшен? – злилась школьница. – Башку бы открутила этому чудиле!

Чем ближе подходила к двери Марийка, тем громче раздавались раскаты залповых орудий, ор, беготня, взрывы. Девочка опустилась на колени перед замочной щелью: – Ну, что, глянем очередное кино про немцев, — и тут же в страхе отшатнулась. На неё смотрел чей-то глаз.

— Раечка, ты, где замешкалась, бегом сюда! — послышался за дверью женский голос.

Раздался детский крик: — Мама! Не надо! Я боюсь!

Марийка снова припала к замочной скважине. Взору школьницы открылось огромное поле, усыпанное двигающимися русскими и немецкими танками. Туда-сюда сновали немецкие солдаты. Прямо под дверью был вырыт окоп. Женщина, вытащив из укрытия маленькую белобрысую чумазую девчонку лет шести, пыталась накрыть ее детскую фигурку огромным телом мёртвого фашиста.

— Молчи, дурёха, — цыкнула грозно мать девочки. – Немцы отступают. Назад дороги нет! Там только сгоревшее село и полные машины сельчан в удушливом газу. Их опять свезут и утопят в болотах. Хочешь к ним? Делай, как я говорю! Тихонечко прячься и двигайся вперед к нашим в лес.

— Но, мамочка, немец душит меня! — плакала маленькая Раечка.

Раздались выстрелы. Мать ребенка, окровавленная скатилась в окоп. Марийка охнула и отпрянула от двери. Под кофтой завибрировал планшет. Школьница судорожно схватила мобильник. На экране дребезжал конверт. Марийка дрожащей рукой щёлкнула эсэмэску: «ВЫХОД В ЛЕСУ. ПЕРЕЙДИ ПОЛЕ. АНТОНИНА ИВАНОВНА». Тут же планшет вырубился.

— Чёртов квест! Чёртова старушенция! Ненавижу! – завопила школьница, отшвырнув мобильное устройство в сторону. – Мне что, теперь, мерзкого дохляка на себя цеплять и ползти?

От злости и отчаяния Марийка заревела. Холодный бетон. Дверь с кровавой свастикой. Война за дверью. И мучительная тьма. Марийка жалела себя. Жгучие слёзы текли по ее красивому лицу. Что толку искать выход? Дома ведь никто не ждёт. Своим ненормальным родителям она не нужна. Пойло и наркотики уничтожили в них людей. Чем лучше они тех немцев? А ведь были когда-то дружной состоятельной семьёй, пока младший братишка Костик, всеобщий любимчик, не утонул в совместной загранпоездке на море.

Снова завибрировал планшет. Марийка потянулась, включив очередное сообщение: «КОВАЛЁВА! ИМЕЙ СОВЕСТЬ! Я ТЕБЯ ЖДУ! ИСТОРИК». Впервые за всё время пребывания в подвале девочка улыбнулась. Радость трепетала учащенным биением юного сердечка. – Всё же, кто-то думает обо мне. Он считает меня красивой и талантливой. Я хочу вернуться к нему.

Марийка хотела написать ответ, но планшет словно издевался над ней, не подавал никаких сигналов.

Внезапно снарядом разорвало в клочья дверь. Марийку наполовину засыпало землёй. Раздосадованная, отплёвывая грязь, она пыталась откопать свой гаджет. Тщетно. Нужно было уходить. Были слышны приближающиеся голоса фашистов, топот солдатских сапог. Школьница с трудом выползла из окопа. Вдруг тело убитого немца упало на неё. Липкая кровь вражеского солдата струилась по её волосам, по белоснежной коже, по одежде девочки.

— Мама! Мамочка! Где ты? — послышался слабый детский голосок.

Всего в нескольких метрах от Марийки плакала маленькая Раечка. Она также как и Марийка лежала под истекающим кровью трупом. Глаза девочек встретились.

— Привет, Барби! – обратилась школьница к малышке. — Я видела твою мамку там, вдали у леса. Нам надо туда как-то доползти.

— Но я не могу, — ревел ребенок.

— А давай в ёжиков играть! У тебя на спинке груз и у меня на спинке груз, донесём до лесной норки. Там нас мамы ждут, — сказала Марийка девочке. Но про себя подумала: — Боже, какую глупость я несу! Вот что скажешь ребёнку, что её мать тоже труп?

— Эй, Барби, хорош реветь! Повторяй за мной! Я – большой толстый ёж, делаю пять шагов, вот так, фыр-фыр, — громко чеканила слова Марийка, стараясь улыбаться, с трудом приподнимая спиной фашиста и передвигаясь на четвереньках.

Раечка, пыхтя и падая, стала повторять за школьницей.

— Ну, Барби, молодец! Да ты просто суперский ёж, — радовалась Марийка. – Смотри, до леса совсем недалеко осталось.

— А почему ты меня называешь Барби? — спросила малышка.

— Потому что есть такая кукла, очень красивая. Когда я маленькая была, как ты, любила с ней играть. Хочешь, расскажу про неё?

Горькая дорога двух девочек, изнемогающих от усталости, утопающих в лужах кровавой жижи, останках разорванных мертвых врагов, осколках использованных боеприпасов, почерневшей траве сопровождалась светлой детской фантазией о чудесной кукле в модных одёжках с ярким домиком.

Раечка в очередной раз остановилась и долго лежала, не двигаясь.

— Эй, ёж по имени Барби, ты держись! – ткнула Марийка в бок труп солдата над девочкой.

Девочку не было видно, никаких звуков она не издавала. Марийка испугалась: — Рая, Раечка, ты меня слышишь? Лес совсем рядом.

— Фыр, — издал тихий звук Раечкин немец. Показались испачканные трясущиеся ножки и ручки ребенка.

— У-у-ф, — выдохнула облегченно школьница. – Не зря же я сказала, что ты суперский ёж! Слушай меня внимательно. Я уверена, там перед лесом будут окопы. Я сброшу груз. Потом помогу тебе. Потом спрячемся в норку. Постарайся не вставать и не шуметь. В окоп будем скатываться вместе. Договорились?

— Фыр.

Наконец девочки приблизились к земляным укрытиям. Марийка с трудом выбралась из-под тяжелой ноши, легла на спину, вытянув руки и ноги. Серое небо плыло перед глазами. Набравшись сил, она уперлась ногами в труп Раечкиного фашиста и сбросила его с ребенка. Девочка еле дышала. Из окопов послышались голоса. Это была русская речь.

— Мама! Мамочка! Я здесь! — обрадовано закричала Раечка, сев на колени, размахивая в воздухе руками.

Раздались выстрелы. Барби в окровавленном платьице упала к ногам Марийки. Её белокурая головка шептала: — Я хотела, чтобы меня увидела моя ма-а-а…. Глазки девочки закатились, дыхание остановилось.

— Гады! Какие же вы гады! — заорала в слезах Марийка. Она обхватила маленькую Раечку и скатилась в окоп. Земля, словно заботливая мама, укрыла мягким одеялом девочек от отдаленных грохочущих взрывов бомб.

Марийка открыла глаза. Опять подвал. Тёмный, суровый и безжизненный. Надо встать, идти дальше, но нет сил. Душа вывернута наизнанку. Перед глазами стояли ещё живыми Славка и маленькая Раечка.

— Лучше не думать, — решила школьница, — иначе можно сойти с ума. Я жива!

Школьница встала на ноги и, опираясь руками о стены, пошла вперед.

— Интересно, сколько сейчас времени? Как давно я шатаюсь в этом дурацком подвале? — девочка машинально глянула на ручные электронные часы, включив маленькой кнопкой подсветку. — 11: 20. Странно, десять минут, как идёт урок. Это время моего выхода из кабинета. Похоже, часы стоят. Но почему работает подсветка? О, волшебство изобретательности Китая! Какая же я тупая, ведь можно было раньше включить часы, какое-никакое, а всё-таки освещение!

Марийка сняла часы с руки и стала крутить маленькой вещицей, как фонариком, зажимая слегка белую кнопку. Картинка вокруг не изменилась. Голый серый бетон позади, сторонам и чернота впереди. – Похоже, такое обозрение будет до следующей двери. Надо сохранить заряд батарейки — школьница отпустила пуговку часов и спрятала их в заднем кармане джинсов.

Во мраке по ногам скользнуло что-то длинное. От неожиданности Марийка взвизгнула, подпрыгнув. Неужели змея, страхом стучало в висках. Девочка лихорадочно попыталась достать часы. Мерзкое существо с невероятной быстротой поднималось от ног вверх по телу. Марийка схватила невидимый полоз руками и с силой бросила о стену. Пальцы прощупали плоскую резину. Наконец, она достала часы, включила слабый свет. Нагнулась. Под ногами валялся выцветший потрескавшийся медицинский жгут. Внезапно бледно-розовая резина скрутилась на полу клубком и бросилась на школьницу. Борьба продолжалась несколько минут. Марийка боялась, что гадкая резина задушит её. Жгут больно хлыстал её по всему телу и лицу, окручивал конечности, падал и снова кидался. В конце концов, намертво обтянув Марийкину левую руку чуть выше локтя, жгут успокоился. Девочка сдалась.

— Да, чёрт с тобой, резиновая дрань! – гаркнула школьница. – Шею только не тронь.

Чем дальше пробиралась Марийка вперед, тем больше видела на полу медицинские резиновые завязки и какие-то старые ремешки. Вот уже весь пол оказался устлан жгутами и кожаными лямками. Хорошо, что не бросаются, а тупо валяются в пыли. А что будет со мной, если они все кинутся на меня? Кранты!

Далее, вдоль подвального тоннеля слева Марийка увидела ржавую некогда белую панцирную кровать. Девочка решилась на отдых, ноги гудели. Она легла на железную кровать, зажала в кулаке часы и закрыла глаза. Надо расслабиться, подумать о чём-то хорошем. Она всегда так делала, когда её душило одиночество или безысходность. Вот явились из дальнего доброго детства нежное средиземное море, теплое испанское солнышко, звуки мандолины, ласковые руки родителей. Мама и папа, улыбаясь, качали её на волнах.

Марийка почувствовала, как легкое дуновение холодного ветерка пронеслось мимо ее лица. Девочка открыла глаза. Навалившаяся пугающая тьма окружала её. В ногах светились два зеленовато-желтых шара, словно пустые глазницы совы. Мурашки побежали по коже. Девочка оторопела, зажмурилась и снова открыла глаза. Шары по-прежнему смотрели на нее.

