Заупокойная лития

            Крик в телефонном наушнике разорвал жизнь на две половины…

           Годами вынашиваемая тревога обрела физическое присутствие беды.

           Растерзанное тело взрослого ребёнка  капельками угасающей жизни смывало надежду на окружённую заботой тихую старость и ласковое общение с любимыми внуками.

          Наблюдающий врач объяснил, главная беда в нарушении связи между мозжечком и позвоночником. Тяжёлые травмы превратили голову сына в сгусток боли. Даже  не смотря на это, при своевременном вмешательстве можно было надеяться. Перелом основания черепа шансов для полноценной жизнедеятельности не оставлял.

        — Будет жить? — молили, скрывая надежду в вопросе.

        — Как Бог даст, — слышали ответ оперировавшего доктора .

         Ежедневно звоня в реанимацию, надеялись на хорошие новости, не соглашаясь принимать ставшей дежурной фразу: " Состояние стабильно тяжёлое".  Верили, раз не хуже, значит, должно наступить улучшение.

        На шестнадцатые сутки из больницы позвонили сами.

        Боль физического недуга можно перетерпеть. Боль моральную таблетками не заглушить. Чем дальше уходит от тебя любимый человек, тем больше отдаёшь душевного материала, в попытке укрепить тонкую нить, удерживающую  связь на  увеличивающемся расстоянии. Когда материал заканчивается, нить обрывается; ты умираешь, даже если ноги продолжают нести тебя по этой земле

        После плохо запомнившихся похорон жили в прострации, по инерции выполняя необходимые жизненные навыки.

       Случайно встретившаяся набожная соседка поинтересовалась:

       — В церковь ходили?

       — Любаня, ты же знаешь, мы не верующие.

       — Сегодня день благовременного церковного поминовения души усопшего. Обязательно сходите.

      Мы ничего не поняли, только желание облегчить пребывание ребёнка в незнакомом нам мире, подтолкнуло к решению делать всё по правилам.

      Позвонили в церковь, заручившись согласием, поехали.

      Маленького роста сухонький старичок в рясе  вначале долго уточнял у настоятельницы, почему он, а не другой должен служить литию. Потом  подробно объяснял нам,  по какой причине в том приделе нельзя, — ремонт там, — а нужно в другом, в который можно попасть, если обойти вокруг храма и подождать возле крыльца с ажурными металлическими перилами, куда он скоро подойдёт.

        Старичок напоминал старый мешок, зацепившийся за кол ограды, беспрерывно хлопающий на ветру прорехами истлевшей ткани.

        Обошли храм, на заднем дворике нашли ступени с красивым ограждением, стали ждать, подмерзая на сквозняке.

        Через пятнадцать минут в пятнах оконного света показался старичок в рясе, бормочущий на ходу сожаления, что не те ключи взял, из-за чего пришлось возвращаться, а матушка игуменья…будто передвигался робот с плохо смазанным подвижным механизмом.

       Открыв дверь в помещение, священник включил свет, указал, где стоять; прошёл к столу с большой красивой книгой на нём, зажёг огонь в лампадке перед  застеклённой картиной с изображением святого, засветил свечи на столе; выключил верхний свет, вернулся к столу, встал к нам спиной, принялся листать книгу. 

       Входная дверь, взвизгнув тугой пружиной, впустила женщину с книжкой в руках. Смиренно склонив голову, прихожанка мелкими шажочками приблизилась  к старичку, едва слышно попросила почитать. Получив согласие, проследовала в тёмный угол, села за низкий столик, укрепила на нём зажжённую свечу; разложила на коленях принесённый фолиант с матерчатой ленточкой между страниц, принялась тихо бубнить. Её неразборчивое  тарахтенье напоминало  магнитофонную запись отбойного молотка, воспроизводимую в обратном направлении. Помещение было небольшое,  женщину было слышно хорошо. Старичок надел  очки, склонился над столом и, сливаясь тональностью и ритмом с шёпотом женщины, включил свою бухтелку. 

