Утро в Юркострове

УТРО В ЮРКОСТРОВЕ

Дома в деревне улыбаются спозаранку. Поймав стёклами умытых росой окошек первые лучи проснувшегося светила, они отражают их весёлой солнечной улыбкой.  И, запустив наперегонки зайчиков по сонной деревенской улице, оконца следят за их чехардой с ласковой вековой мудростью. Так бывало в былинах, так есть сию минуту, и продолжится до самого края эпох и эр.

В утреннюю пятичасовую рань звон колодезной цепочки нарушает прохладную тишь робко и бережно. Словно страшится расколоть её громким неосторожным звяком. А потом и вовсе замолкает, напряжённо вздымая из стылой глубины старенького бревенчатого колодца переполненное до крайности оцинкованное ведёрце.

Освящённая раннеутренним солнцем водица бежит по груди бодрящими жгучими струйками и до боли ломит зубы. Но оторвать от края ведра пересохшие губы столь же сложно, как и прервать исконную связь своего сердца с этой  землёй, запахами разнотравья и пронзительной синевой деревенского неба.

До баньки, где ждёт воду почти стовёдерная бочка, около двухсот шагов. По тропке, извернувшейся под горку плавным загибом. В самом крутом месте выглядывают из-под земли отшлифованные миллиардами шагов деревенских жителей гладкие верхушки валунов. Свои года они считают тоже миллиардами, ведя счёт от извержения Гирвасского вулкана, дохнувшего на эти места жаром и огненной лавой ещё до нашей эры — три, а то и четыре миллиарда лет назад. До самого древнего на Земле кратера от деревни Юркостров — какой-то жалкий десяток километров.

Замедляю шаг. Застывшая доисторическая лава коварна в своём гладком полированном величии. Ступать резиновыми сапогами на неё опасно и недальновидно. Уже было: резкий подскользь – и летят в стороны вёдра, орошая траву колодезной влагой. Разным тимофеевкам и ромашкам – радостно! Самому – не очень. Оглянувшись с тоской на проделанный с тяжёлыми вёдрами путь, подбираешь их опустелых – и обратно к колодцу под насмешливые оконные искорки деревенских изб.

Но вот бочка залита до краев, последняя капля, что её переполнит, сливается в ковш, и можно перекурить, будучи охваченным чувством выполненного долга. Хотя кто кому чего должен? Мы деревне задолжали или она нам? Вопрос как раз на одну сигарету.

Старенький дом, купленный в прошлом году в заброшенном состоянии, задумывается вместе со мной. Так и вижу, как он морщинит в думах подлатанный шифер на крыше. Шевелит древесными извилинами-узорами досок, пошедших на обшивку бревенчатых стен. Щурит и без того маленькие деревенские окошки. Ему тоже интересно, как я отвечу на заданный самому себе вопрос.

А я хитрю, пустив свои размышления по иному руслу. Вот, говорят, что человек должен посадить дерево, вырастить сына, построить дом. Деревья сажал и рубил, было дело. Сыновья уже в самостоятельном полёте по жизни. А вот дом строить не довелось, городская квартира – не в счёт. Но, скажите на милость, спасти от разрушения брошенное человеком жилище, вдохнуть в него вторую жизнь – это равносильно строительству нового дома?

Смотрю украдкой на дом. Ему нравится ход моих мыслей, хоть и притворяется равнодушным. Он уже поверил, как собачонка из приюта, что теперь хозяин у него один на всю жизнь. Мне бы его веру в человека…

Тщательно тушу окурок в консервной баночке. Листовок и плакатов с призывами соблюдать пожарную безопасность деревне не требуется. Здесь на подсознательном уровне, где-то в глубине генных конструкций просыпается страх… нет, уважительное отношение к огню, могущему и согреть, и спалить дотла.    

Но хватит уже философии. Надо бы и доски на крыльце подправить, и печкой на кухне заняться, и в подполе порядок навести, и на чердаке разбор устроить… Дело за малым – выбрать, чем озаботиться в первую очередь. А дом… он любое моё решение воспримет с радостью. Ему ведь так мало надо – заботливая хозяйская рука и добрый взгляд. Ответ дома на внимание к нему всегда щедр: защита от непогоды, трескучее тепло старой голландки в зимнюю стынь, прохлада в знойный полдень, а самое главное – вековой уют, никакими стараниями не создаваемый в городских многоэтажках и надменных коттеджах.