О войне без прикрас

Черняев Николай Иванович родился в семье лесника в 1924 г, в Воскресенском районе Горьковской области. Капитан в отставке, кавалер орденов Александра Невского, Красной Звезды, Отечественной войны, награждён медалями «За взятие Кенигсберга» и «За Победу над Германией».  

В настоящее время Черняева уже нет в живых.

Мне пришлось долго упрашивать Николая Ивановича, чтобы он рассказал, каким был его боевой путь. Он отказывался, говорил, что тяжело вспоминать те лихие года.

— Я волнуюсь сильно, когда начинаю вспоминать. В памяти снова всплывают лица друзей. Я же заново переживаю те события, — объяснял ветеран. — Слушающим-то хочется узнать побольше, а мне – очень тяжело. И своих друзей погибших тяжело вспоминать, и лица тех, кого убивал, перед глазами стоят. Это ведь летчикам, что сверху бомбили, или артиллеристам, которые вели артобстрел издалека, не приходилось видеть лица тех, кого убиваешь. А я в пехоте служил, в рукопашный бой ходил.

И всё ж ветеран понемногу, за чаем, разговорился … 

— По окончании 7 классов я поехал поступать в техникум. Когда плыл на пароходе, услышали, что война началась. Женщины сразу зарыдали. Мужчины стали рассуждать, что война не будет долгой, что немцев месяца за два разобьем. Я глупый ещё был, верил мужчинам и даже сожалел, что не успею повоевать. Приехали в Горький. Там уже мобилизация шла, много было добровольцев у военкомата. Там ребят возле военкомата немало крутилось, и я вместе с ними пошел записываться. Конечно, отправили назад. Хотя записали всё и сказали, что вызовут. Но не вызвали. Я решил, что учиться сейчас не время. Устроился в Астрономогеодезический отряд Главного управления геодезии и картографии простым рабочим. Геодезический отряд проводил съемку местности, военные карты составлял. В отряде мужиков уже оставалось мало, потому работать пришлось и за специалистов –Измеряли расстояние из одного участка до другого в Горьковской области, в Чувашии, в Коми, строили геодезические вышки высотой 42 метра 80 сантиметров. Их строили таким образом, чтобы с каждой видеть еще две, способом треангуляции такой большой треугольник должен был получиться. И на много километров каждая вышка должна была быть видна. Техник работал по снимкам местности с воздуха, мы привязывали к снимку, где эта вышка установлена.

Оттуда 12 августа 1942 меня с товарищем и призвали в армию. У нас уже были корочки «техника-геодезиста». Когда нас призвали, мы эти удостоверения сдали, и в военкомате посчитали, что у нас есть среднее образование, и направили в пехотное училище в Великом Устюге. Великий Устюг мне понравился – красивый городок. И люди очень хорошие. Наше училище расположено рядом с пивзаводом, так нам женщины ведрами носили это пиво, еще теплое и сусло. Кружечку выпьешь, и уже сыт, даже есть не хочется. А мы им мыло отдавали, нас снабжали нормально, мы могли экономить. В апреле 1943 г. меня выпустили из училища в звании лейтенант. Уезжали из Великого Устюга на пароходе. Был солнечный день, на пристани было много людей. Местных парней провожали девчонки, сёстры, матери, в общем, почти все жители вышли. И все пели песню «Прощай, любимый город». И те, кто на берегу, и мы, на пароходе. Эта песня мне всегда напоминает об Устюге.

Отправили на Центральный фронт, командующим был Рокоссовский. Попали в резерв. Первый бой запомнился. Мы, молодые офицеры, были в окопах, в резерве, солдат у нас ещё не было. От взрывов бомб, снарядов земля шевелилась. Снаряд рвется, я к той стене бегу от него, потом и там рвется, бегу обратно. Такое паническое состояние, бегание взад-вперед, потому что мы неподготовленные еще были. Но попривык, и когда мне дали взвод, я уже знал, как себя в бою вести. Из резерва направили в 181 дивизию 13 армии, 271 стрелковый полк.

5 июля началась Курская битва. Немцы на нашем участке продвинулись на 4 км, на некоторых – до 12. А потом пошли мы в наступление. Там я запомнил, потрясло меня, что кругом трупы. Человека раздувало, лицо пухло, глаз не видно – ведь июль был, жара. Трупы во ржи были, рожь ведь уже поспевала. И сладкий запах. В стихотворении я написал потом «И трупный запах напугал меня какой-то суеверной дрожью». Танковое сражение страшно было наблюдать. Горящие самолеты, горящие танки – жуткая картина. О Полтавской битве Пушкин писал, что там бились кони, люди… Сравнивать это нельзя. В Курской битве бились танки, самолёты, люди. Горела земля, горело небо, железо горело. Из горящего танка выскакивает человек, сам как факел…