— Зенки сломаешь, пугало! — рыкнула школьница в темноту.

Затряслась сетка кровати. — У-хо-ди, — донеслось до Марийки чьё-то медленное бормотание.

— Думаешь, мне здесь нравится? Знала бы выход, давно свалила отсюда!

Марийка достала часы, села и посветила в сторону светящихся глаз. У железных прутьев спинки с краю сидел полупрозрачный сине-белый образ мальчишки лет восьми с выступающими желтыми глазницами.

— Ну и страшилка же ты! — вздрогнув, сказала Марийка. – Тебя как зовут? Что ты тут делаешь?

— Вовка я, — отозвалось привидение ребенка. – Из барака сбежал, от немцев прячусь. Посмотрел бы я на тебя, какой страшилкой ты выглядела, если бы из тебя каждый день кровь сосали!

— Брехня! Ты к немцам попал или вампирам? — хмыкнула школьница.

— Гляди сама!

Вовка ткнул пальцем в бетонную стену. Бетон неспешно на глазах стал растворяться, оставив только легкий занавес тонкой светопрозрачной вуали. За вуалью была большая белая комната с огромным числом железных кроватей. Всюду лежали дети разного возраста. Капельницы, шприцы, вата, жгуты, пробирки, пузырьки были у каждой кровати, немецкие медики в белых халатах суетились возле детей. В центре комнаты стоял громадный деревянный короб. Один из медиков метнулся к коробу, сбросил туда голенькое тельце младенца и захлопнул крышку.

— Господи, что это? Скоты! – произнесла Марийка. – Какой толк в таких крошках, за что их отобрали у матерей?

Слёзы покапали по взволнованному лицу школьницы.

— В бараке говорят, что кровь грудных детей самая ценная для раненых фашистов, — молвил Вовка. – Здесь в концлагере у всех детей берут кровь. Умирающих детей бросают в короб, а потом сжигают. Но знаешь, не это самое страшное. Посмотри сюда.

Мальчик коснулся пальцем противоположной стены. Серая стена заколыхалась светлой вуалью. За ней также была большая белая комната с множеством кроватей. Только в ней дети были привязаны ремнями, громко кричали и стонали, мотаясь в бессилии. Единственный врач наносил на руки и ноги бедных ребят какую-то мазь, затем что-то записывал в своем блокноте.

— Пожалуйста, я больше не могу смотреть, – плакала Марийка.

— Здесь испытывают лекарства. Боль такая, будто сто собак вгрызаются в конечности, — Вовка показал руки, прозрачные тряпицы кожи свисали клочьями по всей длине. – Потому я и убежал. И ты уходи!

Стены снова стали бетонными. Мальчик опустил руки.

Из черноты тоннеля раздались шаги, залаяла собака. Проход за кроватью осветился ярким светом фонаря. Вдали остановилась грозная фигура гитлеровца со свирепой овчаркой.

— Это конец! – подумала Марийка, прижав к себе маленькое привидение.

— DasschlechteKind! Гадкий ребёнок! — отчеканил резкостью немец, сверкая стеклянными глазами. — Gehemitmir! Иди со мной!

На полу в двух шагах от конвоира с рычащей собакой чётко зазвучала мелодия входящего звонка на планшете. Обнаружился Марийкин гаджет, который вниз экраном вибрировал по бетону. Алые стразы звёзд на крышке стали излучать яркие фосфоресцирующие лучи. Немец, собака, Вовка, жгут на её руке испарились.

Школьница радостно бросилась к мобильному устройству, перевернула его. Высветилось фото матери с надписью «МАМАН».

— Алё! Дочь, — звучал заплетающийся язык. – Комнату твою сожгли. Так, случайно вышло.

Женщина несколько раз икнула. Планшет тут же отключился.

— Пьянчуги драные! Связать бы вас всех и вместо этих детей сюда, чтобы все прелести войны испытали! Узнали бы цену жизни! — презрительно выговорила Марийка.

Вдруг вспомнились глаза ветерана. – Простите меня, — мысленно произнесла девочка. Горечь и стыд содрогались в душе школьницы.

Она сунула планшет под кофту и обреченно побрела дальше в поисках выхода из невыносимого лабиринта войны. Батарейка часов разрядилась, чего и следовало ожидать. Вновь безрадостная тишина и сырая подвальная мгла окутали душу и тело подростка.

Впереди показался свет. Марийка ускорила шаг и упёрлась в холодную стену. Свет струился вдоль бетона. Школьница повернула вправо. Стал, виден конец злополучного тоннеля — три кирпично-ржавые ступени и высокая белая дверь с черной дырой в виде свастики. Под потолком над дверью мерцала люминесцентная трубка лампы. Тихо ступая по ступеням, девочка наклонилась и заглянула в черное отверстие.

Опять бетонный куб. В углу блока стоял железный стол, на котором были разбросаны алюминиевые кружки и миски. По полу корчились, задыхаясь порядка десяти детей среднего школьного возраста. Возле стола, держа дрожащими руками мисочку, стояла рыжая девчушка в каком-то рванье. Перед ней возвышался толстомордый эсесовец в серой рубашке, подзывая пальцем. Девочка несмело подошла к немцу. Он с силой ударил её по одной щеке, затем по другой. Затем набросился с кулаками, норовя попасть по голове. Рыженькая стала закрываться миской. Толстый изверг вырвал миску из рук ребенка и отшвырнул в сторону. После чего толкнул заключенную и стал бешено пинать ногами. Потом схватил девочку и швырнул в сторону двери, за которой в ужасе стояла Марийка. Дверь со свистом распахнулась, сбив с ног школьницу. Рыженькая влетела в подвал. Дверь с черной свастикой тут же с оглушительным грохотом захлопнулась. Немец стал молотить ногами по двери с той стороны, но дверь не поддавалась. Выкрикивая ругательства, он несколько раз выстрелил в неподдающееся препятствие, только дверь стремительно стала покрываться защитной бронею и отталкивать стальные пули. Наконец, эсесовец отступил и ушёл.

Марийка поднялась с бетонного пола и подошла к рыжей девчушке. Изо рта и носа девочки текла кровь, она лежала, запрокинув голову. Марийка достала из кармана носовой платок и стала вытирать раны, тихонечко придерживая цветной ситцевый лоскут.

— Как тебя зовут? — спросила школьница.

— Маша, — стоная, ответила рыжая.

— О, да ты моя тёзка! Привет! – улыбнулась Марийка, заботливо вытирая новые струйки крови. – Скажи, за что тебя так этот урод?

— Понимаешь, мы с ребятами отказались быть похоронной командой, — с трудом выговорила заключенная.

— В смысле похоронной командой? Вам приказывали закапывать умерших? — расспрашивала Марийка.

— Если бы, — ответила тёзка, кашляя и отхаркивая кровь на пол. – Понимаешь, нам выдали плоскогубцы, велели ходить по баракам, искать покойников, раздевать их и вырывать им золотые зубы. Мы обязаны были складывать ценные зубы в коробки, а мертвяков в коридоры вытаскивать.

— Фу-у, гадость, какая! — скорчила гримасу Марийка.

— Вот и мы так решили. Не по-человечески это, глумиться над умершими, — печально отозвалась Маша.

Под кофтой Марийки завибрировал планшет. Устройство опять-таки включилось. Пришла эсэмэска: «ИЩИ КАРТУ В СТАРОЙ АПТЕЧКЕ. АНТОНИНА ИВАНОВНА». Не успела школьница убрать гаджет, как мгновенно исчезла рыжая тёзка. Дверь со свастикой на глазах изумленной Марийки медленно всосалась в мрачную серость бетона.

— Лихо, однако! – подивилась девочка.

Убирать планшет не пришлось. На этот раз устройство не отключилось. Не высвечивалась только антенна. – Пусть я пока без связи, один фиг, рано или поздно она появится, зато у меня будет фонарик! — порадовалась школьница. Включив его, Марийка бросилась в темный проход тоннеля искать загадочную медицинскую коробку.

— Спасибо Вам за подсказку! — мысленно благодарила девочка пожилую даму в черном, энергично удаляясь вглубь подвала.

Марийка остановилась. – Я, наверное, напрасно вперед пошла, — подумала школьница. – Следовало идти назад, ведь там были медблоки, валялись жгуты и ремни, там были медики, о которых рассказывал Вовка. Может под кроватью осталась та самая аптечка.

Девочка развернулась и уперлась в шершавый бетон. – Дорога за мной словно зарастает. Будет ли толк в поиске карты, когда как путь один – вперед?! Хотя…, узнаю, сколько блоков ещё нужно обойти.

Школьница ещё раз развернулась и пошла по тоннелю. Через несколько метров проход разделился на три дороги. Марийка в растерянности остановилась на перепутье. – Ха, как в одной весёленькой группе любимой соцсети: налево пойдёшь – по голове получишь, направо – в глаз дадут, прямо – пинок отвесят! Точно про этот подвал, набитый немецкими уродами. Выберу из всех зол меньшее, пусть уж лучше пятая точка пострадает.

Долго Марийка шла вперед, пока не обнаружила выпирающие желтые трубы по сторонам. Днища их настолько были изношены, что всюду сочилась ржавая холодная вода, стекая на бетонный пол. Вскоре серый настил подвала оказался полностью залитым водой. Ноги школьницы уже по щиколотку уходили под воду, чёрные лаковые туфельки хлюпали. – Надо возвращаться, пока не пришлось плыть, — решила девочка. Но тут что-то больно упёрлось в спину.

— Zustehen! Стоять! — рявкнул голос за спиной.

От неожиданности школьница выронила планшет. Устройство быстро ушло под воду. – Только не это! – с досадой высказала Марийка и наклонилась за планшетом.

— Ichhabegesagtkoste! Я сказал, стой! — вторично рявкнул немец, ткнув больно дулом автомата в спину девочки.

Под потолком замигали люминесцентные лампы, далеко осветив сырой подвальный проход. В конце тоннеля была видна круглая, влитая в бетон, металлическая дверь со свастикой.

— Istvorwärtsgegangen! Пошла вперёд! — скомандовал знакомый мерзкий голос. Немец пнул Марийку ногой.

— Ишь, с пинком-то я не ошиблась, — ухмыльнулась про себя школьница. – Да пошёл он! Не верю я, что он мне что-то сделает! Здесь одни привидения!

Марийка резко развернулась и хотела оттолкнуть высокое серо-белое мерцающее видение в обличии фрица. Немец выстрелил.

