Вот и выдохся дождь...

В книгу "Пестрая книга лета"

Вот и выдохся дождь!..

Вот и выдохся дождь,

Приутих, приумолк,

Его капли всё реже и реже.

Лишь поёт ручеёк.

Ещё синий восток,

И в дали огрызается небо.

И вдруг в туче изъян.

Как в дырявый карман,

Солнце бросило луч свой на землю.

И двух радуг мосты

Высоки и круты. Тишина.

Птицы певчие дремлют.

И берёза чиста.

Свежий запах листа

От омытых до блеска деревьев.

Ну а я на чердак,

В летний полог, чудак,

Пить заката немые коктейли.

Облака

Курчавые овечки,

Слоны и человечки,

Гепарды и мустанги,

Как в табеле о рангах,

Над озером плывут.

Туда, где день уходит,

Где небо сходит в воды.

За ними, в некой суе,

И рыбки и акулы,

Меняя свою суть.

Вот так бы мне беспечно,

Забыв о человечестве,

Купив билетик в кассе,

В их погрузиться массу,

Уплыть куда-нибудь.

Как приятно тёплым летом...

За кормой качался бакен

На волне от парохода,

И стекал заката яхонт

На реки затихшей воды.

Вдалеке темнели ели,

И за них садилось солнце.

Щурясь, мы на мир смотрели,

Два взрослеющих ребёнка.

Было мне едва двенадцать,

Да и ей едва ли было.

Ощущалось сердцем счастье,

Мы домой тихонько плыли.

Как приятно тёплым летом,

Если ясная погода,

Ждать на палубе рассвета

На борту у парохода.

Там, внизу, стучат колёса,

В поднебесье — звёзды тают,

И прохлада с речки плёса

К нам на палубу втекает.

Проплывают тихо мимо

Сонны сёла, деревушки.

Я сижу, пиджак накинув,

На притихшую подружку.

В голове стихи роятся,

Непонятно и откуда.

А подружка, ёжась зябко,

Спросит: — Дома скоро будем?

К ней прижмусь и не отвечу,

(Вот спешить взяла за моду).

Как приятно в август, летом,

Плыть домой на пароходе!

Марта-Карта

       Стояли жаркие летние дни. В пору белых ночей солнце почти не заходило. В посёлке ложились спать, солнце еще не ушло за горизонт, а вставали – оно уже было на горизонте. От ночной жары спасали прохладная веранда и летний полог на чердаке. Посёлок просыпался с петухами и ложился спать с ними. Санька не ходил в детский садик. Родители всё время на работе, и его воспитанием занималась бабушка Саша. Когда ему было скучно, он бежал на берег реки Сухоны, где без дела болтались такие же, как и он,  мальчишки и радовался теплым летним дням и общению. Ему было шесть лет, а другу Ване – семь, но их, по просьбе родителей, записали в один класс. Этой осенью их ждала школа.

     Отец и мать категорически запрещали Саньке, не умеющему плавать, приближаться к речке, заходить на плот и кататься на лодке. Отец обещал научить  плавать, но на это у него всё не хватало времени. Да Санька и не приближался к воде. С другими ребятами они забирались на прибрежные ивы, качались на них и наблюдали, как старшие ребята купаются или удят рыбу. И только,  когда к реке приходила бабушка за водой или полоскать бельё, они спускались с ивы и бегали наперегонки по при плёску, по щиколотку в воде, обдавая друг друга искристыми водными брызгами. Или же забирались в лодку долблёнку, что стояла у плотика, и гребли веслами, представляя себя капитанами. А знойными вечерами, когда родители приходили к реке, чтобы окунуться в прохладных водах, смыть усталость рабочего дня, позволялось и Саньке зайти в воду у берега. И он довольный и счастливый, передвигаясь по дну руками, бултыхая ногами, поднимая придонный ил, образуя вокруг себя облако мути, плыл и кричал:  "Мама, папа! посмотрите, посмотрите, как я хорошо плаваю!"  Мать хвалила его:  "Ты у нас вырастешь настоящим сплавщиком! "

     Часто путь ребят к заветным ивам преграждала бодучая и безрогая коза Марта. Ребята, что по старше, забирались на забор и отвлекали её на себя, начиная дразнить: «Марта-Карта, бе-бе-бе! Марта-Карта, бе-бе-бе!»  Другие же, в это время, перебегали к ивам и взбирались на них. И тот, кто не успевал влезть на дерево, порой получал увесистый удар под зад толстым безрогим лбом Марты. Ребята и Марта так привыкли друг к другу, что не могли обходиться друг без друга. Они составляли единое целое местного ландшафта. Если дети не видели на берегу Марту, то шли искать её в посёлок. В дождливые же дни, когда ребят на берегу не было, Марта в тоске ходила вдоль прибрежных ивовых кустов и жалобно блеяла.

     Приближался сентябрь. Дожди шли всё чаще и чаще. Земля набухла от воды, и на дорогах появились огромные лужи. В один из дней конца августа Санька довольный шагал из магазина домой. Он нес в руках новенький, купленный родителями школьный ранец, а на ногах его были новенькие ботинки, которые одел прямо в магазине. Старенькие ботинки несла мама. Недалеко от их дома, между огородами располагался пожарный проезд к реке. И какой-то, скорей всего пьяный, тракторист проёхал по мосткам и те утонули в вязкой жиже. Через грязь была брошена широкая доска. По ней и перешли родители на другую сторону дороги. Родители и не обратили внимание на этот факт. Они знали, что для Саньки это не препятствие, он способен и на большее, и без их поддержки свободно перейдет на другую сторону дороги. Они даже ругали его, что он ходит по жердям забора, а вдруг упадет и сломает руку или ногу… Но едва Санька сделал по доске два шага, как кто-то сильно толкнул его в спину. Санька потерял равновесие и размахивая руками, полетел с доски в грязь, погружая под собой,  выпавший из рук новенький ранец. Оглянувшись, увидел позади себя, ехидно улыбающуюся Марту. Марта не уходила и готова была, когда он поднимется, еще раз нанести удар. Родители заметили это. Отец схватил лежащий на земле батог, закричал, замахнулся на козу. Но она и не не думала отступать. Тогда он громко выругавшись, бросил в её батог. Отец так ругался обычно, когда промахивался молотком мимо гвоздя и ударял по пальцам, или когда приходил домой пьяный и бранился с матерью.  И Марта отступила. Она гордо зашагала в сторону реки по пожарному прогону.

     Санька не понимал значение многих, сказанных отцом слов, но когда его обижали старшие ребята, сам порой употреблял их, что явно останавливало тех от драки. И бабушка тогда грозилась рассказать о его плохом поведении родителям.

Санька шел, растопырив грязные пальцы рук.  Новые ботинки были в липкой грязи, и на его глаза набежали слёзы обиды, ведь мать ругала не козу Марту, а его — Саньку.