Вербная, Баллада о колоколах, Петербург
Вербная
Как ребенок цветные стекляшки,
Замирая от счастья, баюкает,
Зажимает в ладошке медяшки
И идет она в древнюю церковку.
Кто ты, бабка без этого праздника -
Как юродивая, как бездомная,
А теперь медяки пересчитывая,
Ты хозяйка.
Ты можешь.
Ты барствуешь.
Хочешь, купишь цветочки бумажные,
Хочешь - веточки вербы цветущие...
Ах, богатство твое небогатое,
Возвращение детства далекого.
Каждый грош осторожно прикидывая,
Ты мечту, как обновку, примериваешь.
Вновь умеешь ты, радуясь малости,
С пятаком на мгновение властвовать.
Жизнь не щедрой была, а вот в старости
Не обидела крошечной милостью,
Что тебе и под силу,
И досыта,
И за что благодарна ты истово.
Ты зайдешь за оградку церковную,
Перед каждой старушкой похвастаешь,
Купишь внуку гостинца нехитрого,
Мимоходом серьезно помолишься,
Да повяжешь платок по-старушечьи.
Баллада о колоколах
I
Храм в закат силуэтом вошел,
Будто в киноварь древней иконы,
Как огромная глыба – тяжел
В куполах золоченой короны.
И озерную гладь бороздит
Отраженье ладьей своевольной,
И озерная бронза гудит,
Отзываясь на звон колокольный.
Это время в расплаве кипит,
Воскрешая минувшие драмы,
Это боль не забытых обид
Где-то в сердце сурового храма.
Это с нами набат говорит,
Что-то силится людям поведать,
А закат на полнеба горит
И не знаешь – бедой ли, победой?
II
Три столетья для храма – три дня,
Вижу пыль пролетающих конниц
Вижу город в объятьях огня
И солдат у немеющих звонниц.
И спускается колокол вниз,
Принимается хмурою ратью,
И от ужаса падают ниц,
Онемев, монастырские братья.
По России предутренний звон
Лютый ворог украл, не иначе,
И везут колокольный полон
На заводы усталые клячи.
Каждый колокол божий сквозь дым
Мастера, подневольные сами,
Грузят в печь, одним за другим,
Где развергнулось адово пламя.
Здесь теперь ничего не сберечь,
Льется медь в необъятные чаши,
Расплавляет бездушная печь
Даже лики заступников наших.
Горновые, смертельно устав,
Обливаясь водою из кружек,
В формы льют раскаленный расплав,
Застывающий жерлами пушек,
Чтобы медь извергала картечь
На тевтонцев, французов иль шведов,
Распознав чужеземную речь
И врагов вероломство изведав.
III
Все смогла освященная медь
И вторую судьбу не отвергла,
На врага научившись смотреть
Сквозь огнем опаленные жерла
И вставали в ряды кирасир
Звонари с тех церквей онемевших,
Нацепив не по росту мундир,
Заменив усачей поседевших.
«Отче наш» про себя говоря,
Не читая царевы указы,
Шли священники в войско царя,
Надевая не латы, а рясы.
Ведь Россию не взять на испуг –
Коли рвется зарвавшийся ворог
Тотчас в меч превращается плуг,
Разом гнев превращается в порох.
IV
В бесконечных жестоких боях
Колокольные пушки гремели,
Нападавшие – швед или лях –
Лишь костьми по дорогам белели.
Все терпела уставшая медь,
Да терялась в далеких походах,
Раскаляясь, текла как камедь,
С пушкарями тонула на бродах.
Своей новой присяге верна,
Лишь одним не могла быть довольной –
Никогда не вернулась она
На высокий престол колокольный.
Коль умела бы медь говорить,
То просила бы самую малость –
Чтобы вновь с колокольни дарить
Благовеста беспечную радость.
Петербург
Поэма
Из каких-то детских снов,
Из каких-то зыбких слов,
Он является — далекий,
Не похожий на других,
Будто остров одинокий,
Очаровывая вмиг.