Я строго помнил наказ матери: читать про себя молитвы «Живый в помощи Вышняго…» и «Господи помилуй». Не то, чтобы я верил сильно, просто считал, что наказ матери надо исполнять, твердил про себя эти слова. А моего старшего брата снайпер убил, он со станковым пулеметом был, снайперы за такими охотились…

21 сентября 1943г. форсировали Десну. Мой взвод, все 40 солдат, переправились, залегли, а подниматься и дальше идти страшно. У нас на глазах в другие плоты снаряды попадали, и все гибли – даже если человек просто ранен был, выплыть уже не мог. Вода от крови становилась красно-коричневой, рыбы много всплывало. Тяжело на такое смотреть, давило это. А впереди была железнодорожная насыпь высотой метра 3-4, крутая, надо было за нее перейти. Над насыпью трассирующие очереди свистели, а главное – мы не знали, что за ней, вдруг сразу на пулеметы попадем? Это только в кино показывают: поступила команда «В атаку!», так все и подымаются. На самом деле сложно решиться. Сначала поступил приказ: «Вперед!» — никто не поднимается. Потом еще раз: «В атаку!» Потом уже персонально: «Коммунисты, офицеры, вперёд!» Тоже не поднимался никто. А командир полка как раз недалеко от меня стоял и кричал: «Коммунисты, офицеры, вперед!» Мне стало неудобно перед ним отлёживаться на земле, я и говорю ребятам: «Давайте пойдём!» Со мной несколько ребят поднялись, проскочили меж очередей, скатились вниз, осмотрелись. А темно, только начинало светать. Немцев рядом нет, стреляют со стороны станции, до нее метров 300-500. Я отправил солдата назад доложить обстановку. Сказал: «Первому офицеру, которого увидишь, передавай донесение!» Он как раз командира полка встретил. И стали другие бойцы через насыпь перебегать – надо быстро проскочить, чтоб под очередь не попасть. У меня от волнения голос пропал, один солдат дал огурец малосольный. «На, говорит, лейтенант, пожуй». Я пожевал, в себя пришел, думаю, раз первыми через насыпь мы перебрались, надо успех закреплять. Повел бойцов к станции. Сначала по полю шли, где помидоры росли. А у меня во взводе таджиков было много, бойцы они неважные. Только когда кухня приедет, они рядом: «Командир, я твоя, я твоя!» Если кого из них ранят, они всей кучей вокруг собираются: «Алла, алла!». Они сразу следом за мной не стали через насыпь перебираться, только русские ребята приказа послушались, таджики уже потом подтянулись. Шли по полю, так они из вещмешков боеприпасы вытряхивают, помидоры туда кладут. А потом к домам подошли. У ворот выставлены корзины с яблоками. Таджики высыпают помидоры, яблоки складывают.

Станцию захватили. Тяжело вспоминать, как людей убивать приходилось – до сих пор помню, как молоденький немец на меня смотрел умоляюще… Он сам-то чем провинился?.. А ведь бой идёт, как иначе? Дальше пошли к городу. Солнце к этому времени уже поднялось. И запомнился мне старик с окладистой бородой в украинской рубашке: идёт бой, а он сидит на горе, рукой голову подпер и наблюдает. Я еще подумал, что это бывший военный. За спиной у него церковь. Мы с ребятами забежали проверить, а там служба идёт. Людей много в церкви, священник с кадилом ходит, поёт: «Помолимся за спасение Отечества и веры православной». Заметили нас, женщины только сказали тихонько: «пилотки-то снимите». Уж то, что с автоматами, ладно, а голову обнажить надо. Креститься, конечно, у нас не было принято, я мысленно прощения за убитых попросил, постояли там минутку, ну и дальше в бой, дальше убивать пошли…

За этот бой лейтенант Черняев был представлен к ордену Красной Звезды. Но он сам узнал о награде только после войны.

Выписка из наградного листа: «Лейтенант Черняев Н.И., командир 1 взвода 2 роты 271 полка 13 стрелковой армии награждён орденом Красной Звезды. …В боях за г.Чернигов, умело маневрируя и удачно используя складки местности, первым выдвинулся на исходный рубеж для атаки. В момент штурма его взвод первым ворвался в город. Черняев лично уничтожил 6 врагов…»

2 октября форсировали Днепр, там тяжелее было. Переправилась одна пехота, а танки и артиллерия не прошли. Продвинулись километров на 8-12, а без артиллерии, без танков не смогли удержаться. Немецкие танки пошли в контратаку, а у нас что против них? Командир роты убежал узнать насчет боеприпасов, обратно его не дождались. Танки шли быстро, а вокруг меня 7 ребятишек моего возраста, и боеприпасов совсем нет. Мы на окраине деревушки Колыбань были, там погреба без погребцов, незакрытые, мы и спрятались в погреб. Верили, что наши пойдут и отобьют. А сзади танков шли отряды, осматривали всё. И нас из погреба попросили… Почему ни танки, ни артиллерия не переправились, не знаю. Когда нас забрали, привели, за колючей проволокой было уже человек 500 из нашей дивизии.

