Вне конкурса "Размышление сердца о пережитом"

Размыш       Нашим предкам благочестивым, от веры во Христа не отрекшимся, посвящается

                   На дворе стояли окаянные девяностые — самый окаянный – девяносто второй.

Оглядываясь назад, каждый раз отчётливо понимаешь: что только благодаря молитве, благодаря повсеместному возрождению святынь в те годы выжили.

Осенью года того проходила грандиозная выставка, Преподобному Сергию посвящённая. Казалось, в те дни вся Столица молитвы Преподобному возносила.

Расположились иконы Сергия Радонежского и Пресвятой Троицы в знаменитом Доме Художника – вернее, справа — в филиале Третьяковской Галереи.

А летом того же года пребывали в этих залах полотна Великого, Волшебного Мастера цвета и света – Архипа Ивановича Куинджи. Конечно, масштаб не тот, что до распада «империи», но всё же – и на том спасибо.

Почему вспомнили именно сейчас? Потому что рядом с выставочным залом появился – наверное, можно сказать – Парк свергнутых идолов — скорбная память позора русского.

Стояли там памятники, с московских улиц, площадей, станций метро «свергнутые». Памятники авторам идеи «всеобщего братства», стоившей людям рек крови русской, православной – и не только русской, конечно.

Решение было действительно разумным – дабы не допустить бесчинств со стороны вандалов, которым, по совести говоря, всё равно, что разрушать. Да и неэтичным было бы в свете в те годы открывавшегося оставлять на улицах, к историческим именам возвращающимся, столько идолов неоязычества. Цивилизованно подъезжали машины, подцепляли и увозили на «вечное хранение». Только это, конечно, не «Королевский парк» А.И.Куприна – покаяния здесь и рядом не было. Да и на «королей», извините, «не тянули»…

На обе выставки приходила не по возрасту красивая супружеская пара. Однажды и в Парк свергнутых идолов заодно зашла…

Глядя на неостывшие глаза, преисполненные ума и доброты выражения лиц, видя неиссякшую жизненную энергию этих замечательных людей, никто и представить не мог, что он уже семидесятилетний рубеж перешагнул, а она — приближается.

Бывший лётчик, ветеран, герой, впоследствии преподаватель военного училища, а ещё и для души мастер резьбы по дереву – Пётр Михайлович.

Сестра Милосердия – вернее, фельдшер, тоже награды имеющая, а ещё прекрасная вышивальщица – Ангелина Васильевна. Познакомились, как водится, когда он, раненый, в госпиталь попал, – и почти полвека вместе. Оба помогают по мере сил восстановлению Храма на соседней улице…

В Храм не раз и с правнуком Ваней ходили, а для выставок маловат ещё – всего два года. Ходить вместе потом, конечно, будут. Был у них Ваня, когда внучка Светлана с супругом Данилой тоже выставки эти посещали…

Пока же хотелось бы вместе с этой замечательной супружеской парой жизнь их нелёгкую вспомнить.

Когда зашли Пётр Михайлович с Ангелиной Васильевной в этот парк «антикоролевский», услышали случайно слова одной посетительницы, «сокрушающейся», что памятник «железному Феликсу» «свергли». Он же «стольких детей на улицах подобрал»…

Подобрал, конечно… Только кто виноват, что столько беспризорных вдруг всю страну заполонило. Разве не авторы идеи «всеобщего равенства и братства», идеи «рая на земле без Бога»?! Не потому ли осталось разом столько никому не нужных детей, что революция, как сказал позже поэт и ветеран А.А.Тарковский, «порождает всеобщую безотцовщину»?!

 И не «железный ли Феликс», тот самый памятник которого, честно говоря, пугает, виноват в том, что историческое название «Лубянка» как минимум для четырёх поколений ассоциируется со зловещим стуком в дверь среди ночи и расстрелами без суда и следствия, с местом, откуда не возвращаются?!

Ныне стоит там Камень Соловецкий как Символ Памяти по убиенным. А неподалёку «вырос» в год столетия переворота окаянного Храм Новомучеников и Исповедников как Символ Покаяния России за богоотступничество.

Пётр Михайлович и Ангелина Васильевна до дней этих не доживут – успеют только  Бутовские Святыни увидеть…

А тогда — в девяносто втором бередящие душу вопросы погрузили много переживших, выстрадавших супругов в воспоминания собственной судьбы, особенно – Петра Михайловича, — потому что был он из тех самых «беспризорных», которыми сначала улицы наводнили, а потом на улицах «подбирать» стали. Вернее, его — новорожденного младенца в девятнадцатом году у дверей приюта оставили. Как выжил мальчик, как на дно духовного разложения не скатился, стал тем, что есть?! Впоследствии Пётр Михайлович считал это Чудом, словно «авансом» за будущую жизнь ему дарованным. Дарованным Милостью Божией...

