Васильки от Полуденницы

Дело было летом в деревне. Тем самым летом, когда вся жизнь впереди и по-настоящему страшными кажутся три вещи: что у соседей пчелы роятся, что подружка бросит в тебя пойманную в траве лягушку и что с фермы сбежал самый большой черный бык.

Мы с сестрой, как обычно, приехали на каникулы. Планов громадье! Шалаш за речкой построить, на Барские пруды и Глебов колодец сходить, концерт для односельчан провести, с мальчишками наперегонки на великах погонять – это вам не шутки. Еще можно на старые конюшни пробраться, хотя там, конечно, совсем жутко. Над зарослями полыни и лопуха на самом краю деревни вздымаются полуразрушенные стены из красного кирпича, а вокруг всегда тишина, только насекомые жужжат. К тому же, если вдруг по пути встретится кусачий пес Цезарь, одним испугом не отделаться. Ну их, эти конюшни! Лучше бы на загадочную дамбу с ребятами поехать, да только туда бабушка никогда не пускала. А соседские дети ездили и хвастались потом, как там весело, и что вода там – совсем как на море, и купаться можно целый день. Зато нас дедушка брал с собой в самый дальний лес, где куда ни глянь – одни толстенькие белые и подосиновики с ярко-рыжими шапочками. Мне, правда, всегда больше нравилось печенье, которое мы в дорогу брали, и я часто возвращалась с пустой корзинкой: ни грибов, ни печенья. А на опушке рощицы, что поближе к дому, собирали пахучую сладкую землянику и липкие маслята, которые целыми стайками прятались в мокрой от росы осоке. Когда бабушка их чистила, руки у нее становились черными от грибного сока.

То лето стояло жаркое. Асфальт на дороге, которая тогда казалась очень широкой, почти как шоссе, нагревался так сильно, что можно было в особенных местах – более темных, чем остальные – вдавить в него камешки и даже выложить свое имя. Одно такое место было на горке, где наша деревня уже заканчивалась, а до соседней было еще километров пять. Мы ходили туда «слушать эхо». Если погромче крикнуть в сторону поля и лесочка вдалеке – эхо обязательно отзовется, да не один раз. Говорили, в той стороне когда-то тоже была деревенька, но то ли сгорела, то ли опустела. Я иногда представляла, что это те, пропавшие, жители откликаются нам.

Придумывать всякие тайны и небылицы в деревне вообще очень увлекательно. Вот, например, ходили слухи, будто в доме, что сразу за библиотекой, ведьма жила. И действительно, как перейдешь дорогу в тот конец – холодком повеет, и от огромных тополей даже в самую солнечную погоду тени темные и мрачные. Гулять там почему-то совсем не хотелось. Или от нечего делать соберешь в пакетик или банку всякие фантики, бусины, какую-нибудь забавную записку и зароешь этот «клад» на полянке, даже карту себе нарисуешь, чтобы точно не потерять и потом откопать. И никогда уже, конечно, его не найдешь. Куда исчез? Вот и очередная загадка! А, бывало, совсем осмелеем и давай гадать и чертиков вызывать. Одного до сих пор помню, Юрой его звали и мужа мне обещал, правда, с именем ошибся, но кто их, чертей, разберет. Куда важнее была атмосфера: на улице гроза разразится, а мы с соседками спрячемся на терраске, свет погасим и вспоминаем, кто какие страшилки знает. Пиковую даму боялись больше всего.

Но тем летом сестра привезла книжку, откуда мы узнали и про других существ. Книжка была про нечисть, с картинками и подробным описанием всевозможных фольклорных чудищ. Кого там только не было: Леший, Водяной, Кикимора, Банник… Был еще Жирень – не то слизень, не то студень с человеческим лицом, который заводился в домах у тех, кто еду не берег. Он мог разрастаться из маленького жирного пятнышка на полу до огромных размеров и беспрестанно чем-то причмокивал и что-то жевал. Жирень мне не понравился, и с тех пор я с продуктами аккуратна – чур меня, еще заведется!

Но больше всего мне запомнилась Полуденница. Женский дух, который в полдень выходит в поле и следит за порядком. А тех, кто задержался на работах и не спрятался от зноя, Полуденница и наказать может: солнечный удар нашлет или вовсе похитит. В деревне хоть и много развлечений, а иногда все так наскучит, что ни друзья не милы, ни игры не радуют. И захотелось мне на Полуденницу посмотреть. Села на велосипед и поехала туда, где начинается деревня – сначала вдоль речки, мимо автобусной остановки, куда автобус не приезжал, и скрытого между высоких елей подъема к белой церкви с зелеными куполами, потом по асфальту, где камешками имена выложены, а по обочинам торчат пучки разномастных люпинов, до самой таблички «Снегирево». Оттуда проселка уходила в большое поле, конца и края которому не было видно. Там среди колосков каждое лето расцветали васильки. Я свернула на узкую пыльную дорогу и несмело поехала глубже в поле. Пекло так, что воздух, казалось, плавится и дрожит, а в нем, как в сладком киселе, плавают толстые шмели и маленькие оски. Васильки глядели из травы своими синими неподвижными глазами. А я все ждала, что вот-вот Полуденница покажется: выйдет ко мне – в облике красивой девушки с русой косой или жилистой старухи с пустыми глазницами и с острым серпом в руках – и спросит, зачем я к ней пожаловала. А я отвечу, что знаю ее и за цветами пришла, и что я ее не боюсь, хотя от жути поджилки тряслись. Но в поле было тихо и пусто, никто так и не появился. Я нарвала васильков и поехала домой той же дорогой, твердо решив, что, раз Полуденница меня не тронула, значит, я «своя». Я потом долго собой гордилась и записала в дневничке: «Когда вернусь в Москву, хочу купить книги про нечисть и всерьез ею заинтересоваться!» Конечно, ничего я не купила, а та поездка осталась в памяти моей маленькой детской тайной. Кто знает, может, Полуденница и сейчас иной раз заглянет на колосковое поле на краю деревни и припомнит, как к ней в гости однажды заходила смелая девочка, а она ей подарила свои васильки.