Боль обожгла левую ногу. Кровь потоком брызнула в воду. – Вот гад, — сжала зубы Марийка. – Всё всерьёз!

Школьница, молча повинуясь, захромала к металлическому люку.

Сине-ржавый металл заскрипел, дверь тяжело отворилась. Немец впихнул девочку вовнутрь какого-то помещения и тут же исчез. Дверь также тяжело закрылась, оставив Марийку в полной темноте.

Первое, что поразило девочку, это дурной отвратительный запах, как будто в уличном туалете сдох миллион кошек. Она прикрыла ладонью нос и рот, другая её ладонь зажимала рану. Голова школьницы упиралась в холодный металл потолка, мокрые ступни прощупывали сплошные живые препятствия. На секунду мигнула потолочная тусклая лампа в синей решётке, осветив сырое помещение. Это был трюм, подсобное помещение корабля, вместо груза битком напичканное людьми. По всему периметру грузового корабельного блока были встроены деревянные полки, с которых свисали голые ноги, руки, головы. Центр трюма был заполнен стариками, женщинами и маленькими детьми, сидевшими в воде, плотно прислонившись, друг к другу. Людей было очень много, наверное, больше сотни. Снова мигнула лампа, и трюм словно ожил. Со всех смрадных уголков потянулись звуки чавканья, безумного смеха, стонов, пустой болтовни обитателей, непрестанного рёва грудничков. Люди ли это? Сердце Марийки сжималось от страха и боли. Да, люди, только измученные пленом, костлявые и изуродованные. Большая их часть была неподвижно лежащими мертвецами.

Лампа опять сверкнула, показав приближающийся скелет подростка в рваной серой одежде. Рубаха, и брюки на нём были короткими. Скулы парня выпирали вперёд, кожа лица была сильно стянута, чернота редких передних зубов проглядывала в открытую косую челюсть. Тёмные кудри торчали в грязном беспорядке. Мутные глаза смотрели прямо на школьницу. Он протянул руки к Марийке. Свет погас. Девочка в ужасе закричала.

— Не трусь! Я только ногу перевяжу, — спокойно сказал парень, и осторожно приподняв за лодыжку, плотно скрутил тряпицами рану девочки. – Красивая ты, особенно глаза, зелёные, как у колдуньи. Моя Верочка на тебя похожа была.

— Кто ты? — смущаясь, спросила Марийка, пряча трясущуюся ногу.

— Я – Валька. Здесь все из Севастополя. Мы на вражеском корабле военной эскадры. Всего в море вышло двадцать кораблей, битком набитых техникой и людьми.

— А что с твоей девушкой? — осторожно спросила школьница.

— Гитлеровцы, сволочи, повесили! — с ненавистью произнес Валька.

Мерзко заскрипел ржавый металл открывающегося люка, показались злые лица конвоиров. Немцы стали выталкивать детей и подростков из трюма, загоняя на палубу корабля. Их матери в агонии падали плача на пол.

Корабль бросало из стороны в сторону, заливало бушующими волнами. Вымокшие насквозь, дети падали и ударялись до крови. Тех, кто не мог встать, забивали плетьми. Наконец, пленников выстроили в шеренгу, приказав держаться плотно друг к другу за руки. Фашисты расположились за несчастными ребятишками, прикрываясь подушками и перинами, одновременно держа всех пленников под мушками автоматов.

— Что за новогодний хоровод? — шепнула Марийка в плечо Вальки, держа крепко его большущие дистрофичные пальцы.

— Дети — живой щит от налета русских самолетов. Если бы не мы, давно бы этих мразей наши лётчики подбили!

Послышался гул самолетов. Ровной полосой приближались русские стратегические бомбардировщики. Дети гордо и одновременно с мольбой смотрели в небо. Их лица, мокрые от хмурого дождя и брызг, выражали неимоверный протест фашизму.

Не суждено было выжить ни пленникам, ни фашистам, никому на этом корабле. Огромная волна высотой в девятиэтажный дом поднялась вверх и страшным грохотом опустилась вниз, заглушая рёв самолётов и поглощая безжалостно бурлящей пеной всё и всех.

На корабле-призраке выжить не суждено было никому, кроме нёё, Марийки. Дерзкая волна вернула девочку в школьный подвал на перепутье трёх дорог. Вода моментально ушла с прямой дороги, центральный вход залило под потолок свежим быстросохнущим бетоном.

Школьница вымокла насквозь, вода стекала с неё на холодный пол. Марийку знобило. Девочка с трудом встала и машинально качнулась вправо. Путь был выбран. Она медленно двинулась по правому проходу. Хорошо, хоть лампы горят. Радовало и полное отсутствие раны на ноге.

По бокам поодаль стали виднеться жёлтые трубы, отдавало теплом. Подойдя к толстым длинным батареям, Марийка прижалась к горячему металлу всем своим худеньким телом, отогреваясь. На полу по всему проходу была разбросана солома, буквально в нескольких шагах она была собрана в несколько больших куч. Не раздумывая, девочка разделась. Одежду и обувь она разложила по трубам, сама же юркнула мышкой в ближайший ворох соломы. Грубые и жесткие стебли кололи её юное тело, но ей было всё равно, она настолько устала, что незаметно погрузилась в сон.

Ей снился Костик, любимый пятилетний братишка. Вместе они сидели в их уютном доме под сверкающей пушистой новогодней ёлкой, разворачивая подарки. – Ой, Марийка, я нечаянно твой подарок открыл, — шурша разноцветной фольгой, произнес звенящим голоском малыш. В маленьких ручонках он вертел стеклянный куб-лабиринт с металлическим шариком. Костик протянул игрушку сестре. Марийка крутила куб с одной грани на другую, но никак не могла загнать шарик в лунку с надписью «Финиш». Костик взял игрушку из её рук: — Дай, я тебе помогу! — и с лёгкостью маневрируя детскими пальчиками вывел шарик к победе. – Зови, если что! — с гордостью сказал он, не по-детски глядя в глаза сестры.

Марийка проснулась. В памяти стоял образ пятилетнего ребёнка и его совсем взрослые серо-изумрудные глаза. Тоска щемила сердце. Марийка тряхнула головой, приказав себе не думать о маленьком брате. С лёгкостью выпорхнув из соломенного ложа, школьница собрала одежду, оделась, натянула пересохшие жесткие туфли и отправилась в беспросветный путь.

Огибая частые соломенные кучи, школьница не переставала удивляться, откуда в школьном подвале солома? Хотя, чему удивляться, тут же противоречила себе Марийка, весь подвал напичкан необъяснимыми феноменами. Очередным тому подтверждением стало пиликанье её планшета в одной из соломенных горок. Марийка быстро разгребла мелкие сухие стебли, вытащив свой любимый гаджет. Он был в отличном состоянии, будто не падал на бетон и не тонул в воде никогда. Пришло сообщение: «МОИ УРОКИ НЕ ПРОГУЛИВАЮТ! ИДУ ЗА ТОБОЙ! ИСТОРИК».

— Yes-yes-yes! – ликовала Марийка, кружась и прыгая по соломенному полу с планшетом в руках. – Наконец, меня отсюда вытащат!

Школьница остановилась, попыталась дать о себе знать, позвонив, но опять-таки связи не было. Девочка сунула планшет в джинсы под кофту, подошла к серой стене, вдоль которой тянулись цилиндры батарей. Не раздумывая, она стала молотить кулачками по металлической толще труб. Но звук был совсем слабым и глухим. – Не то! Эх, мне бы какую-нибудь железку! — думала Марийка. Оглядевшись по сторонам, она ничего, кроме соломенных куч и пустот бетона не обнаружила. Тут её осенило. Она быстро подняла кофту и стянула кожаный ремень с модных черных джинсов. Держа в руках фигурную латунную бляху, Марийка что было сил ударила по трубе. Звучание было отменное. – То, что надо! — радовалась школьница, продолжая настукивать по трубе.

— Ковалёва, тебе больше заняться не чем? — раздался строгий голос учителя.

Марийка радостно повернула голову в сторону историка. Далеко в проходе стоял силуэт её любимого человека. Конечно же, упиваясь звуками своего инструмента, школьница не услышала его шагов. Марийка ласточкой порхнула к педагогу.

— Вся бригада уже в строю! Почему я должен тебя искать? — сдвинув брови, проговорил учитель.

Подлетев ближе, Марийка остановилась, как вкопанная. На неё смотрела та же синева глаз, но лицо было чужим, хотя сходство было поразительным — прямой нос, вьющиеся тёмно-русые волосы, чётко очерченные густые брови, красивая линия губ. Это был высокий парень, с виду старше Марийки на год-два. Он был одет в серо-синий комбинезон, на котором всюду были масляные пятна. От него пахло машинным маслом и лигроином. Школьница хорошо знала эти запахи дизельного топлива, так пахло в гараже её деда, старого коллекционера-любителя потрёпанных рыдванов.

— Миша, бригадир! – крикнул запыхавшийся мужской басок подбежавшего смуглого парнишки в таком же комбинезоне. – Зайди потом в контору совхоза, там что-то важное.

Смуглый развернулся и скрылся вдали прохода, подмигнув Марийке.

— Живей, Ковалёва, живей! Машина ждёт! Ребята нервничают, ждут своей очереди! Бегом за мной! — скомандовал бригадир.

Следуя за бригадиром, Марийка выбежала в чистое поле. Солнце больно ударило в глаза, свежий воздух и свежескошенная трава кружили голову. Какой колоссальный контраст после подвала!

Рядом с какими-то высокими деревянными постройками на грунтовой дороге стоял большущий гусеничный трактор, возле которого стояли ребята. На первый взгляд, это были ровесники Марийки, обычные пацаны и девчонки, одетые в скромные вещи тусклых оттенков.

– Лариска, ты что убежала? Струсила? — спросила блондинка с косичками, очень похожая на её одноклассницу Ленку Копейкину.

– Она мне хотела место уступить, правда, Ларочка? — произнес конопатый парнишка, копия одноклассника Ляпкина.

— Не дождётесь! — буркнула Марийка и подошла к гусеничному агрегату, возле которого стоял бригадир Миша, показывая руками вверх на дверцу. Девочка попыталась взобраться на трактор, но ноги, будто ватные, совсем не слушались. Почти открыв дверцу, она сорвалась, испачкав кофту и джинсы масляной чернотой. Разве скажешь, что ты вовсе не Лариса, а Мария? Что ты страшно растеряна и не знаешь, чего от тебя хотят? Ведь сочтут сумасшедшей, если объяснять свою нелепую ситуацию.