К счастью великому, никогда не узнал наш герой, что на землю пришёл «благодаря» блудной связи – связи случайной, непотребной. Был непристойным «отцом» его один из палачей, столкнувших живыми в шахту и забросавших гранатами Великую Княгиню Елизавету Фёдоровну — сестру последней Царицы, основательницу Марфо-Мариинской Обители Милосердия, вдову террористами убиенного Московского Губернатора, не пожелавшую покинуть её Инокиню Варвару и иже с ними.

А после «участники» кровь пролитую вином заливали, сопровождая грязной, уста оскверняющей бранью. Вот и «совокупился» один из них в угаре с бывшей комиссаршей, которую на другой день не помнил. И она не помнила. А потом просто «избавиться» не успела…

Имя младенцу в детском доме дали. Воистину чудо свершилось, что не пополнил мальчик «ряды» пьяниц, насильников, палачей, собаколовов. Словно некая «аура» духовная окружила его во спасение от мерзости, от растления нравственного оградив.

Сколько помнил себя Пётр, не было у него ненависти звериной к Церкви Православной, хоть в детстве, конечно, крещёным не был, да и к Царской Семье, к знатным фамилиям.

А ещё, сколько помнил себя, словно «боролись» в нём два очень разных призвания – и лётчиком стать хотел и резчиком по дереву. Наконец, решил, что с деревом для души работать будет.

Однажды, когда было ему лет одиннадцать-двенадцать, вырезал из дерева фигурки зверей лесных, птиц и рыб, вызывавшие всеобщее восхищение.

Только одну – самую маленькую никому не показывал – храм, похожий на Покровский, что на Нерли. Как мысль эта осенила, кажется, сам не понимал – по наитию, наверное.

Учитель труда решил работы на конкурс отправить...

Среди воспитанников детского дома был один, в тот же день, что и Пётр, рождённый. Непонятно почему, Петра он недолюбливал – и всё время ему завидовал. И вот в ночь перед конкурсом украл завистник потихоньку Петром с любовью сотворённое – только храм деревянный не нашёл. В общем – застали, как вор с блудной бранью на устах фигурки в разожжённый костёр бросал – еле вытащить успели, а остальные отняли. Спасибо, что времени завистнику недостало.

Виновного наказали, конечно, а учитель при всём отряде сказал, что зависть – плохой советчик, что завистник всегда ни с чем и остаётся. Слова эти многим тогда в душу запали – только не виновнику. Был он как раз одним из тех, что потом ряды палачей пополнят. Его тоже к дверям роддома подкинули – в угаре зачавшие — после расстрела священников и мирян, Храм защитить пытавшихся…

Первое место Пётр за труды свои получил – а ещё понял тогда, что надо уметь правду, справедливость защищать – иначе, все хорошие идеи, начинания, все дела благие сгорят в огне злобы и зависти. Поступив в лётное училище, не терял Пётр связи с Павлом Матвеевичем – тем самым учителем труда...

А когда любимого учителя в «контрреволюционной деятельности» обвинили – и пришла за ним ночью зловещая «тройка», не раздумывая, пошёл доказывать, что Павел Матвеевич ни в чём не виноват. Не знал ещё Пётр, что нет больше в живых того, кого до конца дней будет считать своим первым в жизни наставником – тут же «за углом» пулю «без суда и следствия» получил...

Как тогда сам юноша не сгинул, как из училища не исключили… Тоже чудом, наверное…

А фигурку храма, много лет назад из дерева вырезанную, Пётр всегда с собою возил…

В училище был он одним из первых. А после — в годы военного лихолетья судьба лётчика была одновременно и героической, и «обычной». Обычной – потому что многие защитники Отечества героями тогда стали...

Однажды, когда загорелся самолёт и Пётр последним с парашютом горящую машину покинул, попал он под обстрел. Казалось, надежды нет никакой – пуля в грудь попала – да отскочила, ударившись обо что-то твёрдое. Потом вспомнил Пётр, что лежала в кармане та самая – много лет назад тайком вырезанная «фигурка» храма, которую всегда с собою носил и никогда никому не показывал.

Очнулся Пётр в госпитале — и твёрдо решил, что как только подняться сможет, Святое Крещение примет…

В госпитале познакомился лётчик с юной златовласой, голубоглазой Ангелиной. К ней и маме её — вдове Анастасии Викторовне, тоже в госпитале трудившейся, больше подходило «сёстры Милосердия» — этого словами не объяснить – просто ощущалось во всём. А ещё, по словам Петра, Ангелина так на Анастасию Викторовну похожа во всём была!