В погребе я погоны снял, револьвер спрятал. На мне офицерская шинель с хлястиком, парнишка из Орловской области говорит: «лейтенант, давай мы тебе хлястик оторвём». Оторвали его, шинель помяли, чтобы я небрежный вид приобрел и на солдата был похож. К простым солдатам относились в плену не столь строго. Да еще мне повезло: я ведь недавно из училища, у меня волосы не успели отрасти. Солдат всех под ноль стригли, а офицерам дозволялось волосы не стричь. Так за солдата и сошел, ребята меня не выдали.

Немцы всех выстроили, приказывают: «Комиссары, замполиты, выйти из строя!» Затем: «Офицеры, выйти!» Если полковники, подполковники были в мундирах, с погонами, то куда деться? Потом объявляют: «Кто перейдет служить в РОА, сохранит воинские звания, получит хороший паек». Воевать предлагали в России или в Италии, Югославии, они говорили — против бандитов. Перешел ли кто, не знаю, я не видел. Нас рассортировали и в разные места отправили. Потом немцы обратились: «Кто знает, что рядом офицер, замполит, укажите, получите полный паек». Может, были и другие офицеры, которые погоны успели снять, только солдаты никого не выдали, не нашлось таких.

6 месяцев провели в тюрьме Бобруйска, натерпеться всего пришлось, но все время вместе со своими был. А когда нас погнали в другое место, удалось убежать всем вместе. Если б я бежал один, то еще бы, наверно, съездил в Сибирь годков на десять…

Два дня плутали в лесах, потом нашли шалаши, смотрим, зола рядом горячая, значит, люди недалеко. Люди прятались, когда солдат видели. Под видом пленных ведь и власовцы пробирались. Потом женщина подошла, я спросил у неё, как бы найти партизан. Куда идти, не знаем, да и сил уже нет – ни продуктов, ни одежды теплой. А она говорит: «Не знаю, подождите, может, и пройдет кто мимо». Видимо, сообщила. В сумерках смотрю: идут. В первый раз увидел партизан: винтовки на плечах прикладом кверху, стволом вниз. И нас сразу всех по одному повели, в разные землянки посадили. 5 дней мы друг друга не видели – всех допрашивали отдельно. Потом нас объединили, зачислили в отряд. Командиром был бывший директор школы, умный мужик, Бабич Василий Павлович. Начштаба — офицер, который тоже был в плену и бежал. Он удивлялся, что мне 19 лет, и я уже офицер, не сразу поверил. Он помнил, что раньше офицерами моложе 20 лет не становились, он ведь давно не знал, что с другой стороны фронта происходит. Меня назначили командиром группы диверсионной. Я сказал, что ничего не понимаю в этом. А мне говорят: ничего и понимать не надо, только следи строго, чтобы тол не использовали даром. Партизаны ведь могли и рыбу толом глушить, а потом в отчете написать, что была установлена шашка, но не взорвалась. У мужиков еще была такая хитрость: тол на кусок мыла похож, вот одного посылают к бабушке, он меняет тол на самогонку. А потом второй из группы идет и спрашивает: «Вы случайно не покупали мыло у такого-то? Это проходимец, он вам тол, а не мыло подсунул». Бабушка в страхе: «Заберите, заберите». А самогонку уже использовали!

У каждой группы был свой участок, где ставили шашки. На станциях у партизан были осведомители, они сообщали, когда должен пройти состав. На железную дорогу ходили подрывать, шоссе подрывали. Я и отвечал за то, чтобы поставили тол точно там, где приказано, и столько, сколько надо. На моем счету два эшелона и одна повозка. Повозку случайно подорвали. Мы ждали машину, поставили шашку на шоссе, а поехали немцы на телеге, они и подорвались.

Потом началась операция «Багратион» по освобождению Белоруссии, партизанские соединения шли навстречу армии, с тыла немцев били, 5 июля 44 года соединились. Нас снова перепроверять стали, сортировать кого куда. Тех, кто с самого начала был в партизанах – отдельно, тех, кто в плену побывал – отдельно. Из партизан стали формироваться батальоны. И кто-то из командиров попросил, чтобы меня оставили в составе этой воинской части, потому что на пятый день уже мне дали взвод. Партизаны мне доверяли. День я командую, а ночью меня допрашивают подробнейшим образом, не столько обо мне, а уже о других, кто как себя в плену вел. А про кого я могу рассказать? Я и своих-то командиров не знал, как зовут, обращался: товарищ майор, товарищ капитан.