Её подхватили крепкие руки Миши.

— Ты сильней хватайся! — сказал бригадир, и аккуратно обняв школьницу за талию, ловко подсадил в кабину советского титана. Марийке было приятно его внимание.

Согнувшись, она уселась на железное сиденье, похожее на совковую лопату. Миша расположился на подножке, держась за верх кабины и открытую дверцу.

— Жми сцепление, как я вчера показывал, — чётко проговорил бригадир, включая передачу.

Послышался скрежет шестерён. Марийка ухватилась за руль и изо всех сил надавила на педаль сцепления. Хорошо хоть уроки деда помнила, знала, что такое сцепление.

Миша крикнул: — Жми! Жми педаль!

Марийка старательно выполняла команды. Скрежет прекратился, и он снова приказал: — Теперь медленно отпускай педаль сцепления.

Какое там медленно! Марийка, вцепившись в рулевое колесо, приподнявшись, перегнулась в сторону тугой педали. Трактор прыгнул вперёд, как норовистый конь поднялся на дыбы и со страшным грохотом опустился, звеня гусеницами. Двигатель заглох. Бригадир кубарем покатился на землю.

Ребята молчали. Была бы она сейчас со своим классом, катались бы все со смеху. Один Ляпкин бы чего стоил, хохоча во весь свой щербатый рот!

Миша тут же поднялся, отряхнулся и крикнул школьнице: — Слезай, Ковалёва! Меняемся местами! Сейчас ещё раз покажу, как правильно надо!

Марийка выглянула в оконце, покосилась в сторону лукаво улыбающегося клона Ляпкина, махнула рукой и дерзко выкрикнула: — Не дождётесь!

С легкостью запустила она двигатель, плавно тронулась с места и дребезжа гусеницами покатила по грунтовой дороге, оставляя клубы пыли. На максимальной скорости школьница показала мастер-класс разинувшим рот ребятам, выписывая круги по полю.

— Бросай лихачить, шальная! – кричал бригадир, размахивая руками вниз, преграждая дорогу. Трактор трясся и страшно ревел.

Марийка остановилась. Заглушила двигатель и спрыгнула вниз. Она была уверена, что Миша похвалит свою подопечную. Но бригадир вдруг схватил школьницу за руку, приволок к ребятам и поставил в строй.

— Вот вам пример, как делать не нужно! – грозно отчеканил Миша. – Техника старая, изношенная. Какой толк в том, что я вас обучу, если ездить будет не на чем. Мы ещё школьники, но нам уже доверено помогать людям, совхозу, стране! Доверено потому, что если не мы, то кто, старики, наши матери, малые дети? Доверено потому, что наши трактористы на фронте и, возможно, не вернутся. Вся тяжесть полевых работ на нас! Только так прокормимся, выживем! И не то время, чтобы лихачить!

Марийке было стыдно. Краска заливала её белое личико. Она устремила изумрудный взгляд из-под пушистых ресниц в пол.

Снова подбежал смуглый парнишка к бригадиру, что-то шепнул.

— Ребята! Немцы приблизились к селу! – громко обратился Миша к подросткам. – Спасаем родных! Собирайте самое нужное! Встречаемся в лесу! Где землянки, знаете!

Бригада стала разбегаться. Блондинка с косичками метнулась к Марийке: — Лариска, что стоишь, бежим! — ухватила школьницу за руку, потащив за собой. Марийка подняла глаза на бригадира. Их глаза встретились.

— Пора взрослеть, лихачка! – вдруг произнес Миша, обняв Марийку за плечи. – Поспеши! — Он улыбнулся и пошагал прочь в сторону деревянных построек.

Меньше всего Марийке хотелось сейчас бежать неизвестно куда. Но долг требовал и девочка поспешила за одноклассницей.

Село было совсем недалеко, чуть в горку. Широкие улицы и разбросанные деревянные домишки утопали в цветущей зелени. Возле некоторых заборов паслись гуси, хаотично бегали, клохча, куры.

— Смотри, бабушка тебя встречает, — указала подруга на старушку в цветастом платке, прислонившуюся к покосившемуся забору последнего из домов. – А мои все на работе! Ну ладно, я побегу! Увидимся в лесу! Одноклассница скрылась за калиткой ближайшего дома.

Марийка с замиранием сердца подходила к родному дому, разные мысли терзали её. Кто она, пра-пра-пра-бабушка из прошлого? Какая она? Есть ли в ней сходство с настоящими стариками Марийки? Как Марийке вообще вести себя?

Старушка плакала, утирая лицо кончиками платка. Седые пряди волос выбились из-под цветастого убора. – Беда, Ларисонька! Беда! – сокрушалась она. – Похоронка пришла на родителей.

Старая женщина протянула школьнице измятый листок. Марийка не разворачивая, сунула бумажку в задний карман джинсов, обняла бабушку и быстро проговорила: — Горевать некогда! Немцы возле села, нужно спасаться! Бабушка, помоги нам вещи собрать.

Девочка заботливо повела старушку в дом. Бабушка вдруг опустилась на скрипучее крылечко и сказала: — Куды мне старой? Дом не брошу, помру в родной избе! А ты, беги, зоренька, беги! Ванечку сбирай и беги, прячься. Документы там, в шкапчике не забудь.

Из дома послышался плач младенца. Марийка вбежала в дом. У окна в деревянной люльке сидел кудрявый годовалый малыш в белой рубашонке, заливаясь слезами и жалобно протягивая ручки. Это был её маленький Костик, те же ясные глазки, тот же курносый носик. Глаза девочки намокли. Когда-то она очень помогала маме нянчить кроху, купать, пеленать, кормить по ночам из бутылочки. Марийка сильно тогда привязалась к Косте. Когда братишка подрос, девочка сама отводила его в садик, забирала домой. Трагедия с гибелью Костика перечеркнула жизнь всем домочадцам. И вот сейчас, видя его живым, пусть совсем маленьким и в лице Ванечки, она радовалась.

– Не плачь, мой маленький, сейчас мы пойдем гулять, — ворковала Марийка, ласково целуя в нежные щечки кроху. – Вот только вещи соберём. Школьница сунула ребенку деревянную лошадку со стола. Ванечка тут же утих. Затем она заметалась по комнате в поисках необходимого. На глаза попался зелёный охотничий рюкзак, который Марийка ловко сорвала с вешалки и разложила на полу. Открыв его, она обнаружила фляжку, спички и молоток. Странно, а зачем здесь молоток? А, ладно, оставлю для самообороны. Детское одеяльце, кофточки, штанишки полетели туда же. На кухоньке школьница нашла бутылку молока, хлеб, отварной картофель, которые аккуратно завернула в детские вещи, заполняя рюкзак. Фляжку она наполнила водой. Последними Марийка кинула документы из шкафа и выключенный планшет, который она вытащила из-под кофты.

С улицы застрекотали моторы. Залаяли соседские собаки. Школьница бросила взгляд на окно. Немцы в спешке спрыгивали с мотоциклов, стреляя во все стороны. Сердце от страха вырывалось из груди, ноги и руки тряслись. Наспех завязав вещмешок, она кое-как натянула его на спину, подхватила на руки братишку и приготовилась бежать огородами. Со двора девочка услышала, как застрелили бабушку, как раздался скрип половиц из сеней под громыхающими сапогами. Опоздала! Отчаяние разрывало звериными когтями робкую душу подростка.

В дом ворвались два немца в касках. Уставились холодными злыми глазами на Марийку, наставив автоматы.

— ImHausist партизанен? — гаркнул один из них.

— Нет, — тихо сказала девочка. Она вдруг вспомнила уроки ОБЖ, про наставления пожилого учителя по поводу террористов, что вести себя надо спокойно, не провоцируя агрессии.

Немец стал бегать по избе, всё вокруг переворачивая, вышвыривая вещи на пол. Второй держал на прицеле школьницу с малышом на руках. Братишка заплакал.

— VerstopfedasKind! Заткни ребенка! — заорал фашист-ищейка на Марийку.

Испугавшись, малыш ещё сильней зашёлся плачем. Девочка попыталась утешить братика ласковыми словами, поглаживая мелкие кудряшки и пряча его мокрое личико в плечо. Братик не унимался, крохотное сердечко колотилось как у пойманной птички.

Ищейка в каске яростно вырвал ребенка из рук школьницы, поднял за ноги и потащил из дома. Марийка с застывшими глазами смотрела на садиста, молча сдерживая внутренние неистовые рыдания. Жгучие слёзы текли по лицу, но она молчала. Дверь за ним захлопнулась.

Второй немец с гадкой ухмылкой стал приближаться к Марийке. Смерив школьницу наглым оценивающим взглядом, он движением ствола оружия приподнял её кофту.

— Ziehesichaus! Раздевайся! — приказал фашист.

Со двора донеслись звуки выстрелов. Сердце Марийки оборвалось. Отворилась дверь. С порога затарахтела бешеная автоматная очередь, по полу рекой потекла кровь. В дверном проёме стоял Миша, одной рукой он прижимал младенца к груди, другой палил по фашисту. Затем кинул автомат на пол и устремился к плачущей Марийке.

— Тише, лихачка, не реви! Возьми братишку на руки! Надо бежать! — сказал Миша и передал малыша девочке. – Вещи готовы?

Марийка вытерла рукавом слезы, протянула руки и забрала ребенка, неожиданно для себя поцеловав бригадира. – Всё готово! — решительно ответила она и показала, повернувшись, заплечный зеленый рюкзак.

— В подполе вырыт проход, твои родители позаботились об этом. Будем выбираться из села через него, — быстро сообщил Миша, подняв автомат.

Они вышли в сени. В это время с улицы послышалась немецкая речь. Бригадир бросился к двери, стремительно задвигая засовы. Затем подошел к середине входной комнаты, отодвинул ногой легкий половичок и отворил за кольцо небольшую напольную дверцу. Марийка передала малыша и первой прыгнула в темный подвал. Одновременно немцы выбили входную дверь и с беспорядочными выстрелами влетели в сени. Миша с ребенком рухнули на пол. Напольная дверца резко захлопнулась. Марийка вновь осталась наедине с собой, зажмурив глаза от оглушительной стрельбы и леденящей душу потере двух самых дорогих на свете людей.