Сёстры Милосердия и отвели Петра тайком, когда пошёл он на поправку, в чудом уцелевший храм, что в Елохове...

Во время войны для лишних раздумий времени нет – и вскоре решили лётчик Пётр и сестра Милосердия Ангелина соединить свои жизни – сколько бы ни было отмерено. И можно сказать, что получили они от Анастасии Викторовны благословение...

Две сестры Милосердия – мать и дочь – для раненых словно два ангела светлых. Анастасия – имя, означающее «Воскресение» — и Ангелина. Только некоторые из начальства всё косились – вдова и падчерица – почти дочь «врага народа». Да руки, чтобы перевязывать, чтобы во время операций хирургам помогать, нужны – тут уж не до «политики». И «должности» небольшие.

Попытался один «такой» Петра «предупредить», на ком он жениться собрался и что «пострадать» от этого может… Да лётчик на «доброжелателя» так посмотрел, что стал тот «за километр» Петра обходить, и вздохнул с облегчением, когда лечение завершилось…

А некоторые очень хотели бы на месте Петра оказаться…

Ангелина на маму была похожа, как Пётр говорил – да и не только он. Похожа — у Анастасии Викторовны волосы медово-золотые и глаза тёмно-бирюзовые. И добротой, умением сострадать, желанием помочь похожа. Только… Вот и пришло время рассказать...

Юная сестра Милосердия Анастасия во время Первого пожара Мирового встретила лётчика с редким, прекрасным именем Елисей – Елисея Ивановича. Обвенчались в полевой церкви. А через год с небольшим — после окаянных «событий» семнадцатого — супруг её геройски погиб. От пережитого Анастасия будущего младенца потеряла.

После работала в роддоме – помогала детям в мир приходить. И всегда тайно молилась…

Через два года встретились случайно с фронтовым другом Елисея — Василием. Василий Григорьевич не раз был ранен — выжил чудом, имел награды. И в годы окаянные всех родных потерял…

Месяца через три должны были родителями стать… Только однажды нашли Василия Григорьевича на пустыре с ножом в спине. По тайному, негласному приказу ГПУ «убирали потихоньку» героев Царской Армии – людей корней «непролетарских».

 Правда, следователь оказался человеком порядочным, честно делу своему служащим – и на убийцу вышел. Оказалось, что Василий Григорьевич не единственным руками его убиенным был. Только когда пришли арестовывать, нашли около дома в сугробе — замёрзшим. Напился сверх меры – и до дома не дошёл… Кстати, от руки его «соратника» через год принял пулю Яков Анисимович Полозов – келейник Патриарха Тихона. Пулю, Святейшему «предназначенную». Вот уж поистине, власть, на убийцах и осквернителях стоявшая…

А на следующий день после гибели мужа увезли Анастасию Викторовну в роддом…Родившаяся шестимесячной девочка лишь час прожила… И больше матерью Анастасии Викторовне не стать… Так что на убийце ещё одна душа загубленная — душа младенца. И не только...

Столько боли пережившая Анастасия Викторовна боль чужую, словно свою, всем сердцем переживала. Немного очнувшись от горя, решила она ребёнка, без родителей оставшегося, на воспитание взять, чтобы было кого любить, о ком заботиться…

И вот однажды в её смену привезли в роддом женщину, работавшую в женской тюрьме, известную своей ненавистью к «царскому режиму», к «буржуям всяким» и понимавшую свободу как неразборчивость в связях. Так что, кто «отец», знала она лишь «приблизительно»…

А девочка удивительная — светлая, несмотря на мерзость породивших её, с небесно-голубыми глазами. Анастасии Викторовне даже показалось на мгновение, что видит она перед собой дочку, лишь час на земле прожившую… Оттого и назвала Ангелиной – и отчество дала — Васильевна…

Так и стала двадцатишестилетняя, «дважды» вдова мамой. И чадо принятое отмолила. Не «сработала», к счастью великому, «генетика палачей и осквернителей»…

Ангелина знала, что отца – лётчика, героя бандиты убили. Так  и есть на самом деле. Анастасия Викторовна всегда думала о том, что никогда бы не был Василий Григорьевич против удочерения девочки, которую родители предали. Да и Елисей Иванович тоже.

А говоря о т.н. «лжи во спасение»… Узнала бы девочка о тех, «благодаря» которым в мир пришла… не стала бы таким светлым человеком… Кстати, это можно сказать и о Петре Михайловиче…

Когда пошла Ангелина в школу, появился в их семье врач-хирург. Звали его Пантелей Лукич. Он не раз говорил, что с его именем и отчеством другое дело в жизни избрать было бы, наверное, невозможно.