        Они переливались общими интонациями, синхронно увеличивая и замедляя темп чтения. Как два виртуоза в концертном зале филармонии дополняют импровизационными пассажами совместное выступление, так эти два исполнителя старались доставить друг другу удовольствие обоюдной игрой.

        Не зная кого слушать, переминались с ноги на ногу, держа в руках купленные для этого случая свечи, беспокоящие вопросом: когда поджигать будете, ведь не петарды, чтобы в конце представления запускать. Дозреть вопросу помешал старичок. Отвешивая поклоны в перерывах между шелестом переворачиваемых страниц,  краем глаза заметил непривычную темноту  за спиной. Застыв в полупоклоне, резко выпрямился, повернулся спиной к остеклённому святому, выпучил на нас слезящиеся глаза.

        — Вы что? – утренним кочетом на заборе пропел возмущённо.

        Женщину в углу подбросило от неожиданного возгласа.  Хлопнув  книжкой, она испуганно икнула, вопросительно вскинув глаза на старичка.

         — Что вы? —  креативно меняя слова местами, повторил служитель церкви.

         Мы подумали, он услышал от женщины неправильную ноту в её причитании, повернули головы, убедиться в этом. Изображая непорочность, женщина опустила голову, внимательно изучая обложку захлопнувшегося молитвенника. Поняв, что она тоже ничего не понимает, вернулись  к возмущённо зевающему старичку. Тот, судя по всему, искал место, где глубже зачерпнуть воздух, для чего водил по сторонам широко открытым ртом, демонстрируя   аккуратно выстриженное круглое отверстие между усами и бородой. Исчерпав резерв вдоха, старичок включил реверс. Воздух шумно пошёл в обратную сторону.

         — Вы что,  — решив, что первый вариант всё-таки лучше, в третий раз повторил свой вопрос, — почему  свечи не зажгли?

          — Мы закончили? — с облегчением поинтересовался я. 

          —  Нет, их нужно было зажечь вначале, я не имею право читать при погашенных свечах.

          Возмущение клокотало, выплескиваясь через край. Накал патетики достиг апогея. По закону жанра приближался момент театрального заламывания  рук.

          —  Если это так принципиально, давайте начнём сначала, с зажжёнными свечами, — предложил свой вариант.

          —  Рабочий день заканчивается, — оголив запястье, глянул на часы, — через двадцать минут, мы не успеем сначала.

          —  Что делать? — из уважения поинтересовался я.

          —  Ай-я-яй, что же вы наделали? — не слыша меня, сокрушался служитель с кадилом в руке.

          —  Кто наделал? — в недоумении воскликнули мы,— нам что сказали, то мы и делали.

          —  Ведите себя тише, — подала голос женщина из угла, обращаясь к нам, — кто вам дал право  шуметь в Доме Христа?

          — Он разрешил, — шикнул в её сторону, выбрасывая указательный палец в сторону застеклённого святого,  — официальный документ есть, показать?

          —  Ладно, ладно, — елейно зашелестел старичок, сверкнув для убедительности золотым крестом на груди, — я сейчас всё улажу.

          Достал из кармана зажигалку, по очереди поднёс вырывающийся из сопла  огонь к нашим свечам, свечки заморгали приветливо, старичок повернулся к своей книге. Поправил очки, перевернул страничку вперёд и, включив внезапно заглохшую бухтелку на прежнюю громкость, продолжил чтение.   

         «Необычайно сложный процесс улаживания», — переглянулись мы с женой.

         Женщина посидела немного с обиженно пожатыми губами, затем открыла нужную страницу, поправила ленточку и, ловко попав в унисон, подхватила прерванную перекличку.

        Дочитав до конца, старичок закрыл богослужебную книгу, повернулся к нам, продолжил говорить, импровизируя на заданную тему. Было так же непонятно, как и до этого.

       Закончив молебен, священник проводил нас до двери, попрощался, вернулся к поджидавшей его женщине.

       Вдыхая морозный воздух, шли, взявшись за руки.

       В свете огромных фонарей на землю тихо опускался первый снег. 

       Было грустно…

0
11:46
354
RSS
Нет комментариев. Ваш будет первым!