Как мираж, рожденный небом,
То ли быль, а то ли небыль,
Он захватывает дух –
Петербург!
Холод волн и твердь гранита,
Шпиль надменный в вышине,
Пристань цепью перевита,
И в гремучей тишине
Мчится всадник на коне.
Миг восторга, гнева, страха…
И вселенского размаха
Встали улицы вокруг –
Петербург!
Я сюда своей мечтою
Почему-то занесен,
А вокруг и надо мною
Белый снег – и белый сон.
Лишь глаза закрою – Зимний,
Воздух сладостный и дымный,
Золоченый строй карет,
Дверь, ступени и паркет…
В блеске царственного зала
И в сиянии свечей
Расплескалась роскошь бала
Долгих северных ночей.
Золотые эполеты,
Каблучков дразнящий стук,
На погонах у корнета
Нежный абрис женских рук
Все кружится, все смущает –
Взгляды, плечи, кружева,
Дразнят, манят, обещают
Полушепотом слова…
Вальса зов, мерцанье света
И гусара и поэта
Зачаровывают вдруг –
Петербург!
В этом мареве веселья
Каждый пишет свой роман,
А кого-то ждет похмелье,
И коварство, и обман…
Страсти, козни, зависть, месть,
На весах любовь и честь.
Где-то тут сегодня снова,
Или может быть не тут,
О Наталье Гончаровой
Сплетни тонкие плетут.
Что-то сказано небрежно…
Но упорно и неспешно
Слух порхает по губам
Любопытных светских дам.
Здесь отныне не поможет
И гаданье ворожей –
Слух из тех, что тайно гложет
Оклеветанных мужей.
И теперь лишь пистолетом
У реки решится спор,
Где гусарам и поэтам
Смерть выносит приговор.
Выстрел. Эхо… Замкнут круг –
Петербург!
Молча, медленно в карете
Едут двое в эту ночь,
И теперь никто на свете
Не решится им помочь.
У Натальи только слезы,
У поэта кровь кипит,
Молча сыплет он угрозы,
Задыхаясь от обид,
В угол в бешенстве забившись…
А потом, на час забывшись,
Пушкин видит странный сон,
Где так юн и весел он.
Смех и шутки, в сердце ветер,
Рядом Дельвиг, Кюхельбекер,
Все одеты – фрак, жилет,
Значит нынче выход в свет.
Где игра, где бал назначен –
Каждый в памяти хранит,
Но когда весь день растрачен,
Вечер всех соединит.
Лишь в театре занавески
Упадут устало вниз,
Поспешат туда повесы
В сумрак ветреных кулис.
Юность, юность золотая…
Каждый жаждою томим,
Там Юноны и Данаи
Поцелуй обещан им,
Так скорей же…
Вдруг карета
Резко встала у крыльца,
Улетает сон поэта
С утомленного лица.
Он домой заходит – мрачен,
Трудный выбор предназначен –
Путь в изгнанье или честь.
Слава Богу, выбор есть!
Что же вдруг случилось в жизни?
Тот же он и тот же свет,
Он живет в своей отчизне
И не ждет каких-то бед,
Ходит в храм, читает, любит,
Никому не мстит окрест,
Но одно поэта губит –
Это дар… Таков уж крест!
И, целуя крест нательный,
Шлет он вызов свой смертельный,
Знает он, кто враг, кто друг –
Петербург!
Ночь… Свеча слезами каплет
На исписанный листок…
Но случайно в вечность канет
Слов рифмованных поток.
Потому что страшной платой
Он оплатит честь жены,
И клочки бумаги смятой
Станут вовсе не нужны.
Только я во сне случайно
Слыша горький скрип пера,
Подсмотрел чужую тайну
И раскрыть ее пора.
Письмо поэта
Вот и полночь… кто поверит,
Что однажды я решусь
Своему письму доверить
Как робею… как страшусь!