И опять школьный подвал, мрачный и неживой. Ни единого звука, ни единого шороха. Широко распахнув глаза, Марийка стояла на том же самом магическом месте скрещивания трёх дорог. Две дороги были плотно замурованы бетоном. Оставался единственный выход – идти налево. Как там в той хохме, налево пойдёшь, по голове получишь? Это вряд ли. Направо была угроза синяк под глаз получить, вроде обошлось. А лучше бы и получила, чем такие страшные испытания. Как вообще люди в этой чудовищной войне сумели выжить? А ведь сумели! И теперь такие вот уже старенькие, приходят к ребятам в школу, рассказывают, как всё было. А такие хамки, как она, Марийка, уши затыкают. Противно стало от себя самой за бездушность. Вернусь, всё-всё в своей жизни перестрою! Во-первых, родителей брошу с их вечными запоями, уеду в соседний город к бабушке с дедом. У них дом там в частном секторе отличный, сосны кругом. В школу буду добираться на автобусе, подумаешь, какие-то полчаса. Во-вторых, работать пойду, хотя бы рекламные визитки раздавать или нянечкой в детский сад, ребятам в школе представители дома молодежи предлагали на прошлой неделе. В-третьих, обязательно логотипы нарисую для общества ветеранов. А может мне ещё им сайт сверстать, это несложно.

Так Марийка шла по последней третьей дороге, рассуждая сама с собой. В раздумьях и мечтах она не заметила, как твердая дорога вдруг превратилась в грязно-снежное месиво. Холод заставил школьницу встрепенуться и осмотреться по сторонам. Позади живо нарастала серая стена бетона. По бокам выпирали холодные трубы, протяженностью в неизвестность. Наверху блекло расплывались лампы через одну, а то и три, словно выдыхаясь. Впереди было черное око бездны тоннеля. Под ногами перемешивалась слякоть с землей почти по колено. В воздухе всюду вьюжил снег.

По трубам скользнуло легкое постукивание, послышался протяжный вой. Марийка напугалась. Её что-то толкнуло и шлёпнулось сзади. Она резко обернулась. Ничего, кроме холодной стены не было. Она поспешила вперёд. Вдруг сквозь неё будто прошёл поток студёного ветра. На дороге показались убегающие босые человеческие следы, в которые набегала непонятно откуда кровь, сочившаяся из грязи. Послышался сумасшедший хохот. Из ниоткуда проявилась чёрная тень женщины в платке и лохмотьях. Тень остановилась, потопталась на месте и направились к школьнице. Марийка оцепенела. Чёрные длинные руки призрака стали трясти Марийку за плечи, глаза вспыхнули огнём и потекли слезами лавы по черному лицу. Фонтом женщины жалобно заскулил: — Где моя Настенька? Где мои Сашенька с Пашенькой? — Затем тень сорвала платок и стала рвать на голове волосы, бегая вокруг девочки. Затем совсем исчезла.

— Что это было? — произнесла Марийка, растерявшись, голос ее дрожал.

— Это материнское безумство, — прошептал появившийся слева синеватый призрак парнишки. – Детей этой несчастной женщины немцы зверски истязали, восьмилетних мальчиков-близнецов повесили, а четырёхлетнюю девочку изнасиловали и разбили о стену родительского дома. Самих же родителей в хате сожгли.

Призрак глубоко вздохнул и стал издавать стоны, поглаживая ноги. Марийка вздрогнула и уставилась на привидение молоденького солдатика лет пятнадцати, лежащего в сырой колее дороги. Ступни его были обрублены, кровавые тряпицы мерзли в утопающей снежной мешанине. От его слов и вида нижних конечностей волосы становились дыбом.

— А ты кто? — с трудом вымолвила школьница.

— Гриша, — ответил солдатик. – Я же в тех фашистов, что дом сожгли, стрелял потом, да не добил. У-у-у, помоги мне, боль нестерпимая и очень пить хочется.

Марийка вспомнила про рюкзак, тут же сняла его с плеч. Она стала рыться в нём в поисках фляжки. В руки первым попался планшет. – Мне ведь достаточно его вытащить и всё исчезнет, — подумала школьница. – А тогда какой толк слоняться по пустому подвалу? Призраки, возможно, подскажут что или помогут? Нет, спрячу его на дно. А всё же, дура я, может Миша и Ванечка были бы живы, если бы я воспользовалась планшетом? Не знаю, бред всё это!

Она нащупала фляжку, вынула и подала парню.

— Чем я могу тебе ещё помочь? Может ноги твои укутать, у меня одеяльце есть, — Марийка показала страдающему детское байковое одеяло.

— Укройся сама! Твои зубы стучат, — ответил солдатик.

— Да нормально всё. Что с тобой произошло? — спросила школьница.

— Поймали. Пытали в бане. А потом старым ржавым топором ноги отсекли и в яму как куль с отбросами швырнули к расстрелянным сельчанам. Ползком ночью кое-как выбрался и вот тут очутился.

— За что пытали?

— Место нашего партизанского отряда вынюхивали, шакалы!

Парень жадно отпил воды, затем стал как-то тяжело глотать ртом воздух, задыхаясь, затем захрипел и опрокинул голову на бок, уткнувшись в слякотную дорогу. Марийка поняла, молоденький солдатик умер от мучительных болей и кровопотери. – Что мне делать? – скорбно думала она. – Нельзя же его бросить вот так возле дороги.

Девочка с трудом оттащила тело парня к бетонной стене, накрыла его наполовину одеяльцем и отправилась, съёжившись и вся дрожа от холода, вперед по дорожному месиву.

Метель в подвале разыгралась нешуточная. Ветер сбивал с ног. Снег колол лицо и руки, забивал уши, нос и рот, теребил и спутывал волосы. Марийка уже ничего не видела вокруг. Она закрыла одной рукой лицо, вторую руку выставила вперед, прощупывая проход и медленно переставляя окоченевшие ноги в сугробах.

Некто из завьюженной снежной стены резко дёрнул девочку за руку, затащив неизвестно куда. Марийка раскрыла слипшиеся от льдинок глаза. Она стояла в обшарпанном подъезде старенькой многоэтажки. На школьницу смотрела худенькая голубоглазая девчонка её лет в драповом пальто, валенках и пушистой серой шали.

— Горемычная! В твой дом бомба упала? Ищешь куда прибиться? — спросила голубоглазая.

Марийка не знала, что ответить, да и сил не было что-либо говорить.

— Ты меня не бойся. Я – Наташа. Я здесь на втором этаже с мамой живу. Пойдём в квартиру. Что-нибудь из одежды тебе подберем, замёрзла ведь совсем.

Девочка обняла Марийку и бережно повела по лестнице.

В убогой квартирке было холодно и темно. Окна были заклеены бумажной лентой, шторы наполовину задёрнуты. Наташа сняла с Марийки рюкзак, уложила её на софу, аккуратно стянула джинсы, помогла снять кофту. Затем достала из шкафа колготки, гамаши и вязаную кофту, с трудом натянула вещи на дрожащую Марийку, после чего укрыла ватным одеялом, сверху набросила полушубок.

— Сейчас печку-времянку растоплю, согреешься. Ты только глаза не закрывай, поговори со мной, — попросила Наташа. Она обошла стол, на котором стояла керосиновая лампа, и лежали книги, присела перед ржаво-черной бочкой с трубой-дымоходом, которая вытягивалась в форточку.

— Как тебя зовут? — спросила девочка, отодвинув топочную дверцу, и бросая в печь небольшие досочки с бумагой.

— Мария, — слабым голосом ответила школьница.

Наташа чиркнула спичками, разожгла содержимое времянки и затворила дверцу.

— К сожалению, ненадолго, дрова закончились, приходиться растапливать паркетом, но хотя бы чуть-чуть станет теплее, — сказала девочка. – Я тебе сейчас ещё кипятку организую.

Наташа водрузила на печь большущий металлический чайник, наполнив его водой из ведра.

– Мария, а кто твоя семья? – продолжила она.

— Там, — тихонько мотнула головой Марийка в сторону своей одежды.

— Что там? Фотокарточка? — расспрашивала Наташа. Она подняла с пола одежду школьницы, осмотрела и вынула смятый листок извещения. – Похоронка!

Девочка, испуганно посмотрела на Марийку.

— Горемычная ты, моя! – печальным голоском проговорила Наташа. – Но как же ты оказалась здесь, в Ленинграде?

— Не знаю, — ответила Марийка и прикрыла глаза.

— Подожди-подожди, не засыпай! – сказала Наташа. Она плеснула в чашку кипятка из чайника. – Не переживай, мы что-нибудь придумаем.

Зачерпывая чайной ложечкой воду, остужая слегка губами, Наташа подносила воду ко рту Марийки и осторожно поила её. Затем она поднялась и стала развешивать мокрые вещи школьницы на верёвку над печкой. Марийка незаметно провалилась в сон.

— Мария, просыпайся, надо идти, — трясла Наташа за плечо школьницу.

— А сколько времени? — в полудрёме спросила Марийка, озираясь по сторонам тёмного помещения.

— Рано, пять часов утра. Но нам надо собираться. Если замешкаемся, есть будет нечего. Очереди огромные, хлеба может не хватить, — ответила Наташа.

Марийка выпорхнула из-под одеяла, умылась ледяной водой в цинковом ушате, стоящем в углу на стареньком табурете. Нахлобучила большущие валенки, повязала шерстяной платок, надела полушубок, всё то, что выдала ей Наташа и спешно пошла за ней.

Не успели закрыть дверь, как с улицы донеслись быстрые звуки метронома и предупреждающие слова из репродуктора: «Граждане, воздушная тревога!». Тут же что-то сокрушительно бахнуло. Прогремел такой взрыв, что казалось, мир раскололся на части! В считанные секунды разлетелись окна подъезда, послышался скрежет оконных рам и дверей. С ужасающим грохотом рухнуло соседнее здание. В подъезд ворвались клубы кирпичной пыли и черного снега. Марийку с Наташей придавило к входной двери квартиры.

Наташа первой пришла в себя, втолкнула оглушенную Марийку в квартиру, быстро провела в маленькую кладовку и захлопнула дверь.

— Мария, Маша, всё хорошо, слышишь, мы живы! — звала Наташа, слегка растирая Марийкины щеки. Она зажгла фитилёк маленькой металлической баночки – коптилки с керосином на одном из ящиков, усадила школьницу на матрац, лежащий на полу.

Марийка вдруг заплакала, подобного шока она не испытывала никогда.