Хирург от Бога, прекрасный человек, «попал» под первую «волну» — по причине «происхождения». Жена отреклась – и сына больше никогда не видел. А когда вышел на свободу, вскоре встретил сестру Милосердия Анастасию, для которой важен был человек, а не отношение к нему ГПУ или НКВД. Ангелина вскоре стала называть его папой Пантелеем...

 А в тридцать восьмом получил не раз людей у смерти отнимавший хирург пулю на полигоне смерти близ села Бутово – как «враг народа». Анастасия Викторовна и Ангелина, которой было тогда четырнадцать, от Пантелея Лукича и от мёртвого не отреклись. Третий раз стала Анастасия Викторовна вдовой… Не раз думала она, что такая же участь была уготована и героям-лётчикам: Елисею Ивановичу и Василию Григорьевичу. И что и сама она могла стать «врагом народа» — и что жизнь ей Господь сохранил, чтобы не сгинула в пучине ненависти и разврата Ангелина…

Петру девушка сама о замечательном папе Пантелее рассказала – и жених полностью согласился, что не может быть «врагом народа» столько народа от смерти спасший.                   И учителя своего – Павла Матвеевича вспомнил. Впрочем, никогда и не забывал.                            И невесте о нём рассказал…

Поскольку Петру пришло время на фронт отправляться — его сразу с Ангелиной расписали. И за несколько часов до отъезда обвенчались они в том же чудом уцелевшем Соборе, что в Елохове…

Никогда не пожалеют супруги, что жизни свои соединили, будучи всего лишь две недели знакомыми. А скорбей Петру Михайловичу и Ангелине Васильевне выпало немало...

Пётр Михайлович и Ангелина Васильевна соединили жизненные пути свои в начале судьбоносного сорок третьего. Через месяц поняла молодая супруга, что ждёт младенца. Прочитав её письмо, очень обрадовался супруг. Обрадовалась и Анастасия Викторовна.

А детей… кажется, двое! Трудно будет – да кому сейчас легко?! А жизнь продолжается…

Только, когда оставалось до родов месяца два, попала Сестра Милосердия Анастасия под обстрел… Оборвалась жизнь прекрасной женщины, столько утрат перенесшей и доброты, сострадания не утратившей, спасшей преданную родителями девочку, «врага народа» не оставившей – такие люди на предательство не способны – по «природе своей»…

Служил в госпитале врач – хирург Степан Алексеевич, которого раненые, особенно со школьной скамьи воевать ушедшие, чуть ли не как отца родного почитали. Сестра Милосердия Анастасия Викторовна на десять лет младше его была.

Скольких у смерти доктор отнял – кажется, из самой пасти кого-то вырывал, скольких от ампутации избавил, когда вроде уже и выхода иного нет! Был у него какой-то особенный дар целительства – «от рода» благочестивого Творцом переданный...

За то и попал под колесо античеловечной машины, жизнями «хрустящей» — в самом кровавом году попал. Из сотрудников своих Степан Ильич никого не оговорил, а тот – донос написавший, сам после потихоньку уволился, после и сам «сгинул».

Супруга невинно арестованного – преподаватель литературы и два сына от человека родного не отреклись...

А, вскоре отпустили доктора – пришлось срочно какого-то «властителя» оперировать…

В самом начале войны – в июле погибла супруга доктора Екатерина Петровна во время обстрела. Супруга, с которой столько скорбей вместе пережито, с которой тайно обвенчаны были…

Анастасия Викторовна чем-то на убиенную похожей была – да не чем-то, а очень многим.

А Степан Алексеевич Пантелея Лукича напоминал. И Ангелине с Петром не нравиться не мог. Решили, что все будущие внуки общими станут.

И сыновья Степана Алексеевича с фронта написали, что распоряжаться жизнью отца не в праве – они о замечательной сестре милосердия лишь в письмах прочитали...

Только вот три раз венчалась Анастасия Викторовна – вроде бы не положено больше… Но кругом тысячи тысяч смертей – неизвестно, что через несколько минут с каждой жизнью человеческой станет. И души родственные не так часто встречаются. И снова общую боль разделять придётся…

С каждым из погибших супругов своих Анастасия Викторовна скорби до конца разделяла и властью ошельмованного не предала...

 Итак, они всё-таки, не афишируя того, расписались. А после решили пойти в тот самый Собор, что в Елохове, к батюшке, — повиниться и спросить, что делать...

В тот день под обстрел вместе и попали, держась за руки, не успев задуманного довершить…

Не нам, скорбей их не изведавших, о «канонах» судить. И снова вспоминается невольно «Дочь Утешения» Н.С.Лескова. Наши герои, конечно, настоящими христианами были – речь лишь о «Правилах»…

А продолжение их в достойных детях и внуках осталось. И Память последующих поколений жива…