Я храню былую верность
Пылкой юности своей –
Наказать презреньем дерзость
И перчатку бросить ей.
А теперь боюсь, поверьте,
На миру бесславной смерти,
И позорного конца
Как тернового венца.
Но сегодня я не верен
Глупой храбрости юнцов,
Мой недолгий путь измерен
Черной мерой подлецов.
Одного теперь желаю –
Страх врагам вселить в сердца,
В первый раз благословляю
Месть холодного свинца…
Прочитав письмо поэта,
Не поверил я глазам.
Что б сказать ему на это?
Жизнелюб, любимец света
Вызов жизни бросил сам!
Значит Пушкин, в самом деле,
Лишь семье принадлежал,
И понять его сумели
Те, кто жалко подражал
Славе гения… И зависть –
Это тайной злобы завязь,
Жгла холодные сердца
И язвила без конца.
Их удар был прост, но страшен,
По семье и по жене,
Ядом подлости окрашен,
Как в кошмарном долгом сне.
Эти люди знали дело,
Били точно и умело,
Чтобы вызвать больше мук –
Петербург!
Белый снег у Черной речки
Мягко выстлал берега,
Где пойдут судьбе навстречу,
Шаг за шагом, два врага.
Был один угрюм и мрачен,
Промедлению не рад,
Словно бой его был начат
Много лет тому назад.
Клевета, доносы, сплетни,
Хитрых розыгрышей петли,
Все минувшие года
И вели его сюда.
А второй был франт надменный,
Сын французского посла,
Только слава неизменно
Вслед за ним по жизни шла –
Хитрый враг и гений мести,
Без ума, без чувств, без чести…
И без всякого сомненья
Секунданты видят – здесь
Нет причин для примиренья,
Для дуэли повод есть.
В снег бросают офицеры
Две шинели — два барьера.
Все! Сходитесь! Замкнут круг!
Петербург!
Сделать первый шаг к барьеру
Трудно каждому бойцу.
Но легко за честь и веру
Встретить смерть лицом к лицу.
Вот противники шагнули,
Будто враз перевернули,
Ничего не говоря.
Старый лист календаря.
Шаг второй – и пистолеты
Разом дрогнули в руках.
Прям и дерзок взгляд поэта,
У врага во взгляде страх, -
И тогда он локоть правый
Торопливо поднял свой…
Но совсем не ради славы,
Ради дьявольской забавы
Грянул выстрел роковой.
И потом над речкой Черной,
Будто вестник темных сил,
Одинокий ворон черный
С черной вестью закружил…
Боль. Злорадство. Гнев. Испуг.
Петербург!
Эпилог
Длится сон мой до рассвета,
Но теперь в нем нет поэта,
Лишь она…
Между собой.
Люди связаны судьбой.
Кто услышал крик Натальи,
Кто ей правду рассказал?
Все скрывали под вуалью
Потемневшие глаза.
Как она справлялась с болью?
Как рыдала…
Видит Бог!
Стать единственной любовью
Лишь поэт Наталье мог.
Слышишь, милая Наталья,
С очарованных небес,
Лик твой светлый на эмали
Сохранился, не исчез.
На старинном медальоне
Краски бережно хранят,
Как на крошечной иконе,
Неземной, глубокий взгляд.
Или ты и вправду ангел
И стихов его исток…
Медальон в простой огранке
Знает правду… Видит Бог…
Ты осталась овдовевшей,
В самом цвете лучших лет,
А Россия онемевшей,
Лишь уста сомкнул поэт.
Ты глядишь с небес на город,
Где он знал и боль, и холод,
Но тепло твоей руки
В глубине его строки
И теперь, на самом деле,
После горькой той дуэли
Честь чиста и жизнь чиста, -
Словно с белого листа
Так же ты жила и дальше,
Как хотел поэт – без фальши…
Новый путь и новый друг…
Петербург!