— Моя ты хорошая, ну будет, — успокаивала голубоглазая опекунша. – Бомбёжки у нас не по одному разу в день случаются, слёз не хватит. Давай-ка, мы с тобой о чём-нибудь поговорим, нам здесь час, а то и больше сидеть.

Марийка подняла на девочку полные слёз глаза и тихо попросила: — Расскажи лучше о себе.

— Хорошо, — улыбнулась Наташа и начала свой рассказ. – Мне пятнадцать лет. Я живу в Ленинграде с самого рождения вдвоем с мамой. Моя мама работает воспитателем в детском доме. Это совсем рядом, здесь за углом. Сейчас временно я не учусь, в школе нет ни отопления, ни света, ни питания. Я стараюсь помогать маме, ухаживаю за детдомовскими ребятишками. Ежедневно с отрядом однокашников, с теми, кто ещё жив, делаю обход квартир и ближайших улиц в поиске детей, оставшихся без крова, без родных. Наше блокадное время тяжелое для всех жителей города. Ежедневно умирает много людей, кто прямо на дороге, кто в домах. Осиротевших детишек много. В детском доме стараются поднять их на ноги от истощения, как можно скорее отправить по Дороге жизни на Большую землю.

— Наташа, а расскажи немного о своих друзьях-однокашниках, о школе, хотя бы то, что запомнилось за последний год, — попросила снова Марийка.

— В живых осталось только четверо: Лёка, Катенька-котёнок, Женя и Серёжа. Лёка ухаживает за отцом-калекой, мама её умерла, а братья на фронте. У Катеньки родители врачи, целыми днями они в госпитале. Женя живёт совсем один, всю семью схоронил. Серёжа со своей бабушкой занимается младшими сестрёнками и братишками, у него их четверо, родители постоянно работают на продовольственных складах. Что касается школы, очень скучаю. Последний год учёбы запомнился частыми выездными концертами в госпиталь, военным парадом школьников на стадионе «Динамо», уроками военного дела и, — рассмеялась вдруг Наташа. – Тошнотворным супом из дрожжей.

— Теперь твоя очередь рассказывать о себе и о своей школе, — сказала Наташа.

Мария боялась этой просьбы. По сути, что ей рассказывать? Как пьют её родители? Как она бросила школу искусств? Как целыми днями зависает в игрушках и чатах на планшете, а вечерами пинает с ребятами во дворе пустую банку из-под «Спрайта» по детской площадке? Как часто затыкает уши на уроках? Совесть девочки скручивала душу изнутри.

— Я влюблена в учителя истории. Он – моя первая любовь. Настоящая. Он красивый, деловой и стильный. Его уважают ребята. Уроки с ним всегда такие разные и на них хочется ходить: презентации, семинары, викторины, фильмы, игры, экскурсии, даже раскопки, — выплеснула неожиданно для себя самой Марийка и замолчала.

— Ты особенная, не похожая на других, – промолвила Наташа. – Спасибо, что поделилась своей тайной. Я никому не расскажу, обещаю.

Послышались отдаленные звуки репродуктора: — «Отбой воздушной тревоги!». Наташа высунулась за дверь, прошлась по комнатам и позвала Марийку. В квартире был полный бедлам. Осколки кирпичей, стекол и мебели были повсюду.

— Придётся снова наводить порядок, — вздохнула голубоглазая подруга. – Окна забьем фанерой. Но потом, когда вернёмся! Сейчас важно забрать паёк!

Девочки кое-как спустились по разбитой лестнице, и вышли на улицу. От разрушенного здания веяло ужасом, оно выглядело огромной устрашающей могилой из обломков. Вокруг было тихо, ни единой души. Проскочив развалины, повернув за угол, они очутились на проспекте, овеваемом всеми ветрами. Казалось, стужа пробирала до костей.

На проспекте не было ни людей, ни животных, ни машин, ни огней. Одинокий трамвай стоял далеко весь во льду. Куда не повернись, только тьма, страшные дома с черными глазищами глухих окон и запорошенные снегом холмики на промерзшей земле. Это был мёртвый город.

Посмотреть Питер мечтали все ребята из её класса. На весенних каникулах намечалась такая поездка. Но совсем не таким хотела увидеть его Марийка.

Зазевавшись по сторонам, она споткнулась и упала на один из снежных холмиков. Руки уперлись в посиневшее лицо мертвого ребенка. Его тельце лежало на боку, в зубах были зажаты карточки. Школьница побелела и отшатнулась.

— Васятка, сорванец, как же так! – всплеснула руками огорчившаяся Наташа. – И тебя настигло! Это наш местный мальчишечка, — пояснила она. Наташа вытащила карточки и положила во внутренний карман пальто. – Отдам Васяткиным родным, — объяснила она.

Вдали за снежной пеленой послышался детский плач. Девочки бросились на рёв ребенка. Посреди дороги лежала мёртвая женщина, возле которой плакала малышка лет пяти, теребя мать за меховой воротник.

— Мамочка, мамочка, открой глазики! — кручинилась малышка, повторяя одно и то же много раз.

Когда девочки подошли близко, то увидели, как ребенок стянул варежки и стал гладить лицо мертвой женщины, снова повторяя горькие слова.

Марийка заметила, как из варежки малышки что-то выпало на снег. Это был спичечный коробок. Не успела школьница подобрать коробок, как малышка бросилась на нёё и стала бить кулачками.

— Отдай, отдай, — кричала в слезах маленькая драчунья. – Это не твоё! Это для мамы!

Марийка спешно сунула коробок в руки девочки.

— Там хлебные крошки, — растолковала Наташа. – Хлеб — это самое ценное сейчас для жизни в Ленинграде.

Наташа ласково обняла девочку. – Пойдём в тепло, здесь нельзя оставаться, пропадёшь, — обратилась она к ребенку.

— Не пойду никуда! — плакала девчушка, вцепившись в холодную мать.

Девочки присели возле малышки и стали уговаривать её пойти с ними. Ничего не помогало.

— А где твой папа? — спросила случайно Марийка.

— Нет у меня никого, он воюет, — проревела девчушка.

— Мы идём в детский дом, в нём много ребятишек, как ты, – проговорила медленно Наташа, беря за руки ребенка. Там родные находят и забирают маленьких деток. Твой папа будет искать тебя. Пойдём. Здесь он тебя не найдёт.

Малышка поднялась и уткнулась личиком в Наташино пальто.

— Кушать сильно хочется, — прошептала, шмыгая носом, драчунья.

— Вот и пойдём с нами скорей, — обрадовалась Наташа и тут же сказала Марийке – Надо отвести её в детский дом.

Она указала на трёхэтажное кирпичное здание справа.

Детский дом оставил в душе школьницы смешанные чувства боли, отчаяния и безысходности. В последний раз она испытывала такие чувства у гробика Кости. А ведь заглянули с Наташей буквально на пару минут, пожелать ребятишкам доброго утра и спеть озорную песенку про птичку-невеличку. В памяти так и стояли унылые металлические кроватки с маленькими скелетиками в белых простынях. Осунувшиеся лица детей не выражали никаких чувств. Дети, молча, закрывали глаза и отворачивались.

Маму Наташи отыскали в столовой, она считала там количество мизерных порций, состоящих из ломтика хлеба, кусочка масла и стакана чая из хвои. Марийка прятала слёзы, глядя на скудный завтрак детей. Вспомнился последний рацион в её школе: картофельное пюре с котлетой, винегрет, фруктовое ассорти, слойка и вишневый компот.

Наташа объяснила матери про Марийку, попросив оставить её жить с ними. Также рассказала подробно про малышку-драчунью и передала её, покинув детское учреждение вместе с Марийкой, клятвенно пообещав зайти позже.

Девочки договорились встретиться на квартире. Наташе нужно было бежать за пайком. Марийка попросила подругу дать ключи, чтобы заняться уборкой комнат после бомбежки.

В квартире гулял ветер и лежал снег поверх битого стекла, кусков кирпича, известковой крошки, обломанной мебели, разбросанных вещей. Марийка оценила фронт работы и принялась за дело. В кладовке нашлись мешки и большие рукавицы. Девочка первым делом собрала разбитые стёкла. Затем подняла деревяшки и щепки от частично вырванных оконных рам и мебели, аккуратно сложив их к печке. Случайно наткнулась на старенькую аптечку под сломанной деревянной этажеркой. Несказанно обрадовалась, вспомнив про карту, которая лежала под пластинами таблеток. Карту Марийка спрятала в джинсы, болтавшиеся на уцелевшей веревке над печкой-времянкой, пообещав себе позже изучить. Потом она убрала оставшийся мусор в мешок и подняла с пола уцелевшие вещи. Возле дивана школьница обнаружила свой рюкзак. Она вытащила содержимое на стол, расстроившись, что планшета на месте не было. Теперь Марийка точно не сумеет выбраться из Ленинграда с помощью магии красных звезд! Участь жителей города девочка знала из рассказов и фильмов историка. Неужели ей суждено умереть от голода и холода вместе с Наташей? Но ведь были и выжившие в этом голодном аду! Будь, что будет, подумала Марийка, хотя бы людям помогу, чем смогу! Продукты из дома были в сохранности, даже бутылка молока, на удивление, не разлилась. Детские вещички вместе с продуктами Марийка решила отдать в детский дом.

Оставалось забить окна, вынести мусор и принести воды, чтобы вымыть квартиру. Фанеру и гвозди Марийка взяла в кладовке. Молоток пригодился свой из рюкзака. Девочка залатала окна, как сумела. По крайней мере, ветер и снег уже здесь не хозяйничали. Мешки мусора школьница оттащила к развалинам рухнувшего дома. По дороге встретила лишь двух людей, вернее то, что осталось от них – бескровные тени, медленно передвигающиеся по снежным тропам с пустыми бидончиками. Марийка проследила за ними, чтобы знать, где набирать воды. Это оказалось в двух шагах прямо к открытому канализационному люку в противоположной стороне от проспекта.

Вернувшись за ведром, школьница увидела на лестнице лежащую Наташу. Лицо её было восковым. Марийка испуганно подбежала к подруге. Наташа была жива. Губами она еле шевелила, с трудом выговорив, что только присела передохнуть. В руках её был зажат бумажный сверток, из которого виднелась горбушка черного хлеба. Марийка помогла девочке подняться, дойти до квартиры, лечь на софу. Теперь она опекала Наташу. Подбодрив её тем, что еды много, указав на стол с продуктами, Марийка затопила печку. В маленькой алюминиевой кружке школьница подогрела немного молока, которым напоила Наташу. Девочка слабо улыбнулась.