Из справки: «Выдана партизану, лейтенанту Черняеву Н.И., приведшему из плена 7 солдат в партизанский отряд… Служил в партизанском отряде имени Суворова партизанской бригады № 255 Полесского соединения в период с конца апреля 1944 г. по начало июля 1944г. Пустил под откос 2 эшелона и повозку»

Были сформированы 2 партизанских батальона, я в литерном был (литерные номера 1А, 3А давали, если такой же номер батальона в этом полку уже был). Комполка очень хотел оставить их у себя, так как партизаны – народ боевой, не сравнишь с новобранцами из Средней Азии. В справке, что мне выдали за то время, написано: 29 июля батальоны сформированы полностью. Допустить к командованию взводом в такой-то роте партизанского батальона. У меня сыновья офицеры, они обратили внимание: «Батя, так тебя не назначили, а допустили!» А потом уже командиром роты назначили. Был я в 28-й армии на З-ем Белорусском фронте, командующим фронта был Лучницкий, а командиром корпуса Батицкий, я со своей ротой одно время охранял его штаб. Позже он стал маршалом, это тот самый, что расстрелял Берию…

13 января 1945 прорвали границу Восточной Пруссии. Бои были тяжелыми. Здания как крепости, окна подвальных помещений типа амбразур, отовсюду стреляли. Возле Инстербурга застопорилось наступление. Мне дали в распоряжение 4 танка, 8 самоходок, приказали заехать в тыл и ударить оттуда. Получилось все удачно, фронт прорвали, штаб захватили. Это задание получил я, потому что на тактических учениях, которые были перед Пруссией, моя рота показала себя самой лучшей в дивизии.

Из наградного листа: «Старший лейтенант Черняев Н.И., командир 9 роты 646 стрелкового полка 152 дивизии награждён орденом Александра Невского. …показал пример мастерского командования ротой и проявил личную храбрость. 25 января 1945г.подразделения вели упорный бой за опорный пункт Кампишкемен на подступах к г.Инстербург. Враг упорно оборонялся. Рота во главе со ст.лейтенантом Черняевымбыла посажена на танки и десантом высадилась в глубине 2 км в тылу противника. Скрытно, по-пластунски, рота подползла к траншеям врага и открыла внезапный огонь, отчего противник пришёл в замешательство и в панике бежал. …способствовал стремительному захвату Кампишкемена и оттеснению врага за реку Ангерапп»

8 февраля я был ранен, и орден мне вручили в госпитале. Я еще не мог вставать, его прямо к тельняшке прикрепили. А потом, когда мы поправились, всех, кто получил награду в госпитале, собрали и заново вручали в торжественной обстановке. С войны у меня ещё медали «За взятие Кенигсберга» и «За Победу над Германией». Я тогда даже не знал, что меня и за Чернигов наградили. Орденом Александра Невского имел право награждать только командующий армией, это полководческий орден. А я тогда старшим лейтенантом был, наградной лист подписывал Лучницкий, командующий. А орден Красной Звезды в компетенции командира дивизии, он нашел меня через 40 лет. Боевых орденов, значит, у меня два, а орден Отечественной войны всем подряд давали, его я и не считаю. Награды отдал сыновьям, а то сам могу и не ухранить.

И Победу я встретил в госпитале Истенбурга (ныне Черняховск Калининградской обл.) После войны служил в Белоруссии на границе с Польшей.

Вот на этой фотографии я с золотыми погонами, в парадной форме. В время войны погоны у нас были похожи на солдатские, только со звездочками. Я вот хочу сравнить, какое отношение к офицерам было тогда, и какое – сейчас. Тыловики носили белые погоны, так они обязаны были боевым офицерам  первыми честь отдавать, и штабные офицеры тоже первыми мне честь отдавали. Вот я был старший лейтенант, но – боевой, и если мне штабной офицер, пусть выше меня по званию, не козырнул, то его могли и наказать. И милиция перед нами козыряла вся. Из таких мелочей и складывался авторитет офицера, уважали тогда именно боевых, а не штабников. Я уже имел право на ординарца, и наемная работница у меня была. Значит, нам давали 300 рублей на домработницу и её прикрепляли к офицерской столовой. Она приносила мне обед, если я не хотел идти в столовую.

Демобилизован в июле 1946 в звании капитана. В сентябре поступил на учебу в Арзамасский лесной техникум. С 1949 г. работал лесничим Калдинского лесничества в Ульяновской области. Проработал 38 лет в одном лесхозе, после меня там же работал сын, после сына – внук. Так что у нас лесная династия!