— Ты моя спасительница, — прошептала она, а потом вдруг спросила – Маша, у тебя есть родные, к которым ты хотела бы вернуться?

— Разве что, мои бабушка с дедушкой, — пожав плечами, ответила Марийка.

— Значит, сегодня ты уезжаешь, — тихо сказала Наташа.

— Не поняла? — рассмеялась Марийка. — Я тебе уже надоела?

— Ну что ты, просто у тебя есть шанс жить, – ответила подруга. – Ночью очередной рейс с детдомовскими ребятами по спасительной дороге. Мама сказала подойти вечером до комендантского часа. Обещаешь написать, как доберёшься до Большой земли?

— Обещаю, — взволнованно сказала Марийка. — Дай мне свой адрес.

Марийка записала адрес на обратной стороне похоронки и сунула бумажку в джинсы.

— Мария, положи на стол мой паёк, – попросила Наташа, протянув свёрток. Горбушка невзначай выпала из бумаги. Марийка заметила, что из замерзшей корочки торчал мышиный хвост. Она вскинула брови и съёжилась, презрительно глядя на стол.

— Поджарь мне его, пожалуйста, вместе с хлебом, — тихо попросила Наташа. – Сковорода и олифа там в углу.

— Но, Наташа, это такая гадость! Не нужно! Продукты же есть, оставим часть, а остальное отнесем детям.

— Нет. Отнесём детям всё, — отчетливо произнесла каждое слово девочка. – Я ведь прошу тебя немногое?

Наташа посмотрела на школьницу печальными голубыми глазами.

Марийка послушно поставила сковороду на печь. — А с олифой ты не оговорилась? — спросила она. – Это же лакокрасочное масло, это не пищевой продукт?

— Не оговорилась, — ответила подруга. – В городе в продаже другого ничего нет.

Марийка безоговорочно налила олифы и только положила ломтик хлеба в сковороду, как всё тут же вспыхнуло, оставив одни угли. Запах гари моментально заполнил комнату. Не рассчитала она с масляной жидкостью.

Наташа закрыла глаза руками и жалобно заплакала, отвернувшись к стене. Марийка подошла к девочке, обняла её и произнесла расстроено: — Прости меня. Пожалуйста.

Затем она погладила подругу по плечу и сказала: — Позволь мне покормить тебя. Я только маленький ломтик картофелины тебе дам. Свой.

Школьница была очень рада, когда Наташа согласилась. Она с большим удовольствием размяла в чайной ложечке кусочек отварной картошки и подала девочке с остатками молока из кружки. Сама Марийка ничего так и не поела, не хотелось совсем.

Незаметно подкрался вечер. Марийка успела закончить уборку, натаскать воды. Школьницу беспокоило состояние Наташи. Подруга так и не сумела встать с постели, слабость и головокружение с каждой попыткой возвращали её в лежачее состояние.

Зажгли керосиновую лампу. Тишина и тусклый свет удручали.

— Как же я тебя оставлю больную? — переживала Марийка.

— Я сильная, я справлюсь. А ты должна уехать, — сказала Наташа, не открывая глаз.

— Я никуда не поеду, я останусь с тобой! — заявила школьница подруге.

— Пойми, нужна твоя помощь, речь идёт о детях. С ними некому ехать. Те, кто могли поехать ранее, умерли. Взрослых осталось единицы и они нужны здесь, — изможденным голосом сказала Наташа.

— Да, — чуть слышно произнесла Марийка.

С разбитым сердцем школьница переоделась в свои вещи, собрала продукты в рюкзак для детдомовцев, оставив незаметно от подруги немного хлеба и картошки на столе под листом бумаги. Повязала платок, одела тяжелый полушубок, обулась в валенки, и, поцеловав спящую Наташу в бледную щеку, вышла из квартиры.

— Я никогда тебя не забуду, — прошептала плача её душа.

Дальше всё происходило, как в туманном сне: узкие тропы средь снежных могил; свирепый северный ветер; старый автобус с огромными заледенелыми окнами, мотающий до сотрясения мозга; маленькие, скрюченные сонные полутрупики, на которые были навьючены зимние одёжки; роковой взрыв и отчаянный вскрик шофера; жуткий треск льда и слепая губительная пучина.

Марийка, распластавшись, лежала на обледенелой кромке воды на бетонном полу школьного подвала. Рядом вибрировал, не умолкая планшет. Руки машинально потянулись к устройству, открыли эсэмэску: «ПРОБЕЙ ПЯТНО. АНТОНИНА ИВАНОВНА». Чушь! Я что, сошла с ума в этом чёртовом подвале, какое ещё пятно? Школьница села, потёрла глаза ладонями и ещё раз прочла сообщение. Всё верно, речь шла о загадочном пятне. Ладно, разберёмся по ходу движения отсюда. Только бы сил хватило. Тело было разбито после ледяного купания в Ладожской бездне.

Марийка включила фонарик на планшете. Рядом осветился рюкзак, в котором лежали фляжка с водой, спички, мёрзлая картофелина и молоток. Хорошенький наборчик! Есть каша из топора в одной русской сказке, и есть вот такой, блин, чудо-наборчик суповой: вода, картошина и молоток. Школьница рассмеялась и посветила вокруг. Осмотревшись, стало вовсе не до смеха. Со всех сторон были лишь холодные стены почерневшего бетона. Она оказалась замурованной!

В душе нарастала паника, сердце учащенно билось. Что делать? Что же мне делать? Марийка стала быстро перебирать в памяти все подсказки ветерана: выход в лесу, карта в аптечке, пятно. Ну, конечно, карта! В заднем кармане джинсов Марийка нащупала заветный листок, вытащила и стала пристально всматриваться в размытые водой обозначения.

Карта была топографической. Все знаки до надписи «Ленинград» были смыты. После роковой надписи было нарисовано шесть знаков: полоса из пунктирных точек по обе стороны, незаконченная петля, перекрещенные молотки, памятник, пунктирная линия, плавно переходящая в сплошную с пересеченными двумя черточками. Линии уходили в неизвестность, за пределы листа, будто карта была обрезана.

О′кей, Гугл, где же ты, зараза, когда так нужна твоя помощь???! Антенна на планшете была недоступной. Оставалось рассчитывать только на свои знания!

– Так, — начала анализировать Марийка. — Полоса из пунктирных точек от Ленинграда, это явно дорога, причем зимняя дорога. Петля, это скорей всего, то место, в котором я сейчас нахожусь, и раз она не сомкнутая, следовательно, есть выход. Перекрещенные молотки — это, наверное, какой-нибудь завод. Памятник – он и есть памятник, кладбище, что ли? Ну, а линии — верно дороги. Получается, остались две важных точки – завод и кладбище.

Неожиданно включился экран планшета, замигала иконка с книжками. – Моя библиотека с учебниками и справочниками! — обрадовалась Марийка. – Как же я сюда давно не заглядывала!

Нашлись толкования всех обозначений: зимняя дорога, пещера, штольни-шахты, памятник, лесная и железная дороги. Ближайшее будущее прояснилось. Осталось дело за малым, найти выход из бетонной якобы пещеры.

Марийка осветила фонариком все углы, осмотрела и простучала молотком каждый миллиметр четырех стен, пола и низкого потолка. Загадочного пятна не было нигде. Девочка села на пол, прислонилась спиной к стене, запрокинула голову и закрыла глаза. Планшет и молоток она положила возле себя. Ненадолго забылась воспоминаниями о человеке, которого любила.

Взбудоражил Марийку шорох в её рюкзаке. Школьница тут же включила фонарик. Из открытого рюкзака торчала мерзкая серая крыса порядка двадцати сантиметров длиной с противным голым хвостом из кольчатых чешуек. Свою удлиненную морду с грязными зубами она воткнула в картофелину. На Марийку крыса никак не прореагировала, будто девочки здесь не было вовсе. – Ах, ты наглая гадина! – воскликнула школьница и схватилась за молоток. Крыса противно зашипела. Марийка со всего размаху швырнула в нахальную гостью молоток. Крыса издала истошный визг и неожиданно исчезла, оставив лужу крови на полу. Марийка ещё раз обшарила с фонариком всё замкнутое пространство, в котором находилась. Никаких дыр, щелей и тому подобного, куда бы мог скрыться бесстыжий пасюк, не было. Зато эта дрянь оставила пятно!

Школьница подняла молоток и стала изо всех сил бить в кровавое место. Всё вокруг стало трястись, как при землетрясении. На стенах появились трещины, куски бетона стали падать вместе с полом и Марийкой куда-то вниз в пустоту.

Марийка открыла глаза и непонимающе посмотрела кругом себя. Она находилась в какой-то узенькой пещерке. По обе стороны от входа располагались трехъярусные нары с зеленым настилом из ветвей и мха. Поверх настила была неряшливо разбросана одежда. Между высокими самобытными кроватями на каменном полу стояли две чурки бревна. На одной лежали книги, на другой посуда и малюсенькая зажженная коптилка. Школьница лежала на нижнем ярусе одной из кроватей.

В её каменную комнатушку заглянула красивая кареглазая девушка лет семнадцати. На голове ее был повязан серо-белый платок. Льняная блузка с незатейливой вышивкой на воротнике, тёплый жилет и синяя юбка плавно облегали девичий стан. На ногах девушки были солдатские кирзовые сапоги.

— Ну, здравствуй, зеленоглазый найдёныш, — улыбнулась приветливо девушка, протягивая правую руку. – Давай знакомиться! Меня зовут Антонина. Можешь для простоты звать Тоней.

— Мария, — буркнула школьница, пожав в ответ руку.

— Как себя чувствуешь? Голова не болит? — спросила Антонина.

— Трещит немного, — ответила Марийка, ощупывая забинтованную голову.

— Мы когда утром обнаружили тебя в наших штольнях, долго гадали, откуда ты взялась, ведь вход здесь под усиленной охраной. Как ты очутилась у нас?

— Не помню, — уклончиво ответила школьница.

— Есть хочешь? — спросила кареглазая.

— Нет, — сказала Марийка.

— Тогда пойдём? Покажу тебе штольни и расскажу, что делать будешь, — произнесла Антонина.

Марийка встала и последовала за кареглазой девушкой. Вышли в темный тоннель-коридор, высотой примерно с грузовую машину. Весь тоннель держался на плесневелых бревенчатых балках-опорах. В зеленовато-белых каменных стенах были пробиты комнатушки-ходы, по типу той, в которой очнулась школьница. Марийка насчитала двадцать ходов, по десять на каждую сторону.

Вдали виднелась синяя дыра выхода, по обе стороны которой сидели тени людей, охраняя своё пристанище.

— В этих штольнях когда-то работали каторжники, добывали известняк. Потом произошел обвал, и уцелело лишь несколько пещер. Здесь прячутся те сельчане, кто успел убежать от немцев. Село наше за рекой прямо под горой. Фашисты дома заняли, многих людей расстреляли. По другую сторону за горой лес, там прячутся боевые отряды наших.

— Сколько здесь людей? — спросила школьница.

— Человек восемьдесят. В основном женщины, дети и раненые солдаты, — ответила Антонина.

— Как вы тут живёте? — поинтересовалась Марийка.

— Мы не отчаиваемся. Здесь жизнь кипит и работы много. Молодежь ходит на задания, в разведку или на посты, — показала девушка на вход. – Женщины готовят, стирают, за больными ухаживают. Дети помладше им помогают.

— А какие задания вы выполняете? — расспрашивала Марийка.

— Воды на речке набрать, травы, грибов да ягод для еды собрать. Ночью парни в село пробираются, продуктов, разной утвари раздобыть. Иногда в лес ходят к нашим, докладывают обстановку в селе и на дорогах. Ещё на полях мы трофеи после боёв собираем, вещи там, оружие разное.

— Ну, вы даёте! — удивлялась школьница.

— Не побоишься, с нами вскоре пойдёшь, — заявила Антонина. – А коли страшно, кухарничать будешь, да деток малых нянчить. Пойдем уже дальше, покажу тебе наши главные пещеры — госпиталь, прачечную, кухоньку и школу.

— Что, у вас и школа есть? — воскликнула Марийка.

— А как же! Не учиться – позорно! — громко сказала Антонина.

— И сколько в вашей школе учителей? — с интересом спросила школьница.

— Двое, — отозвалась девушка.

— А каким предметам обучаетесь? — не унималась Марийка.

— Математика, русский язык и литература. Для младших ещё пение.

— Надо же! — недоумевала Марийка.

Заглянули в одну из пещер. На каменистом крошеве лежали рядами брёвна, на которых в полумраке сидели дети разного возраста в обтрепанной одежонке. Они громко повторяли за женщиной средних лет какие-то рифмы.

— А как же вы пишите? — озадаченно спросила Марийка.

— Карандашами на старых газетах или обрывках бумаг. Иногда прямо на полу сыплем землю, разравниваем и палочками задачу какую-нибудь решаем.

— Ну, вы даёте! — повторила школьница.

Дальше Антонина последовательно показала Марийке прачечную, кухню и госпиталь.

Прачечная представляла собой сырое помещение с вёдрами, цинковыми корытами и огромными горами военного белья из гимнастерок, нательных рубах, портянок, грязных окровавленных бинтов и другого. – Так мы помогаем, чем можем, нашим солдатам из леса, — пояснила девушка. Здесь вовсю кипела работа, и было очень шумно. Женщины, словно роботы орудовали руками в воде, покрикивая на детей, которые тоже булькали пособляя. Кто-то из взрослых был угрюм, кто-то без умолку болтал, кто-то смеялся.

В пещерной кухне на чурках стояли примусы с котелками и кастрюльками, возле которых также хлопотали женщины и старшие дети. Они что-то беспрестанно резали, мяли, толкли и крошили.

В пещере-госпитале Марийка насчитала семеро мужчин, лежащих на нарах. Две молодые женщины промывали раны какими-то отварами, перевязывали травмы. Здесь также находились дети, которые поили и кормили больных.

В тоннеле у входа послышались шум и беготня. Антонина и Марийка выбежали из госпиталя. Двое парней тяжело втаскивали в пещеру кричащего русского бойца. Всё тело его было в рваных кровоточащих ранах, из одного глаза торчал металлический осколок, левой руки не было.

— По дороге в лес подобрали, — объяснил один из ребят. – На мине подорвался.

— Еле дотащили под обстрелами фашистов, — сказал, задыхаясь, другой.

Из всех ходов показались омраченные лица обитателей. Солдата внесли в госпиталь и уложили на свободное место.

— Тоня, — позвала одна из женщин пещерного лазарета. – Быстро пойдите сюда!

Антонина схватила Марийку за руку. Девочки подбежали на зов.

— Раздевайте его! — скомандовала женщина. – Мы пока с Валентиной подготовим воду, инструменты и бинты.

Марийка была в смятении. Тут не то, что трогать, страшно было даже посмотреть на столь ужасающие телесные повреждения. Она посмотрела на Тоню. Насупив брови, кареглазая девушка мужественно расстегивала гимнастерку страдающего солдата.

— Может, следует разрезать на нём одежду, чтобы лишний раз не тревожить? — тихонечко спросила Марийка.

— Ты права! — ответила Тоня.

Внезапно кто-то заголосил из тоннеля: — Немцы! Немцы идут!

Издалека затарахтела стрельба, раздались глухие взрывы. Всё вокруг стало содрогаться, посыпались камни, из подземного коридора раздался пугающий хруст деревянных балок. В пещеры неожиданно стал врываться жёлтый дым. — Твари! – закричал кто-то из воинов на нарах госпиталя. – Шашки дымовые пустили.

Все стали кашлять и задыхаться, спеша к выходу. Тех, кто пытался выскочить из горы, моментально расстреливали.

Марийка жадно глотала воздух, положив руку на грудь. Она вслепую ползала по пещере. Глаза раздирала режущая боль, они слезились.

— Вот и конец, — пульсировал мозг. – О, Костик, ты? Привет! Теперь и я умерла. Навсегда. Теперь я буду с тобой.

— Протяни мне руку, — слабо звучал родной детский голосок.

Марийка словно смотрела кино. Вот лежит её тело в потрёпанных джинсах и вязаной черной кофте, окутанное жёлтой туманной хмарью. Вот её тянет за руку маленький белый ангел с личиком маленького братика, взмывает в воздух и стремительно летит, петляя между лабиринтами каменных глыб. Вот прорываются они точно солнечные стрелы сквозь черную гору, парят над лесом и опускаются в мягкое цветочное облако зеленой поляны. Ангел слегка коснулся пушистых ресниц девочки и тут же исчез.

Школьница открыла глаза. Какое чистое небо! Высоко в ослепительной синеве порхают ласточки, проворно догоняя друг друга. В воздухе играет легкий аромат душистой земляники. Солнце нежно ласкает теплом. Такая упоительная нега.

Внезапная боль пронзает тело насквозь. Какое чёрное небо! Злые коршуны кружат в поисках добычи. Воздух пропитан гарью, огнём и смертью. Взрывы! Взрывы! Взрывы! Всюду детский крик, пытающийся перекричать собственный страх. Сильная конвульсия, рывок и вдруг она стоит на коленях. Тишина. Мёртвая тишина. Веет холодом. Скорбь.

Что это? Трёхметровый бронзовый монумент девочки, поднятой взрывом в воздух и выпавшая из её рук кукла. Внизу буквы, прожигающие душу «Детям, погибшим в годы Великой Отечественной войны».

Душит, что же так душит? Чья дьявольская волосатая рука давит хрупкое горло? Почему в ушах стук колёс по железной дороге? Что это за немые черно-серые картины мелькают в глазах? Разорванные вагоны, фрагменты детских тел на обгоревших кустах, яма с изуродованными детскими телами и игрушками, обезумевшие матери на искореженных путях.

Почему рука не отпускает? Почему тащит за шиворот и швыряет в адский вагон? В вагоне тесно, люди плотно стоят друг к другу, даже колени нельзя согнуть. Куда мчится этот эшелон смерти? Нехватка воздуха. Смрад. Душераздирающий вой. Мёртвые дети стоят зажатые со всех сторон взрослыми. Двери вагона внезапно открываются. Люди живые и мёртвые выпадают ничком. Дьявольская рука со свастикой на манжете хватает Марийку из этой кучи за волосы и бросает о железную дверь школьного подвала. В глазах расплывается распахнутая дверь с гигантским кровавым словом «ПОМНИ!» и закрывается изнутри черным занавесом тьмы.

Планшет звонил не переставая. Марийка с трудом открыла сонные глаза. Дверь. Коробки. Лестница. Она в школе, она уже не в подвале! Быстро выбравшись из завала коробок, школьница подняла с пола поющий гаджет. Звонил историк. Марийка сбросила звонок и стремительно метнулась вверх по лестнице. Навстречу шёл он, человек, ради которого она хотела жить.

— Ну и где ты была, Мария Сергеевна Ковалёва? — спросил озадаченный историк.

— На войне, — тихо ответила школьница, пряча слёзы в его белой рубашке.

— Не думал, что поход в туалет тебя так расстроит, — улыбнулся педагог, осторожно отстранив девочку за плечи и вглядываясь в глубину её зелёных глаз. — Пойдём в класс, прогульщица. До звонка осталось пять минут, — напуская строгость, произнес он и добавил: — Между прочим, очень интересный и познавательный рассказ пропустила.

— Я книгу потом прочитаю – подарок ветерана. И логотипы нарисую, обещаю! Я точно знаю, что нужно рисовать! — произнесла Марийка.

Тихо зашли в класс. Марийка всмотрелась в лица одноклассников. – Ребята, я вас так люблю! Здорово, что мы живём! — мысленно произнесла школьница.

Не отрывая глаз от Антонины Ивановны, школьники внимательно слушали рассказ ветерана. Марийка с волнением и огромной благодарностью посмотрела на пожилую женщину, которая отвечала на вопрос Лены Копейкиной «А что стало с той девочкой из Ленинграда?», услышав остатки рассказа: — Наташа из Блокадного Ленинграда осталась жива. Её спасла подруга, которая вскоре погибла вместе с детдомовскими ребятами. Наташа стала очень хорошим детским врачом. Вышла замуж и уехала из Ленинграда. Живёт теперь в нашем городе. Общество «Дети войны» это ее идея. В сборе материалов для книги «Изуродованное детство» она принимала прямое участие, она мой соавтор.

Впервые за несколько лет Марийка чувствовала себя по-настоящему счастливой!

Прозвенел звонок, и Урок мужества подошел к концу, оставив в сознании школьницы кровавое завершение «ПОМНИ!».

Для оформления обложки использована фотография с сайта: http://art-a-designer.ru/?p=73639&nggpage=2